Флавиан белый корабль притча для простодушных читать

Обновлено: 13.10.2024

— Вроде как — понял. А, отец Флавиан — старец?

— Нет. Батюшка Флавиан — «пастырь добрый» полагающий душу за ближних. Может и даст ему, когда, благодать старчества Господь, а может и нет, то Господня воля. Оно ведь, Бог и любого священника для спасения твоего использовать может, может через него и чудо явить, коли оно тебе для спасения души необходимо, дар прозорливости ему приоткрыть, коли надо. Вон ведь в Библии же описано, как по воле Божьей и ослица Валаамова заговорила, пророка вразумляла.

— Как, ослица пророка вразумляла?

— А, ты Алексей, вот как Библию читать начнёшь, то не только про ослицу узнаешь, а и вообще — весь мир для себя заново откроешь. Знаю, что говорю — сам через это проходил. Только вот старцев да чудес специально искать не надо. Коли нужно — Бог сам пошлёт. Вся наша жизнь, лишь открой глаза — сплошное чудо. А охотников за чудесами бесы шибко любят охмурять.

— Да, Семён! Про жизнь-то я уже понял, что она — чудо, и что я её совсем не понимал раньше. И про бесов тоже. А, как ты думаещь — согласится отец Флавиан у меня духовником стать, как у вас с Ниной?

— Это уж ты, Алексей у него самого спроси, как я могу знать — дело-то уж очень личное.

— Прямо так и спросить?

— Так и попроси. Возьми, мол, отче, надо мною руководство. А то, заблудиться боюсь.

— Спасибо Семён! То есть, как правильно? Спаси вас с Ниной Бог! Так?

— Так, Лёшенька, так — радостно кивнула Нина.

— Ну, тогда — ладно, пойду-ка я, батюшку Флавиана поищу…

— Ангела в путь, Лёшенька!

Флавиана я нашёл под забором.

Едва войдя в церковную калитку, я увидел его обширное тело распростёртым на животе головой к церковной ограде. Мне послышалось, что Флавиан невнятно разговаривает о чём-то сам с собой. Оправившись от первого шока, подумав — а вдруг это опять — сердечный приступ, я кинулся к нему на помощь. Подойдя ближе я увидел, не замеченного прежде за гигантским туловищем батюшки, мальчонку лет четырёх, так же как и Флавиан лежащего на пузе и во что-то сосредоточенно вглядывающегося. Флавиан терпеливо объяснял ему:

— Вот, Тиша, видишь? — ещё один муравчик побежал с иголочкой сосновой, туда же куда и другие — укладывать. А, вот эти стоят, усиками шевелят — они охраняют строителей. Это — муравьи солдаты. Кто их так жить научил — одни строят, другие охраняют, третьи на разведку ходят, ну всё почти как у людей, а?

— Боженька! — радостно воскликнул малыш.

— Правильно! Конечно — Боженька! Он муравьям законы установил — как жить, и они Его, Боженьку — слушаются. Потому у них всё так складненько и получается, видишь? — вон скоро и муравейник готов будет. Также и мы — люди, должны Боженьку слушаться, помогать друг другу, с сестрёнкой не ссориться, от бабушки в лесу не убегать, сушки не таскать без спросу, тогда и у нас всё в жизни хорошо получаться будет — и мамка не заругает, и бабуля плакать не будет.

— Я не буду больше! Я буду Боженьку слушаться!

— Молодец Тихон! Вот это — правильно! Беги скорей к бабушке, поцелуй её, прощенья попроси, а то она сильно за тебя переживает — а вдруг тебя в лесу волки съели?

— Я бегу! — Топот маленьких босых пяток быстро стих за калиткой.

— Доброе утро, батюшка Флавиан! Тебе помочь встать?

— Утро доброе, Алёш! Сейчас, попробую сперва сам…

Он качнул свою тушу в одну сторону, затем резким рывком в противоположную встал на четвереньки, шумно фыркнул и слегка покряхтывая выпрямился на ногах, после чего опять шумно фыркнул.

— Уф! Да, Лексей, как говориться — старость не радость, а спасительная неизбежность!

— Да, ладно уж, отец Флавиан — старость! Тебе сорок пять-то есть?

— Сорок шесть, Лёша. Но старость, она не в годах, она в грехах! Вот они-то и старят. И свои и чужие. Геронтологи наши российские доисследовались (я тут недавно статью одну читал в медицинском журнале) что человеческий организм, с его способностью к регенерации, устроен так, что если исключить некий, не присущий самому организму «ген разрушения», то человеческий организм способен жить вечно. Прямо, всё по Библии — человек создан для вечной жизни! И вот этот-то «ген разрушения», словно компьютерный вирус, разрушая заложенную Богом в человека программу вечной жизни, становится человекоубийцей. Он же и есть — грех! Сказано было Адаму: «от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь». А, Адам не послушался и вкусил, и «вирус» смерти вошёл в него, и стал человек смертным. Это называется первородный грех — первый грех рождённый человеческим непослушанием Богу.

— Подожди! Так это и есть то самое «яблочко», которое Адаму Ева дала?

— Ну, да! А, Еве змий, то есть диавол в виде змия.

— Так, опять подожди, а почему же дерево — деревом добра и зла называлось, если его плоды были так смертельны?

— Познания добра и зла! — это не одно и то же. Дело в том, что Адам, созданный по образу и подобию Божию, был соответствено создан абсолютно и совершенно добрым. Стало быть, добра он познать от этого дерева уже не мог, но только — зло. А, зло — смертельно — для впустившего его в себя, об этом, собственно, Бог и предупреждал. То есть, грубо говоря, Господь предупредил: не суй палец в розетку — убьёт! К этому, собственно, и все последующие заповеди сводятся «не убий», «не укради» и прочие, так как совершая любой грех против ближнего, ты убиваешь этим самого себя.

— Вот как! А, не проще Богу было не создавать этого дерева, тогда бы и Адам не согрешил? Да и вообще, зачем было Богу создавать зло?

— А, Бог не создавал зла.

— Как, не создавал? Он же всё создал из ничего, если я правильно помню. Значит и зло Он создал?

— Нет, Лёша. Бог зла не создавал. Зло возникло как следсвие отпадения от Бога части созданных Им ангелов. Собственно, зла, как творения не существует.

— Ну, ничегож себе — не существует! Вон его сколько вокруг!

— Объясняю: вот, например, свет — помнишь физику? — материален, то есть состоит из мельчайших частиц сотворённой Богом материи. А, тьма? Её нет. Хотя мы её видим. На самом же деле, темнота есть лишь — отсутствие света. Открыл окно — есть свет и нет тьмы, зашторил плотно — нет света и есть тьма. Так и добро. Оно есть свойство Сущего, то есть Существующего Бога. Следовательно добро тоже существует. Бог изливает Своё добро на всех, готовых его принять и вместить в себя. А, зло есть — отсутствие добра. Ну, или — как воздух — он состоит из определённого состава газов, то есть существует как часть сотворённого Богом мира. Помести в сосуд с воздухом живое существо, хоть мышку, что ли, она будет в этом сосуде жить. А, выкачай из этого сосуда воздух, и в нём возникнет вакуум — мышка погибнет. Вакуум сам по себе не существует, он есть лишь — отсутствие воздуха — результат насилия над Божьим творением. Вот так и Божье добро — несёт в себе жизнь, а зло — отсутствие добра несёт в себе смерть. Зло — искусственно, и не существует без своих носителей. А, носителями зла являются те, кто не хочет принять в себя Божье добро и Божью любовь.

— Бесы. И люди, которые, подобно бесам, отвергают Бога, Его любовь и добро.

— Так. Кажется, усвоил. А, как же привычная сказка, что Адам и Ева съели яблочко, «занялись любовью» и этим согрешили?

— Так, она сказка и есть. Атеистическая. Атеисты — они правды не знают, то есть не хотят знать, поэтому и вынуждены придумывать сказки. В том числе и на тему Священного Писания. Она, и сказка-то эта, с каким то пошлым оттенком. Тогда как Адаму с Евой чёткая была от Бога «установка»: — «плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими (и над зверями,) и над птицами небесными, (и над всяким скотом, и над всею землею,) и над всяким животным, пресмыкающимся по земле». Так, что супружество и чадородие — дело — Богом благословлённое. Давай присядем, а то ноги разболелись, к дождю, что ли?

— Конечно, конечно. Давай присядем. Я тут, собственно, тебя по такому вопросу искал, точнее — по двум вопросам. Первый — можешь ли ты у меня, как это правильно назыается — исповедь принять?

Похожая притча

Пятая часть "Флавиана" вновь встретит читателя с батюшкой. Не только встретит, но снова познакомит, ведь в каждой книге главный герой открывается сам и открывает свои мысли с новой стороны, помогая людям увидеть Бога в таких ситуациях, когда человек не только не ощущает благодати и Промысла, но практически не видит самого смысла продолжать свою жизнь. И эта помощь другим обрести Жизнь забирает силы того, кто помогает - отца Флавиана. Но в этом и кроется подвиг самопожертвования. Голгофского само.

Пятая часть "Флавиана" вновь встретит читателя с батюшкой. Не только встретит, но снова познакомит, ведь в каждой книге главный герой открывается сам и открывает свои мысли с новой стороны, помогая людям увидеть Бога в таких ситуациях, когда человек не только не ощущает благодати и Промысла, но практически не видит самого смысла продолжать свою жизнь. И эта помощь другим обрести Жизнь забирает силы того, кто помогает - отца Флавиана. Но в этом и кроется подвиг самопожертвования. Голгофского самопожертвования. Книга «Флавиан. Белый корабль. Притча для простодушных.» автора Протоиерей Александр Торик. оценена посетителями КнигоГид, и её читательский рейтинг составил 8.77 из 10.
Для бесплатного просмотра предоставляются: аннотация, публикация, отзывы, а также файлы для скачивания.

Похожая притча

Из размышлений — взять ли понравившиеся дорогие немецкие туфли или ограничиться, тоже неплохими, но подешевле — итальянскими, меня вывел, показавшийся знакомым, вежливый голос — «простите Христа ради, а ботиночков «прощай молодость» сорок шестого размера у вас нету?»

Обернувшись я увидел слоноподобного, не попа даже, а целого «попищу» в длинной черной одежде, перехваченной широким, особенным каким-то, потёртым кожаным поясом, поверх которой была надета не сходящаяся на необъятном пузе и потому расстёгнутая застиранная джинсовая куртка.

Бархатная островерхая, бывшая когда-то чёрной, затёртая шапочка венчала заросшую полуседыми кудрями крупную голову. Лицо, обрамлённое редкой, почти совсем седой бородой, было одутловатым, с набухшими мешками под улыбающимися, на удивление умными глазами. И эти глаза с нескрываемым интересом, притом абсолютно беззастенчиво разглядывали моё сорокапятилетнее, потрёпанное житейскими бурями, но вполне ещё мужественное чисто выбритое лицо.

— И ты, Алёша, не помолодел, как вижу. Не узнаёшь?

— Господи помилуй!Андрюха? Ты?

— Не Андрюха, а батюшка отец Флавиан! — возмущённо сверкнула глазами, неизвестно откуда вынырнувшая маленькая шустрая старушка тоже в чёрном, монашеском, наверное, одеянии. Взгляд её был недоверчив и строг.

— Он самый, бывший Андрюха, теперь вот, видишь, иеромонах и настоятель сельского прихода в Т-ской области, четыреста вёрст от первопрестольной.

Поражённый, я вглядывался в загорелое одутловатое лицо, постепенно угадывая в нём всё больше знакомых черт, позволявших опознать в их владельце стройного красавца Андрюху, туриста-гитариста, кумира всех факультетских девчонок и любимца большинства преподавателей, ценивших в нём, столь редкие у студентов, аккуратность и обязательность а также быстрый живой ум. Какую карьеру тогда пророчили ему многие, какие престижные невесты мечтали «окольцевать» его! И что же — расплывшийся потрёпанный сельский поп, ищущий «прощай молодость» через двадцать лет после получения «красного» диплома с отличием!

— Господи помилуй! — повторил я столь неожиданное для меня словосочетание.

— Да помилует, раз просишь, помилует, не сомневайся — рассмеялся Андрюха-Флавиан — сам-то ты как?

— Да как, как все, нормально, то есть прилично, ну, в общем, всяко конечно бывает, а так… да паршиво как-то, если честно. То есть, работа есть, не по образованию, конечно, в коммерции, но зато при деньгах, нет, не крутых, не подумай, но пару недель в году в Испании отдыхаю, квартирку-двушку в Крылатском купил, а с женой уж третий год как разбежались, хорошо что детей не было, нет, то есть не то хорошо что у нас их не было, а то, что при разводе никто не пострадал.

— Как никто? А вы-то сами? У вас же с Иринкой такая любовь была, чуть не с первого курса?

— Со второго, на первом я за Женькой бегал, она сейчас многодетная мать, кстати, в церковь ходит, её там Ирина ещё за год до развода два раза встречала.

— А сама Иринка-то, что в храме делала?

— Да кто её знает, мы в то время уже и жили, — каждый сам по себе — она диссертацию писала, я на джип зарабатывал.

— И как, заработал?

— Заработал… через три недели угнали, до сих пор ищут. Сейчас на «Ниве» езжу, так спокойней.

— Ну, брат Алексей, любит тебя Господь — вновь засмеялся Флавиан-Андрюха — не даёт до конца погибнуть, лишнее забирает!

— Лишнее не лишнее, а тридцать «штук зелёных» — ку-ку.

— Ого! — посерьёзнел мой бывший однокурсник — тридцать тысяч! Это ж наших детдомовцев года три кормить можно по госрасценкам!

— Каких детдомовцев? — не понял я.

— Да наших подшефных, из Т-ского детдома, туда мои прихожанки помогать ходят. Своего персонала там почти нет, зарплата — копейки, да и выдают «через пень-колода», никто туда работать не идёт. Все норовят правдами и неправдами устроиться на новый пивзавод к «хозяину», там хоть и порядки как в концлагере, зато платят неплохо и без задержек. Зато нам — православным поле деятельности обширнейшее: деток надо и помыть и покормить и приласкать и книжку почитать и помочь уроки сделать. Да наши ещё и вещи для них собирают, книжки там, игрушки, деньги, если кто пожертвует или продукты. Директор на наших «тёток» прямо молится. А потому и разрешает с детьми Закон Божий учить, батюшку, то есть меня, к ним приглашать, водить детей в храм на службу и к Причастию. Ко мне в храм ехать не ближний свет, да и дороги — «фронтовые», так что причащать их в городскую церковь водят, к отцу Василию. А он жалостливый, после службы детей всегда чаем поит с печеньками там, конфетками. Они его сильно любят за доброту. А детей Сам Господь любит, того кто им благотворит Он Своей милостью не оставит.

— Не знаю. Кого, может, и не оставит. А мне вот не дал твой Господь детей, а твоим детдомовцам родителей, ну и где ж тут Его милость?

— Лёш, а если честно, ты сам-то детей хотел иметь?

— Если честно — сперва не хотел, сам понимаешь — денег нет, квартиры нет, Ирка — аспирант, я — «молодой специалист». Да потом и в поход хотелось, и на «юга», и по театрам, ну, какие уж тут дети! Ирка, после четвёртого аборта, когда в пятый раз «залетела», решилась было рожать, да тут тёща наконец-то свои шесть соток получила, восемь лет ждала, участок нам подарила — надо было что-нибудь построить, ну мы опять решили подождать с детьми. А после, уж видно, твой Бог не давал. Да и разбежались вскоре.

— Что уж на Бога клеветать, Лексей, Он вам пять раз детей давал, вы же сами их всех поубивали.

. А потом перестал и предлагать, потому может, чтоб вашими детьми наш детдом не пополнять.

— Ты уж скажешь, Андрей — поубивали, прямо мы с Иркой монстры какие-то. Да сейчас все аборты делают — не в каменном же веке живём!

— Не все. Та же Женька — многодетная, причём рожать начала сразу после института, тоже ведь со своим Генкой «молодыми специалистами» были, хлебнули бедности, конечно, зато сейчас четыре дочки — красавицы, да наследник — боец восьмилетний, родители не нарадуются. И кстати, ни одного аборта Женя не делала, я знаю. А ты говоришь — каменный век! Да в древности-то люди как раз каждого ребёнка ценили, за Божий дар почитали. Бездетность как Божие проклятие воспринимали. Это сейчас — «безопасный секс», «планирование семьи» и прочая требуха словесная, а за ней, как за фиговым листком, лишь желание грешить безнаказанно.

— Всё вам попам — грех, куда ни плюнь, что ж теперь не жить что ли?

— Да нет, живи, пожалуйста, живи и радуйся, только себя да других не калечь. Этому, собственно, Церковь и учит.

— Интересно с тобой говорить, Андрюша, на всё у тебя ответ есть.

— Не Андрюша, а отец Флавиан! — вновь возмущённо вспыхнула старушка-монашка.

— Мать, не шуми, — успокоил её Андрей-Флавиан, — пусть зовёт как ему привычней. Алёш!Ты на неё не обижайся. Она «ворчунья» страшная, но всё по любви, от полноты сердца.

— Да нет, я не обижаюсь. Прости, не привыкну ещё — ряса, приход, детдом, отец Флавиан. Как из другого мира.

— Да, собственно из другого и есть, ну об этом потом, если Бог даст. Алёш, извини, мне ехать пора, я на своём «козле» до дому и так лишь ночью доеду, а мне ещё в два места заскочить. Вот тебе «из этого мира» — визитка моя, тут адрес, телефон, к сожалению только мобильный — место у нас глухое — не телефонизировано. Ты может в гости когда надумаешь, у нас рыбалка — я помню ты любил — знатная. Баньку деревенскую тебе организую, мне нельзя теперь — сердце. Ну и мало ли, может жизнь так прижмёт, что потянет кому душу излить, так это моя профессия — души-то. В общем, будь здоров, думаю — увидимся.

— Счастливо Анд… отец Флавиан!Ой, подожди! Возьми вот для детдомовцев твоих сотку «баксиков», купи им чего-нибудь за моё здоровье.

— Спаси тя Господь, Алёша!Будем за тебя молиться с детьми.

— Да ладно! Счастливо!

И, глядя как мой бывший однокурсник уносил свои, прикрытые потрёпанной рясой, многие килограммы, опираясь на палочку и слегка прихрамывая, сопровождаемый, что-то ему взволнованно говорящей, чёрной старушонкой, я в третий раз за час произнёс новые для меня слова:

— Господи помилуй! Ну, дела!

Туфли я взял итальянские.

Андрей-Флавиан оказался пророком. Жизнь прижала гораздо раньше чем я мог предполагать. И прижала так, что я чуть не взвыл.

Во первых: вся моя, весьма прилично оплачиваемая, работа оказалась под вопросом. На руководство «наехали» ревизоры, аудиторы, все виды проверок, счета нашей фирмы арестовали — началась какая-то большая закулисная игра вокруг больших денег. .

Похожая притча

Из раз­мыш­ле­ний — взять ли понра­вив­ши­еся доро­гие немец­кие туфли или огра­ни­читься, тоже непло­хими, но поде­шевле — ита­льян­скими, меня вывел, пока­зав­шийся зна­ко­мым, веж­ли­вый голос — «про­стите Хри­ста ради, а боти­ноч­ков «про­щай моло­дость» сорок шестого раз­мера у вас нету?»

Обер­нув­шись я уви­дел сло­но­по­доб­ного, не попа даже, а целого «попищу» в длин­ной чер­ной одежде, пере­хва­чен­ной широ­ким, осо­бен­ным каким-то, потёр­тым кожа­ным поя­сом, поверх кото­рой была надета не схо­дя­ща­яся на необъ­ят­ном пузе и потому рас­стёг­ну­тая засти­ран­ная джин­со­вая куртка.

Бар­хат­ная ост­ро­вер­хая, быв­шая когда-то чёр­ной, затёр­тая шапочка вен­чала зарос­шую полу­се­дыми куд­рями круп­ную голову. Лицо, обрам­лён­ное ред­кой, почти совсем седой боро­дой, было одут­ло­ва­тым, с набух­шими меш­ками под улы­ба­ю­щи­мися, на удив­ле­ние умными гла­зами. И эти глаза с нескры­ва­е­мым инте­ре­сом, при­том абсо­лютно без­за­стен­чиво раз­гля­ды­вали моё соро­ка­пя­ти­лет­нее, потрё­пан­ное житей­скими бурями, но вполне ещё муже­ствен­ное чисто выбри­тое лицо.

— И ты, Алёша, не помо­ло­дел, как вижу. Не узнаёшь?

— Гос­поди поми­луй! Андрюха? Ты?

— Не Андрюха, а батюшка отец Фла­виан! — воз­му­щённо сверк­нула гла­зами, неиз­вестно откуда выныр­нув­шая малень­кая шуст­рая ста­рушка тоже в чёр­ном, мона­ше­ском, навер­ное, оде­я­нии. Взгляд её был недо­вер­чив и строг.

— Он самый, быв­ший Андрюха, теперь вот, видишь, иеро­мо­нах и насто­я­тель сель­ского при­хода в Т‑ской обла­сти, четы­ре­ста вёрст от первопрестольной.

Пора­жён­ный, я вгля­ды­вался в заго­ре­лое одут­ло­ва­тое лицо, посте­пенно уга­ды­вая в нём всё больше зна­ко­мых черт, поз­во­ляв­ших опо­знать в их вла­дельце строй­ного кра­савца Андрюху, тури­ста-гита­ри­ста, кумира всех факуль­тет­ских дев­чо­нок и любимца боль­шин­ства пре­по­да­ва­те­лей, ценив­ших в нём, столь ред­кие у сту­ден­тов, акку­рат­ность и обя­за­тель­ность а также быст­рый живой ум. Какую карьеру тогда про­ро­чили ему мно­гие, какие пре­стиж­ные неве­сты меч­тали «околь­це­вать» его! И что же — рас­плыв­шийся потрё­пан­ный сель­ский поп, ищу­щий «про­щай моло­дость» через два­дцать лет после полу­че­ния «крас­ного» диплома с отличием!

— Гос­поди поми­луй! — повто­рил я столь неожи­дан­ное для меня словосочетание.

— Да поми­лует, раз про­сишь, поми­лует, не сомне­вайся — рас­сме­ялся Андрюха-Фла­виан — сам-то ты как?

— Да как, как все, нор­мально, то есть при­лично, ну, в общем, всяко конечно бывает, а так… да пар­шиво как-то, если честно. То есть, работа есть, не по обра­зо­ва­нию, конечно, в ком­мер­ции, но зато при день­гах, нет, не кру­тых, не поду­май, но пару недель в году в Испа­нии отды­хаю, квар­тирку-двушку в Кры­лат­ском купил, а с женой уж тре­тий год как раз­бе­жа­лись, хорошо что детей не было, нет, то есть не то хорошо что у нас их не было, а то, что при раз­воде никто не пострадал.

— Как никто? А вы-то сами? У вас же с Ирин­кой такая любовь была, чуть не с пер­вого курса?

— Со вто­рого, на пер­вом я за Жень­кой бегал, она сей­час мно­го­дет­ная мать, кстати, в цер­ковь ходит, её там Ирина ещё за год до раз­вода два раза встречала.

— А сама Иринка-то, что в храме делала?

— Да кто её знает, мы в то время уже и жили, — каж­дый сам по себе — она дис­сер­та­цию писала, я на джип зарабатывал.

— И как, заработал?

— Зара­бо­тал… через три недели угнали, до сих пор ищут. Сей­час на «Ниве» езжу, так спокойней.

— Ну, брат Алек­сей, любит тебя Гос­подь — вновь засме­ялся Фла­виан-Андрюха — не даёт до конца погиб­нуть, лиш­нее забирает!

— Лиш­нее не лиш­нее, а трид­цать «штук зелё­ных» — ку-ку.

— Ого! — посе­рьёз­нел мой быв­ший одно­курс­ник — трид­цать тысяч! Это ж наших дет­до­мов­цев года три кор­мить можно по госрасценкам!

— Каких дет­до­мов­цев? — не понял я.

— Да наших под­шеф­ных, из Т‑ского дет­дома, туда мои при­хо­жанки помо­гать ходят. Сво­его пер­со­нала там почти нет, зар­плата — копейки, да и выдают «через пень-колода», никто туда рабо­тать не идёт. Все норо­вят прав­дами и неправ­дами устро­иться на новый пив­за­вод к «хозя­ину», там хоть и порядки как в конц­ла­гере, зато пла­тят неплохо и без задер­жек. Зато нам — пра­во­слав­ным поле дея­тель­но­сти обшир­ней­шее: деток надо и помыть и покор­мить и при­лас­кать и книжку почи­тать и помочь уроки сде­лать. Да наши ещё и вещи для них соби­рают, книжки там, игрушки, деньги, если кто пожерт­вует или про­дукты. Дирек­тор на наших «тёток» прямо молится. А потому и раз­ре­шает с детьми Закон Божий учить, батюшку, то есть меня, к ним при­гла­шать, водить детей в храм на службу и к При­ча­стию. Ко мне в храм ехать не ближ­ний свет, да и дороги — «фрон­то­вые», так что при­ча­щать их в город­скую цер­ковь водят, к отцу Васи­лию. А он жалост­ли­вый, после службы детей все­гда чаем поит с печень­ками там, кон­фет­ками. Они его сильно любят за доб­роту. А детей Сам Гос­подь любит, того кто им бла­го­тво­рит Он Своей мило­стью не оставит.

— Не знаю. Кого, может, и не оста­вит. А мне вот не дал твой Гос­подь детей, а твоим дет­до­мов­цам роди­те­лей, ну и где ж тут Его милость?

— Лёш, а если честно, ты сам-то детей хотел иметь?

— Если честно — сперва не хотел, сам пони­ма­ешь — денег нет, квар­тиры нет, Ирка — аспи­рант, я — «моло­дой спе­ци­а­лист». Да потом и в поход хоте­лось, и на «юга», и по теат­рам, ну, какие уж тут дети! Ирка, после чет­вёр­того аборта, когда в пятый раз «зале­тела», реши­лась было рожать, да тут тёща нако­нец-то свои шесть соток полу­чила, восемь лет ждала, уча­сток нам пода­рила — надо было что-нибудь постро­ить, ну мы опять решили подо­ждать с детьми. А после, уж видно, твой Бог не давал. Да и раз­бе­жа­лись вскоре.

— Что уж на Бога кле­ве­тать, Лек­сей, Он вам пять раз детей давал, вы же сами их всех поуби­вали. А потом пере­стал и пред­ла­гать, потому может, чтоб вашими детьми наш дет­дом не пополнять.

— Ты уж ска­жешь, Андрей — поуби­вали, прямо мы с Иркой мон­стры какие-то. Да сей­час все аборты делают — не в камен­ном же веке живём!

— Не все. Та же Женька — мно­го­дет­ная, при­чём рожать начала сразу после инсти­тута, тоже ведь со своим Ген­кой «моло­дыми спе­ци­а­ли­стами» были, хлеб­нули бед­но­сти, конечно, зато сей­час четыре дочки — кра­са­вицы, да наслед­ник — боец вось­ми­лет­ний, роди­тели не нара­ду­ются. И кстати, ни одного аборта Женя не делала, я знаю. А ты гово­ришь — камен­ный век! Да в древ­но­сти-то люди как раз каж­дого ребёнка ценили, за Божий дар почи­тали. Без­дет­ность как Божие про­кля­тие вос­при­ни­мали. Это сей­час — «без­опас­ный секс», «пла­ни­ро­ва­ние семьи» и про­чая тре­буха сло­вес­ная, а за ней, как за фиго­вым лист­ком, лишь жела­ние гре­шить безнаказанно.

Читайте также: