Разговор после анекдота рассыпался на мелкие незначительные толки о будущем и прошедшем бале
Обновлено: 18.05.2024
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Нет аккаунта? Зарегистрироваться ZypИзучение прагматики анекдота чрезвычайно затруднено тем, что, хотя, с одной стороны, материал как бы «лежит под ногами», но, с другой стороны, смоделировать саму ситуацию рассказывания анекдота, достаточно сложный тип языковой игры, представляется чрезвычайно трудным. В идеале следовало бы, как и при изучении любых типов устной речевой деятельности, во время застолья или беседы включать видеомагнитофон— для того чтобы ситуация была дана во всей прагматической целостности. Поскольку нам такие записи неизвестны, то в качестве предварительной процедуры (сознавая всю ее условность) мы поступим так, как это всегда делали лингвисты, — прибегнем к помощи художественного произведения. Мы рассмотрим финал первой сцены «Войны и мира», где князь Ипполит Курагин рассказывает анекдот. При этом будем исходить из достаточно упрощенной, но тем не менее эвристически плодотворной предпосылки, что упомянутая сцена и представляет собой нечто вроде магнитофонной записи беседы, некий возможный мир (тем более, что к этому подталкивает само заглавие толстовского романа):
«Вдруг князь Ипполит поднялся и, знаками рук останавливая всех и прося сесть, заговорил:
— Ah! aujourd'hui on m'a raconte une anecdote moscovite, charmante: il faut que je vous en regale. Vous m'ecxusez, vicomte, il faut que je raconte en russe. Autrement on ne sentira pas le sei de l'hisioire [ Ax, сегодня мне рассказали прелестный московский анекдот; надо вас им попотчевать. Извините, виконт, я буду рассказывать по-русски; иначе пропадет вся соль анекдота].
И князь Ипполит начал говорить по-русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие год в России. Все приостановились: так оживленно, настоятельно требовал князь Ипполит внимания к своей истории.
— В Moscou есть одна барыня, une dame. И она очень скупо. Ей нужно было иметь два valets de pied [лакея] за карета. И очень большой ростом. Это было ее вкусу. И она имела une femme de chambre [девушка], еще большой росту. Она сказала.
Тут князь Ипполит задумался, видимо, с трудом соображая.
— Она сказала. да, она сказала: «Девушка (ä la femme de chambre), надень livree и поедем мной за карета, faire des visites [ливрею. делать визит]».
Тут князь Ипполит фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление. Однако многие, и в том числе пожилая дама и Анна Павловна, улыбнулись.
— Она поехала. Незапно сделалась сильный ветер. Девушка потеряла шляпа, и длинны волоса расчесались.
Тут он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил:
— И весь свет узнал.
Тем анекдот и кончился. Хотя и непонятно было, для чего он его рассказал и для чего его надо было рассказать непременно по-русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки О будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится».
На этом примере мы можем продемонстрировать ряд прагмо-семантических особенностей жанра анекдота в его вполне современном понимании.
Первое — это то, что анекдот рассказывается неожиданно, по определенной и неведомой слушателям ассоциации, пришедшей в голову рассказывающему. В современной речевой деятельности чаще всего анекдоту предшествует реплика нечто вроде: «А, кстати, на этот счет есть прекрасный анекдот». Причем, как правило, со стороны кажется, что это совсем некстати. И лишь потом, да и то не всегда, выясняется глубинная связь прагматического задания с содержанием анекдота. Союз «а» является специфически русским словом (в английском языке, например, это значение покрывается союзом «but»). В союзе «а» господствует семантика расчлененности и алогизма, некоей несвязной связности. Можно сказать, что «а» — это мистическое слово, которое связывает два высказывания, логически никак не связанные. Кстати, впервые это заметил и эффектно использовал именно Лев Толстой в знаменитом внутреннем монологе «А горы. » в «Казаках». Ср. начало «Поэмы без героя» Ахматовой, нарочито бессвязное:
А так как мне бумаги не хватило,
Я на твоем пишу черновике.
Что же на глубине скрывает это поверхностное «а»? Здесь мы упираемся во второй вопрос: зачем вообще рассказывают анекдоты, или при каких обстоятельствах их рассказывают? (Надо сразу оговорить, что мы не будем принимать в расчет ситуацию, когда анекдоты рассказываются один за другим, лавиной, «травятся», здесь подключается уже совсем иная логика; нечто аналогичное венку сонетов, если ваш слух не оскорбит такое сравнение,) Здесь «Война и мир» проливает на поставленный вопрос определенный свет.
Князь Ипполит выскакивает со своим анекдотом в момент, когда разговор в салоне переживает прагматический кризис. Пьер вступил в неуместный и бестактный спор
с виконтом, чем всех шокировал и испортил всем настроение, князь Андрей Болконский вступился за Пьера, но не вполне удачно, не в духе светской легкой беседы, слишком серьезно. (Вспомним, что разговор шел о Наполеоне, и то, что для других было очередной светской темой, для протагонистов толстовского романа — важнейшей на данном этапе их жизни проблемой самоопределения, самодескрипции.) Все мы знаем, что в любой беседе может наступить момент неловкости, когда никакие логические аргументы не исправят ситуации, вечер грозит быть сорванным, Именно в этот момент на помощь приходят шутка, остроумие и анекдот. Здесь его функция чисто мифологическая, медиативная (в смысле А. М. Пятигорского [1]): анекдот разряжает ситуацию, снимает противоречия между спорящими сторонами. и действительно, у Толстого, несмотря на то, что сам по себе анекдот князя Ипполита крайне неудачен, а может быть, и благодаря этому (ведь князь Ипполит играет роль светского шута, алогизм и медиативные функции которого общеизвестны; в традиционной русской культуре отчасти такую функцию выполняли юродивые), он тем не менее служит волнорезом, разрезающим волну, угрожающую благополучному течению жизни.
Здесь мы вспомним фрейдовскую теорию остроумия, непосредственно, как нам кажется, относящуюся к нашему разговору. В книге «Остроумие и его отношение к бессознательному» [2] З.Фрейд приводит пример остроты, представляющей собой не что иное, как анекдот, сюжет которого заключается в том, что двое коллекционеров картин заказали знаменитому художнику свои портреты и затем вывесили их рядом на стену. Они пригласили знаменитого знатока живописи и, ожидая слов похвалы, показали ему картины. Искусствовед долго смотрел на пространство между картинами и наконец спросил: «А где же Спаситель?» Тем самым, пишет Фрейд, он косвенно дал понять, что относится к двум собирателям картин, как к двум разбойникам, висевшим на крестах по обе стороны от Иисуса. Но сделал он это именно косвенно, снимая оппозицию между требуемой от гостей похвалой и готовым прорваться негативным отношением к ним.
В связи с этим встает еще одна проблема прагматики анекдота: фигура самого рассказчика, осуществляющего функцию прагматической медиации. Я думаю, достаточно ясно, что такую функцию в культуре должен выполнять особый субъект, выпадающий из коллектива и, в то же время, необходимый коллективу именно в качестве медиатора. Речь, конечно, идет о мифологическом и фольклорном трикстере [мифологический шутник, обманщик, — посредник между богами и смертными. — Ред.], Иванушке-дурачке, который, согласно К. Леви-Стросу, выполняет функцию медиации между жизнью и смертью [3].
Таким светским шутом, которому все позволено, и выступает князь Ипполит в «Войне и мире». Конечно, Толстой в своем антикультурном пафосе относится к этому персонажу отрицательно. Речь князя Ипполита строится как гротескная карикатура на предельно автоматизированную правильную речь его отца князя Василия [4]. Для Толстого вообще чрезвычайно важно, как кто говорит и что говорит. И неуместность для него как факт остранения, деавтоматизации, ломки привычных речевых жанров, в данном случае неуместность речи Пьера в рамках жанра светского раута, — все это в системе ценностей Толстого окрашено позитивно. В этом смысле Толстой скорее антимифологичен; его любимый речевой жанр не анекдот, а притча. Поэтому говоруны-трикстеры Ипполит, Билибин, Шеншин — пересмешники, говорящие на русско-французском языке (что, как мы увидим в дальнейшем, очень важно), — им в целом осуждаются. Его герои — серьезные и одноязычные Баздеев и Каратаев. Тем не менее медиативную функцию Ипполита — функцию снятия противоречия при помощи смеха — Толстой показывает с обычной для него точностью. Добавим, что в литературе нового времени этот персонаж, трикстер, рассказывающий анекдоты, глумящийся над собой и другими,— чрезвычайно популярен: это Сэм Уэллер Диккенса, Кола Брюньон Ромена Роллана, Швейк Гашека, шут у Шекспира, юродивый у Мусоргского. Сюда же отнесем более сходных с Ипполитом (по эмоциональному отношению к ним автора) Хлестакова вместе с его прототипами — Д.Завалишиным и Р.Мэдоксом [5]. Где-то здесь будет находиться и Петруша Верховенский из «Бесов» [6].
В связи с этим встает еще одна проблема, которая подключает уже внутреннюю прагматику анекдота [7]. По своей функции медиации анекдот находится на границе между бытовой речевой деятельностью и художественным дискурсом, текстом. В плане прагматики между этими двумя полюсами различие в том, что если бытовая речевая деятельность производит высказывания либо истинные, либо ложные (хотя это, конечно, не всегда так) [8], то художественное высказывание нейтрально по отношению к истине и лжи. В этом смысле анекдот находится на границе между двумя типами речевой деятельности. Он еще сильно вовлечен в контекст бытовой речевой деятельности, от которой отграничен лишь мистическим «а, кстати», но в то же время переходит от высказывания истинностных значений к рефлексии над языком. В этом плане совершенно неважно, имело ли место в действительности рассказываемое в анекдоте событие, хотя первоначально анекдот и мыслился как забавная история из реальной жизни. Здесь анекдот выступает как настоящий эмбрион художественного повествования, примыкая к новелле по своим прагмо-семантическим установкам.
Анекдот является случаем из жизни, необычным, нарушающим ее однообразное течение, в этом смысле анекдот обладает ярко выраженным сюжетом и в качестве основы сюжета в нем имеет место языковая игра qui pro quo (одно вместо другого) [9]. Анекдот князя Ипполита является типичным сюжетом ошибки и разоблачения: дама заставляет переодеться горничную лакеем, но волосы растрепываются и тайное становится явным. Вот такая наивная, примитивная коллизия, доведенная почти до абсурда. (Кстати, аналогичным образом с сюжетом поступала стихотворная новелла 30— 40-х годов XIX века типа пушкинского «Домика в Коломне» или тургеневской «Параши». Отталкиваясь от традиционного романтического сюжета, она заостряла его чисто новеллистически, доводя до нелепости.)
Аналогичную роль играет в анекдоте двуязычие. Ибо анекдот — один из тех речевых жанров, в которых между сюжетом и стилем, между «что» и «как» почти нет водораздела. Билингвиальность в анекдоте может быть элементом стиля (так обстоит дело в разобранном случае), но может переходить и в область сюжета; тогда в основу анекдота кладется каламбур или — шире — любая омонимия. В анекдоте всегда происходит приближение человеческого сознания к языку вплотную, язык рассматривается в анекдоте внимательнейшим образом, как через увеличительное стекло. В терминах «вероятностной модели языка» В. В. Налимова можно сказать, что анекдот с остротой в центре актуализирует наименее вероятные семантические ресурсы языка:
«Человек устроен так, что он не любит серого речевого поведения, оно его утомляет. Шутка, нарушающая однообразие речи, заключается в неожиданном переводе маловероятных ассоциации в доминирующие. Шутки основаны на использовании хвостовой части априорной функции распределения. Чтобы понимать шутки, надо иметь далеко растянутую хвостовую часть. Чтобы уметь шутить, надо уметь ею пользоваться <. > Многие шутки основаны на том, что фраза подобрана так, что одному и тому же слову с одинаковой вероятностью приписаны два совсем разных смысла <. > Два совершенно различных смысла слова получают одинаковую вероятность — это может выглядеть совсем нелепо. На этом основаны все пикантные анекдоты. Мы, к нашему большому огорчению, не можем здесь привести такого примера, который был бы достаточно острым и вполне приемлемым для читателя» [10].
Прагматика анекдота проявляет себя в качестве лингво-терапевтического средства на различных уровнях культуры. Хороший тот лектор, который умеет ввернуть анекдот так, чтобы расшевелить аудиторию. Характерно, что герой анекдота должен быть в определенном смысле культурно ориентирован на медиацию в той же степени, как и его рассказчик. В этом плане естественно, если говорить о политической истории СССР, что больше всего анекдотов породило не сталинское время, а хрущевское и брежневское. Фигуры этих двух вождей, их социально-политический трагикомизм сделали их подходящими для анекдота культурными трикстерами в пору оттепели и застоя. Анекдоты про перестройку начались и погасли в 1987 году. Редко где услышишь настоящий соленый анекдот про Горбачева. По-видимому, гласность пока не на руку городскому фольклору. Культурный канал расширился, все читают журналы и ходят на демонстрации. Вероятно, всему свое время.
(Март 1989)
1. Пятигорский А.М. Некоторые общие замечании о мифологии с точки зрении психолога. — Учен. зап. Тартуского ун-та, вып. 181. Труды по знаковым системам, т. 2, 1965, с. 38—48.
2. Фрейд 3. Остроумие и его отношение к бессознательному. — М.: Современные проблемы, 1923.
3. Леви-Строс К. Структурная антропология.— М.: Наука, 1983.
4. Руднев В. Поэтика деформированного слова ("Война и мир" и и «Анна Каренина»), — Даугава, Рига, 1988, № 10, с. 107—111.
5. Лотман Ю. М. О Хлестакове. — Учен. зап. Тартуского ун-та, вып. 369. Труды по русской и славянской филологии, т.26, 1975, с. 19—53.
6. Руднев В.П. «Злые дети». Мотив инфантильного поведения в романе «Бесы» (в печати).
7. Руднев В.П. К основам прагмо-поэтики: О внутренней и внешней прагматике художественного высказывания. — Новейшие направления в лингвистике. М., 1989, с. 165—168.
8. Руднев В. Прагматика художественного высказывания. — Родник, Рига, 1988, № 11, с. 45—47; № 12, с. 43—45.
9. Руднев В. Логика сюжета. — Наука - и мы, Рига. 1990, № 6. -
10. Налимов В. В. Вероятностная модель языка: О соотношении естественных и искусственных языков. — М.: Наука, 1979.
Следующий анекдот
Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том и о сём.
— Я очень рад, что не поехал к посланнику, — говорил князь Ипполит: — скука. Прекрасный вечер, не правда ли, прекрасный?
Читать "Полное собрание сочинений. Том 1. Война и мир .
Алексей Султанов
7 фев 2018 в 21:37 прокомментировал запись Алексея
10 класс. Математик рассказал, как научиться считать в уме за 20 минут
Краткое содержание произведения Война и мир Толстой.
Вместе с Положением о наставничестве. Изображение светского общества в Романе Л. Н. Толстого «Война и мир». «Анекдот» князя Ипполита в конце вечера. Французский и русский язык в описании салона Шерер.
Посмотрите PDF Л. Н. Толстой. "Война и мир". "Вечер в салоне онлайн репетитора"
Нравится Показать список оценивших
Война и мир краткое содержание
Обращаем ваше внимание, что это только краткое содержание литературного произведения «Война и мир». В данном кратком содержании упущены многие важные моменты и цитаты.
"Война и мир". "Вечер в салоне А. П. Шерер".
П. Безухов и А. Болконский как чужие люди в гостиной Шерер.
«Анекдот» князя Ипполита в конце вечера. Французский и русский языки в
Война и мир. Том 1: Читать книги онлайн - Электронная Библиотека/ Толстой Лев Николаевич. Полное собрание сочинений. Том 2. Война и мир. И князь Ипполит начал говорить по-русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России.
Л. Н. Толстой. Война и мир. Текст произведения.
Следующий анекдот
- ЖАНРЫ 360
- АВТОРЫ 277 253
- КНИГИ 653 882
- СЕРИИ 25 022
- ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 611 380
– Eh bien, mon prince. Gênes et Lucques ne sont plus que des apanages, des поместья, de la famille Buonaparte. Non, je vous préviens que si vous ne me dites pas que nous avons la guerre, si vous vous permettez encore de pallier toutes les infamies, toutes les atrocités de cet Antichrist (ma parole, j’y crois) – je ne vous connais plus, vous n’êtes plus mon ami, vous n’êtes plus мой верный раб, comme vous dites.[1] Ну, здравствуйте, здравствуйте. Je vois que je vous fais peur,[2] садитесь и рассказывайте.
Так говорила в июле 1805 года известная Анна Павловна Шерер, фрейлина и приближенная императрицы Марии Феодоровны, встречая важного и чиновного князя Василия, первого приехавшего на ее вечер. Анна Павловна кашляла несколько дней, у нее был грипп, как она говорила (грипп был тогда новое слово, употреблявшееся только редкими). В записочках, разосланных утром с красным лакеем, было написано без различия во всех:
«Si vous n’avez rien de mieux а faire, Monsieur le comte (или mon prince), et si la perspective de passer la soirée chez une pauvre malade ne vous effraye pas trop, je serai charmée de vous voir chez moi entre 7 et 10 heures. Annette Scherer»[3]
– Dieu, quelle virulente sortie![4] – отвечал, нисколько не смутясь такою встречей, вошедший князь, в придворном, шитом мундире, в чулках, башмаках и звездах, с светлым выражением плоского лица.
Он говорил на том изысканном французском языке, на котором не только говорили, но и думали наши деды, и с теми тихими, покровительственными интонациями, которые свойственны состаревшемуся в свете и при дворе значительному человеку. Он подошел к Анне Павловне, поцеловал ее руку, подставив ей свою надушенную и сияющую лысину, и покойно уселся на диване.
– Avant tout dites-moi, comment vous allez, chèe amie?[5] Успокойте меня, – сказал он, не изменяя голоса и тоном, в котором из-за приличия и участия просвечивало равнодушие и даже насмешка.
– Как можно быть здоровой… когда нравственно страдаешь? Разве можно, имея чувство, оставаться спокойною в наше время? – сказала Анна Павловна. – Вы весь вечер у меня, надеюсь?
– А праздник английского посланника? Нынче середа. Мне надо показаться там, – сказал князь. – Дочь заедет за мной и повезет меня.
– Я думала, что нынешний праздник отменен. Je vous avoue que toutes ces fêtes et tons ces feux d’artifice commencent а devenir insipides.[6]
– Ежели бы знали, что вы этого хотите, праздник бы отменили, – сказал князь, по привычке, как заведенные часы, говоря вещи, которым он и не хотел, чтобы верили.
– Ne me tourmentez pas. Eh bien, qu’a-t-on décidé par rapport а la dépêche de Novosilzoff? Vous savez tout.[7]
– Как вам сказать? – сказал князь холодным, скучающим тоном. – Qu’a-t-on décidé? On a décidé que Buonaparte a brûlé ses vaisseaux, et je crois que nous sommes en train de brûler les nôtres.[8]
Князь Василий говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пиесы. Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов.
Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и не находит нужным исправляться.
В середине разговора про политические действия Анна Павловна разгорячилась.
– Ах, не говорите мне про Австрию! Я ничего не понимаю, может быть, но Австрия никогда не хотела и не хочет войны. Она предает нас. Россия одна должна быть спасительницей Европы. Наш благодетель знает свое высокое призвание и будет верен ему. Вот одно, во что я верю. Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что Бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея. Мы одни должны искупить кровь праведника. На кого нам надеяться, я вас спрашиваю. Англия с своим коммерческим духом не поймет и не может понять всю высоту души императора Александра. Она отказалась очистить Мальту. Она хочет видеть, ищет заднюю мысль наших действий. Что они сказали Новосильцеву? Ничего. Они не поняли, они не могут понять самоотвержения нашего императора, который ничего не хочет для себя и все хочет для блага мира. И что они обещали? Ничего. И что обещали, и того не будет! Пруссия уже объявила, что Бонапарте непобедим и что вся Европа ничего не может против него… И я не верю ни в одном слове ни Гарденбергу, ни Гаугвицу. Cette fameuse neutralité prussienne, ce n’est qu’un pièe.[9] Я верю в одного Бога и в высокую судьбу нашего милого императора. Он спасет Европу. – Она вдруг остановилась с улыбкой насмешки над своею горячностью.
– Я думаю, – сказал князь, улыбаясь, – что, ежели бы вас послали вместо нашего милого Винценгероде, вы бы взяли приступом согласие прусского короля. Вы так красноречивы. Вы дадите мне чаю?
– Сейчас. A propos, – прибавила она, опять успокоиваясь, – нынче у меня два очень интересные человека, le vicomte de Mortemart, il est allié aux Montmorency par les Rohans,[10] одна из лучших фамилий Франции. Это один из хороших эмигрантов, из настоящих. И потом l’abbé Morio;[11] вы знаете этот глубокий ум? Он был принят государем. Вы знаете?
– А? Я очень рад буду, – сказал князь. – Скажите, – прибавил он, как будто только что вспомнив что-то и особенно-небрежно, тогда как то, о чем он спрашивал, было главной целью его посещения, – правда, что I’impératrice-merè[12] желает назначения барона Функе первым секретарем в Вену? C’est un pauvre sire, ce baron, а ее qu’il paraît.[13] – Князь Василий желал определить сына на это место, которое через императрицу Марию Феодоровну старались доставить барону.
Анна Павловна почти закрыла глаза в знак того, что ни она, ни кто другой не могут судить про то, что угодно или нравится императрице.
– Monsieur le baron de Funke a été recommandé а l’impératrice-mèe par sa soeur,[14] – только сказала она грустным, сухим тоном. В то время как Анна Павловна назвала императрицу, лицо ее вдруг представило глубокое и искреннее выражение преданности и уважения, соединенное с грустью, что с ней бывало каждый раз, когда она в разговоре упоминала о своей высокой покровительнице. Она сказала, что ее величество изволила оказать барону Функе beaucoup d’estime,[15] и опять взгляд ее подернулся грустью.
Князь равнодушно замолк. Анна Павловна, с свойственною ей придворною и женскою ловкостью и быстротою такта, захотела и щелкануть князя за то, что он дерзнул так отозваться о лице, рекомендованном императрице, и в то же время утешить его.
– Mais а propos de votre famille, – сказала она, – знаете ли, что ваша дочь, с тех пор как выезжает, fait les délices de tout le monde. On la trouve belle comme le jour.[16]
Ну, князь, Генуя и Лукка – поместья фамилии Бонапарте. Нет, я вам вперед говорю, если вы мне не скажете, что у нас война, если вы еще позволите себе защищать все гадости, все ужасы этого Антихриста (право, я верю, что он Антихрист), – я вас больше не знаю, вы уж не друг мой, вы уж не мой верный раб, как вы говорите (франц.). (В дальнейшем переводы с французского не оговариваются. Здесь и далее все переводы, кроме специально оговоренных, принадлежат Л. Н. Толстому. – Ред.)
Следующий анекдот
Изучайте английский язык с помощью параллельного текста книги "Война и мир. Книга первая: 1805". Метод интервальных повторений для пополнения словарного запаса английских слов. Встроенный словарь. Аналог метода Ильи Франка по изучению английского языка. Всего 810 книг и 2527 познавательных видеороликов в бесплатном доступе.
"There is in Moscow a lady, une dame, and she is very stingy.
– В Moscou есть одна барыня, une dame.
She must have two footmen behind her carriage, and very big ones.
И она очень скупа.
Ей нужно было иметь два valets de pied [лакея] за карета.
И очень большой ростом.
That was her taste.
Это было ее вкусу.
And she had a lady's maid, also big.
И она имела une femme de chambre [горничную], еще большой росту.
She said. "
Она сказала…
Here Prince Hippolyte paused, evidently collecting his ideas with difficulty.
Тут князь Ипполит задумался, видимо с трудом соображая.
"She said.
Oh yes!
She said,
'Girl,' to the maid, 'put on a livery, get up behind the carriage, and come with me while I make some calls.'"
– Она сказала… да, она сказала: «девушка (à la femme de chambre), надень livrée [ливрею] и поедем со мной, за карета, faire des visites». [делать визиты.]
Here Prince Hippolyte spluttered and burst out laughing long before his audience, which produced an effect unfavorable to the narrator.
Тут князь Ипполит фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление.
Several persons, among them the elderly lady and Anna Pavlovna, did however smile.
Однако многие, и в том числе пожилая дама и Анна Павловна, улыбнулись.
"She went.
– Она поехала.
Suddenly there was a great wind.
Незапно сделался сильный ветер.
The girl lost her hat and her long hair came down. "
Девушка потеряла шляпа, и длинны волоса расчесались…
Here he could contain himself no longer and went on, between gasps of laughter:
Тут он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил:
"And the whole world knew. "
– И весь свет узнал…
And so the anecdote ended.
Тем анекдот и кончился.
Though it was unintelligible why he had told it, or why it had to be told in Russian, still Anna Pavlovna and the others appreciated Prince Hippolyte's social tact in so agreeably ending Pierre's unpleasant and unamiable outburst.
Хотя и непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по‑русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера.
After the anecdote the conversation broke up into insignificant small talk about the last and next balls, about theatricals, and who would meet whom, and when and where.
Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.
CHAPTER VI
Having thanked Anna Pavlovna for her charming soiree, the guests began to take their leave.
Поблагодарив Анну Павловну за ее charmante soirée, [очаровательный вечер,] гости стали расходиться.
Pierre was ungainly.
Пьер был неуклюж.
Stout, about the average height, broad, with huge red hands; he did not know, as the saying is, how to enter a drawing room and still less how to leave one; that is, how to say something particularly agreeable before going away.
Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что‑нибудь особенно приятное.
Besides this he was absent-minded.
Кроме того, он был рассеян.
When he rose to go, he took up instead of his own, the general's three-cornered hat, and held it, pulling at the plume, till the general asked him to restore it.
Вставая, он вместо своей шляпы захватил трехугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее.
All his absent-mindedness and inability to enter a room and converse in it was, however, redeemed by his kindly, simple, and modest expression.
Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением добродушия, простоты и скромности.
Anna Pavlovna turned toward him and, with a Christian mildness that expressed forgiveness of his indiscretion, nodded and said:
Анна Павловна повернулась к нему и, с христианскою кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:
Читайте также: