Булгаков о пушкине цитаты
Обновлено: 21.12.2024
У меня есть одна черта характера, которая постоянно отравляет мое существование - чрезмерно серьезное отношение к жизни . Часто бывают моменты, когда лучшим решением было бы махнуть на ситуацию рукой и спокойно жить дальше, но это не про меня. Я предпочитаю нервничать, злиться, переживать, но продолжать "жрать кактус", отлично осознавая, что это не лучший выход.
Перечитывая произведения Михаила Булгакова, я неожиданно для себя начал находить "ключи", с помощью которых мне удалось начать проще смотреть на жизнь. Для этого выпуска я отобрал по одной цитате из разных произведений Булгакова, но все они связанны одной темой: изменение отношения к жизни.
Иллюстрация к роману Михаила Булгакова "Белая Гвардия" Иллюстрация к роману Михаила Булгакова "Белая Гвардия"Думая о Пушкине*
Думая о Пушкине* «Просьба ответить: 1) Каково ваше отношение к Пушкину, 2) прошли ли вы через подражание ему и 3) каково было вообще его воздействие на вас?» <…>Вообще давно дивлюсь: откуда такой интерес к Пушкину в последние десятилетия, что общего с Пушкиным у «новой»
О Пушкине и Гоголе
О Пушкине и Гоголе Мне однажды читали экспромты и эпиграммы писателя В. А. Гиляровского, помещенные в одном из номеров журнала «Огонек». Некоторые из них понравились мне, и я их запомнила, в том числе и следующий экспромт: Гоголь сгорбившись сидит, Пушкин Гоголем
О Пушкине
О Пушкине Словно зеркало русской стихии, Отстояв назначенье свое, Отразил он всю душу России! И погиб, отражая
Следующая цитата
Днем были у В. В. Вересаева. М.А. пошел туда с предложением писать вместе с В.В. пьесу о Пушкине, то есть чтобы В.В. подбирал материал, а М.А. писал.
Мария Гермогеновна встретила это сразу восторженно. Старик был очень тронут, несколько раз пробежался по своему уютному кабинету, потом обнял М.А.
В.В. зажегся, начал говорить о Пушкине, о двойственности его, о том, что Наталья Николаевна была вовсе не пустышка, а несчастная женщина. Сначала В.В. был ошеломлен — что М.А. решил пьесу писать без Пушкина (иначе будет вульгарной) — но, подумав, согласился [7; 76].
Сергей Александрович Ермолинский:
Он начал встречаться с В. В. Вересаевым и договорился с ним о совместной работе. Вересаев, выпустивший очень читаемую тогда книгу «Пушкин в жизни», должен был подготовить материал к пьесе. Вряд ли Булгаков нуждался в соавторстве, но он посчитал себя душевно обязанным пойти на это. В начале 1931 года, когда он оказался в положении «безработного литератора», к нему приехал В. В. Вересаев. Они были знакомы, переписывались, но встречались редко, поэтому визит его был неожидан. В очень вежливой форме Викентий Викентьевич предложил Булгакову взаймы пять тысяч, тут же попросив его не отказываться и не говорить ненужных благодарностей. «Не сомневаюсь, Михаил Афанасьевич, — сказал он, — что дела ваши вскоре поправятся. А сейчас долгом своим считаю помочь, ибо писатель обязан помогать писателю в беде». Отнюдь не склонный к расточительству и более чем аккуратный в делах денежных, Вересаев высказался в такой безукоризненной, даже несколько старомодной форме, что Булгаков принял у него деньги. Вскоре долг был возвращен, но поступок Вересаева навсегда остался в памяти. Так возникло это «соавторство», на которое Вересаев согласился с заметным удовольствием. Договор на написание пьесы о Пушкине они совместно подписали с Театром им. Вахтангова [5; 469–470].
Елена Сергеевна Булгакова. Из дневника:
У Вересаева. М.А. рассказывал свой план пьесы. Больше всего запомнилось: Наталья, ночью, облитая светом с улицы. Улыбается, вспоминает. И там же — тайный приход Дантеса. Обед у Салтыкова. В конце — приход Данзаса с известием о ранении Пушкина [7; 83].
Сергей Александрович Ермолинский:
Всю работу в дальнейшем Булгаков вел один, Вересаев ограничивался советами, и чем дальше писалась пьеса, тем больше становилась она для Булгакова кровно своей [7; 470].
Елена Сергеевна Булгакова. Из дневника:
Днем ходили с М.А. на лыжах, по Москве-реке. Вечером — к Вересаевым.
М.А. читал четвертую, пятую, шестую, седьмую и восьмую картины. Старику больше всего понравилась четвертая картина — в жандармском отделении.
Вообще они все время говорят, что пьеса будет замечательная, несмотря на то, что после читки яростно критиковали некоторые места. Старик не принимает выстрела Дантеса в картину.
А Мария Гермогеновна оспаривает трактовку Натальи. Но она неправа, это признал и В.В. <…>
Вечером были у Вересаевых. Там были пушкинисты: Цявловский с женой, Чулков, Неведомский, Верховский, кроме того — Тренев, Русланов.
Я, по желанию Викентия Викентьевича, сделала небольшой доклад по поводу моего толкования некоторых записей Жуковского о последних днях Пушкина.
За ужином Вер<есаев>, шутя, посвятил меня в «пушкинисты» (как в рыцарей посвящали).
Цявловский с диким темпераментом говорил о Пушкине, о книге «Литературное насл. Пушкина». Неведомский болтал, болтал и залил красным вином скатерть. <…>
М.А. у Вересаева. Читал две последних картины из «Пушкина» — вчерне. <…>
Вересаев прислал М.А. совершенно неожиданное письмо. Смысл в том, что «его не слушают». Нападает на трактовку Дантеса в особенности. Кроме того, еще на некоторые детали («Дубельт не может цитировать Евангелие»…). М.А. тут же засел за ответ [7; 86–87,90, 99].
Михаил Афанасьевич Булгаков. Из письма В. В. Вересаеву. Москва, 20–21 мая 1935 г.:
Вы пишете, что не хотите довольствоваться ролью смиренного поставщика материала. Вы не однажды говорили мне, что берете на себя извлечение материалов для пьесы, а всю драматургическую сторону предоставляете мне. Так мы и сделали.
Но я не только все время следил за тем, чтобы наиболее точно использовать даваемый Вами материал, но и всякий раз шел на то, чтобы делать поправки в черновиках при первом же возражении с Вашей стороны, не считаясь с тем, касается ли дело чисто исторической части или драматургической. Я возражал лишь в тех случаях, когда Вы были драматургически неубедительны. Приведу Вам примеры.
Исторически известно, что Пушкин всем сильно задолжал. Я ввожу в первой картине ростовщицу. Вы утверждаете, что ростовщица нехороша и нужен ростовщик. Я немедленно меняю. Что лучше с моей точки зрения? Лучше ростовщица. Но я уступаю.
Вы говорите, что Бенкендорф не должен возвращаться со словами «не туда». Я выбрасываю это возвращение. Вы говорите, что Геккерен на мостике уступает свою карету или сани. Соглашаюсь — выправляю.
Вы критикуете черновую сцену Александрины и Жуковского. Я ее зачеркиваю, не читаю и вместо нее начинаю составлять новую.
Вы набрасываете план сцены кольца. Я, следуя плану, облекаю в динамическую форму сцену с чтением стихотворения у фонаря, но Вас это не удовлетворяет. Вы говорите: «Нет, чтец должен убежать». Я, конечно, не согласен с этим, ни жизненно, ни театрально он убежать не мог. Тем не менее я меняю написанное. Чтец убегает.
Я не буду увеличивать количество примеров.
Я хочу сказать, что Вы, Викентий Викентьевич, никак не играете роль смиренного поставщика материалов.
Напротив, Вы с большой силой и напряжением и всегда категорически настаиваете на том, чтобы в драматургической ткани всюду и везде, даже до мелочей, был виден Ваш взгляд.
Однако бывают случаи, когда Ваш взгляд направлен неверно, и тут уж я хочу сказать, что я не хотел бы быть смиренным (я повторяю Ваше слово) драматургическим обработчиком, не смеющим судить о верности того мотива, который ему представляют.
Вот случаи с Дубельтом и Салтыковым.
Почему Дубельт не может цитировать Священное писание?
Дубельт «ловко цитировал в подтверждение своих слов места из Священного писания, в котором был, по-видимому, очень сведущ, и искусно ловил на словах» (Костомаров. Автобиография. «Русск. мысль», 1885, V, 127. Цит. Лемке. «Николаевские жандармы». СПб. 1909, с. 121 и 122).
Почему Салтыков не может говорить об инкогнито? «…проходил, сильно стуча испанской тростью, через библиотеку в свой кабинет. Он называл его своим «инкогнито»» («Русский архив», 1878, И, с. 457).
Объясните мне, почему с такой настойчивостью Вы выступаете против этих мест? Вы говорите, что мы договорились определенно, что я изменю эти места. Нет, мы не договаривались об этом, а говорили лишь о том, не следует ли сократить цитату Дубельта.
Вы называете выстрел Дантеса «безвкусным». Это хорошо, что Вы высказываете свое литературное мнение в прямых и резких словах; тем самым Вы, конечно, и мне даете право делать то же самое. Я воспользуюсь этим правом, когда буду говорить о Дантесе.
Я считаю, что выстрел, навеянный пушкинским выстрелом Сильвио, есть самая тонкая концовка картины и что всякая другая концовка будет хуже. Я готов признать, что у меня нет вкуса, но вряд ли кто-нибудь признает, что у меня нет опыта. И вряд ли кто-нибудь докажет, что выстрел Дантеса хоть в чем-нибудь нарушает историю.
Вообще в Дантесе у нас серьезная неслаженность. Вы пишете: «Образ Дантеса нахожу в корне неверным и, как пушкинист, никак не могу принять на себя ответственность за него».
Отвечаю Вам: я, в свою очередь, Ваш образ Дантеса считаю сценически невозможным. Он настолько беден, тривиален, выхолощен, что в серьезную пьесу поставлен быть не может. Нельзя трагически погибшему Пушкину в качестве убийцы предоставить опереточного бального офицерика. В частности, намечаемую фразу «я его убью, чтобы освободить Вас» Дантес не может произнести. Это много хуже выстрела в картину.
Дантес не может восклицать «О, ла-ла!». Дело идет о жизни Пушкина в этой пьесе. Если ему дать несерьезных партнеров, это Пушкина унизит. <…>
Я все-таки питаю надежду, что мы договоримся. От души желаю, чтобы эти письма канули в Лету, а осталась бы пьеса, которую мы с Вами создавали с такой страстностью.
Преданный Вам М. Булгаков [2; 537–540].
Елена Сергеевна Булгакова. Из дневника:
Звонил Вересаев — предлагает забыть письмо. Цитатой (для Дубельта) был оглушен — «Давайте поцелуемся хоть по телефону!». <…>
Был Вересаев. Начал с того, что говорил о незначительных изменениях в ремарках и репликах (Никита не в ту дверь выходит, прибавить Богомазову слова «на театре»).
Потом пришел Гр. Конский, и мы с ним сидели в кабинете, а М.А. и Вересаев разговаривали в столовой. Со слов М. А. — старик вмешивается в драматургическую область, хочет ломать образ Дантеса, менять концовку с Битковым и т. д. Сначала говорил очень решительно, даже говорил, что им «придется разъехаться» и он снимет свою фамилию (получая 50 % гонораров). Но потом опять предложил — давайте мириться [7; 99–100].
Михаил Афанасьевич Булгаков. Из письма В. В. Вересаеву. Москва, 16 августа 1935 г.:
По всем узлам пьесы, которые я с таким трудом завязал, именно по всем тем местам, в которых я избегал лобовых атак, Вы прошли и с величайшей точностью все эти узлы развязали, после чего с героев свалились их одежды, и всюду, где утончалась пьеса, поставили жирные точки над «i».
Проверяя сцену Жуковского и Николая на балу, я с ужасом увидел фразу Николая: «Я его сотру с лица земли». Другими словами говоря, Николай в упор заявляет зрителю, прекращая свою роль: «Не ошибитесь, я злодей», а Вы, очевидно, хотите вычеркнуть сцену у Дубельта, где Николай, ничем себя не выдавая, стер Пушкина с лица земли.
Вам показалось мало того, что Геккерен в пьесе выписан чернейшей краской, и Вы, не считаясь ни с предыдущими, ни с последующими сценами, не обращая никакого внимания на то, что для Геккерена составлен специальный сложный характер, вставляете излишний, боковой, посторонний номер с торговлей — упрощенческий номер.
Но и этого мало. Тут же еще Дантес позволяет себе объяснить зрителю, что Геккерен — спекулянт. Причем все это не имеет никакого отношения ни к трагической гибели поэта, ни к Дантесу, ни к Наталье, вообще не имеет права на существование в этой пьесе. <…>
На том основании, что Вам не нравится изображенный Дантес, Вы, желая снизить его, снабдили его безвкусными остротами, чем Дантеса нового не создали, но авторов снизили чрезвычайно. Ведь не может же быть речи о произнесении со сцены каламбура «в ложе» и «на ложе»! Я подозреваю, что театр снял бы этот каламбур, если бы мы даже и поместили его.
Любовные отношения Натальи и Дантеса приняли странную форму грубейшего флирта, который ни в какой связи с пьесой не стоит. <…>
Доходит до того, что Дантес уже не острит, а рассказывает о том, как он сострил на балу («законная»), Викентий Викентьевич, сказать, что мой Дантес плох, — можно, но этого еще недостаточно — нужно показать другого Дантеса.
То, что Вами написано, это не только не Дантес, это вообще никто, эту роль даже и сыграть нельзя. <…>
Вы мне, разбирая мою работу, всегда говорили в упор все. И это правильно. Лучше выслушать самую злую критику, чем заблуждаться и продолжать оставаться в заблуждении. Я вам хочу открыть, почему я так яростно воюю против сделанных Вами изменений. Потому что Вы сочиняете — не пьесу. Вы не дополняете характеры и не изменяете их, а переносите в написанную трагедию книжные отрывки, и, благодаря этому, среди живых и, во всяком случае, сложно задуманных персонажей появляются безжизненные маски с ярлыками «добрый» и «злодей». <…>
Передо мною два Ваших письма. В первом, от шестого июня, Вы называете пьесу — произведением замечательным, а меня — подлинным автором этого произведения. Предлагаете мне выявиться в ней целиком, потому что я имею на это большее право. А так как в пьесе есть вещи, с которыми Вы не согласны, предлагаете мне подписать пьесу одному. Свою помощь Вы при этом предлагаете мне как простой, ни к чему не обязывающий меня совет.
Я оценил это письмо и, в свою очередь, просил Вас дать еще дополнения, и именно Мойку и Строганова, с тем, что я их использую, затем отглажу пьесу и затем предоставлю Вам судить, хотите ли Вы ее подписать, или я подпишу один.
На том и порешили. Но после этого пришло Ваше письмо от первого августа, совершенно противоположное по содержанию июньскому, и Ваш материал, в котором не дополнения, а полная ломка уже готовой пьесы. При этом все сломанное Вы или ничем не заменяете, или предлагаете заменить тем, что заведомо не драматургично и что ясно снижает или совершенно уничтожает написанное.
Я Вас прошу вернуться к Вашему июньскому письму и поступить так, как Вы сами предложили, то есть предоставить мне возможность отделать пьесу (еще раз повторяю, она готова) и, наконец, сдать ее вахтанговцам.
Вы познакомитесь с окончательным экземпляром, и, если принципиально не примете моих трактовок, я подпишу пьесу один. В материальные наши отношения, как мы уговорились, это не вносит никаких изменений.
Из этого, конечно, никак не следует, что мы должны сделаться врагами.
Чем скорее Вы мне дадите ответ, тем более облегчите мою работу. Я, Викентий Викентьевич, очень устал [2; 544–547].
Михаил Афанасьевич Булгаков. Из письма В. В. Вересаеву. Москва, 27 августа 1935 г.:
Я получил Ваше письмо от 22 августа, в котором Вы пишете, чтобы я отдавал пьесу в Театр в том виде, в каком нахожу нужным, но что Вы оставляете за собою право бороться, насколько это окажется для Вас возможным, за устранение нарушений исторической правды в этой пьесе и за усиление ее общественного фона.
Я полагаю, что Вы, совершенно справедливо писавший мне о том, что в художественном произведении не может быть двух равновластных хозяев, что хозяин должен быть один и что таким хозяином в нашем случае могу быть только я, имеющий на это большее право, Вы, написавший мне такие слова: «Все это вовсе не значит, что я отказываюсь от дальнейшей посильной помощи, поскольку она будет приниматься Вами как простой совет, ни к чему Вас не обязывающий», — не можете даже поднимать вопроса о такой борьбе [2; 548].
Виталий Яковлевич Виленкин:
«Пушкин» был отдан Театру имени Вахтангова. Думаю, что так случилось главным образом из-за бесконечных откладываний выпуска «Мольера» в МХАТе. Булгаков переживал их все более мучительно. Мы не теряли надежды хотя бы на параллельную постановку к столетию со дня смерти Пушкина. Экземпляр пьесы в Художественном театре был и обсуждался долго. Ставить ее здесь мечтал И. Я. Судаков; ее активно поддерживали Сахновский и Литературная часть; она определенно нравилась Немировичу-Данченко. Станиславский остался к ней холоден. Леонидов, ценя в ней литературное мастерство, резко не принимал самого замысла: как это так — пьеса о Пушкине без роли Пушкина, публика никогда этого не примет! Качалов был всей душой за постановку именно этой пьесы к пушкинским торжествам: он видел в замысле Булгакова и тонкий художественный такт, и свежесть драматургии. После снятия «Мольера» эта надежда рухнула. Прекратились и начавшиеся было репетиции пьесы «Пушкин» в Театре имени Е. Б. Вахтангова [5; 293].
Евгений Васильевич Калужский:
Пьеса «Последние дни (Пушкин)» была поставлена Художественным театром только весной 1943 года в эвакуации и с успехом шла на его сцене больше пятнадцати лет [5; 253].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
КОНЦЕРТЫ В ГОРОДЕ ПУШКИНЕ
Статьи о Пушкине
Статьи о Пушкине Чтение Пушкина В старину мальчика учили читать сперва по складам, что заставляло его осмысленно воспринимать отдельные буквы и их соединения в слоги, и лишь этим способом доводили до уменья читать по верхам, то есть бегло. Результат такой выучки был
О Пушкине
О Пушкине Екатерина Александровна Хитрово в своем одесском дневнике приводит некоторые суждения Гоголя о Пушкине. Так, однажды при разговоре о пожаре Гоголь заметил: «Пушкин всегда ездил на пожары и любил смотреть, как кошки ходят по раскаленной крыше. Пушкин говорил,
Записка о Пушкине
Записка о Пушкине В 1842 году явилось в Германии сочинение «Petersburger Skizzen» («Петербургские очерки»), в котором, под псевдонимом Треймунда Вельпа, изложены были воспоминания и заметки бывшего петербургского книгопродавца, удалившегося восвояси, Пельца. Это, по обыкновению
Следующая цитата
Этот народный фольклор, над которым подтрунивал Булгаков, жив и поныне. У меня, помнится, был одноклассник (не производивший, кстати, впечатления человека, читавшего "Мастера и Маргариту"), который на все вопросы отвечал: "Я тебе что, Пушкин?"
В "Мастере и Маргарите" досталось на орехи всем, кто не обращался бережно с памятью о великом поэте.
В образе поэта Рюхина, который с плохо скрываемой завистью произносит следующую тираду у памятника Пушкину:
"Вот пример настоящей удачливости <. > Но что он сделал? Я не постигаю. Что-нибудь особенное есть в этих словах: "Буря мглою. "? Не понимаю. <. > стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие. "
пародируется Маяковский с его стихотворением "Юбилейное".
Дантес весьма лихо поименован Рюхиным "белогвардейцем", что ассоциируется со строчками Маяковского:
Сукин сын Дантес!
Великосветский шкода.
Мы б его спросили:
— А ваши кто родители?
Чем вы занимались
до 17-го года? —
Только этого Дантеса бы и видели.
Напомню, что у Маяковского и Булгакова были натянутые отношения. Панибратский тон "Юбилейного" не мог не задеть Михаила Афанасьевича.
Интересно, что Никанор Босой, регулярно упоминавший поэта не к месту, знакомится с его произведением в театре для лиц, не желающих сдавать валюту.
Пятнадцатая глава "Сон Никанора Ивановича" пародирует события 1937 г, когда в стране проходили пышные празднества в честь столетия со дня гибели поэта - параллельно с репрессиями. Именно поэтому "зрители" (по сути - заключенные волшебного театра) смотрят пушкинский спектакль.
Современники Пушкина
Мое время прошло. Скоро явится свету второй Державин: это Пушкин, который уже в лицее перещеголял всех писателей. (Г.Р. Державин)
Пушкин, ты приобрел уже в России пальму первенства: один Державин только еще борется с тобою, но еще два, много три года усилий, и ты опередишь его: тебя ждет завидное поприще: ты можешь быть нашим Байроном, но ради бога, не подражай ему. Твое огромное дарование, твоя пылкая душа могут вознести тебя до Байрона, оставив Пушкиным. (К.Ф. Рылеев)
Ты рожден быть великим поэтом. По данному мне полномочию предлагаю тебе первое место на русском Парнасе. (В.А. Жуковский)
Как поэт он считал своим долгом быть влюбленным во всех хорошеньких женщин и молодых девушек, с которыми он встречался… В сущности, он обожал только свою музу и поэтизировал все, что видел. (М.Н. Волконская)
Невозможно быть более некрасивым – это смесь наружности обезьяны и тигра; он происходит от африканских предков и сохранил еще некоторую черноту в глазах и что-то дикое во взгляде. Когда он говорит, забываешь о том, чего ему недостает, чтобы быть красивым, его разговор так интересен, сверкающий умом, без всякого педантства… Невозможно быть менее притязательным и более умным в манере выражаться. (Д.Ф. Фикельмон)
Пушкин не был создан ни для света, ни для общественных обязанностей, ни даже, думаю, для высшей любви или истинной дружбы. У него господствовали только две стихии: удовлетворение чувственным страстям и поэзия; и в обеих он ушел далеко. (М. А. Корф)
Пушкина надобно сослать в Сибирь: он наводнил Россию возмутительными стихами; вся молодежь наизусть их читает. (Император Александр I)
Нынче говорил с умнейшим человеком в России. (Император Николай I)
Как Пушкин стихи пишет — перед ним стоит штоф славнейшей настойки — он хлоп стакан, другой, третий — и уж начнет писать! (Н. Н. Пушкина)
Гений известен; но что, может быть, неизвестно будет потомству, это то, что Пушкин с самой юности до гроба находился вечно в неприятном или стесненном положении, которое убило бы все мысли в человеке с менее твердым характером. (Н.М. Смирнов)
Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла. (Н.В. Гоголь)
Солнце нашей поэзии закатилось! (В.Ф. Одоевский)
Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет! (Ф.И. Тютчев)
Ай да Пушкин! ай да сукин сын! (А.С. Пушкин)
«НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПУШКИНЕ»,
«НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПУШКИНЕ», статья, вошедшая в сборник «Арабески». Статья «О Пушкине» встречается уже в первоначальном плане «Арабесок», составленном в июле 1834 г.В январе 1835 г. Гоголь писал А. С. Пушкину, имея в виду, вероятно, в первую очередь статью Н. с. о П.: «Посылаю вам
Русские и советские писатели и критики
Пушкин - наше всё: Пушкин представитель всего нашего душевного, особенного, такого, что останется нашим душевным, особенным после всех столкновений с чужими, с другими мирами. (А.А. Григорьев)
Муза его – не бледное создание с расстроенными нервами, закутанное в саван, а пылкая женщина, сияющая здоровьем, слишком богатая подлинными чувствами, чтобы искать поддельных, и достаточно несчастная, чтобы иметь нужду в выдуманных несчастьях.
(А.И. Герцен)
Пушкин пользуется своею художественною виртуозностью, как средством посвятить всю читающую Россию в печальные тайны своей внутренней пустоты, своей духовной нищеты и своего умственного бессилия. (Д.И. Писарев)
Прочное начало освобождению нашей мысли положено Пушкиным, - он первый стал относиться к темам своих произведений прямо, непосредственно, он захотел быть оригинальным и был – был самим собой… Он завещал каждому быть самим собой, он дал всякой оригинальности смелость, дал смелость русскому писателю быть русским. (А.Н. Островский)
Самая сущность, все свойства его поэзии совпадают со свойствами, сущностью нашего народа. (И.С. Тургенев)
Чувство красоты развито у него до высшей степени, как ни у кого. Чем ярче вдохновение, тем больше должно быть кропотливой работы для его исполнения. Мы читаем у Пушкина стихи такие гладкие, такие простые, и нам кажется, что у него так и вылилось это в такую форму. А нам не видно, сколько он употребил труда для того, чтобы вышло так просто и гладко. (Л.Н. Толстой)
Если бы жил он дольше, может быть явил бы бессмертные и великие образы души русской, уже понятные нашим европейским братьям, привлек бы их к нам гораздо более и ближе, чем теперь, может быть, успел бы им разъяснить всю правду стремлений наших, и они уже более понимали бы нас, чем теперь, стали бы нас предугадывать, перестали бы на нас смотреть столь недоверчиво и высокомерно, как теперь ещё смотрят. (Ф.М. Достоевский)
Если через поэзию Пушкина мы стали лучше понимать чужое и серьезнее смотреть на свое, то через нее же мы сами стали понятнее и себе самим и чужим. (В. О. Ключевский)
Гуманность Пушкина была явлением высшего порядка: она не дразнила воображения картинами нищеты и страдания и туманом слез не заволакивала сознания: её источник был не в мягкосердечии, а в понимании и чувстве справедливости. (И.Ф. Анненский)
Пушкин был поистине солнцем русской поэзии, распространившим свои лучи на громадное расстояние и вызвавшим к жизни бесконечное количество больших и малых спутников. Он сосредоточил в себе свежесть молодой расы, наивную непосредственность и словоохотливость гениального здорового ребенка, для которого все ново, который на все отзывается, в котором каждое соприкосновение с видимым миром будит целый строй мыслей, чувств и звуков. (К.Д. Бальмонт)
Все мы с детства обязаны хвалить Пушкина. Холодны эти похвалы. Они не гарантируют нас от позднейших увлечений музой Надсона или ловкой музой графа А. Толстого. Пушкин самый трудный поэт для понимания; в то же время он внешне доступен. Легко скользить на поверхности его поэзии и думать, что понимаешь Пушкина. Легко скользить и пролететь в пустоту. (А. Белый)
Пушкин не имел вообще лично и оригинально возникшего в нем нового; но все, ранее его бывшее - в нем поднялось до непревосходимой красоты выражения, до совершенной глубины и, вместе, прозрачности и тихости сознания. Итак, с версией происхождения нашей литературы "от Пушкина" - надо покончить.
Пушкину и в тюрьме было бы хорошо. Лермонтову и в раю было бы скверно. (В.В. Розанов)
Творчество Пушкина – широкий, ослепительный поток стихов и прозы, Пушкин как бы зажег новое солнце над холодной, хмурой страной, и лучи этого солнца сразу оплодотворили её. Можно сказать, что до Пушкина в России не было литературы, достойной внимания Европы и по глубине и разнообразию равной удивительным достижениям европейского творчества. (А.М. Горький)
Пушкин вел свою роль широким, уверенным и вольным движением, как большой мастер; и, однако, у нас часто сжимается сердце при мысли о Пушкине: праздничное и триумфальное шествие поэта, который не мог мешать внешнему, ибо дело его – внутреннее – культура, – это шествие слишком часто нарушалось мрачным вмешательством людей, для которых печной горшок дороже Бога.
Пушкина убила не пуля Дантеса. Его убило отсутствие воздуха. С ним умирала его культура. (А.А. Блок)
Пушкин сознавал, что ему суждена жизнь недолгая, словно торопился исследовать все пути, по которым могла пройти литература после него. У него не было времени пройти эти пути до конца: он оставлял наброски, заметки, краткие указания; он включал сложнейшие вопросы, для разработки которых потом требовались многотомные романы, в рамку краткой поэмы или даже в сухой план произведения, написать которое не имел досуга. (В.Я. Брюсов)
Завтрашняя всепонятность Пушкина будет венцом столетнего долбления и зубрежки. Слова о сегодняшней всехной понятности Пушкина – это полемический прием, направленный против нас, это, к сожалению, комплимент не нужный ни Пушкину, ни нам. Это бессмысленные слова какой-то своеобразной пушкинской молитвы. (В.В. Маяковский)
Пушкин – единственный из новых мировых поэтов – ясен, как древние эллины, оставаясь сыном своего века. В этом отношении он едва ли не выше Гёте, хотя не должно забывать, что Пушкину приходилось сбрасывать с плеч гораздо более легкое бремя культуры, чем германскому поэту. (Д.С. Мережковский)
Пушкин – чудо России. Он единственный, воистину любимый… Русские не всегда любят своих героев. Но вот есть на Руси и исключение. Есть и для нас Некто, кому мы поклоняемся и знаем, что должны поклоняться, и, если кто не понимает, не чувствует, не может постигнуть величие этого «поклоняемого», тот берет его как догмат. (Н.А. Тэффи)
Пушкин меня заразил любовью. Словом - любовь. Ведь разное: вещь, которую никак не зовут - и вещь, которую так зовут.
Какое счастье для России, что Пушкин убит рукой иностранца, своей не нашлось. (М.И. Цветаева)
Вся эпоха мало-помалу стала называться пушкинской. Все красавицы, фрейлины, хозяйки салонов. постепенно начали именоваться пушкинскими современниками, а затем просто опочили в картотеках и именных указателях пушкинских изданий. Он победил и время и пространство. (А.А. Ахматова)
Изо всего русского я теперь больше всего люблю русскую детскость Пушкина и Чехова, их застенчивую неозабоченность насчет таких громких вещей, как конечные цели человечества и их собственное спасение. Во всем этом хорошо разбирались и они, но куда им было до таких нескромностей, — не до того и не по чину! Гоголь, Толстой, Достоевский готовились к смерти, беспокоились, искали смысла, подводили итоги, а эти до конца были отвлечены текущими частностями артистического призвания, и за их чередованием незаметно прожили жизнь, как такую же личную, никого не касающуюся частность, и теперь эта частность оказывается общим делом и подобно снятым с дерева дозревающим яблокам сама доходит в преемственности, наливаясь все большею сладостью и смыслом. (Б.Л. Пастернак)
У каждого из нас - свой Пушкин, остающийся одним для всех. Он входит в нашу жизнь в самом начале и уже не покидает её до конца (А. Т. Твардовский)
Та кипучая, наполненная разнообразными интересами, полная игры и творчества жизнь, которая была необходима Пушкину, требовала столь же «играющей», искрящейся и творческой среды и эпохи. Творческое сверкание пушкинской личности не встречало отклика в среде и эпохе. Пушкин не был способен застыть в том «неучастии», которое в этих условиях единственно могло помочь сохранить хотя бы остатки внутренней свободы и которое сделалось невольным уделом М. Орлова или Чаадаева после объявления его сумасшедшим.
Пушкин вошел в русскую культуру не только как Поэт, но и как гениальный мастер жизни, человек, которому был дан неслыханный дар быть счастливым даже в самых трагических обстоятельствах. (Ю.М. Лотман)
На тоненьких эротических ножках вбежал Пушкин в большую поэзию и произвел переполох. Эротика была ему школой— в первую очередь школой верткости. (А. Терц)
Ничто не имело более великих последствий для русской литературы и русского языка, чем эта продолжавшаяся тридцать семь лет жизнь. Пушкин дал русской нации ее литературный язык и, следовательно, ее мировосприятие. С ним русская поэзия впервые заговорила действительно родной речью, то есть на разговорном языке. (И.А. Бродский)
Больше всего меня заинтересовало олимпийское равнодушие Пушкина. Его готовность принять и выразить любую точку зрения. Его неизменное стремление к последней высшей объективности. Подобно луне, которая освещает дорогу и хищнику и жертве. (С.Д. Довлатов)
Присвоенный государством миф Пушкина фальшив, как комсомольские крестины. (А.А. Генис)
Пушкина выделяет его божественный эгоизм. Не зря он совершенно чужд жизнеучительству — Пушкин строил свою жизнь, а не чужую. Вот это исключительное, по крайней мере до Чехова, осознание ценности личности, индивидуальности, неповторимости, штучности человека — и есть черта, обрекшая Пушкина на долгое одиночество в нашей классике. (П.Л. Вайль)
НАРОДНАЯ ПАМЯТЬ О ПУШКИНЕ
НАРОДНАЯ ПАМЯТЬ О ПУШКИНЕ Известие о трагической гибели Пушкина прокатилось страшным эхом по всей России. Царь и присные, боясь народной «смуты», говоря словами Герцена, решили «конфисковать у публики похороны поэта». Когда обманутая толпа собралась на похороны, снег
Следующая цитата
Подготовил: Д. Сироткин
Представляю вашему вниманию обзор цитат про Александра Сергеевича Пушкина .
Постарался сделать его более разноголосым и живым.
Материал разделен на три части: Современники Пушкина, Русские и советские писатели и критики, Зарубежные писатели и переводчики.
Зарубежные писатели и переводчики
Стихи Пушкина не менее сжаты по сущности, чем по форме, и всякое его стихотворение является плодом глубокого размышления. . Он долго разыскивает в своем колчане именно ту прямую и острую стрелу, которая неминуемо попадает в цель. Простота, а иногда и некоторый внешний беспорядок являются у него лишь расчетом утонченного мастерства. (П. Мериме, Франция)
Но есть феномен Пушкина, который не способен общаться ни на каком другом языке, кроме родного. Его чары воздействуют на русских, где бы они ни были. Подобный культ не может основываться только на одной музыке, а поскольку смысл нам представляется заурядным, бесцветным, тут явно замешано какое-то колдовство. Я это отношу за счет капли негритянской крови, что текла в его жилах. (Ж. Кокто, Франция)
Пушкин, быть может, единственный писатель во всей мировой литературе, сумевший соединить в своем творчестве две противоположные тенденции: простоту формы и новаторство содержания. Он скорее подсказывал, чем показывал. (А. Труайя, Франция)
В конце концов, Пушкин нам не нужен: у нас есть остроумие, донжуанство, скептицизм и любовь к Востоку у Байрона. У нас есть осеннее элегическое настроение Китса, есть пророческие видения Кольриджа. Нам нужнее Достоевский, потому что нам не достает отечественной истерики. Нам нужен Мандельштам, потому что у нас нет таких универсальных иудео-европейских классиков, у нас нет жертв тоталитарного государства. (Д. Рейфилд, Великобритания)
Пушкин давно известен, но он не стал главным представителем русской культуры для французского читателя. Пушкин, главным образом, для французского образованного читателя — автор замечательных коротких повестей, автор «Пиковой дамы». Для французского читателя, к сожалению, Пушкин-поэт почти что не существует. (Л. Мартинес, Франция)
Итак, сказано про Пушкина немало. И немало будет сказано еще . И всё то благо, всё добро.
Буду признателен, если вы поделитесь с друзьями ссылкой на статью в социальных сетях. Воспользуйтесь кнопками сетей ниже .
«..Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему. »
Белая гвардия
Этот же вопрос я задаю себе каждый раз, когда меня начинает штормить, а земля уходит из под ног. К чему все эти страдания, метания и прочие нервотрепки, когда стоит поднять голову и увидеть эту бесконечную красоту? Пройдут дни, месяцы, годы и от меня не останется даже воспоминания, а эти прекрасные звезды и дальше будут озарять все вокруг своим призрачным светом. И вы знаете, после таких мыслей на самом деле становится немного легче, а жизнь уже не кажется столь ужасной.
О Пушкине
О Пушкине Повторяется цикл времен года. Повторяются ветры. Изменяясь, повторяются генерации животных и человека: повторяются, изменяясь в сопоставлениях, повторяются, как повторялись этажи Вавилонской башни, которая не стремится к небу, а сама – свое небо.Повторяется
Несколько слов o Пушкине
Несколько слов o Пушкине При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте. B самом деле, никто из поэтов наших не выше его и не может более назваться национальным; это право решительно принадлежит ему. B нем, как будто в лексиконе, заключилось все
Читайте также: