Русский литературный анекдот конца 18 начала 19 века
Обновлено: 06.05.2024
Остроумный Балакирев, поражая бояр и чиновников насмешками и проказами, нередко осмеливался и государю делать сильные замечания и останавливать его в излишествах хитрыми выдумками, за что часто подвергался его гневу и собственной своей ссылке, но по своей к нему преданности не щадил самого себя.
Однажды случилось ему везти государя в одноколке. Вдруг лошадь остановилась посреди лужи для известной надобности. Шут, недовольный остановкою, ударил ее и примолвил, искоса поглядывая на соседа: "Точь-в-точь Петр Алексеевич!" - "Кто?" - спросил государь. "Да эта кляча", - отвечал хладнокровно Балакирев. "Почему так?" - закричал Петр, вспыхнув от гнева, да так… "Мало ли в этой луже дряни; а она все еще подбавляет ее; мало ли у Данилыча всякого богатства, а ты все еще пичкаешь", - сказал Балакирев. [79, с. 20.]
Однажды государь спорил о чем-то несправедливо и потребовал мнения Балакирева; он дал резкий и грубый ответ, за что Петр приказал его посадить на гауптвахту, но узнавши потом, что Балакирев сделал справедливый, хотя грубый ответ, приказал немедленно его освободить. После того государь обратился опять к Балакиреву, требуя его мнения о другом деле. Балакирев вместо ответа, обратившись к стоявшим подле него государевым пажам, сказал им: "Голубчики мои, ведите меня поскорее на гауптвахту". [79, с. 21.]
- Знаешь ли ты, Алексеич! - сказал однажды Балакирев государю при многих чиновниках, - какая разница между колесом и стряпчим, то есть вечным приказным?
- Большая разница, - сказал, засмеявшись, государь, - но ежели ты знаешь какую-нибудь особенную, так скажи, и я буду ее знать.
- А вот видишь какая: одно криво, а другое кругло, однако это не диво; а то диво, что они как два братца родные друг на друга походят.
- Ты заврался, Балакирев, - сказал государь, - никакого сходства между стряпчим и колесом быть не может.
- Есть, дядюшка, да и самое большое.
- И то и другое надобно почаще смазывать… [77, с. 40.]
Один из камергеров был очень близорук и всячески старался скрывать этот недостаток. Балакирев беспрестанно трунил над ним, за что однажды получил пощечину, и решился непременно отплатить за обиду.
Однажды во время вечерней прогулки императрицы по набережной Фонтанки Балакирев увидел на противоположном берегу, в окне одного дома, белого пуделя.
- Видите ли вы, господин камергер, этот дом? - спросил Балакирев.
- Вижу, - отвечал камергер.
- А видите ли открытое окно на втором этаже?
- Но подержу пари, что вы не видите женщины, сидящей у окна, в белом платке на шее.
- Нет, вижу, - возразил камергер.
Всеобщий хохот удовлетворил мщению Балакирева. [77, с. 81.]
В одну из ассамблей Балакирев наговорил много лишнего, хотя и справедливого. Государь, желая остановить его и вместе с тем наградить, приказал, как бы в наказание, по установленному порядку ассамблей, подать кубок большого орла.
- Помилуй, государь! - вскричал Балакирев, упав на колена.
- Пей, говорят тебе! - сказал Петр как бы с гневом.
Балакирев выпил и, стоя на коленах, сказал умоляющим голосом:
- Великий государь! Чувствую вину свою, чувствую милостивое твое наказание, но знаю, что заслуживаю двойного, нежели то, которое перенес. Совесть меня мучит! Повели подать другого орла, да побольше; а то хоть и такую парочку! [77, с. 58.]
По окончании с Персиею войны многие из придворных, желая посмеяться над Балакиревым, спрашивали его: что он там видел, с кем знаком и чем он там занимался. Шут все отмалчивался. Вот однажды в присутствии государя и многих вельмож один из придворных спросил его: "Да знаешь ли ты, какой у персиян язык?"
- И очень знаю, - отвечал Балакирев.
Все вельможи удивились. Даже и государь изумился. Но Балакирев то и твердит, что "знаю".
- Ну а какой же он? - спросил шутя Меншиков.
- Да такой красной, как и у тебя, Алексаша, - отвечал шут.
Вельможи все засмеялись, и Балакирев был доволен тем, что верх остался на его стороне. [78, с. 41–42.]
Один придворный спросил Балакирева:
- Не знаешь ли ты, отчего у меня болят зубы?
- Оттого, - отвечал шут, - что ты их беспрестанно колотишь языком.
Придворный был точно страшный говорун и должен перенесть насмешку Балакирева без возражений. [78, с. 46.]
Некогда одна бедная вдова заслуженного чиновника долгое время ходила в Сенат с прошением о пансионе за службу ее мужа, но ей отказывали известной поговоркой: "Приди, матушка, завтра". Наконец она прибегнула к Балакиреву, и тот взялся ей помочь.
На другой день, нарядив ее в черное платье и налепив на оное бумажные билетцы с надписью "приди завтра", в сем наряде поставил ее в проходе, где должно проходить государю. И вот приезжает Петр Великий, всходит на крыльцо, видит сию женщину, спрашивает: "Что это значит?" Балакирев отвечал: "Завтра узнаешь, Алексеевич, об этом!" - "Сей час хочу!" - вскричал Петр. "Да ведь мало ли мы хотим, да не все так делается, а ты взойди прежде в присутствие и спроси секретаря; коли он не скажет тебе "завтра", как ты тотчас же узнаешь, что это значит".
Петр, сметав сие дело, взошел в Сенат и грозно спросил секретаря: "Об чем просит та женщина?" Тот побледнел и сознался, что она давно уже ходит, но что не было времени доложить Вашему Величеству.
Петр приказал, чтобы тотчас исполнили ее просьбу, и долго после сего не было слышно "приди завтра". [78, с. 46–48.]
"Точно ли говорят при дворе, что ты дурак?" - спросил некто Балакирева, желая ввести его в замешательство и тем пристыдить при многих особах. Но он отвечал: "Не верь им, любезный, они ошибаются, только людей морочат, да мало ли, что они говорят? Они и тебя называют умным; не верь им, пожалуйста, не верь". [78, с. 24.]
Петр I спросил у шута Балакирева о народной молве насчет новой столицы Санкт-Петербурга.
- Царь-государь! - отвечал Балакирев. - Народ говорит: с одной стороны море, с другой - горе, с третьей - мох, с четвертой - …
Петр, распалясь гневом, закричал "ложись!" и несколько раз ударил его дубиною, приговаривая сказанные им слова. [92, с. 686.]
Следующий анекдот
Князь Цицианов, известный поэзиею рассказов, говорил, что в деревне его одна крестьянка разрешилась от долгого бремени семилетним мальчиком, и первое слово его, в час рождения, было: "Дай мне водки!" [29, с. 388.]
Забыл было сказать ложь кн. Д. Е. Цицианова. Горич нашел в каменной горе у Моздока бутылку с водою, и стекло так тонко, что гнется, сжимается и опять расправляется, и он заключил, что эта бутылка должна быть из тех, кои употребляли Помпеевы солдаты, хотя римляне и никогда в сем краю не были. А доказательство Цицианова было то, что подобные сей бутылке сосуды есть в завалинах Геркулана и Помпеи. [91, с. 24.]
В трескучий мороз идет он (Д. Е. Цицианов) по улице. Навстречу ему нищий, весь в лохмотьях, просит у него милостыни. Он в карман, ан нет денег. Он снимает с себя бекешу на меху и отдает ее нищему, сам же идет далее. На перекрестке чувствует он, что кто-то ударил его по плечу. Он оглядывается, Господь Саваоф пред ним и говорит ему: "Послушай, князь, ты много согрешил, но этот поступок твой один искупит многие грехи твои. Поверь мне, я никогда не забуду его!" [29, с. 146.]
Между прочими выдумками он (Цицианов) рассказывал, что за ним бежала бешеная собака и слегка укусила его в икру. На другой день камердинер прибегает и говорит:
- Ваше Сиятельство, извольте выйти в уборную и посмотрите, что там творится.
- Вообразите, мои фраки сбесились и скачут. [118, с. 121.]
Цицианов любил также выхвалять талант дочери своей в живописи, жалуясь всегда на то, что княжна на произведениях отличной своей кисти имела привычку выставлять имя свое, а когда спрашивали его, почему так, то он с видом довольным отвечал: "Потому что картины моей дочери могли бы слыть за Рафаэлевы, тем более что княжна любила преимущественно писать Богородиц и давала ей и маленькому Спасителю мастерские позы". [17, с. 117.]
Есть лгуны, которых совестно называть лгунами: они своего рода поэты, и часто в них более воображения, нежели в присяжных поэтах. Возьмите, например, князя Ц(ицианова). Во время проливного дождя является он к приятелю.
- Ты в карете? - спрашивают его.
- Нет, я пришел пешком.
- Да как же ты вовсе не промок?
- О, - отвечает он, - я умею очень ловко пробираться между каплями дождя. [29, с. 146.]
Князь Потемкин меня любил (рассказ ведется от имени Д. Е. Цицианова) именно за то, что я никогда ни о чем не просил и ничего не искал. Я был с ним на довольно короткой ноге. Случилось один раз, разговаривая (не помню, у кого это было, ну да все равно) о шубах, сказал, что он предпочитает медвежьи, но что они слишком тяжелы, жалуясь, что не может найти себе шубы по вкусу.
- А что бы вам давно мне это сказать, светлейший князь: вот такая же точно страсть была у моего покойного отца, и я сохраняю его шубу, в которой нет, конечно, трех фунтов весу. (Все слушатели рассмеялись.)
- Да чему вы обрадовались? - возразил Цицианов. - Будет вам еще чему посмеяться, погодите, дослушайте меня до конца. И князь Потемкин тоже рассмеялся, принимая слова мои за басенку. Ну а как представлю я Вашей Светлости, - продолжал Цицианов, - шубу эту?
- Приму ее от тебя, как драгоценный подарок, - отвечал мне Таврический.
Увидя меня несколько времени спустя, он спросил меня тотчас:
- Ну что, как поживает трехфунтовая медвежья шуба?
- Я не забыл данного вам, светлейший князь, обещания и писал в деревню, чтоб прислали ко мне отцовскую шубу.
Скоро явилась и шуба. Я послал за первым в городе скорняком, велел ее при себе вычистить и отделать заново, потому что этакую редкость могли бы у меня украсть или подменить. Ну, слушайте, не то еще будет, вот завертываю я шубу в свой носовой шелковый платок и отправляюсь к светлейшему князю. Это было довольно: меня там все знали.
- Позвольте, Ваше Сиятельство, - говорит мне камердинер, - пойду только посмотреть, вышел ли князь в кабинет, или еще в спальной. Он нехорошо изволил ночь проводить.
Возвращается камердинер и говорит мне:
Я вошел, гляжу: князь стоит перед окном, смотрит в сад; одна рука была во рту (светлейший изволил грызть ногти), а другою рукою чесал он… Нет, не могу сказать что, угадывайте! Он в таких был размышлениях или рассеянности, что не догадался, как я к нему подошел и накинул на плечи шубу. Князь, освободив правую свою руку, начал по стеклу наигрывать пальцами какие-то свои фантазии. Я все молчу и гляжу на этого всемогущего баловня, думая себе: "Чем он так занят, что не чувствует даже, что около него происходит, и чем-то дело это закончится?" Прошло довольно времени князь ничего мне не говорит и, вероятно, забыл даже, что я тут. Вот я решился начать разговор, подхожу к нему и говорю:
Он, не оборачиваясь ко мне, но узнавши голос мой, сказал:
- Ба! Это ты, Цицианов! А что делает шуба?
- Вот хорошо! Шуба, которую ты мне обещал!
- Да шуба у Вашей Светлости.
- У меня. Что ты мне рассказываешь?
- У вас… да она и теперь на ваших плечах!
Можете представить удивление князя, вдруг увидевшего, что на нем была подлинная шуба. Он верить не хотел, что я давно накинул ему шубу на плечи.
- То-то же не понимал я, отчего мне так жарко было; мне казалось, что я нездоров, что у меня жар, - повторял князь, - да это просто сокровище, а не шуба. Где ты ее выкопал?
- Да я Вашей Светлости уже докладывал, что шуба эта досталась мне после моего отца.
- Диковинная. Однако посмотри: она мне только по колено.
- Чему тут дивиться. Я ростом невелик, а отец мой был хоть и сильный мужчина, но головою ниже меня. Вы забываете, что у Вашей Светлости рост геркулесов; что для всех людей шуба, то для вас куртка.
Князя очень это позабавило, он смеялся и хотел непременно узнать, какими судьбами досталась шуба эта моему отцу. Я рассказал ему всю историю: как шуба эта была послана из Сибири, как редкость, графу Разумовскому в царствование императрицы Елизаветы Петровны, как дорогою была украдена разбойниками и продана шаху Персидскому, который подарил ее моему отцу. Князь удивился, что нет теперь таких шуб, но я ему объяснил, что был в Сибири мужик, который умел так искусно обделывать медвежьи меха, что они делались нежнее и легче соболиных, но мужик этот умер, не открыв никому секрета [17 с. 113–116.]
Вариант. Императрица Екатерина отправляет его (Д. Е. Цицианова) курьером в Молдавию к князю Потемкину с собольей шубой… Он приехал, подал Потемкину письмо императрицы. Прочитав его, князь спрашивает:
- Здесь, Ваша Светлость.
И тут вынимает он из своей курьерской сумки шубу, которая так легка была, что уложилась в виде носового платка. Он встряхнул ее и подал князю. [29, с. 1467]
Вариант. Я был, говорил он (Д. Е. Цицианов), фаворитом Потемкина. Он мне говорит:
- Цицианов, я хочу сделать сюрприз государыне, чтобы она всякое утро пила кофий с горячим калачом.
- Готов, Ваше Сиятельство.
Вот я устроил ящик с комфоркой, калач уложил и помчался, шпага только ударяла по столбам (верстовым) все время тра, тра, тра, и к завтраку представил собственноручно калач. Изволила благодарить и послала Потемкину шубу. Я приехал и говорю:
- Ваше Сиятельство, государыня в знак благодарности прислала вам соболью шубу, что ни на есть лучшую.
- Вели же открыть сундук.
- Не нужно, она у меня за пазухой.
Удивился князь. Шуба полетела как пух, и поймать ее нельзя было. [118, с. 121.]
Дмитрий Евсеевич (Цицианов) завел Английский клуб в Москве и очень его посещает. Он всех смешил своими рассказами, уверял, что варит прекрасный соус из куриных перьев и что по окончании обеда всех будет звать петухами и курицами. [119, с. 125.]
Когда воздвигали Александровскую колонну, он (Д. Е. Цицианов) сказал одному из моих братьев: "Какую глупую статую поставили - ангела с крыльями; надобно представить Александра в полной форме и держит Наполеошку за волосы, а он только ножками дрыгает". Громкий смех последовал за этой тирадой. [119, с. 503–504.]
Следующий анекдот
<a href=https://coollib.com/b/148426>
<b>Русский литературный анекдот конца XVIII — начала XIX века (fb2)</b>
<img border=0 align=left style='padding: 3px;' src="https://coollib.com/i/26/148426/cover.jpg" alt="Русский литературный анекдот конца XVIII — начала XIX века (fb2)"></a>
QR-код книги
Аннотация
Короткий исторический рассказ, микроновелла, острое изречение — все эти разновидности анекдота с древних времен сопутствовали большой литературе, дополняли официальную историю, биографии «знаменитых мужей». Золотой век литературного анекдота в русской культуре приходится на конец XVIII — первую половину XIX столетия.
В этой книге впервые представлены вместе анекдоты, любовно собранные и обработанные А. С. Пушкиным, П. А. Вяземским, Денисом Давыдовым и многими другими знакомыми деятелями эпохи.
Среди персонажей сборника — литераторы, государственные деятели, военачальники, салонные говоруны, оригиналы и чудаки — русские люди в их частном и общественном быту.
Лингвистический анализ текста:
Приблизительно страниц: 231 страниц - близко к среднему (233)
Средняя длина предложения: 80.66 знаков - близко к среднему (82)
Активный словарный запас: очень низкий 29.73 уникальных слова на 3000 слов текста
Доля диалогов в тексте: 17.57% - немного ниже среднего (26%)
Подробный анализ текста >>
Ян Д'Акоста
- Должно тебе, друг, терпеть. Ибо мать ее была такова же; и я также не мог найти никакого средства; да после, на 60-м году, сама исправилась. И так думаю, что и дочь ее, в таких летах, будет честною, и рекомендую тебе в том быть благонадежну. [77, с. 99.]
Д'Акоста, будучи в церкви, купил две свечки, из которых одну поставил перед образом Михаила-архангела, а другую, ошибкой, перед демоном, изображенным под стопами архангела.
Дьячок, увидя это, сказал Д'Акосте:
- Ах, сударь! Что вы делаете? Ведь эту свечку ставите вы дьяволу!
- Не замай, - ответил Д'Акоста, - не худо иметь друзей везде: в раю и в аду. Не знаем ведь, где будем. [77, с. 101.]
Известный силач весьма осердился за грубое слово, сказанное ему Д'Акостою.
"Удивляюсь, - сказал шут, - как ты, будучи в состоянии подымать одною рукою до шести пудов и переносить такую тяжесть через весь Летний сад, не можешь перенести одного тяжелого слова?" [77, с. 102.]
Когда Д'Акоста отправлялся из Португалии, морем, в Россию, один из провожавших его знакомцев сказал:
- Как не боишься ты садиться на корабль, зная, что твой отец, дед и прадед погибли в море!
- А твои предки каким образом умерли? - спросил в свою очередь Д'Акоста.
- Преставились блаженною кончиною на своих постелях.
- Так как же ты, друг мой, не боишься еженощно ложиться в постель? - возразил Д'Акоста. [77, с. 103.]
На одной вечеринке, где присутствовал и Д'Акоста, все гости слушали музыканта, которого обещали наградить за его труд. Когда дело дошло до расплаты, один Д'Акоста, известный своею скупостью, ничего не дал. Музыкант громко на это жаловался.
"Мы с тобой квиты, - отвечал шут, - ибо ты утешал мой слух приятными звуками; а я твой - приятными же обещаниями". [77, с. 104.]
Контр-адмирал Вильбоа, эскадр-майор его величества Петра Первого, спросил однажды Д'Акосту:
- Ты, шут, человек на море бывалой. А знаешь ли, какое судно безопаснейшее?
- То, - отвечал шут, - которое стоит в гавани и назначено на сломку. [77, с. 111.]
Д'Акоста, человек весьма начитанный, очень любил книги. Жена его, жившая с мужем не совсем ладно, в одну из минут нежности сказала:
- Ах, друг мой, как желала бы я сама сделаться книгою, чтоб быть предметом твоей страсти!
- В таком случае я хотел бы иметь тебя календарем, который можно менять ежегодно, - отвечал шут. [77, с. 114.]
Имея с кем-то тяжбу, Д'Акоста часто прихаживал в одну из коллегий, где наконец судья сказал ему однажды:
- Из твоего дела я, признаться, не вижу хорошего для тебя конца.
- Так вот вам, сударь, хорошие очки, - отвечал шут, вынув из кармана и подав судье пару червонцев. [77, с. 116.]
Другой судья, узнав об этом и желая себе того же, спросил однажды Д'Акосту:
- Не снабдите ли вы и меня очками?
Но как он был весьма курнос и дело Д'Акосты было не у него, то шут сказал ему:
Следующий анекдот
Короткий исторический рассказ, микроновелла, острое изречение — все эти разновидности анекдота с древних времен сопутствовали большой литературе, дополняли официальную историю, биографии «знаменитых мужей». Золотой век литературного анекдота в русской культуре приходится на конец XVIII — первую половину XIX столетия.В этой книге впервые представлены вместе анекдоты, любовно собранные и обработанные А. С. Пушкиным, П. А. Вяземским, Денисом Давыдовым и многими другими знакомыми деятелями эпохи.Среди персонажей сборника — литераторы, государственные деятели, военачальники, салонные говоруны, оригиналы и чудаки — русские люди в их частном и общественном быту.
Царствование Павла I
Жесточайшую войну объявил император круглым шляпам, оставив их только при крестьянском и купеческом костюме. И дети носили треугольные шляпы, косы, пукли, башмаки с пряжками. Это, конечно, безделицы, но они терзали и раздражали людей больше всякого притеснения. Обременительно еще было предписание едущим в карете, при встрече особ императорской фамилии, останавливаться и выходить из кареты. Частенько дамы принуждены были ступать прямо в грязь. В случае неисполнения, карету и лошадей отбирали в казну, а лакеев, кучеров, форейторов, наказав телесно, отдавали в солдаты. К стыду тогдашних придворных и сановников, должно признать, что они, при исполнении, не смягчали, а усиливали требования и наказания.
Читайте также: