Свидригайлов собирался в америку анекдот
Обновлено: 04.11.2024
Войти
Нет аккаунта? Зарегистрироваться
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Нет аккаунта? Зарегистрироваться
Nulla dies sine linea
Следующий анекдот
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Нет аккаунта? Зарегистрироваться Gregory78rus ака вольный стрелок Gregory78rus ака вольный стрелок[ | Current Mood | | | confused | ] |
[ | Current Music | | | "Каждый из нас беспонтовый пирожок. " | ] |
Летов начался для меня со "Все идет по плану", как и для многих других школьников, которым было прикольно слушать песни в которых есть мат и которые о политике. Потом уже на первом курсе я до хрипоты спорил со своей знакомой о том, что Летов - это настоящая поэзия. Она тыкала мне "планом", но у меня уже был в руках мощный контраргумент - черная книга с белыми буквами "Русское поле экспериментов". Панковские абсурдистские стихи, закрученные в тугую веревку мировой литературной традиции и пронизанные пьянящей пропиткой постмодернистского интертекста.
"На седьмой день господь отдыхал" - "На седьмой день ему все остопиздело: Пусть все прорастает кишками наружу. " Вот почему творение мира зовершилось так быстро.
Ощущение богоборчества, почти карамазовского "человека-божия" ("Ходит дурачок по небу - ищет дурачок глупее себя") и такое простое и почти смиренное: "Не бывает атеистов в окопах под огнем. " Последняя фраза стала для меня почти откровением, как то, что долго вертелось на языке, наконец выскочило афоризмом, сформулировалось.
Я так понимаю, что его мотало из стороны в сторону, мне было не понятно его увлечение коммунистической идеей в середине 90х и я был очень рад тому, что он вернулся в "чистое искусство" в 00х. Глупо говорить о том, что он всегда шел против течения, но слыша чуть ли не из утюга о богоизбранности русского народа, включать "любит народ наш всякое говно. " было приятно. а, выглянув на улицу, еще и честно.
"Добрый ослик без меня,
Мелкий дождик без меня. "
Я не верю в предчувствие близкой смерти, но всякого художника она привлекает, он играет с ней, как со всяким пограничным состоянием, поэтому столько упоминаний, практически пророческих.
Я не знаю почти ничего о человеке Егоре Летове, но в отличие от многих наших современных рокеров он был разным и противоречивым. на мой взгляд - это хорошо. И он не чувствовал себя Львом Толстым - и это ОЧЕНЬ хорошо.
Он сомневался и искал, будем надеяться, что теперь нашел. теперь точно узнал стоило ли не быть атеистом "в окопе под огнем".
Следующий анекдот
Странные отношения сложились у меня с романом Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» (1866). Не раз погружалась я в мир других романов писателя – «Идиот» ( 1868), «Бесы» (1872), «Подросток» (1875), «Братья Карамазовы» (1880)… Но роман «Преступление и наказание» стоял всегда особняком.
И вдруг год назад произошёл переворот. Случайно взяв с полки книгу, я начала её перелистывать и уже не смогла отложить. Наконец-то, нежданно-негаданно пришло настоящее осознание какой-то надмирной вдохновенности этого творения Достоевского.
А месяц назад опять потянуло открыть страницы романа и на этот раз внимательнее вглядеться в образ Европы и Америки, понять их роль в художественном пространстве Достоевского.
В самом начале «Преступления и наказания» главный герой, бывший студент Родион Раскольников, заходит в распивочную, где его ждёт судьбоносная встреча с отставным чиновником Мармеладовым. Несчастный отец несчастного семейства, пропивающий последние «детские» деньги, страждущий и приносящий страдание близким, рассказывает Раскольникову драму своей жизни. Старшая дочь Мармеладова - Сонечка жертвует собой, чтобы спасти от голода младших детей, и начинает жить «по желтому билету». Жена Мармеладова - Катерина Ивановна, неизлечимо больна чахоткой и погибает от беспросветной бедности. А Мармеладов, не в силах остановиться, продолжает пропивать последнее. Но именно этот грешный и слабый отец семейства, сознающий, что нет ему в этой жизни прощения и оправдания, всё же надеется на чудо божественного сострадания. Ведь всё возможно в мире Достоевского, даже для человека падшего, перешедшего самую окончательную, последнюю черту.
Символично, что именно этот надеющийся пьяненький грешник в разговоре с Раскольниковым первым упоминает о новом безжалостном европейском постулате, о современном отношении к человеческой жизни: «Но господин Лебезятников (сосед – Е.С. ), следящий за новыми мыслями, объяснял намедни, что сострадание в наше время даже наукой воспрещено и что так уже делается в Англии, где политическая экономия»1.
Во мраке жалкой распивочной впервые возникает в романе Достоевского тема передового англо-саксонского мира как авангарда современной европейской цивилизации - с её избирательным, расчётливым подходом к ценности человеческой жизни.
А уже в четвёртой главе «Преступления и наказания» выходит на авансцену тема рабства, привнесённого европейским прогрессом в другие страны.
Так Раскольников, получив от матери письмо с известием о грядущей свадьбе любимой сестры Дунечки с неким господином Лужиным, ясно понимает, что этот брак без любви – жертва. И решается на эту жертву его гордая красавица сестра ради него, обожаемого брата, и матери, чтобы вырвать их из нищеты. Тут-то и приходят к Раскольникову горькие мысли: «Тяжело за двести рублей всю жизнь в гувернантках по губерниям шляться, но я всё-таки знаю, что сестра моя скорее в негры пойдёт к плантатору или в латыши к остзейскому немцу, чем оподлит дух свой и нравственное чувство свое связью с человеком, которого не уважает и с которым ей нечего делать, - навеки, из одной своей личной выгоды!»2
В этом внутреннем монологе ещё безымянно, но уже явственно вплетается образ Америки, Новой Англии, в художественную ткань романа.
Убив троих (старуху-процентщицу, её сводную сестру беременную Лизавету, носящую в себе будущую жизнь – нерождённого младенца), Раскольников, очнувшись после тяжёлого бреда, решается бежать именно в Америку.
Пролитая кровь отрезает героя от всех его близких, отрезает от людей. Тогда и приходит ему в голову единственный выход: «Я возьму деньги и уйду, и другую квартиру найму, они не сыщут. Да, а адресный стол? Найдут! Разумихин найдет. Лучше совсем бежать… далеко… В Америку, и наплевать на них!»3
Америка в художественном мире «Преступления и наказания» - превращается для героев Достоевского (сначала для Раскольникова, а потом для Свидригайлова) в пространство абсолютной свободы, и прежде всего свободы преступника от наказания. Свободы скрыться от всех и вся, а главное - от собственной совести.
Парадоксально, но тему англо-саксонских реалий продолжает Достоевский даже в описании бытовых мелочей. Друг Раскольникова, временно оставивший университет студент Разумихин начинает усиленно заботиться о своём заболевшем товарище. Он приносит только что очнувшемуся Раскольникову целый узел «новой», немного поношенной одежды, которую ему удалось прикупить на толкучке. Всё последнее время перед убийством Раскольников ходит в ужасных лохмотьях, и заботливый Разумихин решает первым делом переодеть больного.
«Ну-с, приступим теперь к Соединенным Американским Штатам, как это в гимназии у нас называли. Предупреждаю - штанами горжусь! – и он расправил перед Раскольниковым серые, из легкой летней шерстяной материи панталоны…»4 - пошутил Разумихин. Пошутил. однако, в ноосфере романа это уже второе упоминание Америки, несущей в произведении Достоевского такую важную смысловую нагрузку.
А Разумихин продолжает хвастаться своими приобретениями и невольно раздражать больного Раскольникова: «Ну-с, приступим теперь к сапогам – каковы? Ведь уж видно, что поношенные, а ведь месяца на два удовлетворят, потому что заграничная работа и товар заграничный: секретарь английского посольства прошлую неделю на Толкучем спустил…»5 И вновь в романе Достоевского даёт о себе знать англо-саксонский «гений» – теперь уже в бытовом комфорте. Именно после совершения преступления, порождённого бунтующей гордыней Раскольникова, и происходит переобувание героя в английские сапоги.
После ухода Разумихина, «одевшись совсем во всё новое», он отправляется в трактир «Хрустальный дворец» поискать в старых газетах за последние пять дней упоминания о совершенном им убийстве: «Старые газеты и чай явились. Раскольников уселся и стал отыскивать: «Излер – Излер – Ацтеки – Ацтеки - Излер – Бартола – Массимо – Ацтеки – Излер… фу,черт! А, вот отметки…»6
Но что это за абракадабра, которую Достоевский подсовывает своему герою в газетах? Ведь ничего случайного не может быть в романе у такого художника. И скорее всего в газетном сумбуре, среди пустяков обязательно спрячется какая-нибудь важная деталь повествования.
Излер Иван Иванович – известный петербургский кондитер швейцарского происхождения, антрепренёр (заметим на будущее, что приехал из Швейцарии). Максимо и Бартола – так называемые «ацтекские дети». Но кем же они были? И почему вдруг упоминание об «ацтеках» так понадобилось писателю?
16 декабря 1863 года британская газета “The Courier” сообщила, как представители «умирающей расы ацтеков», два лилипута по имени Максимо и Бартола (брат и сестра), в сопровождении профессора Андерсона, посетили в Лондоне палату лордов, Букингемский дворец и были представлены королеве Виктории. Их выставляли перед публикой как диковинку – и они, привезённые в Европу, начали зарабатывать себе на жизнь. В Англии брат и сестра поженились. Конечно, не были они никакими потомками последних ацтеков, а родились в бедной семье в Сальвадоре.
Хорошо известно, индейцы и народы Латинской Америки стали жертвами жестокого британского и американского колониального истребления. Европейцы и американцы планомерно расчищали для себя жизненное пространство богатого континента. Для удовлетворения своих всё возрастающих материальных потребностей они не щадили никого.
Как же созвучна идея превосходства белой европейской расы с идеей, овладевшей сознанием Раскольникова, - с его оправданием права на преступление «выдающихся личностей»! Нет, совсем не случайно Достоевский заставляет своего героя из потока разных газетных новостей выбрать именно «ацтеков».
Любопытная связь намечается в мире Достоевского - Соединенных Штатов Америки со Швейцарией, конфедерацией кантонов.Словно маленький, уютный, обжитой оазис центральной Европы, её банкирское сердце, в котором с давних пор взлелеян золотой телец, странным образом отражается в своём огромном двойнике на Американском континенте. Что-то глубинное сближает в пространстве романов Достоевского Америку и Швейцарию.
Из последних сил несущий бремя своих грехов Свидригайлов, влюблённый в Дунечку, признаётся Раскольникову: «Тут весь вопрос: изверг ли я или сам жертва? Ну а как жертва? Ведь предлагая моему предмету бежать со мною в Америку или в Швейцарию, я, может, самые почтительнейшие чувства при сем питал, да еще думал обоюдное счастие устроить. »7
Именно Свидригайлов, подслушав разговор Сонечки и Раскольникова, узнав тайну преступления брата Дунечки, обращается к нему с циничным советом: «Если же убеждены, что у дверей нельзя подслушивать, а старушонок можно лущить чем попало, в свое удовольствие, так уезжайте куда-нибудь поскорее в Америку! Бегите, молодой человек! Может, есть ещё время. Я искренно говорю. Денег, что ли, нет? Я дам на дорогу»8.
Сам Свидригайлов, не в силах жить с тяжкой ношей своих преступлений, решается на самоубийство. И собственный добровольный уход из жизни, будто путешествие на тот свет – «Новый свет», зашифровывает герой Достоевского в двух словах: «Поехать в Америку». Соня предчувствует что-то неладное, когда в прощальной беседе Свидригайлов признаётся: «Я, Софья Семеновна, может, в Америку уеду, и так как мы видимся с вами, вероятно, в последний раз, то я пришел кой-какие распоряжения сделать»9.
Говорит Свидригайлов о поездке в «чужие края», в Америку, и случайному свидетелю его самоубийства, затем спускает курок.
Странным образом двоится образ Америки в духовном пространстве романа Достоевского. Это и символ ухода от наказания, освобождение от нравственной расплаты за содеянное, и в то же время символ смерти, самоубийства, безбожной расплаты с самим собой изверившегося человека.
Не доедет, к счастью, до своей «Америки» Раскольников, никуда он не сбежит от Бога и собственной совести. В русской Сибири излечится он от своей духовной болезни. Воскрешает любовь Христа умершего Лазаря в Евангелии, которое читает Соня Раскольникову, будет воскрешён и Раскольников - через любовь к этой женщине, через свою усмирённую гордыню, через возрождённую связь с людьми и миром.
3 ноября 2018 года, Москва
1.Здесь и далее цит. по: Достоевский Ф.М. Преступление и наказание. Роман. М.: Изд-во «Э», 2017. С.17-18.
2.Там же. С.49.
3.Там же. С. 138.
4.Там же. С. 140.
5.Там же. С. 141.
6.Там же. С. 171-172.
7.Там же. С. 299.
8.Там же. С. 519.
9.Там же. С. 534
Следующий анекдот
Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021. Портал работает под эгидой Российского союза писателей. 18+
"развеселый анекдотец, про то как Свидригайлов собирался в Америку"
Моя фарфоровая маска оказалась слишком хрупкой. Я разбил ее пытаясь оживить печальные уста, застывшие в презрительном молчании. Мне хотелось, что бы они произносили слова любви, шептали молитвы, кричали, плевались слюной, низвергая проклятия. Но они оставались неподвижны. Тогда я стал молить их пошевелиться, хоть краешком губ подать знак жизни, хоть одной мышцей проявить милость к их обладателю, но все было тщетно. Мысли и слова, словно рой пчел шумели в моей голове, ища выхода, с каждым мгновением увеличивая свои и без того многочисленные ряды. Как мог я унять их, не дав им вырваться в мир, не посеять в нем семя, которое если выживет, то даст один всход, а если погибнет, то - целое поле, как-то так, кажется. Сколько продолжалось так, я не знал. Время то шло, то топталось на месте, то следовало старым путем, то меняло правило игры. Ох уж это время! Старинный враг и друг человека.
Держи врагов своих, еще ближе, чем друзей своих - сказано было.
И я держал, держал так близко к себе, что спустя несколько секунд ощутил, как прижимаемый мною предмет ли, тело человеческое ли (может ли время иметь человеческое тело, а?) слилось со мною, да так ловко, что я и не заметил этого. Лишь позже, поняв, что уже ничего не прижимаю к себе в полной мере осознал сверившийся факт. И так как я сам дал себе зарок четко следовать услышанным рекомендациям, будь то библия или рукопись, найденная в бутылке, я предался удивительному покою, вдруг меня посетившему и просто наблюдал .
Я почему-то решил, что все имеет один исходный пункт. И вот, теперь я, а точнее будет сказать я и время во мне, стояли посреди этого жуткого пейзажа действительности и были абсолютно немы - маска оставалась неподвижной. Я с горем пополам смирился с ее упрямством, но вот время, пребывающее теперь во мне видимо не желало находиться более в этой оглушительной тишине и предприняло попытку ускорить бег свой на столько, чтобы хоть как-то состарить маску и тем самым ослабить силу материи из которой она состояла, не предполагая при этом, что маска может просто напросто разбиться, как впоследствии и случилось, и весь сонм мыслей моих вырвется на свободу, словно джин заточенный в лампе. Не в моих правилах указывать времени, что ему следует делать, а чего нет, и утвердившись в своем бессилии я с трепетом ожидал результата. Маска оказалась крепкой, сродни своему упрямству и несколько столетий пришлось пустить под нож, но времени не было никакого дела, до последствий столь необдуманного с его стороны поступка. Пусть делает что хочет решил я и предался размышлениям, добавив к наполняющему мой мозг рою еще парочку тысяч мыслей и образов.
Несколько мгновений-веков спустя, маска все таки дала трещину и с лица моего мелкими струйками начала осыпаться белая пыль. Как кокаин - подумал я, как штукатурка - отозвалось время, и прибавило скорости. Ему ли не знать как осыпается штукатурка в старых, покосившихся домах, это ведь оно их до такого доводит. Трещины все появлялись и белый порошок теперь сыпал во все стороны, словно вода из перегревшегося парового котла. Еще чуть-чуть - подумалось мне - и вот: оглушительный, всеохватывающий, неудержимый и свободный крик вырвался наружу, в мир, во вселенную, в жизнь.
Читайте также: