Почему рассказывать анекдоты грех
Обновлено: 18.05.2024
Чувство юмора — есть ли ему место в жизни православного христианина? В церкви мы часто слышим о покаянии, о святых, плакавших о своих грехах, о том, что Христос нигде в Евангелии не смеется. Складывается ощущение, что в церковной жизни смеху просто нет места. Ответы на эти вопросы мы попытались найти в программе «Светлый вечер» на радио «Вера» с помощью протоиерея Максима Первозванского, клирика московского храма Сорока мучеников Севастийских, главного редактора молодежного портала Naslednick.online.
— Отец Максим, для нас, христиан, аксиома, что человек сотворен по образу и подобию Божию. Но если он наделен чувством юмора, значит, оно присуще и Творцу?
— Знаете, преподобный Иоанн Дамаскин, автор «Точного изложения православной веры», говорит, что состояние человека может быть естественным, противоестественным и сверхъестественным. Да, человек был сотворен по образу и подобию Божию — но в раю, где святость была его естественным состоянием. То есть все, что в нашем современном понимании является грехом, было для него противоестественным.
Но мы-то с вами живем в мире после грехопадения, и для нас естественными являются совершенно другие вещи. Для нас естественно — увы! — есть вредные быстрые углеводы, заглядываться на чужих жен, завидовать чужому благосостоянию. То есть грех — с момента грехопадения Адама и до конца человеческой истории, до второго пришествия Христова — для нас естественен. И то, что люди смеются и считают это для себя нормальным, еще не доказывает, что это так и в очах Божиих. Да и смеялся ли Адам в раю — еще вопрос.
— Но почему все-таки главный акцент в церковной жизни делается именно на покаянии, на плаче о грехах, хотя апостол Павел призывает нас всегда радоваться?
— Да, главное, для чего мы приходим в Церковь — это покаяние. Но оно может быть со слезами, а может быть радостным. Не смешливым — радостным. Ведь когда мы поем: «Христос воскресе из мертвых смертию смерть поправ!» — наши сердца наполняются радостью и ликованием, но это не значит, что мы перестаем каяться в собственных грехах. И быть может, именно в этот момент — а не когда мы плачем о своем несовершенстве — как раз и свершается наибольшее покаяние.
Но Церковь, особенно в средние века, слишком буквально усвоила слова апостола Павла в послании к Ефесянам: «Пустословие, смехотворство и сквернословие неприличны вам, а напротив, благодарение». То есть он вообще ставит смехотворство в один ряд с пустословием и сквернословием. И это слова Священного Писания, которые должны являться для нас с вами прямым указанием.
Ну, со сквернословием вроде бы вопросов нет. Хотя кто его знает. У нас тут как-то с молодежью вышел очень серьезный разговор об экспрессивной лексике. Можно ли христианину вслед за Крошем из детского мультика воскликнуть: ёлки-иголки! И где здесь граница допустимого.
А уж со смехом вообще ничего не ясно. Вот заглянул в Википедию, а там написано, что смех — это непроизвольная реакция человека. Не просто естественная, а непроизвольная! То есть подавить свой смех мы, наверное, еще в некоторых ситуациях можем — и то не всегда, иногда смех прорывается в самый неподходящий момент, — а вот произвольно вызвать его у себя вряд ли.
— То есть нужен внешний раздражитель?
— Да. И он должен так на меня подействовать, чтобы я действительно непроизвольно засмеялся.
Лекарство не должно стать ядом
— Но ведь очень часто в периоды наибольшей концентрации боли — во время революций, войн, каких-то всенародных лишений именно чувство юмора и готовность посмеяться над трагической ситуацией оказывались спасительными. Ведь если растянувшуюся на годы трагедию еще и воспринимать трагически, то просто не выживешь. И вряд ли в окопах Великой отечественной войны шутки были благообразными, скорее, как раз «ниже пояса». Где тут грань допустимого?
— Я вам как педагог скажу: в каждой группе людей всегда происходит распределение ролей: хороший, плохой, веселый. И действительно, чем ситуация острее, чем она трагичнее, тем эти роли более выпуклы, более объемны. Но вопрос об уместности смеха в той или иной ситуации это не снимает.
У Льюиса в последней главе «Писем Баламута» старый бес говорит молодому бесенку, что одна из главных пакостей состоит в том, чтобы заставить людей пересесть на ту сторону лодки, которая и так вот-вот зачерпнет бортом. Есть ситуации, когда действительно смех снимает напряжение, позволяет выжить, показывает какие-то важные стороны бытия, внушает надежду. Да, в некоторых ситуациях только и остается что смеяться. А если ты не смеешься, то, как говорится, остается только повеситься.
— То есть последней умирает не надежда? Последним умирает чувство юмора?
— Да. Мне, правда, по большей части советовали быть посерьезнее, но в каких-то ситуациях я понимаю, что мне бы надо было улыбнуться, а я слишком серьезно ко всему отнесся.
— И все-таки вопрос об уместности остается?
— Этот вопрос вообще очень актуален. Знаете, поговорку: «Что русскому хорошо, то немцу — смерть»? То есть, что для одного человека — в поведении, в манере держаться, в манере говорить — уместно, для другого может оказаться недопустимым. Так и со смехом: один скажет — и это будет необидно, уместно и смешно, а другой вроде бы сказал то же самое — и всех обидел.
Во всяком случае крылатая фраза: «Если Бог на первом месте, то все остальное — на своем», справедлива и в обратном порядке: если ты не чувствуешь, уместно это или неуместно — значит, у тебя Бог пока не на первом месте. Даже если ты сам думаешь по-другому.
А ведь в жизни бывает и так: приходит ко мне на исповедь женщина и рассказывает, что однажды, когда она стояла на молитве, у нее с подоконника упал кот, повалив цветок, еще что-то, да так, что ее разобрал смех — и это она сочла грехом и пришла исповедовать.
— А это грех?
— Я ее убеждал, что не грех. Ну, упал кот, смешно, ну, остановилась, посмеялась — что здесь греховного? А знаете, что она мне сказала? Я, говорит, потом пять раз пыталась читать эту молитву и каждый раз в том месте, на котором кот упал, меня снова разбирал смех. Вот в этом-то она и видела грех. Я ей: «Да нет в этом греха. Неужели вы думаете, что Бог на Вас за это разгневается?» «Нет, — отвечает, — не разгневается. Но я-то теперь молиться не могу». «Ладно, — говорю, — успокоитесь, просто какое-то время не читайте эту молитву вообще, пока этот случай с котом не забудется». Такие вот бывают коллизии.
«Посмеяться над собой – это хороший способ избежать гордыни»
Протоиерей Александр Пономаренко, настоятель Свято-Троицкого храма в Желтых Водах, художник и карикатурист:
«Что значит «православный юмор»?! Тогда надо делить на католический, лютеранский, мусульманский и т.д.
Просто есть нравственные качества человека. Если юмор пошлый, он не может быть ни православным, ни католическим, ни каким другим. Хороший юмор должен быть добрым, тонким, с особым подтекстом.
Юмор обуславливается тем местом, той средой, где мы живем. Мы из постсоветского пространства – все мы бывшие «совки». Поэтому и темы у нас для юмора такие – бытовые, коммунальные, продовольственные и т.п. Если бы мы жили в Германии, у нас был бы совершенно другой юмор. Потому что у них другой уровень жизни, другие проблемы и другой менталитет. И там совсем другие понятия о юморе.
Вот я шучу – делаю карикатуры – просто для того, чтобы поднять настроение. Не думаю, что хочу этим выразить какую-то православную мыль. Просто хочу порадовать своих прихожан, родных, близких, матушку в том числе.
Карикатуры о.Александра Пономаренко
И юмор не должен быть пошлым, ниже пояса. У меня юмор может быть несколько хулиганским, можно сказать, но он добрый. А если убрать этот элемент хулиганства – юмор прекратится. Будет таким «петросяновским» слащаво-приторным. Не смотрю я его, и «Комеди-клаб» тоже, потому что там пошлый юмор.
В своих карикатурах церковную тематику обхожу, но вот появилась таки одна – на тему разговаривающих в храме. История с нашей прихожанкой навеяла. Может, я ей и подарю эту карикатуру.
А анекдоты на религиозные темы я не люблю. Особенно там, где оскорбляется Церковь. Не люблю богохульные анекдоты и всякую пошлятину.
Православные, конечно же, шутят – и это хорошо. Поскольку чувство юмора дает возможность посмеяться над собой, и это хороший способ избежать гордыни».
Карикатуры о.Александра Пономаренко
Человек вне Церкви не поймет, о чем речь
«Вот, есть анекдот, который я часто рассказываю, как один батюшка ночью через кладбище шел. Идет, и стало ему вдруг страшно. А тут слышит – за ним какие-то шаги. Он ускоряет шаг – и шаги тоже, он еще быстрее – и шаги за ним. Не выдержал батюшка – побежал, а шаги за ним все ближе и ближе, топот такой. Вдруг кто-то хватает его за рясу. Он поворачивается – ни жив, ни мертв от ужаса. И тут ему голос женский из темноты: «Батюшка, благословите!»
Анекдотов много подобных есть, но я бы не сказал, что это православный юмор – он внутрицерковный. Потому что человек вне Церкви не поймет, о чем речь. Это наш внутренний мир. И в Желтых Водах очень веселые прихожане. Не знаю, почему так получилось».
Контрольный день
Видеть свои грехи — необходимое условие нормальной духовной жизни христианина. Но, если кто-то думает, будто это легкое и необременительное дело, он глубоко ошибается. Конечно, дар на то и дар, что получаем мы его не по своим заслугам, а по любви дарящего. Но вот подготовить свою душу к принятию дара видения собственных грехов мы должны самостоятельно. А самый подходящий инструмент для такой подготовки — заповеди Евангелия. По сути своей они являются не чем иным, как свойствами духовно-здорового человека. Попробуй жить по ним хотя бы один день, внимательно наблюдая за движениями своей души, и сразу же станет понятно, соответствуешь ты этой норме или не очень.
Попробуй не обижаться, когда тебе говорят гадости. Не поддаваться на лесть. Не гордиться, когда тебя хвалят. Не завидовать. Не смотреть с вожделением на людей другого пола. Попытайся ни с кем не спорить, не доказывать свое, просто и доброжелательно принимая каждого человека. Попробуй за этот «контрольный» день не сказать ни одного плохого слова. Ни разу не подумать о ком-нибудь плохо.
Результат будет весьма показательным. Наше поврежденное грехом естество сразу же начнет топорщиться, сопротивляться и попытается любым способом улизнуть от исполнения заповедей, даже когда мы вполне осознанно решили по ним жить. Вот тут-то у человека и открывается дар видения своих грехов. Лишь на сияющем фоне заповедей Евангелия становятся видны пятна греховной черноты, которые, словно кариес, разъедают душу человека. Потому и говорил преподобный Симеон Новый Богослов: «Тщательное исполнение заповедей Христовых научает человека его немощи».
Следующий анекдот
На сайте журнала «Фома» уже долгое время существует постоянная рубрика «Вопрос священнику». Каждый читатель может задать свой вопрос, чтобы получить личный ответ священника.
Но на некоторые из вопросов нельзя ответить одним письмом — они требуют обстоятельной беседы. Какое-то время назад к нам пришел сложный вопрос — "Зачем мне исповедь, если не в чем каяться?" (письмо целиком).
Отвечает Александр Ткаченко:
В лихие девяностые ходила в народе грустная притча-быль о том, как один крутой «браток» впервые на исповеди растерянно говорил священнику:
«Не, какие у меня грехи, батюшка? Нету грехов. Если кого на бабки ставил, то — строго по понятиям. Ну, или завалить кого приходилось, так тоже ведь — за дело, не просто так».
В этой истории, сквозь весь ее мрачный гротеск, отразилась общая духовная проблема человечества: мы не видим своих грехов.
Вернее, видеть-то мы их, быть может, и видим. Но при этом не опознаем их как грехи. Происходит это по простой и трагической причине. После отпадения первых людей от Бога греховность вошла в саму нашу природу, и человек перестал реагировать на грех как на что-то недопустимое и разрушительное. Говоря техническим языком, в нашей душе перестала действовать опознавательная система «свой-чужой». В войсках противовоздушной обороны такая система позволяет определять, свой самолет вошел в воздушное пространство страны или чужой. Если система выходит из строя, на экране радаров окажется лишь множество одинаковых светящихся точек, среди которых уже невозможно отличить свой пассажирский лайнер от вражеского бомбардировщика.
В духовной жизни человека после грехопадения произошло нечто подобное: человек потерял способность видеть подкрадывающееся зло в собственных мыслях и намерениях. Для огромного множества людей сегодня не существует даже такого понятия — грех. Любые мысли и желания, возникающие в душе, словно одинаковые точки на экране радара, воспринимаются как нечто само собой разумеющееся и закономерное. Это не означает, будто в человеке греховно абсолютно все. Будучи образом Божьим, мы всегда несем в себе отблески красоты и величия этого образа, пускай и поврежденного грехом. Сама природа наша влечет нас к добру. Но в том и беда, что добро в падшем человеке живет вперемешку со злом, а отличить одно от другого получается очень плохо или не получается совсем, как у того «братка» из девяностых на первой исповеди.
Поэтому очень важно понять, что способность видеть свои грехи нам, в нынешнем нашем состоянии, увы, не свойственна. Такая способность — дар Божий, настоящее чудо, как если бы человек, всю жизнь страдающий дальтонизмом, вдруг начал различать цвета.
Однако Бог не навязывает Свои дары тем, кто в них не нуждается. Чтобы получить способность видеть собственные грехи, нужно сначала понять, что сам по себе ты на это не способен, и попросить Бога об этом даре. Например, словами знаменитой молитвы Ефрема Сирина, которую в Церкви каждый год читают Великим постом:
Господи и Владыко живота моего,
дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми.
Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве, даруй ми рабу Твоему.
Ей, Господи Царю,
даруй ми зрети моя прегрешения,
и не осуждати брата моего,
яко благословен еси во веки веков, аминь.
«Остановиться там, где другому больно»
— Выходит, смех, юмор — сами по себе нейтральны? И только от того, как человек их использует, зависит какое движение души — к Богу или от Бога — они вызовут? Можно вспомнить роман Умберто Эко «Имя Розы», где весь сюжет закручен вокруг некоего якобы существующего второго тома «Поэтики» Аристотеля, где говорится о пользе смеха, и если все об этом узнают, рухнет вся христианская нравственность.
— Мне кажется, не стоит выискивать юмор в Священном Писании. Точно так же, как не стоит, например, размышлять, занимались ли апостолы спортом. Есть множество сторон человеческой жизни, которые в Писании практически никак не обсуждаются. И если мы не совсем забронзовели, мы совершенно спокойно можем их в своей жизни оставить, понимая, что у нас и без того хватает духовных и нравственных проблем. Хотя, знаете, я неоднократно видел, как люди начинали с веселого смеха над анекдотом, помогающим что-то понять в духовной жизни, а через два-три анекдота скатывались в откровенную пошлость. То есть смех действительно снимает многие барьеры, которые выстроил человек. Некоторые из них и правда стоило бы снять, другие лучше не трогать. Но когда мы начинаем смеяться, то, бывает, уже не можем остановиться. И я неоднократно видел, как что-то очень нехорошее происходило в этот момент.
Это как с вином — пить можно, но нужно знать — когда, сколько и с кем. Ведь нам хорошо известно, сколько зла может принести вино.
Вот так и со смехом. «Смеяться, право, не грешно, над тем, что кажется смешно», сказал классик. Но при этом надо вовремя останавливаться. Есть и другие вещи, в общем, вполне естественные для нашей земной жизни, которые, когда нарушаешь меру, становятся очень разрушительными.
— Получается, есть что-то, вполне естественно вызывающее улыбку, но есть и то, над чем смеяться не надо. Вот только как определить эту грань? И где начинается переход в ту область, где смех не только неуместен, но и разрушителен?
— Есть такое понятие — эмпатия, сопереживание эмоциям другого человека. И, мне кажется, смех должен останавливаться там, где ты можешь сделать другому человеку больно. Если только ты не хочешь, как хирург, пусть даже причиняя боль, «вырезать» какую-то опасную опухоль. Но для этого ты должен быть либо родителем, либо педагогом и кроме того обладать определенным опытом подобных «операций». Ведь слово на всех людей действует по-разному.
Я знал одну семью, в которой неуместная шутка жены чуть не разрушила брак. Она прилюдно съязвила по поводу того, что, как оказалось, было для ее мужа очень болезненной проблемой, которую он долго преодолевал, изживал и прятал от чужих глаз. А потом еще недоумевала: а что я такого сказала? Семью с громадным трудом удалось спасти, но шрам остался надолго, если не навсегда. Так что не надо смеяться над близкими, выставлять напоказ какие-то их слабости.
Конечно, сатира имеет очень большое значение в жизни общества. Она действительно позволяет по-другому увидеть и оценить многие вещи и в конце концов снимает общественное напряжение. Но и тут главный вопрос — где остановиться. Во всем надо знать меру.
— Но одна и та же ситуация в жизни или на экране должна, по идее, вызывать совершенно разные реакции. Трудно представить себе человека, который смотрит, скажем, фильм Чарли Чаплина и, видя, как маленький бродяга падает, поскользнувшись на банановой кожуре, не смеется, а думает: «Бедный, как же ему больно!» Другое дело в жизни: если мы увидим упавшего человека и вместо того чтобы броситься ему на помощь посмеемся над ним, мы будем подлецами и мерзавцами.
— Знаете, мы с вами живем в очень интересную эпоху, наша жизнь буквально пронизана игрой, мы все время играем. И когда мы смотрим кино, мы понимаем, что это игра, а не жизнь. Мы как бы убираем за скобки, что герою больно, и поэтому нам смешно. Это лишний раз подтверждает, что в смехе важно кто, где, с кем, когда, сколько, почему, по какому поводу.
— Выходит, наша готовность смеяться и уместность смеха связаны с нашим сочувствием боли другого?
— Конечно. Если вдруг наш смех делает кому-то больно — это абсолютное табу. Когда, скажем, в школе травят какого-то ребенка, то одни это делают физически, а другие над ним смеются — и еще неизвестно, кто делает больнее. Поэтому, как только ты заметил, что твой смех, твоя веселость задевает другого, ты должен тут же остановиться.
Скрипка грешника
«Умеете ли вы играть на скрипке?» — «Не знаю, ни разу не пробовал».
Недалекий персонаж этой шутки блестяще вывел формулу, объясняющую, почему мы не видим своих грехов. Грех — это нарушение заповеди. Но чтобы увидеть нарушение, нужно как минимум попробовать исполнить саму заповедь. Ни разу не бравший в руки скрипку чудак не видит, что он абсолютно не умеет на ней играть. Не старающийся жить по заповедям — не видит своих грехов.
Человеку свойственно фантазировать на различные темы. В мечтах можно считать себя крутым бойцом, талантливым артистом, гениальным художником. Или, например, — христианином. Не так уж важно, кем мы сами себя считаем. Подлинное наше содержание выявляется лишь в реальных делах. Боец — покажи себя в спарринге, артист — добро пожаловать на сцену, художник — вот тебе кисть, холст. И сразу же станет понятно, кто есть кто.
Не в том ли корень проблемы, что и христианство наше зачастую оказывается таким вот «чисто-теоретическим», существующим исключительно внутри наших представлений о самих себе? И никак (ну, или почти никак) не выраженным в нашей деятельности. Христианские реальные дела — это исполнение заповедей. Которые, к слову сказать, тоже — дар Божий людям. Лишь приняв их, решившись жить по ним всерьез, можно получить и другой удивительный дар — видение своих грехов. А чтобы яснее было, с чего именно здесь следует начинать, вот прекрасное практическое наставление святителя Игнатия (Брянчанинова):
«Кто отказался от осуждения ближних, помысел того, естественно, начинает видеть грехи и немощи свои, которых не видел в то время, как занимался осуждением ближних».
«Православный юмор – это юродство»
Денис Стародубец, музыкант, участник церковного хора:
«В Крыму есть гора Шулдан, недалеко от Мангуп-Кале. И там есть храм, вроде действующий, но Литургия у них раз в месяц. И у них такая вывеска на входе: «Никто никому не мешает жить во имя Господа нашего Иисуса Христа».
Это юмор. Православный юмор – это юродство. Это когда человек через шутку подает духовную истину».
Следующий анекдот
Редкий человек не любит хорошую шутку или остроумный анекдот, однако многие православные часто смущаются и не знают, допустимо ли так развлекаться верующим людям. Поговорили об этом с протоиереем Николаем Марковским, настоятелем Покровского храма пос. Зайцево.
Всё зависит от того, о каких анекдотах идёт речь. Что такое анекдот? — это шутка. Очевидно, что шутки могут быть добрые и злые. Последние для христианина крайне нежелательны. Смеяться над людьми, осуждать их, издеваться — конечно же, грешно. А вот в доброй шутке я греха не вижу.
Вопрос об анекдотах равносилен вопросу, грех ли смотреть телевизор. По телевизору можно смотреть совершенно разные вещи: хороший познавательный фильм — или какую-то дрянь. Не телевизор виноват, если человек выбирает то, что ему близко. То же касается и анекдотов: если вы рассказали что-то безобидное, весёлое — в этом греха нет, а вот сарказм, насмешки, высмеивание, безусловно, недопустимы.
Можно ли рассказывать анекдоты про представителей различных национальностей?
Здесь я тоже греха не вижу — при условии, что это добрые анекдоты. Ну, смеются люди над произношением, каким-то речевыми оборотами — что тут такого? Мы знаем, что прибалты говорят размеренно, у армян — горячие характеры, и так далее. В таких анекдотах раскрываются какие-то особенности национального менталитета, культуры, в этом ничего страшного нет. Над нами тоже могут посмеяться, и что? Это добрый смех. Если же в анекдоте есть издёвка над каким-то народом, его лучше не рассказывать.
Смех смеху рознь, наша задача — отличать злой от доброго. Человек, причём не только православный, должен иметь разумение, что он слушает и что говорит.
Некоторое время назад появился новый жанр анекдотов — «Православные шутят». Предлагаем поднять настроение их небольшой подборкой.
— Батюшка, у меня дар открылся!
— Видения чужих прегрешений.
Пришла монахиня на исповедь к священнику и говорит:
— Грешна я, батюшка, гордыня одолевает. Каждый день смотрюсь в зеркало, любуюсь собой и думаю: «Ах, какая я красивая!»
— Ну, это не грех сестра, это заблуждение!
Православный детский лагерь. Детям показали познавательный фильм о жизни китов. После просмотра батюшка задает вопрос:
— Ребята, расскажите, почему киты ведут кочевой образ жизни?
Напряженная тишина, затем раздается голос шестилетнего мальчика:
— Потому что они не хотят прилепляться ни к чему земному!
Один человек искал Бога. Вначале пришёл к католикам — там встретили приветливо, расспросили о жизни и посадили на скамейку в первый ряд.
Затем заглянул к баптистам — там и чаем напоили, и пообещали найти невесту.
Наконец, он пришел в православный храм — там лишь одна старушка оглянулась, фыркнула и опять отвернулась, сосредоточившись на молитве. Здесь он и решил остаться.
Когда священник беседовал с ним о его пути к вере, он так мотивировал своё решение стать православным: «Батюшка, я экономист и знаю, что хороший товар навязывать не будут!»
Аскеза: «А я со своей плотью не церемонюсь — кидаю её на диван, и пусть валяется!»
— Зачем ты ругаешься с женой перед исповедью?
— У меня плохая память, и когда я задеваю супругу, она напоминает мне всё, что я подзабыл…
Повсюду пятна черноты
Грех — это ненормальность, искажение естественного человеческого бытия, нарушение человеком Божьего замысла о нем. Чтобы увидеть в себе это отклонение от нормы, необходимо знать саму норму, иметь перед собой некий ее эталон. Шекспировский Гамлет «…повернул глаза зрачками в душу, а там — повсюду пятна черноты». Но как увидеть черные пятна, если находишься в темноте? Не зря ведь говорят, что ночью все кошки — серые. Нужен источник света, который смог бы выявить эту черноту греха в человеческой душе. Для христиан таким светом является образ Иисуса Христа, запечатленный Его учениками в тексте четырех Евангелий. Это и есть эталон нашей человечности, ее норма, и мы в каждый момент своей жизни либо стремимся соответствовать ей, либо — уклоняемся от нее. Третьего варианта нет.
Вот, казалось бы, и решение проблемы: чтобы увидеть грех в своих мыслях, словах и поступках, их нужно рассматривать в свете Евангелия, сравнивая с мыслями, словами и поступками Сына Божия. Однако для этого следует читать Евангелие не от случая к случаю, а ежедневно и вдумчиво. Пусть это будет всего лишь одна глава в день, но — прочитанная неспешно, с разбором непонятных мест, с поиском толкований на них в творениях святых отцов. Нужно сделать это чтение неотъемлемой частью своего житейского распорядка. Иначе евангельский свет будет освещать не всю нашу жизнь, а лишь отдельные ее фрагменты.
Такое «фрагментарное» отношение к чтению Евангелия можно сравнить с ночной поездкой на автомобиле: когда мы едем в темноте, то непременно включаем фары. Но что произойдет, если на темной дороге они будут включены не постоянно, а лишь иногда? Скорее всего, ничего хорошего.
А ведь вся наша земная жизнь в духовном смысле и есть — ночь, темнота, в которой мы либо гоняем наобум, с выключенными фарами, периодически слетая с дороги в кювет, врезаясь в столбы или того хуже — нанося вред другим людям. Либо же — стараемся осветить эту темноту светом Христовым, постепенно начиная замечать подстерегающие нас опасности и обходить их заранее. Правда, и при этом свете, бывает, тоже случается споткнуться. Но тогда христианин уже отчетливо видит, за какую именно греховную корягу он зацепился на этот раз.
«Православный анекдот – как морская свинка. Не имеет отношения ни к Православию, ни к анекдотам»
Вот так, шутливо и остроумно, ответил протоиерей Георгий Гуляев на вопрос PravLife о православном юморе.
А для серьезного ответа пресс-секретарь Донецкой епархии сослался на свое большое интервью о православных и юморе в программе «Дорога к храму».
Добрый юмор связывает людей
«Все мы разные, и у каждого свой пусть к спасению. И если у кого-то есть чувство юмора, оно будет сохраняться – поддержать малодушных и того, кто находится в унынии. А у кого нет чувства юмора, того нельзя заставлять улыбаться – у него другие таланты, другой путь.
Юмор и смех – проявления человека как такового. Животные не умеют смеяться. Только человеку присуще такое чувство, при котором он проявляет такую эмоцию, как смех. И, как в любой своей деятельности, человек может все испортить. Бог дал нам смех, а это Божий дар, но есть люди, которые и себя разрушают этим чувством, и других. Потому что есть юмор, сатира, ирония, насмешка, сарказм и т.п..
Добрый юмор не только улучшает настроение – он связывает людей. Он может быть тем словом, которое лечит. А поскольку юмор – это слово или действие, он может и калечить. Когда от такого юмора человек приходит в состояние пустоты, уныния, озлобленности. Поэтому если человек имеет природную смешливость и ведет духовную жизнь, он будет контролировать это чувство».
«Чтобы помочь человеку бороться со своими грехами»
«Отдельные фразы Христовы исполнены образности и иронии, их можно назвать афоризмами. Христос уходит от прямого смысла. Это и есть тот тонкий юмор, тот особый подход к человеку, который использует Спаситель для того, чтобы исцелить его. Где-то Христос поступает остроумно. Например, его просят сказать, нужно ли платить налоги, вот он и отвечает «Кесарю – кесарево, а Богу – Божье».
Или умение поставить человека на место, где есть тонкий Евангельский юмор, тонкий поход к человеку. Христа вообще сложно понять. Сложно понять без любви».
«Преподобный Иоанн Дамаскин как-то сказал: «Если бы пост состоял в том, чтобы не есть мяса, тогда святыми были бы коровы». Мне кажется, это смешно. Это юмор – тонкий, хороший, меткий. И это пример христианского юмора, постового юмора, который направлен та то, чтобы помочь человеку бороться со своими грехами».
«Во время крещения я шучу: «За аниматора доплачивать будем?»
«Вообще, детей нужно крестить как можно раньше, но когда крестят ребеночка в годик-два, у него уже характер, и священник уже и крестит, он же и развлекает. Потому что хочется, чтобы крещение прошло спокойно, и ребенок испытывал позитивные эмоции.
Вот мы с ним и водичку пробуем, и за ручку ходим, и еще какие-то моменты. И тот, кто в отрыве от этой ситуации, посмотрел бы и сказал: «Ну, батюшка, что-то вы вообще не то делаете»».
Приводит о. Георгий и пример неудачного юмора на религиозную тему:
«Священник спрашивает у женщины:
– Вы после смерти где бы хотели оказаться – в раю или в аду?
– Ну, в раю климат хороший, а в аду компания интересная.
Смею ее разочаровать: в аду компания не интересная. Лучше искать к той компании, которая в раю».
«Христианин не должен бронзоветь»
— А может ли в таком случае смехотворство быть приемом христианской проповеди? Допустимо ли оно как риторический прием, чтобы привлечь внимание аудитории, акцентируя какие-то моменты?
— Думаю, да. Я и сам неоднократно экспериментировал в этом направлении. Ну, до гомерического смеха я людей не доводил, но, используя этот прием, заставлял людей, даже бабушек, улыбнуться.
Но мы, православные христиане, к сожалению, склонны бронзоветь. Я впервые столкнулся с этим термином, когда один мой знакомый, поднявшись достаточно высоко по карьерной лестнице, перестал на равных общаться с друзьями, и они сказали: «Ну, Вася забронзовел». То есть возникает ощущение, что ты не такой как все. Начинает человек ходить в храм, походит лет пять — и он уже забронзовел, он уже святой. Как в анекдоте, который мне рассказал очень серьезный человек — наместник Новоспасского монастыря, покойный владыка Алексий.
Волк стал монахом, ходит и у всех просит: «Простите! Благословите!» Приходит к зайцу, говорит: «Прости меня, заяц, я много вашего народу поел, я больше не буду». Заяц отвечает: «Ну конечно, волк, Бог тебя простит». Так волк приходит к овцам, еще к кому-то. Наконец, пришел к гусю: «Прости меня гусь, я точно не помню, ел ли я когда-то гусей, но если и нет, то мои родственники ели». А гусь на него как зашипит. Волк опять: «Ну гусь, ну ладно, ну прости, я больше не буду, честно. Я ведь монахом стал, я покаялся». А гусь опять шипит. В общем, съел его волк. Ему говорят: «Ты чего? Как ты мог?» А он отвечает: «А что он на святого шипит?»
Юмор помогает нам что-то увидеть и понять. И с помощью шутки, с помощью какого-то образа можно очень много чего почувствовать и понять в том, как устроена жизнь, в том числе духовная.
Почему Христос не смеялся
— А что это за смехотворство, о котором говорит апостол Павел? И означают ли его слова, что смех как таковой в принципе недопустим? Почему же тогда Христос совершает свое первое чудо на свадьбе, превращая воду в вино? Согласитесь, трудно представить себе, что люди за свадебным столом пьют вино с серьезными лицами и никто при этом не занимается смехотворством. Но ведь Спаситель почему-то выбрал именно эту обстановку для своего первого явления людям.
— Безусловно, свадьба — это радость. Вино вообще — в общечеловеческом понимании — символ радости, так же как хлеб —символ сытости, вода — символ очищения, а елей — символ исцеления. Безусловно, Христос радовался и призывал к радости людей. Но на свадьбе много чего происходит. В одном средневековом поучении говорится, что священник может присутствовать на свадьбе только до того момента, как начнутся песни и пляски. То есть вот, все сели, возгласили здравицы, выпили за молодых, за их родителей, еще за что-нибудь, сидят, радуются — это ничего, можно. Но как только начались пляски, тут и до мордобоя недалеко, а глядишь, и до драки с соседней деревней — тут священнику пора уходить, да и вообще православным христианам в этом безобразии участвовать не стоит.
Вот так и со смехом. Он ведь бывает разным. Можно увидеть на улице калеку и посмеяться над ним. Или среагировать так на глупость, которую кто-то сморозил. Смех бывает злым, бывает хамским, оскорбительным, высокомерным, пошлым. Над чем больше всего смеются люди? На 90% это пошлые шутки, что называется, «ниже пояса». То есть именно на это возникает та самая «непроизвольная реакция». Почему?
Возможно, потому что она до сих пор — и совершенно справедливо — в нашем обществе табуирована. А то, о чем мы не можем открыто сказать, то, что у нас зажато, спрятано, табуировано, может прорваться и в виде смеха. Отсюда и скоморошья культура, и политические анекдоты, расцветающие как жанр, когда власть начинает завинчивать гайки. Без этого и анекдотов почти нет, а те, что есть, какие-то не смешные. А вот когда свободное слововыражение зажато, оно уходит в частушки, анекдоты, скоморошество — лишь бы над чем-нибудь посмеяться. В этом смысле смех свидетельствует о некоей зажатости, неестественности и попытке из нее выйти. Именно поэтому Христос никогда не смеялся — Он был совершенен, абсолютно естественен и свободен. Нам Его даже представить себе трудно смеющимся. Улыбающимся — да, радующимся — да, а вот смеющимся…
Следующий анекдот
О том, что такое православный юмор, является ли смех грехом, было ли чувство юмора у Господа нашего Иисуса Христа, и что, собственно, является хорошим юмором, а что нет – священники Георгий Гуляев и Александр Пономаренко, иконописец Ростислав Моцпан и музыкант Денис Стародубец.
«Улыбайтесь, господа! Улыбайтесь!»
— Так смех христианину во вред или на пользу?
— Как я уже сказал, смех бывает разным. И я часто советую людям то, что всегда советую себе: «Пускай капризен успех, он выбирает из тех, кто может первым посмеяться над собой», как поется в одной старой песенке. Я вообще слишком серьезное отношение к себе за добродетель не считаю. Мне ближе жизненная философия барона Мюнхгаузена из знаменитого фильма: «Серьезное лицо — это еще не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица. Улыбайтесь, господа! Улыбайтесь!» Я это очень хорошо понимаю и считаю, что очень важно уметь быть не слишком серьезным.
Но смех — это ведь еще и страшное оружие. Когда о человеке говорят гадости, он может от этого стать сильнее, это может даже раскрутить его медийный образ. А вот если его начинают высмеивать и получатся действительно смешно — это может уничтожить не только репутацию.
А вообще смех — очень сильное оружие против гордыни.
— Вы имеете в виду смех над собой?
— Конечно, над собой. Впрочем… Знаете, я буквально вчера был свидетелем того, как мой внук из состояния сильного огорчения и плача перешел в смех. Это виртуозно сделали его родители: они не одергивали его и не утешали, а просто перевели его сильную негативную эмоцию в смех. Это сработало, и это — нормально. Мы же выбираем не между грехом и безгрешностью, мы ищем способ поменьше грешить — если считать смех грехом.
— То есть смех — это проявление движения какого-то внутреннего «я», которое может быть как добрым, так и злым?
— Конечно. И злой смех однозначно недопустим. Но и у доброго тоже могут быть всякие нюансы. Я в свое время, в конце 90-х годов, немного занимался проблемами наркоманов, и меня тогда поразило, что на Западе существуют методики, переводящие наркоманов, сидящих на тяжелых наркотиках, для начала на более легкие. Иногда на этом и успокаиваются: ведь если вылечить человека практически невозможно, то просто снять его с героина и перевести на какую-нибудь марихуану или на алкоголь — уже благо. И так с любым грехом.
Конечно, Господь говорит: будьте совершены, как совершен наш Отец Небесный. Но если человек утопает в грязи, давайте его хоть немножечко оттуда вытянем, приведем в чуть более естественное состояние. И здесь смех нам очень большой помощник.
Следите за мыслью
Зачастую обнаруженный в себе грех вызывает едва ли не радостные чувства: «О, теперь будет что сказать батюшке на исповеди!» Но радоваться здесь особо нечему. Любой грех — это рана, повреждение, которое человек наносит прежде всего самому себе. Даже если такая рана совсем незначительна и не вызывает боли, она все равно не перестает быть раной, нарушающей нашу целостность. Когда таких мелких ранок появляется достаточно много, через них может войти «инфекция» в виде куда более серьезного греха, который человек уже почувствует через душевную боль и поймет — произошло нечто действительно тягостное: …скорбь и теснота всякой душе человека, делающего злое (Рим 2:9).
Отсутствие же такой боли при совершении мелких грехов — отнюдь не повод для беспечного к ним отношения. Всем известно, что кариес тоже начинается безболезненно. Подумаешь — темная точка на зубе. Но если эту червоточину вовремя не залечить, она постепенно разрастется и проест твердую зубную оболочку. После чего воспаляются мягкие ткани внутри зуба, и человек лезет на стену от невыносимой боли.
Ровно то же самое можно сказать и о «мелких» грехах. Все они, подобно безболезненной черной точке на зубе, — путь к грехам тяжким, несущим скорбь и тесноту нашей душе.
Особенно это касается грехов в мысленной сфере. Ведь именно здесь, в наших мыслях, постоянно происходит огромная работа, здесь человеком принимаются или отвергаются различные планы и намерения, здесь выносятся оценки тому или иному явлению, выявляются предпочтения и неприязнь. Здесь, в мыслях, рождается и грех. Тут он берет свое начало в виде нашего мысленного согласия на него. И если еще на этом этапе он не будет опознан и пресечен, дальнейшее его развитие может принести немало бед нам самим и окружающим нас людям.
Как же пресекаются такие грехи? Для этого можно не дожидаться очередной исповеди. Святитель Феофан Затворник прямо говорил: «Относительно мелких греховных движений сердца, помыслов и т. п. <…> следующее правило: как только замечено что-либо нечистое, тотчас следует очищать это внутренним покаянием пред лицом Господа. Можно этим и ограничиться, но если нечиста, неспокойна совесть, то потом еще на вечерней молитве помянуть о том с сокрушением и — конец. Все такие грехи этим актом внутреннего покаяния и очищаются».
Правда, бывает, что какой-нибудь мысленный грех из-за многократного повторения уже «прирос» к сердцу так сильно, что оставить его никак не получается. В этом случае нужно обязательно рассказать о нем своему духовнику или любому другому священнику, который будет принимать исповедь.
«Православный юмор – это именно притча»
Ростислав Моцпан, иконописец и православный историк:
«Наша эпоха провоцирует на православный юмор. Людям хочется отдохнуть – очень много напряжения эмоционального, нервности – хочется как-то избавиться от этого.
А православный юмор – это очень интересное направление.
Вспоминаю притчу Антония Великого, как он сидел в лесу вместе с монахами и рассказывал им какие-то веселые истории. Это увидел охотник и говорит: «Как так?! Ты – Антоний Великий и веселишься, да вместе с монахами. ». А святой ему отвечает: «Возьми свой лук и попробуй его натянуть максимально. И еще, и еще…» «Так он же сломается!» – вскричал охотник. «Так и монашеская жизнь», – говорит ему святой Антоний. – «Если быть все время только в суровом напряжении души, бдении и молитве, то человек может просто не выдержать, и как этот лук, сломаться».
А сейчас время такое напряженное, что добрые веселые истории просто необходимы.
Православный юмор, конечно же, существует – и до революции он был. И думаю, Антоний Великий тоже рассказывал христианские истории. К примеру, притчи про монахов были и с юмором, и в тоже время служили наставлением.
Речь идет не о светском анекдоте, а именно о притчах. Но многие думают, если юмор, то обязательно «ниже пояса».
А православный юмор – это именно притча. Были передачи белорусские, которые так и назывались – «Притчи». Это юмор, но вместе с тем он наставляет, учит, дает какую-то моральную поддержку.
Господь тоже говорил притчами, то не в юморе, конечно, была их идея.
И не всегда притчи будут понятны всем. У людей православной среды есть своя специфика.
Вот анекдот: Два новых русских заходят в храм, а мимо батюшка проходит с кадилом. И один другому говорит: «Смотри, смотри – у деда барсетка задымилась».
Это юмор, порожденный ситуацией – на грани, можно сказать. И для людей вне православной среды кадило вполне может быть «дымящейся барсеткой».
Читайте также: