Как в стиле замятина соединяются миф сказ и притча
Обновлено: 11.05.2024
мышление учащихся.
Ход урока
Литературная разминка
1. С каким праздником древних ассоциировался у нумеров Единого Государства День Единогласия? (Пасха.)
2. Какой сюжет из Ветхого Завета по-своему, строго логически, изложил поэт Р-13? (Искушение Адама и Евы в Райском саду.) Д-503?
3. Бюст какого древнего поэта обнаружил Д-503 в квартире Древнего Дома? (Бюст Пушкина.)
5. Какой миф лег в основу поэмы одного из государственных поэтов (поэма была прочтена на Празднике Правосудия)? (Миф о Прометее.)
6. Кто такой МЕФИ? Какой миф ассоциируется с ним? (Крылатый юноша, миф об Икаре.)
10. Что в лице I-330 вызывало сначала раздражение, а потом тревогу у Д-503? (Брови иксом, напоминающие крест.)
Подступ к теме
Учитель. Как вы видите, обращение к мифологическому подтексту не случайно. Миф буквально рвется сквозь цифры со страниц замятинского романа. Но давайте выясним:
Необходимо подвести ребят к правильному пониманию мифа. Это не сказка, не легенда. Это способ человеческого бытия, особая форма сознания, мировосприятия, которое, во-первых, одухотворяет окружающий мир, во-вторых, не делает различия между материальным и идеальным, человеком и Вселенной, в-третьих, напрямую связывает образ и его значение.
Для мифологической культуры традиционным являются конфликты между добром и злом, Богом и дьяволом, противопоставление священного и мирского.
В литературе часто обыгрываются такие мифологические и религиозные сюжеты, как мифы об Икаре, Прометее; искушение Адама и Евы в Райском саду, распятие и воскресение Христа, падение ангела и другие.
Исследовательская работа по теме
И явно: этот толчок должен быть не из мира нумеров, а из другого, задавленного, древнего.
Искушение в Древнем Доме, I-330 в желтом платье (цвет соблазна) предлагает герою ядовито-зеленый ликер, целует в губы как змея. Параллель с искушением Змием в Райском саду Евы и Адама яблоком.
Несется ли герой вниз или взлетает?
Чтобы воскрес человек, родилась душа, должен умереть нумер.
Мотивы взлета и падения, полета: крылья, птицы.
Подготовленные ученики комментируют сны в романе (записи 7, 18, 21). В мифологическом сознании сны играют большую роль. Они связующее звено между внешним и внутренним миром, перекрестки разных измерений, проводники тайн подсознания.
Учитель. Итак, Д-503 вступил в совершенно новый для него мир. Но чтобы быть принятым им, герой должен пройти ряд испытаний.
Это классическая схема любого мифа.
Работа с блок-схемой (отмечаются указанные события).
(До встречи Д-503 с Благодетелем героя постоянно сопровождала I-330, ее любовь. Теперь Д-503 один, ему самому предстоит сделать выбор: с кем он? Как только герой оказывается в ситуации выбора, он тысячью невидимых нитей связывается с теми, кто до него решал те же проблемы. Поэтому возникает распятый Христос.)
Имела ли она смысл?
Операция по удалению фантазии возвращает Д-503 в состояние нумера. Однако это не ставит точку в истории души героя. На сюжетном уровне история Д-503 завершена.
На мифологическом (философском) она размыкается. Последний вопрос героя: а что дальше? Операция была произведена насильно. Сам же герой не возвратился к мышлению нумера.
Состояние энтропии преодолено. Даже то, что энергия души будет воспринята и задействована для дальнейшего движения (так как ничто не исчезает бесследно, энергия не исчезает), делает историю Д-503 не бессмысленной.)
Подведение итогов
(Высказываются разные точки зрения.)
Учитель. Возможно ли было многообразие мнений в Едином Государстве? Нет. Жизнь была упрощена, одноцветна, одномерна.
В этом многообразии и заключается жизнь. Только в единстве разностей может родиться энергия, способная противостоять энтропии. Энтропии души, мысли, поступка.
Текст научной работы на тему «Библейские мотивы в творчестве Е. И. Замятина»
ванном виде. Употребляя их, автор опирается на фоновые знания русских читателей, знакомых с библейскими сюжетами, персонажами Ветхого и Нового Завета. Многозначность библейских цитат, их нравственноморализаторский потенциал, высокая степень обобщенности смысла, а также связь с мировой культурой дают возможность использовать их как интертекстуальные единицы, вызывающие нужные ассоциации. Их изначальная оценочность, назидательность позволяют функционировать им в разных стилях; кратко выражать обличительную сущность явления; характеризовать действующее лицо, выступая в качестве оценочноэкспрессивного элемента, выражая как положительную, так и отрицательную оценку действиям персонажей.
Способом обличения в дилогии Мельникова-Печерского не является только выделение слов-символов, значение которых траве-стируется. Попутно используется сказовая иллюстративность житийных сюжетов, выступающих пародией на некоторые жанры агиографии. Комический эффект достигается также столкновением лексических пластов: рассказчик нарочито торжественную, наполненную традиционными церковнославянскими оборотами речь сопровождает намеренно сниженным обыденно-разговорным
комментарием героя. Церковнославянизмы приобретают противоположный первоначальному смысл и создают иронический или откровенно сатирический эффект, разоблачающий нравственные пороки.
1. Кудрин Ю.А. Традиции народной сатиры в творчестве П.И. Мельникова-Печерского // Фольклорные традиции в русской и советской литературе. М., 1987. С. 100-111.
2. Мельников-Печерский П.И. Собр. соч.: в 6 т. М., 1963. Т. 2. С. 164.
3. Липатов В.А. Житие и сказ (О соотношении устной и письменной традиций в романе П.И. Мельникова-Печерского «В лесах» // Русская литература (1870-1890 гг.). Свердловск, 1977. С. 106-110.
Поступила в редакцию 9.10.2008 г.
Tarasova S.A. The biblical expressions as means of denunciation in the ambilogy of P.I. Melnickov-Pecherskiy’s “In the Forests” and “On the Mountains”. The article describes the functionality of the artistic vehicles, contained in travestation of biblical symbols with the purpose of disclosure of hypocrisy, pharisaism and other vices, hidden under the virtues in the novels of P.I. Melnikov-Pecherskiy,s “In the Forests” and “On the Mountains”.
Key words: biblical expressions, quotations, means of denunciation, symbolism, travestation.
БИБЛЕЙСКИЕ МОТИВЫ В ТВОРЧЕСТВЕ Е.И. ЗАМЯТИНА
В статье описываются способы функционирования библейских мотивов в творчестве Е.И. Замятина. Отмечается близость позиций писателя народным представлениям о канонах православия. Обращение Замятина к церковной проблематике объясняется стремлением создать объективную картину национальной жизни.
Ключевые слова: русская литература, Замятин, библейские мотивы и сюжеты, ирония, сатира.
Для литературы нет ничего более благодатного и в то же время ответственного, чем евангельские темы. Имея под собой твердую почву, основу мирового мифа, художник может с точностью передать собственные многогранные чувства и создать неповторимую философию творчества. Использование библейских тем и символов в литературе ХХ в.
служит для выполнения двух основных условий, касающихся содержания и формы художественного произведения. С одной стороны, выстраивая смысловую параллель между событиями библейского периода и современности, автор заявляет о вневременных общечеловеческих ценностях («Мастер и Маргарита» М.А. Булгакова, «Христос вос-
крес» А. Белого); с другой, - предлагая собственный пересказ известного сюжета, писатель стилизует повествование, имитирует язык древнего сказания («Бен Товит» Л.Н. Андреева, «О том, как исцелен был иной Еразм» Е.И. Замятина). В обоих случаях очевидна тенденция к материализации, к сближению стилевых слоев: библейского и современного. Персонажи (Христос, Иуда, Самсон) «обретают» тело, наделяются качествами, присущими смертному человеку. Писатель ощущает право дописать, «договорить» библейскую историю, возможность оригинально пересказать известный текст. Авторы расставляют акценты, наделяют героев такими чертами, которые выводят их из ряда известных вечных образов и делают вновь созданными и оригинальными. Автор, безусловно, учитывает основные вехи жизни, определяющие черты характера, на незыблемом каркасе выстраивая совершенно новую модель, создавая нового героя. Очевидно, что Иешуа Га-Ноцри Булгакова - не Иисус Христос, Иуда Искариот Андреева - не Иуда, предавший Христа за 30 серебряников. Это не символы, а живые люди. В них переплелось множество страстей и чувств. Поиск новых художественных решений при этом основывается на различном уровне использования евангельского текста или его интерпретации: прямом или скрытом цитировании, вольном пересказе.
Библейские мотивы активно функционируют в прозе Е.И. Замятина. Разрабатывая теоретические постулаты неореалистического искусства, он писал: «Есть два способа преодолеть трагедию жизни: религия или ирония. Неореалисты избрали второй способ»; «течение неореалистов, течение антирелигиозное» [1]. Все же неверующий Замятин, писатель-еретик, видит религию неотъемлемой частью культуры. По представлению писателя, как невозможен русский пейзаж без куполов церквей и звона колоколов, так невозможен русский человек без веры если не в Бога, то в спасение, и без жажды высшей справедливости. Художественный конфликт замятинской прозы реализуется в несоответствии этих чувств персонажей церковной морали.
Постановка религиозных вопросов связана с нравственными критериями художественных концепций писателя. Понимание За-
мятиным религии воплотилось в рассказе «Знамение» (1916). «Высокий, незнаемый» монах Селиверст явился в Ларивонову пустынь, выпросил у отца игумена старую темную келью юрода Симеона Похабного. Се-ливерст в монастыре жил отшельником, яростно молясь о чуде иконе Ширшей небес. Игумену Веденею он пояснил: «Так, отче, алчу я. Огонь меня снедает, невозможного алчу, знамения молю - чтобы поверить, знамения требую. » [2]. Селиверст не решился испытать свою силу, помочь, исцелить женщину, которую в обмороке вынесли из душной церкви. Народ же жаждал от необычного строгого монаха чуда, слепо в него веря. Во время пожара Селиверсту была дана милость божья, он отвел пламя от старой церкви иконой: «Зачерпнул оттуда - из глаз, неистовая волна хлестнула снизу, от сердца - к рукам. В страшной тишине, всего себя стиснув, сотрясаясь от нестерпимой силы, Селиверст медленно поднял икону над огнем вверх, и потом - вниз, влево, вправо» (т. 1, с. 454-455). Пустота и бесконечная усталость овладели Селиверстом, который, получив искомое знание, бросился в озеро. Позиция Замятина очевидна: человек живет, пока стремится к Богу, знанию, чуду. Поиск надежды и веры движет помыслами людей. В сомнении -жизнь, а в твердом знании - гибель. Так произведение на религиозную тему отражает философские позиции Замятина.
Решать сложные проблемы значения религии в жизни человека писатель продолжает в рассказе «Сподручница грешных» (1918). Троим манаенским мужикам поручено изъять монастырскую собственность в пользу бедных. Несмотря на «законность» своих действий, они предпочитают действовать тайно. Ирония Замятина проявила себя в том, что Зиновей Лукич пытается заговорить зубы сторожу, рассказывая антицерковные истории об убийстве Серафимом Саровским собаки и о причастившемся кобеле. Своего пика беспощадная ирония достигает, когда в ночи звучит молитва о помощи в убийстве: «Владычица. Сподручница грешных, помоги!». Расправа над сторожем оказалась бессмысленной. Снова обращается Зиновей Лукич к Богородице, с просьбой помочь в задуманном. Создается впечатление, что Замятин действительно делает Богоматерь сподручницей, т. е. помощницей, пособницей и по-
кровительницей манаенских экспроприаторов. Но образ матери Нафанаилы нарушает и коварные планы Зиновея Лукича, Сикидина и деда Онисима, и сам иронический тон повествования. Своей судьбой она подтверждает, что только искренняя вера в людей и безвозмездная доброта творят чудо. Ее глаза, через которые смотрит на землю сама Богоматерь, заставили смутиться и отказаться от запланированного обманщиков и убийц.
В данном произведении Замятин обращается к вопросу религии, разрабатывая новый тип характера персонажа, уникальный русский склад души. Оказывается, что настоятельница монастыря, мать Нафанаила, верящая в человека, весну, жизнь, что совпадает в ее сознании с верой в Бога, способна противостоять жутким последствиям коренных изменений послереволюционных лет.
Бытовое мещанское отношение к религии обнаруживается в повести «Уездное» (1912). Для Чеботарихи отстоять службу в церкви - непременный долг. Только думает она не о душе и покаянии: «Только во время «Хвалите» Чеботариха и развлеклась немного, о Барыбе чуть позабыла. Нет, каково: дьяконова-то Ольгуня, образованная-то столбом стоит! Вот оно, образование-то, все чтоб по-своему, не как все. Не-ет, надо дьякону про это напеть.» (т. 1, с. 98).
Народное представление о Боге, противоречащее официальной церковной версии, выражает замятинский портной-
правдоискатель Тимоша. В его речах о справедливости, нищете, убогости существования мир переворачивается. Тимоша, как герой русских антицерковных загадок и сказок, вступает в спор с попом: «Как это, мол, святые-то наши на том свете, в раю будут? Ти-мофей-то милостивый, ангел мой и покровитель, увидит он, как я в аду буду поджариваться, а сам опять за райское яблоко возьмется? Вот те и многомилостивый, вот те и святая душа! А не видеть меня, не знать - не может он, по катехизису должон» (т. 1, с. 91). Барыбе по душе пришелся такой разговор, а еще больше понравились слова Тимоши: «Зачем, говорю, мне добрые дела делать? Я лучше злые буду. Злые для ближних моих пользительней, потому, по евангелью, за зло мое им Господь Бог на том свете сторицею добром воздаст.» (т. 1, с. 92).
Часто писатель обращался к церковной атрибутике и библейским мотивам в сатирических произведениях, преодолевая «трагедию жизни иронией». В сказке «Бог» (1915) таракан Сенька, живущий в запечье у почтальона Мизюмина, поверил во Всевышнего благодаря «чудесному спасению». После падения со стены Мизюмин «пальцем выковырнул Сеньку из бездны - скробыхала номер четырнадцатый - и на стену посадил: ползи» (т. 2, с. 8). Образ тараканьего бога выстраивает оппозицию: хозяин - немощное существо. Сатира в данном случае направлена на уличение ограниченного обывательского сознания.
Писатель, описывая бытовые сцены из жизни людей, пользуется известными библейскими сюжетами. В «Десятиминутной драме» (1928) он рассказывает историю, происшедшую в трамвае между рабочим и молодым интеллигентом: «пьяным мастеровым» и «лакированным человеком» в круглых американских очках. Очевидно, что рассказ строится на противопоставлении героев. По авторскому замыслу, в повествование вплетается история явления Деве Марии архангела Гавриила. Автор иронизирует, связывая молодого человека, спешащего на свидание, с образом архангела, а «социального происхождения» мастерового изображая хозяином положения. К тому же в рассказе поднимается тема переустройства жизни, ярого искоренения «отжившего», религиозного. Кондуктор объявляет остановку: «Благовещенская площадь, - по-новому площадь Труда!» (т. 2, с. 140).
В рассказе «Икс» (1926) осмеянию подвергается дьякон Индикоплев, «публично покаявшийся, что он в течение десяти лет обманывал народ», и обратившийся к марксизму. Более того, дьякон влюбился в Марфу. Замятин описывает переход дьякона от служения церкви служению революции: машет не кадилом, а метлой, сшил из праздничной рясы бордовую толстовку. В этом произведении автор пародирует текст Библии, привносит шуточную народную этимологию: «. основной заповедью Марфа считала: «Возлюби ближнего своего». Для ближнего -она всегда готова была, по Евангелию, снять с себя последнюю рубашку» (т. 2, с. 99).
Замятин легко пользуется библейскими образами в рассказе «О том, как исцелен был
i Не можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.инок Еразм». Мария Египетская, Зосима, Сампсон, Памва служат авторскому замыслу, лишь отчасти сохраняя черты ветхозаветных и житийных персонажей. Библейская символика активно включается в повествование. Например, бесы в голубином образе сопровождают пребывание Еразма в монастыре и всячески искушают его. Рассказ «О том, как исцелен был инок Еразм» не антицерковен: нет глумления над христианской верой, жизнью в монастыре. Так, словами Д.С. Лихачева, издевательства над церковью «ничуть не больше, чем в Киево-Печерском патерике, где бесы могут появляться то в виде ангела, а то в виде самого Христа» [3].
Рассказ «О том, как исцелен был инок Еразм» - пародия на апокрифическую литературу в духе смеховых жанров древнерусской литературы. В работе Замятина над циклом «Чудеса» очевидна ориентация на произведения русской демократической сатиры, тексты массового народного искусства, «двойники» канонических текстов. Писатель пародирует не индивидуальный авторский стиль, не содержание, тем более не сакральный смысл, а только сами жанры, переосмысливая типологические мотивы искушения, греха, чуда, исцеления.
Идея праведной жизни на земле воплощена в рассказе «О том, как исцелен был инок Еразм». Благочестивая жизнь царила в храме до прихода Еразма. Ничто не нарушало покоя и вековечных устоев. Как год за годом «солнце вставало над обителью и сеяло золотое семя свое в синий снег и в черные весенние недра, вздымалось стеблие трав и, совершив заповеданное, вновь клонилось к долу» (т. 1, с. 575), так и церковная братия жила в трудах и молитвах. Появление златоволосого отрока нарушило привычный ход жизни. Иронично Замятин обвиняет в этом бесов, объясняя голос плоти дьявольскими кознями. Когда произошло чудо, инок Еразм исцелился и стал писать лики святых «во славу Божию, а не дьявольскую». Памва молитвою заставил забыть монастырскую братию о происшествиях. Так, у Замятина на время возник «антимир», в котором праведники грешат и спасаются грехом. Праведная жизнь, судя по замыслу писателя, не всегда соответствует церковным догматам. Стремление к жизни без греха Замятин изображает, пародируя житие Марии Египетской. Памва
исцелил знатную жену Марию от «неудержного несытого любодеяния». Она же попросила написать страстное житие (икону) преподобной Марии Египетской, чтобы взирая на образ «потщиться идти по стопам ее».
Понятие греха отчетливо фигурирует в произведении, хотя само слово «грех» употребляется лишь однажды. Памва осуществил свою миссию, восстановил справедливость. Изгнав бесов, он обращается к женам и девам: «Идите с миром, ибо ничто в мире не творится без изволения Творца, даже и грех, и все ко благу» (т. 2, с. 586). Так формируется особая философия «праведности». Как и в древнерусской пародии, смеховая ситуация делает человека невинным, оправдывает по причине душевной слабости и незнания. Совершение грешного поступка объясняется наличием бесовских сил, овладевающих разумом служителя монастыря и прихожан.
Необходимо сказать о стиле, с ориентацией на который создан рассказ «О том, как исцелен был инок Еразм». В соответствии с жанровыми особенностями жития характер «организации простейших синтаксических единиц обусловлен соответствием их примитивно-народной форме его сказа, которая покоится на быстрой передаче движений, как бы созерцаемых в их объективной наглядности. Создается стремительный темп сменяющихся картин, в которых обозначаются лишь действия героя и их главные аксессуары, но не наружность мелькающих лиц, ни обычная обстановка не останавливают внимания» [4]. Максимально информативные предложения с постоянной инверсией изобилуют уточнениями, сравнительными оборотами и обособленными членами. Аллегории, иносказания, свойственные притчевым историям библии и житий святых, имеются в рас-
сказе. Они отличаются красочностью и яркой образностью. Вылечив женщину от бесплодия, Памва говорит: «Отныне муж твой уже не будет подобен пахарю, возделывающему песок, и труд его принесет плоды» (т. 1, с. 575). Живописнейшие сравнения организуют повествование, создают неповторимые художественные образы. Глаза Еразма сравниваются с колодцами, «проницающими с поверхности этого мира в тот мир, где <. > души»: «Как разноглубоки колодцы в земле, так разноглубоки они в человеке» (т. 1, с. 576). Эти приемы и средства создают имитацию древнерусского текста.
Рассказ Замятина «О том, как исцелен был инок Еразм» - стилистический поиск литературной формы, эксперимент с первостепенной эстетической функцией. Использование в нем библейских мотивов обусловлено выбранным тематическим материалом. Но даже в тексте, имитирующем старорусское житие, отразилось особое отношение Замятина к религии, совпадающее с фольклорным и противоречащее традиционному.
В творчестве Замятина библейские мотивы используются двояко. Религия становится мерилом нравственной сущности человека. В произведениях церковная мораль используется как лакмусовая бумажка, становясь единственным ценностным критерием. Когда же философия жизни отступает на второй план, Замятин сатирически использу-
ет известные библейские фразы, образы и ситуации в том виде, в каком они функционируют в простонародной речи. Таким образом, Е.И. Замятин воплощает представление русских людей о религиозных канонах.
1. Замятин Е.И. Современная русская литература // Литературная учеба. 1988. № 5. С. 133135.
2. Замятин Е.И. Знамение // Замятин Е.И. Собр. соч.: в 5 т. / сост., подгот. текста и коммент. Ст.С. Никоненко и А.Н. Тюрина. М., 2004. Т. 1. С. 449. Далее, кроме оговоренных случаев, Е.И. Замятин цит. по этому изданию с указанием тома и страниц.
3. Лихачев Д. С. Историческая поэтика русской литературы: смех как мировоззрение и другие работы. СПб., 1999. С. 356.
4. Виноградов В. В. О задачах стилистики. Наблюдение над стилем «Жития протопопа Аввакума» // Виноградов В.В. Избр. тр. О языке художественной прозы. М., 1980. С. 31.
Поступила в редакцию 25.11.2008 г.
Key words: the Russian literature, Zamyatin, the Bible motives and plots, irony, satire.
Похожая притча
Сказки-притчи для больших и маленьких Евгения Замятина — еще одно неожиданное отражение 1917 года
Фрагмент книги предоставлен издательством «Август»
Евгений Замятин памятен нам сейчас в основном своей притчей-антиутопией "Мы", в которой справедливо видят сейчас одно из первых предупреждений о грозящих XX веку опасностях тоталитарных режимов, но современникам он был известен как один из "Серапионовых братьев" - разносторонний писатель с ярким, узнаваемым стилем и особенным "гоголевским" взглядом на мир.
Наглядное подтверждение тому - его сказки, которые Замятин стал писать в год начала мировой войны, а закончил в год русской революции. Так что, можно сказать, эти насмешливые, виртуозные нарядные сказки - тоже на свой лад отражают совсем не сказочные процессы, шедшие тогда в России.
Похожая притча
Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Жукова Елена Алексеевна
В статье описываются способы функционирования библейских мотивов в творчестве Е.И. Замятина . Отмечается близость позиций писателя народным представлениям о канонах православия. Обращение Замятина к церковной проблематике объясняется стремлением создать объективную картину национальной жизни.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.Похожая притча
Слово «парабола» означает, как известно, не только определенную незамкнутую кривую, но и иносказание, нравоучение.
В притче «Перед параболами» Ф. Кафка писал: «Слова мудрецов подобны параболам. Когда мудрец говорит: «Иди туда», то он не имеет в виду, что ты должен перейти на другую сторону. Нет, он имеет в виду некое легендарное «там», нечто, чего мы не знаем, что и он сам не мог бы точнее обозначить».
Это хорошая характеристика софизма и вместе с тем указание на внутреннее родство его с параболой, иносказательным поучением, притчей.
Софизмы, как особая форма постановки проблем, появились на довольно высоком уровне развития человеческого мышления. В мышлении первобытных людей, строившемся по образцу мифа, одним из способов выражения проблемной ситуации была предшественница софизма — парабола.
Ф. Бэкон посвятил истолкованию мифов интересную книгу «О мудрости древних». В ней он перевел содержание многих мифов на современный ему язык. Эти «переводы» несколько наивны и прямолинейны с современной точки зрения, но они хорошо показывают, что при самом простом – буквальном — истолковании мифов в них упускается наиболее интересное и важное. Мифы складывались веками, в них запечатлелась глубокая народная мудрость. Чтобы постичь ее, надо выявить их скрытый и тайный смысл, расшифровать их иносказания.
Посмотрим, как это делал сам Бэкон, истолковывая известный миф о Дедале.
Согласно мифу, Дедал за убийство своего соученика и соперника жил в изгнании. Но его всюду с радостью принимали и цари, и города, и он своим гением создал множество замечательных произведений. Особенно же он прославил свое имя дерзкими н запретными творениями. Он придумал и выстроил лабиринт, из которого невозможно было найти выход – сооружение, как говорил Бэкон, «омерзительное и нечестивое по своему назначению и в то же время изумительное н великолепное по мастерству». Позднее, чтобы не быть известным лишь злыми делами и создавать не только орудия преступления, но и средства против них, он дал гениальный совет воспользоваться нитью, для того чтобы выбраться из извилин лабиринта. В конце концов Дедал научил своего сына Икара летать, а тот, еще неопытный, стал хвастать своим искусством и упал с неба в море.
Такое истолкование старого рассказа о Дедале не является, конечно, единственно возможным. Оно относится к самому началу XVII в.; как реконструкция в нем тех проблем, которые поднимаются мифом, так и выводимая в итоге мораль во многом определяются духом того времени. Но эта реконструкция выразительно показывает, что данный миф далеко не так прост, как это может показаться поверхностному взгляду. За бесхитростным рассказом о богатой событиями жизни Делала скрываются глубокие вопросы. Миф ставит их в непривычной для нас форме — форме параболы. И он же дает на них своеобразные — неявные, требующие размышления и расшифровки -ответы.
В чем причина того, что самые глубокие проблемы, касающиеся смысла жизни и назначения человека, его места в мире и т. п., принимали когда-то вид иносказания, параболы?
Бэкон попытался ответить на этот вопрос: «. когда речь идет о новых открытиях, далеких от представлений толпы и глубоко скрытых от нее, нужно искать более удобный и легкий доступ к человеческому пониманию через параболы. Поэтому в древности, когда открытия и заключения человеческого разума — даже те, которые теперь представляются банальными и общеизвестными, — были новыми и непривычными, всюду мы встречаем всевозможные мифы, загадки, параболы, притчи, к которым прибегали для того, чтобы поучать, а не для того, чтобы искусно скрывать что-то, ибо в то время ум человеческий был еще груб и бессилен и почти не способен воспринимать тонкости мысли, а видел лишь то, что непосредственно воспринимали чувства».
В своей основе этот ответ правилен. Для неискушенного в теоретизировании первобытного человека, не отделяющего себя отчетливо от окружающей природы, мало знающего и о себе и о ней, мыслящего образами и живущего эмоциями, повествование со скрытым в его глубине смыслом было единственным способом выразить волнующие его, но ему самому не вполне ясные проблемы.
Первобытное мышление, создавшее мифы и искренне верившие всему, что говорилось в них, давно отошло в прошлое. Но иносказание, притча, парабола, как особые формы выражения проблемных ситуаций, сохранились до наших дней. Приведенная маленькая притча Кафки — хороший пример проблем-парабол уже в современном мышлении.
К иносказаниям, понятым как своеобразный способ постановки проблем, в чем-то близки афоризмы, максимы и сентенции.
«Одинокий человек всегда в дурном обществе» (П.Валери),
«Радости оплодотворяют. Скорби рождают» (У.Блейк)
Подобные афоризмы не просто констатируют что-то общеизвестное, мимо чего можно равнодушно пройти, а склоняют к размышлению и требуют, подобно вопросу, ответа «да» или «нет».
Интересно отметить, что проблемные ситуации порождаются также эпиграммами, каламбурами, анекдотами и вообще всеми проявлениями комического в интеллектуальной сфере.
Вот два так называемых лимерика (коротких пятистрочных шуточных стихотворения), принадлежащих анонимным английским авторам:
Жил на свете старик из Скво-Велли.
Сапоги его жутко скрипели.
Кто-то крикнул: «Похоже,
Ваша обувь из кожи?»
Удивился старик: «Неужели?*»
Один очень нежный супруг
Жену свою запер в сундук,
И на просьбу открыть
Он спросил: «Может быть,
Ты немного потерпишь, мой друг?» (Перевод А. Жукова)
За внешним и, прямо скажем, весьма незатейливым содержанием здесь определенно стоит какой-то более глубокий и туманный смысл, нуждающийся в выявлении и истолковании. Иначе чем объяснить, что эти простенькие стишки, написанные никому не известными авторами и не несущие, казалось бы, никаких полезных сведений, живут века и переводятся с одного языка на другой?
Сказки, возникшие гораздо позднее мифов и прекрасно чувствующие себя и в наше время, тоже являются иносказаниями. Они повествуют о событиях, происходящих в каком-то ином мире, только отдаленно напоминающем наш. И вместе с тем они в своеобразной форме, особенно интересной и понятной детскому уму, ставят какие-то вопросы и одновременно отвечают на них. «Сказка-ложь, да в ней намек. » — заметил Пушкин.
Американский профессор литературы Д.Цайпс написал социально-историческое эссе «Испытания и горести Красной Шапочки», ставшее бестселлером в США и Западной Европе. В этой книге прослеживается многовековая эволюция внешне очень простой истории о том, как маленькая девочка отправилась в гости к бабушке и случайно встретилась в лесу с волком.
Первые сказки о Красной Шапочке появились еще в XV в. Начало их было такое же, как и в более поздних вариантах, но в конце девочке хитростью удавалось освободиться и вернуться целой и невредимой домой.
Позднее, в XVII в., в сказке французского фольклориста Шарля Перро этот первоначальный вариант был преобразован в соответствии с требованиями морали того времени. Перро рассказывает, как Красная Шапочка, забыв справедливые наставления родителей, завязала разговор с волком, т. е. с неизвестным ей лицом. За это непослушание она и была съедена. Таким образом автор осуждает свою героиню и всех, кто поступает как она, за кокетство с незнакомцами и выводит мораль: послушание родителям всегда вознаграждается.
В XIX в. в сказке братьев Гримм Красная Шапочка стала уже примером невинной жертвы. Ужасный конец был отброшен, появился новый персонаж — храбрый охотник, спасающий и героиню, и ее бабушку. Сама идея послушания родителям осталась, но к ней добавилась идея надежды на сильного покровителя, представленного охотником, восстанавливающего в нужных случаях справедливость.
Каждое время по-своему истолковывало один и тот же сюжет, видело в нем свои проблемы и предлагало для них свои решения.
Это вообще характерно для формулировок проблем в притчах и сказках. Проблемы предстают не в виде вопросительного предложения, а как рассказ, констатация каких-то, как правило, необычных событий. Попытка перевести неявную формулировку в открытый вопрос в разных контекстах дает разные результаты. И никогда нет полной уверенности в том, что принятый «перевод» является единственно возможным или наиболее удачным.
На примере сказки о Красной Шапочке можно проследить различие иносказания и софизма. Как способы постановки проблем они во многом сходны. Но между ними есть и важная разница.
В мифе, притче, сказке содержится не только неявная, требующая расшифровки проблема. В них есть и определенный намек на ее решение. «Мораль», выводимая из иносказания, оказывается одновременно и формулировкой вопроса и ответом на него. В частности, история о Красной Шапочке в изложении Перро содержит вопрос: следует ли девушке быть настолько общительной, чтобы вступать, в разговор с незнакомцем? И тут же сам сюжет подсказывает ответ: сдержанность, к которой призывали родители, и на этот раз конечно же оправдала бы себя.
Софизм как особая форма осознания проблемной ситуации возник на более высокой ступени развития человеческого мышления, чем иносказание. В софизме разделилось то, что раньше в иносказании было слитным. Постановка проблемы и поиск ее решения стали двумя самостоятельными, разделенными во времени действиями.
И еще одно замечание. Сейчас дети знают историю Красной Шапочки и в изложении Перро, и в пересказе братьев Гримм. Но современный ребенок остается равнодушным к тем идеям и той «морали», которые пытались внушить эти сказочники, перелагая на свой лад старый сюжет. В каждое новое время старая сказка живет по-новому. В этом волшебство народных сказок и секрет того, что они живут века.
Таким образом, миф и сказка, как и вообще любое иносказание, ставят вопросы и отвечают на них. Ставят непрямо и отвечают «моралью», требующей, чтобы ее извлекли и осмыслили.
Но если вдуматься, то станет понятно, что и все другие формы искусства, все иные способы осмысления мира в художественных образах выражают проблемы и решают их во многом подобно тому, как это делают иносказания. Возможно, еще более непрямо, чем иносказания, и без обязательной «морали», довольно прозрачной в последних, но все-таки сходным с иносказаниями способом, сплетающим воедино постановку проблемы и поиск ее решения.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
ТРИ КОТА СКАЗКА
ТРИ КОТА СКАЗКА Было трое котов: Прохор, Харлам и Терентий. Вместе их связала крепкая мужская дружба, закаленная переменными осадками, ветром, постоянной проголодью и другими вещами, известными всякому, кто жил на крыше или чердаке и дышал вольным воздухом необозримых
Сказка о словушке
Сказка о словушке Случилось это в Лесу Словес. В том самом Лесу Словес, возле которого жил Эфэф, знаменитый любитель слов.Пришёл к нему как-то в гости Эхэх, который ничем особым знаменит не был, кроме любви к пиву. За пивом он как-то и поспорил с приятелем, что обхитрит самого
Сказка про лингов
Сказка про лингов В стране лингов (только не спрашивайте, где она находится, чтобы мне ничего не выдумывать) каждый говорит на своём языке. Не так вот сразу, конечно: раз – и на своём. Так ни в одной стране не бывает.Прежде всего ребёнок у лингов, то есть линжонок, усваивает
Сказка про инструментальный рай
Сказка про инструментальный рай Жил на земле один мастер-механик. Звали его Универ. А если кто думает, что таких имён не бывает, так это, может быть, вовсе и не имя было, а прозвище.Была у этого мастера Универа мечта, о которой знали все его друзья. Мечтал Универ поработать
Сказка про семена всего
Сказка про семена всего Плыл по морю теплоход. Вдруг началась буря. По приказу капитана все сразу надели спасательные жилеты. И правильно! Хотя за борт смыло только одного пассажира, но ведь никто не знал, кто этим пассажиром будет, чтобы только ему к этому
СКАЗКА
СКАЗКА Сюжет сказки довольно прост. У родителей закончился хлеб и в такой нужде они выгоняют детей из дому, или же злая мачеха издевается над ними или даже оставляет их на верную смерть. Тогда сестрица и братец оказываются одни в лесу; их пугает зима, но они
Детская сказка
Детская сказка В очень известном и большом городе жил старый царь, вдовец. У царя была дочь, невеста. Царевна далеко славилась и лицом и умом, и потому многие весьма хорошие люди желали сосватать ее. Среди этих женихов были и князья, воеводы и гости торговые, и ловкие
Детская сказка
Детская сказка В очень известном и большом городе жил старый царь, вдовец. У царя была дочь, невеста. Царевна далеко славилась и лицом и умом, и потому многие весьма хорошие люди желали сосватать ее. Среди этих женихов были и князья, воеводы и гости торговые, и ловкие
44. «Сказка ложь, да в ней намёк»
44. «Сказка ложь, да в ней намёк» Даже в сказках легче встретить Бабу-ягу, чем Василису Прекрасную. Видоизмененный Януш Рось Туфелька оказалась Золушке впору, потому что она никогда не жила на широкую ногу. Я. Каллер Из глубины времён до нас дошло множество сказок,
3. Образ автора и жанр (роман-сказка «Белка», роман-притча «Отец-Лес» А. Кима)
3. Образ автора и жанр (роман-сказка «Белка», роман-притча «Отец-Лес» А. Кима) Во многих произведениях современной натурфилософской прозы автор является не только субъектом повествования, но представлен и как его объект, т. е. одним из персонажей произведения. Таковы
Сказка о Хирати
Сказка о Хирати Во времена короля Махмуда, завоевателя Газны, жил-был молодой человек по имени Хайдар Али Джан. Его отец Искандер Хан решил добиться для него благоволения императора и послал его учиться духовным предметам под руководством величайших мудрецов того
Сказка-послесказка
Сказка-послесказка «Однако,…» Чукотский фольклор. Лидерство – шкатулка с секретом.Кто ее секрет разгадает, тот ею и овладеет.Вместе со всеми ее волшебствами.И станет она беспрекословно выполнять все желания овладевшего ею.Включая сокровеннейшие.Кто же будет пытаться,
7. Старая сказка
7. Старая сказка Одна женщина прослышала про отшельника, у которого в лесу под снегом была спелая земляника. Она велела старшей дочери пойти в лес и принести ей корзинку ягод. Когда девочка попросила у отшельника земляники, тот ответил: «Будь так добра, возьми метлу и смети
49. Сказка и ложь
49. Сказка и ложь Самое главное мы в предыдущий раз выяснили. Причём самое главное не только для главы 22, а для всей книги: отношения Воланда и его свиты, особенно Коровьева, вовсе не таковы, какими кажутся неискушённым героям и читателям Романа. Теперь можно перейти к
Третья сказка. УXО
Третья сказка. УXО Sur le point de mourir, Sullу-Prudhomme „ne pouvаit envisаger le n?аnt аvec s?r?nit?“ Неnri Poincаr?. (Discours de r?ception ? l’Akаd?mie). Несколько недель тому назад один атеист, убежденный в несуществовании Бога и удивительно порядочный в своем чистом материализме, утверждал, что созерцание природы не
Похожие темы научных работ по языкознанию и литературоведению , автор научной работы — Жукова Елена Алексеевна
Антимир как способ воплощения смехового начала в рассказе Е. И. Замятина «о том, как исцелен был инок Еразм» Традиции русской смеховой культуры в творчестве Е. И. Замятина Святость и соблазн (образ Марии Египетской в русской литературе) Проза Е. И. Замятина: к вопросу о философской парадигме художника Принципы триалектики и неклассическая логика в творчестве Е. Замятина i Не можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы. i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.Читайте также: