Плашек 3 8 нет а трамвай собираются пускать цитата
Обновлено: 21.11.2024
валившийся бюст вяло прыгал в перекрашенной кофточке. На голове рос ве-
ничек седеющих волос. Она была почти старухой, была почти грязна, смот-
рела на всех подозрительно и любила сладкое. Она наваривала себе большие
кастрюли компоту и съедала его с серым хлебом, в одиночку. Попугай сле-
дил за тем, как она ела, полузакрыв глаза серым замшевым веком. Она шла
по двору, и если бы Ипполит Матвеевич увидел ее сейчас, то никогда не
узнал бы Елену Боур, красавицу-прокуроршу, о которой секретарь суда ког-
да-то сказал стихами, что она "к поцелуям зовущая, вся такая воздушная".
У колодца мадам Боур была приветствована соседом, Виктором Михайлови-
чем Полесовым, гениальным слесарем-интеллигентом, который набирал воду в
бидон из-под бензина. У Полесова было лицо оперного дьявола, которого
тщательно мазали сажей перед тем, как выпустить на сцену.
Обменявшись приветствиями, соседи заговорили о деле, занимавшем весь
Старгород.
- До чего дожились, - иронически сказал Полесов, - вчера весь город
обегал, плашек три восьмых дюйма достать не мог. Нету. Нет! А трамвай
собираются пускать.
Елена Станиславовна, имевшая о плашках в три восьмых дюйма такое же
представление, какое имеет о сельском хозяйстве слушательница хореогра-
фических курсов имени Леонардо да Винчи, думающая, что творог добывается
из вареников, - все же посочувствовала:
- Какие теперь магазины! Теперь только очереди, а магазинов нет. И
названия у этих магазинов самые ужасные. Старгико.
- Нет, знаете, Елена Станиславовна, это еще что! У них четыре мотора
"Всеобщей Электрической Компании"* остались. Ну, эти кое-как пойдут, хо-
тя кузова та-акой хлам. Стекла не на резинах. Я сам видел. Дребезжать
это все будет. Мрак! А остальные моторы - харьковская работа*. Сплош-
ной Госпромцветмет. Версты не протянут*. Я на них смотрел.
Гениальный слесарь раздраженно замолк. Его черное лицо блестело на
солнце. Белки глаз были желтоваты. Виктор Михайлович Полесов был не
только гениальным слесарем, но и гениальным лентяем. Среди кустарей с
мотором, которыми изобиловал Старгород, он был самым непроворным и наи-
более часто попадавшим впросак. Причиной к этому служила его чрезмерно
кипучая натура. Это был кипучий лентяй. Он постоянно пенился. В
собственной его мастерской, помещавшейся во втором дворе дома №7 по Пе-
релешинскому переулку, застать его было невозможно. Потухший переносной
горн сиротливо стоял посреди каменного сарая, по углам которого были на-
валены проколотые камеры, рваные протекторы "Треугольник"*, рыжие замки,
такие огромные, что ими можно было запирать города, мятые баки для горю-
чего с надписями "Indian" и "Wanderer"*, детская рессорная колясочка,
навеки заглохшая динамка, гнилые сыромятные ремни, масляная пакля, стер-
тая наждачная бумага, австрийский штык и множество рваной, гнутой и дав-
леной дряни.
Заказчики не находили Виктора Михайловича. Виктор Михайлович уже
где-то распоряжался. Ему было не до работы. Он не мог видеть спокойно
въезжающего в свой или чужой двор ломовика с кладью. Полесов сейчас же
выходил во двор и, сложив руки на спине, презрительно наблюдал за
действиями возчика. Наконец сердце его не выдерживало.
- Кто же так заезжает? - кричал он, ужасаясь. - Заворачивай!
Испуганный возчик заворачивал.
- Куда ж ты заворачиваешь, морда?! - страдал Виктор Михайлович, нале-
тая на лошадь. - Надавали бы тебе в старое время пощечин, тогда бы заво-
рачивал!
Покомандовавши так с полчаса, Полесов собирался было уже возвратиться
в мастерскую, где ждал его непочиненный велосипедный насос, но тут спо-
койная жизнь города обычно вновь нарушалась каким-нибудь недоразумением.
То на улице сцеплялись осями телеги, и Виктор Михайлович указывал, как
лучше всего и быстрее их расцепить; то меняли телеграфный столб, и Поле-
сов проверял его перпендикулярность к земле собственным, специально вы-
несенным из мастерской отвесом; то, наконец, устраивалось общее собрание
жильцов. Тогда Виктор Михайлович стоял посреди двора и созывал жильцов
ударами в железную доску; но на самом собрании ему не удавалось побы-
вать. Проезжал пожарный обоз, и Полесов, взволнованный звуками трубы и
испепеляемый огнем беспокойства, бежал за колесницами.
Однако временами Виктора Михайловича настигала стихия реального
действия. На несколько дней он скрывался в мастерскую и молча работал.
Дети свободно бегали по двору и кричали что хотели, ломовики заворачива-
ли и описывали во дворе какие угодно кривые, телеги на улице вообще пе-
реставали сцепляться, и пожарные колесницы и катафалки в одиночестве ка-
тили на пожар, - Виктор Михайлович работал. Однажды, после одного такого
запоя, он вывел во двор, как барана за рога, мотоцикл, составленный из
кусочков автомобилей, огнетушителей, велосипедов и пишущих машинок. Мо-
тор в 1 1/2 силы был вандереровский, колеса давидсоновские*, а другие
существенные части уже давно потеряли фирму. С седла свисал на шпагатике
картонный плакат "Проба". Собралась толпа. Не глядя ни на кого, Виктор
Михайлович закрутил рукой педаль. Искры не было минут десять. Затем раз-
далось железное чавканье, прибор задрожал и окутался грязным дымом. Вик-
тор Михайлович кинулся в седло, и мотоцикл, забрав безумную скорость,
вынес его через туннель на середину мостовой и сразу остановился, словно
срезанный пулей. Виктор Михайлович собрался было уже слезть и обревизо-
вать свою загадочную машинку, но она дала вдруг задний ход и, пронеся
своего создателя через тот же туннель, остановилась на месте отправления
- посреди двора, ворчливо ахнула и взорвалась. Виктор Михайлович уцелел
чудом и из обломков мотоцикла в следующий запойный период устроил стаци-
онарный двигатель, который был очень похож на настоящий двигатель, но не
работал.
Венцом академической деятельности слесаря-интеллигента была эпопея с
воротами дома №5. Жилтоварищество этого дома заключило с Виктором Михай-
ловичем договор*, по которому Полесов обязывался привести железные воро-
та дома в полный порядок и выкрасить их в какой-нибудь экономический
цвет, по своему усмотрению. С другой стороны, жилтоварищество обязыва-
лось уплатить В. М. Полесову, по приеме работы специальной комиссией, 21
р. 75 коп. Гербовые марки были отнесены за счет исполнителя работы.
Виктор Михайлович утащил ворота, как Самсон. В мастерской он с энту-
зиазмом взялся за работу. Два дня ушло на расклепку ворот. Они были ра-
зобраны на составные части. Чугунные завитушки лежали в детской колясоч-
ке, железные штанги и копья были сложены под верстак. Еще несколько дней
прошло на осмотр повреждений. А потом в городе произошла большая непри-
ятность - на Дровяной лопнула магистральная водопроводная труба, и Вик-
тор Михайлович остаток недели провел на месте аварии, иронически улыба-
Следующая цитата
- ЖАНРЫ 360
- АВТОРЫ 277 259
- КНИГИ 653 882
- СЕРИИ 25 022
- ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 611 387
Илья Ильф, Евгений Петров
Посвящается Валентину Петровичу Катаеву
Безенчук и «нимфы»
В уездном городе N было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что казалось, жители города рождаются лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть. А на самом деле в уездном городе N люди рождались, брились и умирали довольно редко. Жизнь города N была тишайшей. Весенние вечера были упоительны, грязь под луною сверкала, как антрацит, и вся молодежь города до такой степени была влюблена в секретаршу месткома коммунальников, что это мешало ей собирать членские взносы.
Вопросы любви и смерти не волновали Ипполита Матвеевича Воробьянинова, хотя этими вопросами по роду своей службы он ведал с девяти утра до пяти вечера ежедневно с получасовым перерывом для завтрака.
По утрам, выпив из морозного, с жилкой, стакана свою порцию горячего молока, поданного Клавдией Ивановной, он выходил из полутемного домика на просторную, полную диковинного весеннего света улицу имени товарища Губернского. Это была приятнейшая из улиц, какие встречаются в уездных городах. По левую руку за волнистыми зеленоватыми стеклами серебрились гробы похоронного бюро «Нимфа». Справа за маленькими, с обвалившейся замазкой окнами угрюмо возлежали дубовые пыльные и скучные гробы гробовых дел мастера Безенчука. Далее «Цирульный мастер Пьер и Константин» обещал своим потребителям «холю ногтей» и «ондулянсион на дому». Еще дальше расположилась гостиница с парикмахерской, а за нею на большом пустыре стоял палевый теленок и нежно лизал поржавевшую, прислоненную к одиноко торчащим воротам вывеску:
ПОГРЕБАЛЬНАЯ КОНТОРА «Милости просим»Хотя похоронных дел было множество, но клиентура у них была небогатая. «Милости просим» лопнуло еще за три года до того, как Ипполит Матвеевич осел в городе N, а мастер Безенчук пил горькую и даже однажды пытался заложить в ломбарде свой лучший выставочный гроб.
Люди в городе N умирали редко, и Ипполит Матвеевич знал это лучше кого бы то ни было, потому что служил в загсе, где ведал столом регистрации смертей и браков.
Стол, за которым работал Ипполит Матвеевич, походил на старую надгробную плиту. Левый угол его был уничтожен крысами. Хилые его ножки тряслись под тяжестью пухлых папок табачного цвета с записями, из которых можно было почерпнуть все сведения о родословных жителей города N и о генеалогических древах, произросших на скудной уездной почве.
В пятницу 15 апреля 1927 года Ипполит Матвеевич, как обычно, проснулся в половине восьмого и сразу же просунул нос в старомодное пенсне с золотой дужкой. Очков он не носил. Однажды, решив, что носить пенсне негигиенично, Ипполит Матвеевич направился к оптику и купил очки без оправы, с позолоченными оглоблями. Очки с первого раза ему понравились, но жена (это было незадолго до ее смерти) нашла, что в очках он – вылитый Милюков, и он отдал очки дворнику. Дворник, хотя и не был близорук, к очкам привык и носил их с удовольствием.
– Бонжур! – пропел Ипполит Матвеевич самому себе, спуская ноги с постели. «Бонжур» указывало на то, что Ипполит Матвеевич проснулся в добром расположении. Сказанное при пробуждении «гут морген» обычно значило, что печень пошаливает, что пятьдесят два года – не шутка и что погода нынче сырая.
Ипполит Матвеевич сунул сухощавые ноги в довоенные штучные брюки, завязал их у щиколоток тесемками и погрузился в короткие мягкие сапоги с узкими квадратными носами. Через пять минут на Ипполите Матвеевиче красовался лунный жилет, усыпанный мелкой серебряной звездой, и переливчатый люстриновый пиджачок. Смахнув со своих седин оставшиеся после умывания росинки, Ипполит Матвеевич зверски пошевелил усами, в нерешительности потрогал рукою шероховатый подбородок, провел щеткой по коротко остриженным алюминиевым волосам и, учтиво улыбаясь, двинулся навстречу входившей в комнату теще – Клавдии Ивановне.
– Эпполе-эт, – прогремела она, – сегодня я видела дурной сон.
Слово «сон» было произнесено с французским прононсом.
Ипполит Матвеевич поглядел на тещу сверху вниз. Его рост доходил до ста восьмидесяти пяти сантиметров, и с такой высоты ему легко и удобно было относиться к теще с некоторым пренебрежением.
Клавдия Ивановна продолжала:
– Я видела покойную Мари с распущенными волосами и в золотом кушаке.
От пушечных звуков голоса Клавдии Ивановны дрожала чугунная лампа с ядром, дробью и пыльными стеклянными цацками.
– Я очень встревожена. Боюсь, не случилось бы чего.
Последние слова были произнесены с такой силой, что каре волос на голове Ипполита Матвеевича колыхнулось в разные стороны. Он сморщил лицо и раздельно сказал:
– Ничего не будет, маман. За воду вы уже вносили?
Оказывается, что не вносили. Калоши тоже не были помыты. Ипполит Матвеевич не любил своей тещи. Клавдия Ивановна была глупа, и ее преклонный возраст не позволял надеяться на то, что она когда-нибудь поумнеет. Скупа она была до чрезвычайности, и только бедность Ипполита Матвеевича не давала развернуться этому захватывающему чувству. Голос у нее был такой силы и густоты, что ему позавидовал бы Ричард Львиное Сердце, от крика которого, как известно, приседали кони. И кроме того, – что было самым ужасным, – Клавдия Ивановна видела сны. Она видела их всегда. Ей снились девушки в кушаках, лошади, обшитые желтым драгунским кантом, дворники, играющие на арфах, архангелы в сторожевых тулупах, прогуливающиеся по ночам с колотушками в руках, и вязальные спицы, которые сами собой прыгали по комнате, производя огорчительный звон. Пустая старуха была Клавдия Ивановна. Вдобавок ко всему под носом у нее выросли усы, и каждый ус был похож на кисточку для бритья.
Ипполит Матвеевич, слегка раздраженный, вышел из дому.
У входа в свое потасканное заведение стоял, прислонясь к дверному косяку и скрестив руки, гробовых дел мастер Безенчук. От систематических крахов своих коммерческих начинаний и от долговременного употребления внутрь горячительных напитков глаза мастера были ярко-желтыми, как у кота, и горели неугасимым огнем.
– Почет дорогому гостю! – прокричал он скороговоркой, завидев Ипполита Матвеевича. – С добрым утром!
Ипполит Матвеевич вежливо приподнял запятнанную касторовую шляпу.
– Как здоровье тещеньки, разрешите узнать?
– Мр-мр-мр, – неопределенно ответил Ипполит Матвеевич и, пожав прямыми плечами, проследовал дальше.
– Ну, дай Бог здоровьичка, – с горечью сказал Безенчук, – одних убытков сколько несем, туды его в качель!
И снова, скрестив руки на груди, прислонился к двери.
У врат похоронного бюро «Нимфа» Ипполита Матвеевича снова попридержали.
Владельцев «Нимфы» было трое. Они враз поклонились Ипполиту Матвеевичу и хором осведомились о здоровье тещи.
– Здорова, здорова, – ответил Ипполит Матвеевич, – что ей делается! Сегодня золотую девушку видела, распущенную. Такое ей было видение во сне.
Три «нимфа» переглянулись и громко вздохнули.
Все эти разговоры задержали Ипполита Матвеевича в пути, и он, против обыкновения, пришел на службу тогда, когда часы, висевшие над лозунгом «Сделал свое дело – и уходи», показывали пять минут десятого.
Ипполита Матвеевича за большой рост, а особенно за усы, прозвали в учреждении Мацистом, хотя у настоящего Мациста никаких усов не было.
Вынув из ящика стола синюю войлочную подушечку, Ипполит Матвеевич положил ее на стул, придал усам правильное направление (параллельно линии стола) и сел на подушечку, немного возвышаясь над тремя своими сослуживцами. Ипполит Матвеевич не боялся геморроя, он боялся протереть брюки и потому пользовался синим войлоком.
Следующая цитата
--> FISHKINET- До чего дожились, - иронически сказал Полесов, - вчера весь город
20 дизайнерских решений, которые собьют с толку любого
Bugatti EB112 — отполированный кусок мыла для четверых
Loading.
Фильм о победе Китая над США обогнал в прокате американские блокбастеры
Почему листья у герани становятся желтыми?
Трейлер фильма "По соседству" (2021)
Пляж, который стал популярным, потому что с него запрещают убирать стёкла
Как мост, возведенный без единого гвоздя, стоит в Дагестане уже более 200 лет
Красавицы времен красных пиджаков: ностальгия по начесам, лосинам и прочему кошмару 90-х
В Красноярском крае подросток воткнул школьнику в ногу иголку и убежал
Певица Ин-Грид. Забытая звезда корпоративов
Скандалистка попыталась подраться с сотрудниками ресторана
Panhard Dyna Z — автомобиль, сияющий улыбкой
Немного перепутал: шутка над детенышем обезьяны
Авария дня. Автомобилистка сбила пенсионера с собакой в Красноярском крае
Тоннель вокруг Байкала: почему его снесли через десять лет после постройки
Переборщили с обработкой: 15 провальных примеров
«Просто беру и е***ник разбиваю»: физрук замахнулся на школьника и пригрозил разбить лицо
15 добрых историй, которые согреют вам душу
Колонна велосипедистов не поделила дорогу с дальнобойщиками в Подмосковье
Мигрант избил и похитил петербурженку за отказ от свиданий
Жена экс-главного инженера "Туполев" отдала гадалке 30 миллионов, а муж даже не заметил
В Китае сотни дронов сошли с ума прямо во время представления и стали падать на головы людям
Не принимать подарков и не пить вина: с чем связаны такие 15-октябрьские запреты?
Авария дня. Внедорожник влетел в стоящий «Жигуль»
Трейлер фильма "Не время любить" (2019)
Автолюбитель наказал уличных грабителей
Милонов угодил под каток Джигурды, теперь победитель хочет Соловьёва
16 примеров того, как мастера дали старым татуировкам новую жизнь
Редкие фотографии политиков
Жителей Иваново пугают соцрекламой
Невнимательность водителя самосвала, при перестроении на МКАДе, привела к ДТП
Джаред Летов и Люмьер, снявшие "Матрицу": учитель истории из "Слабого звена" поразил своими знаниями
C.C. Catch: что стало с «королевой диско 80-х»
Dowsett Comet, построенный в стиле английских спорткаров 60-х, продадут с аукциона в Сильверстоуне
«Гонщица» улетела с дороги и исполнила акробатические кульбиты
Оползень в Сочи: власти ввели локальный режим ЧС
Как жили простые американцы во время Великой депрессии
Грузовик с щебнем опрокинулся в Первоуральске
В Бразилии футболисту грозит тюремный срок за нападение на арбитра во время матча
В Приморье члены ОПГ перекрывали дорогу и вымогали деньги у дальнобойщиков
Игривый котёнок напугал дремлющего мужчину
20 монстров и кракозябр из страшного сна сантехника, поклоняющегося богу Хаоса
Следующая цитата
В истории создания «Двенадцати стульев», описанной мемуаристами и многократно пересказанной литературоведами, вымысел практически неотделим от фактов, реальность – от мистификации.
Известно, правда, что будущие соавторы, земляки-одесситы, оказались в Москве не позже 1923 года. Поэт и журналист Илья Арнольдович (Иехиел-Лейб бен Арье) Файнзильберг (1897–1937) взял псевдоним Ильф еще в Одессе, а вот бывший сотрудник одесского уголовного розыска Евгений Петрович Катаев (1903–1942) свой псевдоним – Петров – выбрал, вероятно, сменив профессию. С 1926 года он вместе с Ильфом работал в газете «Гудок», издававшейся Центральным комитетом профессионального союза рабочих железнодорожного транспорта СССР.
В «Гудке» работал и Валентин Петрович Катаев (1897–1986), брат Петрова, друг Ильфа, приехавший в Москву несколько раньше. Он в отличие от брата и друга успел к 1927 году стать литературной знаменитостью: печатал прозу в центральных журналах, пьесу его ставил МХАТ, собрание сочинений готовило к выпуску одно из крупнейших издательств – «Земля и фабрика».
Если верить мемуарным свидетельствам, сюжет романа и саму идею соавторства Ильфу и Петрову предложил Катаев. По его плану работать надлежало втроем: Ильф с Петровым начерно пишут роман, Катаев правит готовые главы «рукою мастера», при этом литературные «негры» не остаются безымянными – на обложку выносятся три фамилии. Обосновывалось предложение довольно убедительно: Катаев очень популярен, его рукописи у издателей нарасхват, тут бы и зарабатывать как можно больше, сюжетов хватает, но преуспевающему прозаику не хватает времени, чтоб реализовать все планы, а брату и другу поддержка не повредит. И вот не позднее сентября 1927 года Ильф с Петровым начинают писать «Двенадцать стульев». Через месяц первая из трех частей романа готова, ее представляют на суд Катаева, однако тот неожиданно отказывается от соавторства, заявив, что «рука мастера» не нужна – сами справились. После чего соавторы по-прежнему пишут вдвоем – днем и ночью, азартно, как говорится, запойно, не щадя себя. Наконец в январе 1928 года роман завершен, и с января же по июль он публикуется в иллюстрированном ежемесячнике «30 дней».
Так ли все происходило, нет ли – трудно сказать. Ясно только, что при упомянутых сроках вопрос о месте и времени публикации решался если и не до начала работы, то уж во всяком случае задолго до ее завершения. В самом деле, материалы, составившие январский номер, как водится, были загодя прочитаны руководством журнала, подготовлены к типографскому набору, набраны, сверстаны, сданы на проверку редакторам и корректорам, вновь отправлены в типографию и т. п. На подобные процедуры – по тогдашней журнальной технологии – тратилось не менее двух-трех недель. И художнику-иллюстратору, кстати, не менее пары недель нужно было. Да еще и разрешение цензуры надлежало получить, что тоже времени требует. Значит, решение о публикации романа принималось редакцией журнала отнюдь не в январе 1928 года, когда работа над рукописью была завершена, а не позднее октября – ноября 1927 года. Переговоры же, надо полагать, велись еще раньше.
С учетом этих обстоятельств понятно, что подаренным сюжетом вклад Катаева далеко не исчерпывался. В качестве литературной знаменитости брат Петрова и друг Ильфа стал, так сказать, гарантом: без катаевского имени соавторы вряд ли получили бы «кредит доверия», ненаписанный или, как минимум, недописанный роман не попал бы заблаговременно в планы столичного журнала, рукопись не принимали бы там по частям. И не печатали бы роман в таком объеме: все же публикация в семи номерах – случай экстраординарный для иллюстрированного ежемесячника.
Разумеется, издание тоже было выбрано не наугад. В журнале «30 дней» соавторы могли рассчитывать не только на литературную репутацию Катаева, но и на помощь знакомых. Об одном из них, популярном еще в предреволюционную пору журналисте Василии Александровиче Регинине (1883–1952), заведующем редакцией, о его причастности к созданию романа мемуаристы и литературоведы иногда упоминали, другой же, бывший акмеист Владимир Иванович Нарбут (1888–1938), ответственный (т. е. главный) редактор, остался как бы в тени. Между тем их дружеские связи с авторами романа и Катаевым- старшим были давними и прочными. Регинин организовывал советскую печать в Одессе после гражданской войны и, как известно, еще тогда приятельствовал чуть ли не со всеми местными литераторами, а Нарбут, сделавший при Советской власти стремительную карьеру, к лету 1920 года стал в Одессе полновластным хозяином ЮгРОСТА – Южного отделения Российского телеграфного агентства, куда пригласил Катаева и других писателей-одесситов.
В Москве Нарбут реорганизовал и создал несколько журналов, в том числе «30 дней», а также издательство «Земля и фабрика» – «ЗиФ», где был, можно сказать, представителем ЦК ВКП(б). Своим прежним одесским подчиненным он, как отмечали современники, явно протежировал. И характерно, что первое отдельное издание «Двенадцати стульев», появившееся в 1928 году, было зифовским. Кстати, вышло оно в июле, аккурат к завершению журнальной публикации, что было оптимально с точки зрения рекламы, а в этой области Нарбут, возглавлявший «ЗиФ», был признанным специалистом.
Нежелание мемуаристов и советских литературоведов соотнести деятельность Нарбута с историей создания «Двенадцати стульев» отчасти объясняется тем, что на исходе лета 1928 года политическая карьера бывшего акмеиста прервалась: после ряда интриг в ЦК (не имевших отношения к «Двенадцати стульям») он был исключен из партии и снят со всех постов. Регинин же остался заведующим редакцией, и вскоре у него появился другой начальник. Однако в 1927 году Нарбут еще благополучен, его влияния вполне достаточно, чтобы с легкостью преодолевать или обходить большинство затруднений, неизбежных при срочной сдаче материалов прямо в номер.
Если принять во внимание такой фактор, как поддержка авторитетного Регинина и влиятельнейшего Нарбута, то совместный дебют Ильфа и Петрова более не напоминает удачный экспромт, нечто похожее на сказку о Золушке. Скорее уж это была отлично задуманная и тщательно спланированная операция – с отвлекающим маневром, с удачным пропагандистским обеспечением. И проводилась она строго по плану: соавторы торопились, работая ночи напролет, не только по причине природного трудолюбия, но и потому, что вопрос о публикации был решен, сроки представления глав в январский и все последующие номера журнала – жестко определены.
Не исключено, кстати, что Нарбут и Регинин, изначально зная или догадываясь о специфической роли Катаева, приняли его предложение, дабы помочь романистам-дебютантам. А когда Катаев официально отстранился от соавторства, Ильф и Петров уже предъявили треть книги, остальное спешно дописывалось, правилось, и опытным редакторам нетрудно было догадаться, что роман обречен на успех. Потому за катаевское имя, при столь удачной мотивировке отказа, держаться не стоило. Кстати, история о подаренном сюжете избавляла несостоявшегося соавтора и от подозрений в том, что он попросту сдал свое имя напрокат.
Читайте также: