Кого петр 1 назвал своими учителями за которых в шутку поднял тост после полтавской битвы
Обновлено: 27.12.2024
Добрый день!
Вы попали на данный портал, потому-что в поиске ответа на вопрос, из игры-викторины.
У нас на сайте самая объемная база отгадок к этой и многим другим анологичным играм.
По-этому, мы очень советуем добавить наш портал к себе в браузерные закладки, чтобы не потерять его. Чтобы вы могли легко найти ответ на требуемый вопрос из викторины, рекомендуем воспользоваться поиском по сайту, он находиться в верхней-правой части веб-сайта(если же вы просматриваете наш портал со смартфона, то ищите форму поиска внизу, под коментариями). Чтобы найти нужный вопрос, достаточно будет ввести всего-то начальные 2-3 слова из нужного вопроса.
Вопрос:
Кого Пётр I назвал своими учителями, за которых в шутку поднял тост после Полтавской битвы?
Зелёным цветом выделен правильный ответ
- Французов
- Турок
- Украинцев
- Шведов
Внимание!
Если вы обнаружили какую либо ошибку в ответах,
пожалуйста напишите нам об этом, в комментариях.
Следующий анекдот
И вот 4 варианта ответа: A - Пианино, B - Орган, C - Клавесин, D - Арфа. Для ответа на этот вопрос Вы можете использовать подсказку 50 на 50. Подумайте. Какой правильный ответ?
Ведущий игры "Миллионер"
Рассказать друзьям
Уже догадались и хотите сверить ответы? Тогда пролистните страницу чуть ниже. Там скрыт правильный ответ.
Следующий анекдот
Одержав в 1709 году победу над шведами в Полтавском сражении, Пётр I пожелал сразу же отпраздновать это событие в своём шатре в окружении высшего командования русской армии. На пир были приглашены и пленные шведские генералы. Во время застолья царь якобы произнёс тост: «За здоровье моих учителей в военном деле!». Впоследствии эти слова вошли во все отечественные учебники истории. Попробуем разобраться, произносил ли их царь на самом деле.
Пушкин и Вольтер
Пирует Пётр. И горд, и ясен
И славы полон взор его.
И царской пир его прекрасен.
При кликах войска своего,В шатре своём он угощает
Своих вождей, вождей чужих,И славных пленников ласкает,
И за учителей своих
Заздравный кубок подымает.
Когда Пушкин описывал этот эпизод, он использовал вольтеровскую «Историю Карла XII», которую прекрасно знал с юности. В примечаниях поэт прямо цитировал труд французского философа. Сделаем это и мы, но в русском переводе:
«Московитский император, не давая себе труда сдерживать свою радость, прямо на поле битвы делал смотр пленникам, коих приводили к нему толпами, и постоянно переспрашивал: «Но где же брат мой Карл?» (…) Потом, взяв стакан вина, произнёс: «За здравие учителей моих в искусстве воинском!». Реншильд спросил, кого именно почтил он столь лестным титулом. «Вас, господа шведские генералы», — отвечал ему царь. «Хорошо же Ваше Величество отблагодарили учителей своих!», — возразил граф».
Со времён Пушкина этот эпизод неизменно упоминается в русской исторической литературе. При этом большинство исследователей, в том числе авторитетный учёный С.М. Соловьёв, считают, подобно Вольтеру, что ответную реплику: «Хорошо же ученики отблагодарили своих учителей!», — подал шведский фельдмаршал Карл Густав Реншильд. Однако Е.В. Тарле, Н.И. Павленко и В.И. Буганов утверждают, что она принадлежала шведскому министру Карлу Пиперу. Откуда же возникло это разночтение? И звучала ли столь широко распространённая в литературе здравица на самом деле? Рассмотрим доводы исследователей как в пользу, так и против достоверности истории с тостом.
Аргументы «против»
Шведский историк Петер Энглунд в своей очень подробной монографии ни словом не упоминает царский тост. Можно предположить, что само событие не заинтересовало его либо же шведские источники хранят по этому поводу молчание. Впрочем, это ещё не говорит о недостоверности эпизода.
Вообще Энглунд рисует царский пир в несколько сатирическом ключе. Возможно, для шведов он представляется чем-то вроде пира татарских ханов на телах ещё живых врагов после битвы на Калке:
«Все перешли во второй просторный шатёр, сшитый из дорогих тканей китайской и персидской работы. Обагрённая кровью земля была прикрыта коврами. Галантно целовались руки, государь сам разливал водку. Приступили к обеду, на котором провозглашались тосты за здоровье царя, за его семью, за славу его оружия и так далее. Салютовали пушки, шведы и русские вели учтивые беседы, вкушали яства и обменивались комплиментами. За ломившимся от блюд пиршественным столом царила атмосфера любезности и предупредительности. На фоне всеобщей галантности выделялся лишь генерал-лейтенант Людвиг Николай фон Халларт: он напился и начал оскорблять Пипера (тот уже тоже присоединился к пирующим). Хмельной генерал-лейтенант, обиженный на жёсткое обращение, которому он подвергся в шведском плену после битвы под Нарвой, стал злобно обвинять Пипера в том, что он игнорировал его письменные прошения. Обстановка накалялась, но её дипломатично разрядил Меншиков; вмешавшись, он попросил шведа не обращать внимания на тирады Халларта: генерал-лейтенант, дескать, просто выпил лишнего. Торжественная трапеза на поле битвы могла идти своим чередом, тогда как вокруг продолжали умирать истерзанные воины».
Заметим, что по русским источникам, в частности, той же «Гистории Свейской войны», царь «обедал в обозе своём в палатках и шатрах». Обоз мог находиться лишь в укреплённом лагере, куда не смогла прорваться ни вражеская пехота, ни кавалерия и который не обстреливала бездействовавшая в день сражения шведская артиллерия. Таким образом, ковры, лежавшие на «обагрённой кровью земле», и продолжавшие умирать «вокруг» воины выглядят, мягко говоря, сомнительно.
Е.В. Анисимов в биографии Петра, вышедшей в 1989 году, к 280-летию битвы, вскользь упомянул пресловутый тост. Позже, в статье, написанной к 300-летию Полтавской победы, исследователь отнёс этот эпизод к разряду исторических легенд. Автор утверждал, что знаменитые слова Петра, произнесённые на победном пиру в честь присутствовавших тут же его «учителей», шведских генералов, — не более чем распространённый миф. Ссылаясь на работы современных историков, уважаемый профессор заявлял, что государь нередко повторял мысль спартанского законодателя Ликурга о враге-учителе. Пригласив пленных за свой стол, Пётр вернул им шпаги, но тоста «за здоровье учителей» не произносил.
Рассказ Фонтенеля
Небольшое сочинение французского философа Фонтенеля, прославляющее Петра и рисующее его идеальным «просвещённым государем», содержит массу стереотипов о «варварской» допетровской России и множество неточностей в фактах и датах, когда речь заходит о деятельности царя-реформатора. Об интересующем нас эпизоде там сказано:
Аргументы «за»
Итак, рассказ о тосте появился только после смерти Петра. Однако это не позволяет окончательно закрыть тему. Авторы шведских источников вряд ли испытывали особую симпатию к царю и вполне могли «забыть» о галантном жесте с его стороны. Тот факт, что «Гистория Свейской войны» молчит по этому поводу, тоже не является неопровержимым аргументом, учитывая предельную краткость изложения событий в этом труде.
А вот Фонтенель писал, что называется, по горячим следам. Среди его информаторов, возможно, был тогдашний русский посол в Париже Б.И. Куракин — кстати, командир Семёновского полка под Полтавой. Кроме того, комплимент в адрес поверженного противника вполне соответствовал нормам галантного века, а царь пытался произвести благоприятное впечатление на Европу. Наконец, «ниспровергатели мифа» сами признают, что Пётр неоднократно в разных ситуациях называл шведов «учителями». То есть такая реплика была вполне в его духе.
«27 (16) февраля 1710 года Реншёльд был приглашен царём на свадьбу к одному московскому купцу, чем фельдмаршал, по словам присутствовавшего на свадебном пиру датского посланника Ю. Юэля, стал «очень чваниться».
Последняя фраза говорит о том, что пленные шведские генералы нечасто удостаивались подобной чести. В разгар пира к фельдмаршалу подошёл Пётр и
пишет российский биограф Карла XII Б.Н. Григорьев.
А 27 августа 1710 года Меншиков привёз на 50-пушечный корабль «Выборг», где в тот момент держал флаг «контр-адмирал Пётр Михайлов», пленного генерала Адама Людвига Левенгаупта, и там, если верить «Походному журналу», они «веселились и довольно стреляли из пушек». Зная ту долю ответственности, какую нёс Левенгаупт за сдачу шведской армии при Переволочне, и его пессимистичный мрачноватый характер, можно только догадываться, чего стоило генералу это веселье — если, конечно, он действительно брал на себя труд изображать его.
Кем был тот швед?
И всё-таки откуда взялось разночтение в отношении шведа, ответившего царю на его тост? В том месте, где Н.И. Павленко рассказывает о заздравном кубке, поднятом царём за своих учителей, и последовавшем за этим диалоге, он, к сожалению, не ссылается на источники. Возможно, он заимствовал свою версию разговора у Е.В. Тарле. Так же, вероятно, поступил и В.И. Буганов. Но и Е.В. Тарле в соответствующем месте своего сочинения о Северной войне не указывает источник. Потому не совсем ясно, откуда взялась версия, что знаменитая ответная реплика принадлежит не Реншильду, а Пиперу. Вероятно, Тарле просто понадеялся на память. Так иногда бывает.
Кстати, по свидетельству шведского пленного Нордберга, писавшего о торжественном обеде в день царских именин, на котором лично присутствовал, царь за всё время не сказал Пиперу ни слова. Пётр испытывал по отношению к первому министру Швеции неприязнь, так как считал его — возможно, безосновательно — одним из главных противников мира с Россией в окружении Карла XII. Потому вряд ли при первой встрече Пётр отнёсся к Пиперу более милостиво, чем во время второй.
Можно согласиться с Е.В. Тарле, считавшим, что
«Пётр I очень мало чему «учился» у Карла XII. И уж если говорить о стратегии, диаметрально противоположной полководческому «искусству» шведского воителя, то это именно стратегия Петра».
То есть, перефразируя известное изречение, шведские генералы действительно были учителями русской армии. Но они «не столько учили, сколько наказывали учеников, когда те плохо усваивали их уроки».
Следующий анекдот
День победы войск Русского царства под руководством Петра Великого над шведской армией Карла XII в сражении под Полтавой в нашей стране принято считать одним из дней славы русского оружия. Как не парадоксально, это одна из самых мифологизированных битв в истории нашего отечества, мало того – домыслы о Полтавской битве уже долгое время преподносятся в качестве реальных фактов. Часть выдуманных в середине XVIII века фактов даже получила отражение в учебниках истории, где они описываются как реальные события.
Вооружённые горожане
Полтавская битва началась, по сути, с осады одноимённого города. 9 мая 1709 года по григорианскому календарю Карл XII лично прибыл к Полтаве. Укрепления города не произвели на него впечатления, поэтому он согласился со своим командованием в том, что взять его не будет большой проблемой. Однако предпринятые на следующий день попытки штурма встретили ожесточённое сопротивление и провалились, поэтому с 11 мая начались осадные работы. С апреля по июль было предпринято по меньшей мере 20 попыток штурма, при этом пришедшие на помощь малочисленному гарнизону Полтавы (4200 солдат) вооружённые горожане помогли отразить нападение и нанесли шведам урон примерно в 6000 убитых. Согласно этому мифу, более 2500 жителей Полтавы плечом к плечу с гарнизоном сражались с врагом. Так как у них не хватало боеприпасов, в ход шли брёвна, камни и даже трупы животных.
Эта история, как и большинство «полтавских баек», принадлежит перу Петра Никифоровича Крекшина. Начиная примерно со второй половины XVIII века его труды по жизнеописанию Петра I, сдобренные изрядной порцией вымысла, пользовались огромной популярностью в России. Между тем присутствие вооружённых горожан в рядах защитников Полтавы не упоминается ни в одном официальном документе, связанном с битвой, нет этого и ни в одном из шведских источников. На самом деле можно выделить три явные причины неудачи Карла XII у стен Полтавы. Первая заключалась в отсутствии у шведов осадных орудий – огонь по городу вёлся из полевых орудий, если быть точным – из мортир, которых было не больше десяти. Мало того, канониры истратили почти весь запас пороха и зарядов в попытках сломить город, из-за этого во время основной битвы с силами царской армии шведы смогли выставить лишь четыре пушки. Вторая причина неудачи крылась в малых силах, которые были брошены на взятие города – большей частью они состояли из запорожских казаков, которым не очень нравилось участвовать в осадных работах. Когда запорожцам приказали сменить оружие на кирки и лопаты, они восприняли это как личное оскорбление, поэтому работы шли медленно и из рук вон плохо. Но самой главной ошибкой Карла XII стала недооценка оборонительных возможностей гарнизона Полтавы.
Договорённость о дате сражения
На просторах интернета, так же как и в умах некоторых историков, до сих пор имеет хождение миф о том, что между Карлом XII и Петром I существовала договорённость о дате Полтавской битвы. Впервые этот «факт» всплывает в историческом труде 1753 года. Его автор, всё тот же Пётр Никифорович Крекшин, ссылаясь на реляцию о Полтавской битве из «Книги Марсовой», повествует, как граф Борис Петрович Шереметьев по приказу царя встречается с графом Карлом-Густавом Реншельдом, представляющим интересы шведского монарха. Итогом их встречи якобы стала договорённость о проведении генеральной баталии в день апостолов Петра и Павла, то есть 10 июля по грегорианскому календарю. Также якобы было оговорено, что до этого дня не должно происходить каких-либо столкновений между армиями. По той же легенде в ночь на 8 июля Карлу XII поступило известие о том, что на помощь русской армии идет 40-тысячное калмыцкое войско. После этого он приказал Реншельду строить армию и готовиться к атаке на позиции противника, а напоминание королю о договорённости было отвергнуто. Пётр, узнав о вероломстве шведского правителя, разразился пафосной речью, которая закончилась обличительной фразой «На зачинающего – Бог!»
Вся эта красивая история – всего лишь вымысел, который закрепился в умах историков на долгое время. В этом также есть заслуга историка Евгения Викторовича Тарле, который цитировал в своих трудах Крекшина, но по какой-то причине не обратил внимания на указанный им источник информации. В свою очередь, ни в «Книге Марсовой», ни в «Гистории свейской войны», ни в переписке царя, как, впрочем, и ни в одном шведском документе, данные события не упоминались. Если бы такое соглашение и вправду существовало, то наверняка оно получило бы своё отражение хоть где-то. Поэтому данная история – всего лишь миф, цель которого – очернить в глазах потомков шведского монарха, представив его как клятвопреступника и вероломного противника.
Переодетые ветераны
Наверное, одним из самых популярных мифов, которые можно встретить почти в любой научно-популярной статье о битве под Полтавой, является история с переодеванием Новгородского полка. Якобы Пётр приказал переодеть матёрых вояк в серые мундиры новобранцев из неокрашенного полотна, дабы ввести шведов в заблуждение. В свою очередь, этот миф получил развитие в трудах Тарле. Этим трюком он, опираясь на «дневники штаба Петра I», объяснял причину того, почему шведы нанесли свой первый и самый сильный удар именно по первому батальону новгородцев. Согласно его мнению, перед битвой в лагере Карла XII находился беглый урядник Семёновского полка, который и указал шведам на солдат в серых мундирах, объяснив, что так одеваются только новобранцы. Согласно этой версии, ни дезертир, ни сам Карл не догадывались, что Пётр, узнав о перебежчике, в ночь перед битвой приказал ветеранам переодеться, чтобы обмануть противника.
Возможно, Тарле и в самом деле верил, что произведение Крекшина основано на подлинных документах с поля боя, однако если бы он удосужился сравнить его заявления с другими источниками, то выяснил бы, что единственное упоминание о некоем дезертире из петровской армии есть только у походного историографа Карла XII Густава Адлерфельда. Заметка по этому поводу датируется 4 июля 1709 года, и, согласно ей, перебежчик лишь сообщил о том, что русские сосредоточили свои силы на шведском берегу реки. Крекшин явно подкорректировал информацию в угоду захватывающему сюжету: теперь это был не просто дезертир, а урядник Семёновского полка, который прибыл в ночь на 8 июля. Вызывает сомнение и само переодевание солдат, так как это не отражено ни в одном из актовых источников, что странно, ведь такая уловка наверняка получила бы отражение в документах или дневниках.
Вторая линия
Ещё один миф петровской эпохи оказался столь удачен, что его можно встретить даже в учебниках по истории отечества. Согласно ему, первая линия русских войск, состоявшая из первого батальона Новгородского полка, была опрокинута одновременной штыковой атакой сразу двух шведских батальонов. В этот критический момент судьба всей битвы висела на волоске, но Пётр I, проявив невероятную отвагу, сам встал во главе второго батальона новгородцев, который стоял во второй линии, и повёл их в атаку. Сам царь попал под обстрел, при этом одна пуля пробила ему шляпу, не задев головы, вторая угодила в седло, а третья попала в нательный крест, который спас царя от неминуемой гибели.
О том, что шведы прорвали первую линию, нет упоминания ни в одном из русских или шведских источников. Также нет там ни слова о том, что царь возглавил второй батальон и повёл его в атаку. Согласитесь, вряд ли такую информацию стали бы упускать при описании событий того дня, к тому же в «Гистории свейской войны» четко сказано, что в бой с неприятелем вступила лишь первая линия новгородцев, в то время как вторая задействована не была. Единственное, что в этом рассказе правда – это то, что царь попал под обстрел, но пуль было не три, а всего одна. Она пробила шляпу, не задев голову Петра, а вот другие две были уже добавлены народной молвой: ведь от одной пули может спасти и случайность, а от трёх сразу – только чудо! К тому же, крест, остановивший пулю врага, – разве не прекрасная иллюстрация, показывающая богоизбранность царя?
Результативность стрельбы
Возможно, дочитав до этого места, вы уже задались вопросом, почему такого рода мифы так охотно принимались историками и впоследствии выдавались за достоверные факты. Если не брать в расчёт рассуждения о добросовестности и компетенции этих учёных, то, скорее всего, это связано с включением в их работы деталей, наличие которых делает текст похожим на свидетельство очевидца или представляет автора как человека, имевшего доступ к каким-то особым документам. Одной из таких деталей, призванной развеять все сомнения, является упоминание того, что стрельба по шведам началась с 25 саженей, но при детальном рассмотрении этого нюанса вскрывается горькая правда – автор был плохо знаком с тактикой ведения боя в первой половине XVIII века.
Если переводить дистанции в привычную нам метрическую систему, то 25 саженей – это примерно 54 метра. В своём письме Людвиг Николай фон Алларт, сподвижник Петра, который во время битвы находился в самой её гуще, – в первой линии пехоты, – указывал совершенно другую дистанцию. Он писал, что его пехотинцы открыли огонь, когда до шведов было примерно 15 шагов, и после двух залпов начали теснить врага штыками. Если исходить из того, что шаг равняется примерно 70–80 сантиметрам, можно сделать вывод, что стрельба началась буквально с 11–12 метров. К тому же, в начале XVIII века мало-мальски результативную стрельбу можно было вести лишь с расстояния в 45 метров, но даже это большинством полководцев считалось слишком большим расстоянием – не стоит забывать, что в боях того времени самым эффективным считался только первый выстрел, так как солдаты производили его из мушкетов, заряженных заранее по всем правилам. Второй и третий раз солдаты заряжали своё оружие, находясь под огнём неприятеля, в суматохе и опасаясь за свою жизнь. Это обстоятельство, как и загрязнение стволов после каждого выстрела, приводило к недоброкачественному заряжанию и снижению результативности стрельбы, поэтому стрелять лучше всего было с максимально близкого расстояния, и чаще всего перед штыковой атакой давалось не больше одного-двух залпов. Тем не менее, утверждение про 25 саженей всё ещё можно встретить в современных работах, хотя, по сути, это принижает смелость тех, кто сражался в тот день под Полтавой.
Золотые слова
Наверное, самой известной частью мифа о Полтавской битве являются слова, которые Петр I так удачно и вовремя изрекал. Те, кто служил в армии, наверняка вспомнят стенды в комнате политинформации, на которых в числе прочих было и такое изречение: «Воины! Вот пришёл час, который решит судьбу Отечества. Итак, не должны помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру вручённое, за род свой, за Отечество. А о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога, только бы жила Россия, благочестие, слава и благосостояние её». На самом деле это лишь более поздняя литературная обработка, авторство которой приписывают архиепископу Феофану Прокоповичу. В реальности же, согласно источникам, перед началом битвы Пётр сказал более прозаичную вещь: «Делайте, братья, что я делать буду, и с божией помощью будет нам добро. А за победою, после трудов наших, воспоследует покой».
Также под сомнение попала и сцена, в которой Пётр встречается с полками, оставленными в качестве резерва. На их просьбы участвовать в бою он якобы ответил: «Неприятель стоит близ лесу и уже в великом страхе, ежели вывести все полки, то не даст бою и уйдёт, того ради надлежит и из прочих полков учинить убавку, дабы чрез оное умаление привлечь неприятеля к баталии», а когда причитания солдат не утихли, царь добавил: «Молите Бога о победе; с бывшими равною милостью будете пожалованы». Автором этой сцены является уже известный вам Петр Никифорович Крекшин. Ещё одним литературным вымыслом является фраза монарха: «Победа не от множественного числа войск, но от помощи Божией и мужества бывает, храброму и искусному вождю довольно и равного числа…» По мнению историка литературы Елены Константиновны Никаноровой, такого рода речи не могут быть правдой, так как имеют чрезмерно хвалебный, панегирический тон изложения. Наверное, лучше всех о такого рода фальсификациях сказал Вольтер, современник большинства мифов о Петре и Полтавском сражении. В предисловия к своей работе «История России при Петре Великом» он назвал авторов, вкладывающих в уста правителей слова, которые они могли бы произнести, но не произнесли, не историками, а напыщенными ораторами.
Возможно, дочитав эту статью, вы решите, что её целью было принижение роли Полтавской битвы в истории нашей страны, а также роли Петра I в деле становления русской армии. Но это не так. Только убрав всё лишнее, можно увидеть, какого прогресса достигла петровская армия с периода позорного хождения к Нарве до героической Полтавской битвы. В этот день перед шведами предстала не толпа деревенских мужиков, которые не знают, с какой стороны фузея стреляет, а настоящие профессионалы своего дела, держащие строй и не боящиеся опасности. Не из-за пафосных речей и не из-за мифических подвигов этот день вошёл в перечень дней воинской славы России, а потому, что именно под Полтавой русские солдаты переломили ход Северной войны и положили конец господству Швеции в Европе, а также подняли военный и внешнеполитический престиж России в глазах мирового сообщества.
Ответ
Только один вариант верный. Ведущий предложил 4 варианта: "Арфа", "Пианино", "Клавесин", "Орган". Я не буду использовать подсказку. И выбираю ответ: "Клавесин".
Читайте также: