Двум богам служить нельзя цитата
Обновлено: 06.11.2024
- Опять общее собрание сделали, Филипп Филиппович, - ответила Зина.
- Опять! - горестно воскликнул Филипп Филиппович. - Ну, теперь, стало быть, пошло. Пропал Калабуховский дом. Придется уезжать, но куда, спрашивается? Все будет как по маслу. Вначале каждый вечер пение, затем в сортирах замерзнут трубы, потом лопнет котел в паровом отоплении и так далее. Крышка Калабухову.
- Убивается Филипп Филиппович, - заметила, улыбаясь 3ина и унесла груду тарелок.
- Да ведь как же не убиваться! - возопил Филипп Филиппович. - Ведь это какой дом был! Вы поймите!
- Вы слишком мрачно смотрите на вещи, Филипп Филиппович, - возразил красавец-тяпнутый, - они теперь резко изменились.
- Голубчик, вы меня знаете! Не правда ли? Я человек фактов, человек наблюдения. Я враг необоснованных гипотез. И это очень хорошо известно не только в России, но и в Европе. Если я что-нибудь говорю, значит, в основе лежит некий факт, из которого я делаю вывод. И вот вам факт: вешалка и калошная стойка в нашем доме.
"Ерунда - калоши. Не в калошах счастье, - подумал пес, - но личность выдающаяся".
- Не угодно ли - калошная стойка. С 1903 года я живу в этом доме. И вот, в течение времени до марта 1917 года не было ни одного случая - подчеркиваю красным карандашом "ни одного"! - чтобы из нашего парадного внизу при общей незапертой двери пропала бы хоть одна пара калош. 3аметьте, здесь двенадцать квартир, у меня прием. В марте семнадцатого года в один прекрасный день пропали все калоши, в том числе две пары моих, три палки, пальто и самовар у швейцара. И с тех пор калошная стойка прекратила свое существование. Голубчик! Я не говорю уже о паровом отоплении. Не говорю. Пусть: раз социальная революция - не нужно топить. Так я говорю: почему, когда началась вся эта история, все стали ходить в грязных калошах и в валенках по мраморной лестнице? Почему калоши нужно до сих пор еще запирать под замок и еще приставлять к ним солдата, чтобы кто-либо не стащил? Почему убрали ковер с парадной лестницы? Разве Карл Маркс запрещает держать на лестнице ковры? Где-нибудь у Карла Маркса сказано, что второй подъезд Калабуховского дома на Пречистенке следует забить досками и ходить кругом через черный двор? Кому это нужно? Почему пролетарий не может оставить свои калоши внизу, а пачкает мрамор?
- Да у него ведь, Филипп Филиппович, и вовсе нет калош. - заикнулся было тяпнутый.
- Ничего подобного! - громовым голосом ответил Филипп Филипповичи и налил стакан вина. - Гм. Я не признаю ликеров после обеда, они тяжелят и скверно действуют на печень. Ничего подобного! На нем есть теперь калоши, и эти калоши. мои! Это как раз те самые калоши, которые исчезли весной 1917 года. Спрашивается, кто их попер? Я? Не может быть. Буржуй Шаблин? (Филипп Филиппович ткнул пальцем в потолок.) Смешно даже предположить. Сахарозаводчик Полозов? (Филипп Филиппович указал вбок). Ни в коем случае! Да-с! Но хоть бы они их снимали на лестнице! (Филипп Филиппович начал багроветь.) Какого черта убрали цветы с площадок? Почему электричество, которое, дай бог памяти, потухало в течение двадцати лет два раза, в теперешнее время аккуратно гаснет раз в месяц? Доктор Борменталь! Статистика - жестокая вещь, вам, знакомому с моей последней работой, это известно лучше, чем кому бы то ни было другому.
- Разруха, Филипп Филиппович!
- Нет, - совершенно уверенно возразил Филипп Филиппович, - нет. Вы первый, дорогой Иван Арнольдович, воздержитесь от употребления самого этого слова. Это - мираж, дым, фикция. - Филипп Филиппович широко растопырил короткие пальцы, отчего две тени, похожие на черепах, заерзали по скатерти. - Что такое эта ваша "разруха"? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не сушествует! Что вы подразумеваете под этим словом? - яростно спросил Филипп Филиппович у несчастной деревянной утки, висящей кверху ногами рядом с буфетом, и сам же ответил за нее: - Это вот что: если я, вместо того, чтобы оперировать, каждый вечер начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, посещая уборную, начну, извините меня за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать 3ина и Дарья Петровна, в уборной начнется разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах. 3начит, когда эти баритоны кричат "Бей разруху!" - я смеюсь. (Лицо Филипп Филиппович перекосило так, что тяпнутый открыл рот.) Клянусь вам, мне смешно! Это означает, что каждый из них должен лупить себя по затылку! И вот, когда он вылупит из себя всякие галлюцинации и займется чисткой сараев - прямым своим делом, разруха исчезнет сама собой. Двум богам нельзя служить! Невозможно в одно и то же время подметать трамвайные пути и устраивать судьбы каких-то испанских оборванцев! Это никому не удается, доктор, и тем более людям, которые вообще, отстав от развития европейцев лет на двести, до сих пор еще не совсем уверенно застегивают собственные штаны!
Филипп Филиппович вошел в азарт, ястребиные ноздри его раздувались. Набравшись сил после сытного обеда, гремел он подобно древнему пророку, и голова его сверкала серебром.
Его слова на сонного пса падали, точно глухой подземный гул. То сова с глупыми желтыми глазами выскакивала в сонном видении, то гнусная рожа палача в белом грязном колпаке, то лихой ус Филипп Филипповича, освещенный резким электричеством из абажура, то сонные сани скрипели и пропадали, а в собачьем желудке варился, плавая в соку, истерзанный кусок ростбифа.
"Он мог бы прямо на митингах деньги зарабатывать, - мутно мечтал пес, - первоклассный деляга. Впрочем, у него и так, по-видимому, куры не клюют".
- Городовой! - кричал Филипп Филиппович. - Городовой! - "Угу, гу, гу, гу!" - какие-то пузыри лопались в мозгу пса. - Городовой! Это и только это. И совершенно неважно, будет он с бляхой или же в красном кепи. Поставить городового рядом с каждым человеком и заставить этого городового умерить вокальные порывы наших граждан. Вы говорите - разруха. Я вам скажу, доктор, что ничто не изменится к лучшему в нашем доме, да и во всяком другом доме, до тех пор, пока не усмирите этих певцов! Лишь только они прекратят свои концерты, положение само собой изменится к лучшему!
- Контрреволюционные вещи вы говорите, Филипп Филиппович, - шутливо заметил тяпнутый, - не дай бог вас кто-нибудь услышит!
- Ничего опасного, - с жаром возразил Филипп Филиппович, - никакой контрреволюции! Кстати, вот еще одно слово, которое я совершенно не выношу. Абсолютно неизвестно, что под ним скрывается! Черт его знает! Так я и говорю: никакой этой самой контрреволюции в моих словах нет. В них лишь здравый смысл и жизненная опытность.
Следующая цитата
«Соба́чье се́рдце» — советский фильм 1988 года, экранизация одноимённой повести Михаила Булгакова.
Чу-чу-чу! Стучат, стучат копыта.
Чу-чу-чу! Ударил пулемёт!
Белая гвардия наго́лову разбита,
А Красную армию никто не разобьёт!
Неужели я обожру Совет Народного Хозяйства, если в помойке пороюсь?
Шарик: Я красавец! Может, неизвестный собачий принц — инкогнито. Очень возможно, что бабушка моя согрешила с водолазом. То-то я смотрю, у меня на морде белое пятно — откуда, спрашивается?
Шарик: Дворники из всех пролетариев — самая гнусная мразь.
«Нигде, кроме…» такой отравы не получите, как «…в Моссельпроме!».
Да вас нельзя узнать, голубчик.
Мы одни, профессор? Это неописуемо.
О, 25 лет, клянусь Богом, ничего подобного. Последний раз — в Париже, на Рю Де Ла Пэр…
Шарик: Похабная квартирка… Но до чего ж хорошо!
Я Вам, сударыня, вставлю яичники… обезьяны.
— Вы ко мне?
— Спокойно, товарищ!
— Мы к Вам, профессор — и вот по какому делу!
— Вы напрасно, господа, ходите без калош: во-первых, вы простудитесь, а во-вторых, вы наследите мне на коврах, а все ковры у меня персидские.
— Во-первых, мы не господа!
— Во-первых, Вы мужчина или женщина?
— Какая разница, товарищ?!
— Я женщина!
— В таком случае можете оставаться в кепке. А Вас, милостивый государь, попрошу снять Ваш головной убор.
— Я Вам не милостивый государь!
— Я — Швондер, она — Вяземская, товарищ Пеструхин и товарищ Жаровкин.
— Скажите, это вас вселили в квартиру Фёдор-Палыча Саблина?
— Нас!
— Боже, пропал дом… что будет с паровым отоплением.
— Мы к Вам, профессор, вот по какому делу! Мы, управление нашего дома, пришли к Вам после общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос об уплотнении квартир дома!
— Кто на ком стоял. Потрудитесь излагать Ваши мысли яснее.
Очень возможно, что Айседора Дункан так и делает. Может быть, она в кабинете обедает, а в ванной режет кроликов. Может быть. Но я не Айседора Дункан!
— Пётр Александрович! Ваша операция отменяется! Равно, как и все другие операции! Я прекращаю работу в Москве и вообще в России. Сейчас ко мне вошли четверо — среди них одна женщина, переодетая мужчиной, двое мужчин, вооружённых револьверами, — и терроризировали меня. В таких условиях я не только не могу, но и не имею права работать! Поэтому я прекращаю свою деятельность, закрываю квартиру и уезжаю в Сочи! Ключи могу передать Швондеру, пусть он оперирует. Но только одно условие: как угодно, что угодно, когда угодно, но чтоб это была такая бумажка, при наличии которой ни Швондер, ни кто-либо другой не мог даже подойти к двери моей квартиры! Окончательная бумажка! Фактическая! Настоящая! Броня! Чтоб моё имя даже не упоминалось! Я для них умер!
— Передайте трубку… Швондеру.
(уверенно) Да, я слушаю! Председатель домкома Швондер! (после ответа, потрясённо оглядев товарищей) Так! Так… мы же действовали по п-правилам… так! У профессора и так исключительное положение. Мы знаем об его работах! Целых пять комнат хотели оставить.
Это какой-то… позор.
— Если бы сейчас была дискуссия, я доказала бы Петру Александровичу…
— Виноват, Вы сию минуту хотите открыть дискуссию?
— Я понимаю Вашу иронию, профессор. Мы сейчас уйдём! Но я, как заведующий культотделом нашего дома…
— Заведующая…
— Заведующая… предлагаю вам взять несколько журналов — в пользу детей Германии! По полтиннику штука!
— Нет, не возьму.
— Но почему Вы отказываетесь?
— Не хочу.
— Вы не сочувствуете детям Германии?
— Сочувствую.
— А, полтинника жалко?!
— Нет.
— Так почему же?
— Не хочу.
— Знаете ли, профессор… Если бы Вы не были европейским светилом и за Вас не заступились бы самым возмутительным образом, Вас следовало бы арестовать!
— За что.
— А Вы не любите пролетариат!
— Да. Я не люблю пролетариат.
— Доктор Борменталь, оставьте икру в покое. И послушайте моего доброго совета: налейте не английской, а обыкновенной русской водки.
— Новоблагословенная?
— Бог с Вами, голубчик! Дарья Петровна сама отлично готовит водку.
— Не скажите, Филипп Филиппыч. Все утверждают, что новая - очень приличная. Тридцать градусов.
— А водка должна быть сорок градусов, а не тридцать — это во-первых. А во-вторых, Бог знает, чего они туда плеснули. Вы можете сказать, что им придёт в голову?
— Всё, что угодно.
— И я того же мнения.
— О! А теперь, Иван Арнольдыч, мгновенно вот эту штучку! Если Вы мне скажете, что это плохо, Вы мой кровный враг на всю жизнь. Это плохо? Плохо? Ответьте, уважаемый доктор!
— Это бесподобно.
Заметьте, Иван Арнольдыч: холодными закусками и супом закусывают только недорезанные большевиками помещики. Мало-мальски уважающий себя человек оперирует закусками горячими.
— …А если Вы заботитесь о своём пищеварении, мой добрый совет: не говорите за обедом о большевизме и медицине. И — Боже Вас сохрани — не читайте до обеда советских газет.
— Гм… Да ведь других нет!
— Вот никаких и не читайте. Я произвёл 30 наблюдений у себя в клинике — и что же Вы думаете? Те мои пациенты, которых я заставлял читать «Правду», теряли в весе. Мало этого — пониженные коленные рефлексы, скверный аппетит и угнетённое состояние духа. Да.
Суровые годы уходят
Борьбы за свободу страны.
За ними другие приходят —
Они будут тоже трудны…
— … Ну теперь, стало быть, пошло. Пропал дом. Всё будет как по маслу: вначале каждый вечер пение, затем в сортирах замёрзнут трубы, потом лопнет паровое отопление и так далее.
— Вы слишком мрачно смотрите на вещи, Филипп Филиппыч! Они теперь резко изменились.
— Голубчик! Я уже не говорю о паровом отоплении! Пусть! Раз социальная революция — не надо топить. Но я спрашиваю: почему это, когда это началось, все стали ходить в грязных калошах и валенках по мраморной лестнице?
— И почему это ещё нужно, чтобы до сих пор ещё запирать калоши и приставлять к ним солдата, чтобы их кто-нибудь не стащил?
— Почему убрали ковёр с парадной лестницы? М-м? Что, Карл Маркс запрещает держать на лестницах ковры? Где-нибудь у Карла Маркса сказано, что второй подъезд дома на Пречистенке нужно забить досками, а ходить кругом, вокруг, через чёрный вход? Кому это нужно?
— И почему это пролетарий не может снять свои грязные калоши внизу, а пачкает мрамор?!
— Да у него ведь, Филипп Филиппыч, и вовсе нет калош!
— Ничего похожего! На нём теперь есть калоши — и это калоши мои! Это как раз те самые калоши, которые исчезли весной 17-го года! Спрашивается, кто их попёр? Я? Не может быть! Буржуй Саблин? Сахарозаводчик Полозов? Да ни в коем случае. Это сделали как раз вот эти самые… певуны! Да хоть они бы снимали их на лестнице!
— Какого чёрта убрали цветы с площадок? Почему электричество, дай Бог памяти, тухло в течение двадцати лет два раза, в теперешнее время аккуратно гаснет два раза в день?
— Разруха, Филипп Филиппыч.
— А что означает эта Ваша «разруха»? Старуха с клюкой? Ведьма, которая вышибла все стёкла, потушила все лампы? Да её вовсе не существует, доктор. Что Вы подразумеваете под этим словом, а? А это вот что: когда я, вместо того, чтобы оперировать каждый вечер, начну в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной у меня начнётся разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах. Значит, когда эти баритоны кричат: «Долой разруху!» — я смеюсь. Ей-Богу, мне смешно! Это означает, что каждый из них должен лупить себя по затылку! И вот когда он выбьет из себя все эти, понимаете, галлюцинации и займётся чисткой сараев — прямым своим делом, — разруха исчезнет сама собой. Двум богам служить нельзя, дорогой доктор. Невозможно в одно и то же время подметать трамвайные пути и устраивать судьбы каких-то иностранных оборванцев.
Мы сегодня ничего делать не будем: во-первых, кролик издох, а во-вторых, в Большом — «Аида». А я давно не слышал. Помните дуэт? (напевает) Ко второму акту поеду!
Успевает всюду тот, кто никуда не торопится.
Ошейник всё равно что портфель…
Ножом в сердце. Отлично!
— Значит, Тимофеева, вы желаете озвездить свою двойню…
— Да мне бы имена им дать.
— Ну что ж, предлагаю имена: Баррикада, Бебелина, Пестелина…
— Нет-нет-нет-нет-нет. Нет. Нет. Лучше назовём их просто: Клара и Роза. В честь Клары Цеткин и Розы Люксембург, товарищи!
Абыр-абыр… абырвалг! Абырвалг! Абырвалг!
Профессор… у него отвалился хвост!
Примус! Признание Америки! Москвошвея! Примус! Пивная! Ещё парочку! Пивная! Ещё парочку! Пивная! Ещё парочку! Пивная! Ещё парочку! Москвошвея! Москвошвея! Пивная! Ещё парочку! Буржуи! Буржуи! Не толкайся, подлец, слезай с подножки! Я тебе покажу, твою мать!
Истинно вам говорю: 4 мая 1925 года земля налетит… на небесную ось!
— В очередь, сукины дети, в очередь!
— Дайте ему селёдки.
Шариков: Дай папиросочку, у тебя брюки в полосочку!
Преображенский: Не плюй на пол!
Шариков: Отлезь, гнида!
Эх, говори, Москва — разговаривай, Рассея!
Эх, яблочко
Ты моё спелое,
А вот барышня идёт —
Кожа белая.
Кожа белая,
А шуба ценная.
Если дашь чего,
Будешь целая.
Эх, яблочко
Да с голубикою!
Подходи, буржуй —
Глазик выколю!
Глазик выколю —
Другой останется,
Чтоб видал, говно,
Кому кланяться!
— Он ещё танцует.
— Танцует.
«Никаких сомнений нет в том, что это его незаконнорожденный, как выражались в гнилом буржуазном обществе, сын. Вот как развлекается наша псевдоучёная буржуазия! Семь комнат каждый умеет занимать до тех пор, пока блистающий меч правосудия не сверкнул над ним красным лучом. Швондер».
— Что это за гадость? Я говорю о галстуке.
— Чем же гадость? Шикарный галстук. Дарья Петровна подарила.
— Дарья Петровна Вам мерзость подарила. Вроде тех ботинок. Что это за сияющая чепуха?
— Чего я, хуже людей? Подите на Кузнецкий! Все в лаковых!
— Спаньё на полатях отменяется. Понятно? Там женщины!
— Ну уж и женщины, подумаешь! Барыни какие! Обыкновенная прислуга, а форсу, как у комиссарши.
— Не сметь Зину называть Зинкой! Понятно? Понятно, я спрашиваю?
— Понятно.
— Значит, так: окурки не бросать, не плевать, с писсуаром обращаться аккуратно. С Зиной всякие разговоры прекратить! Она жалуется что Вы в темноте её подкарауливаете!
Кто сказал пациенту эд. эп. эп. «Пёс его знает!»? Шо вы, в самом деле?
— Что-то Вы меня больно утесняете, папаша!
— Что? Какой я Вам папаша?! Что это за фамильярность?! Называйте меня по имени-отчеству!
Да что вы все? То не плевать, то не кури, туда не ходи! Чисто как в трамвае! Чего Вы мне жить не даёте!
И насчёт папаши! Это Вы напрасно! Разве я просил мне операцию делать? Хорошенькое дело! Ухватили животную, исполосовали ножиком голову, а теперь гнушаются. А я, может, своего разрешения на операцию не давал, а равно и мои родные. Я иск, может, имею право предъявить.
— Вы изволите быть недовольны что Вас превратили в человека? Может быть Вы предпочитаете снова бегать по помойкам? Мёрзнуть в подворотнях?
— Да что Вы все попрекаете? Помойка, помойка. Я, может, свой кусок хлеба добывал! А если бы я у Вас помер под ножиком? Вы что на это выразите, товарищ?
— Филипп Филиппыч! Я Вам не товарищ!
Ну, конечно, уж какие уж мы вам товарищи. Ка-ак же! Где-е же! Мы понимаем-с. Мы в университетах не обучались! В квартирах по пятнадцать комнат — с ванными! — не жили! Только теперь пора бы это оставить! В настоящее время каждый имеет своё право.
— Пальцами блох ловить, пальцами! Не понимаю, откуда Вы их только берёте?
— Да что ж, развожу я их, что ли? Видно, блохи меня… любят.
— Доку́мент, Филипп Филиппыч мне надо.
— Доку́мент? Ччёрте. А может это как-нибудь.
— Это уж извиняюсь. Сами знаете — человеку без доку́ментов строго воспрещается существовать!
— Ведь я запрещал Вам шляться по лестницам!
— Довольно обидные Ваши слова — очень обидные… Что я — каторжный? Как это так — «шляться»?
— Ну и что же он говорит, этот Ваш прелестный домком?
— Вы его напрасно прелестным ругаете! Он интересы защищает!
— Чьи интересы, позвольте осведомиться?
— Известно чьи — трудового элемента.
— Вы что же — труженик?
— Да уж известно — не нэпман.
— И как же Вам угодно именоваться?
— Полиграф Полиграфыч!
— Ну ладно, не валяйте дурака.
— Ни в каком календаре ничего подобного быть не может!
— Довольно удивительно — когда у Вас в смотровой висит!
— Ну и где?
— Да вот — 4 марта празднуется.
— Да, действительно. В печку его — сейчас же.
— А фамилию позвольте узнать?
— Фамилию? Я согласен наследственную принять.
— А именно?
— Шариков.
Довольно странно, профессор, как это Вы документы называете идиотскими!
— Бить будете, папаша?!
— Тьфу, идиот!
— А так, чтобы по-настоящему — это нет. Мучите сами себя, как при царском режиме.
— А как это — «по-настоящему» — позвольте осведомиться?
— Желаю, чтобы всё.
— Так что же Вы читаете? Робинзона Крузо?
— Эту, как её… переписку Энгельса с этим… как его, дьявола… С Каутским!
Да что тут предлагать? А то пишут, пишут… конгресс, немцы какие-то… Голова пухнет. Взять всё, да и поделить!
Кто убил кошку мадам Поласухер.
— Вы, Шариков, третьего дня укусили даму на лестнице!
— Да она меня по морде хлопнула — у меня не казенная морда!
— А зачем Вы её за грудь ущипнули?
— Кстати, какой негодяй снабдил вас этой книжкой?
— У вас все негодяи. Ну, что ж, ну, Швондер дал. Чтоб я развивался.
— Зина! … Там в приёмной… Она в приёмной?
— В приёмной — зелёная, как купорос.
— Да — зелёная книжка!
— Ну, сейчас палить. Она ж казённая, с библиотеки!
— Переписка, называется, Энгельса… с этим… с чёртом… В печку её! Я бы этого Швондера повесил, честное слово, на первом же суку.
— Что Вам надо?
— Со Пскова я, странница. Пришла собачку говорящую посмотреть.
До чего вредное животное! Про кота я говорю. Такая сволочь… Оригинал =
— Доктор, ради Бога, съездите с ним в цирк! Только посмотрите - в программе котов нету?
— И как только такую сволочь в цирк допускают, Уу. Оригинал =
— Что же вы скажете относительно слонов, дорогой Шариков?
— Что ж я, не понимаю, что ли? Кот - другое дело! Слоны. животные полезные!
Делай загадочное лицо, дура!
— Я не господин. Господа все в Париже.
— О! Швондерова работа.
Нет, я этого Швондера в конце концов застрелю.
Где же я буду харчеваться?
Оооооо! Итить твою мать, профессор!! Иди сюда, выпей с нами!
— Кто это такие?
— Они? Они хорошие.
Может, Зинка взяла?
Дарья: (Слышен истошный крик Зины: "Аааа. Помогите. Мама, помогите. ) — Что ж ты делаешь, паразит! Вот, полюбуйтесь, господин профессор на нашего визитёра Телеграфа Телеграфовича! Ну я замужем была, мне всё равно, а Зина — невинная девушка. Хорошо что я проснулась.
Дарья, дело молодое!
— Доктор!
— А вы не имеете пра-ава биться!
— Ладно, ладно! Подождем до утра!
— Борменталь, пусти, куда-а. Я ссам пойду-у.
— Я ему устрою бенефис, когда он протрезвится!
— Филиппыч, ну скажи ему!
Отец был судебным следователем в Вильно.
— Ну так вот — это же дурная наследственность!
…я на свой страх и риск накормлю его мышьяком. Наплевать, что папа — судебный следователь!
На преступление не идите никогда, против кого бы оно ни было направлено. Доживите до старости с чистыми руками.
Вот. Член жилищного товарищества, и площадь мне полагается определенно в квартире номер 5 у ответственного съемщика Преображенского в шестнадцать квадратных аршин. Благоволите.
— А если бы мозг Спинозы?
— А на какого дьявола, спрашивается?
Театр — это дуракаваляние… Разговаривают, разговаривают… Контрреволюция одна.
Отчего от вас так скверно пахнет?
— Известное дело — по профессии. Вчера котов душили-душили, душили-душили, душили-душили, душили-душили…
— Послушайте, что же вы делаете с этими убитыми котами?
— На польты пойдут! Из них белок делать будут — на рабочий кредит.
Это наша машинистка, жить со мной будет. Борменталя надо будет выселить из приёмной. У него своя квартира есть.
Отчего это у вас шрам на лбу, потрудитесь объяснить этой даме.
— Я на колчаковских фронтах ранен!
Но нельзя же так — с первым встречным… только из-за служебного положения…
У самих револьверы найдутся.
— А как ты знаешь, Полиграфыч, где они прячутся?
— Я их сердцем чую.
Я на шестнадцати аршинах здесь сижу и буду сидеть!
— Но позвольте, как же он служил в очистке?
— Я его туда не назначал. Ему господин Швондер дал рекомендацию, если не ошибаюсь.
— «Атавизм»? А-а-а!
— Неприличными словами не выражаться!
Борменталь: А Швондера я собственноручно спущу с лестницы, если он ещё раз появится в квартире профессора Преображенского!
Швондер: Прошу эти слова занести в протокол.
Учти, Егоровна, если будешь жечь паркет в печке, всех выселю.
Это не от недоверия к нам. Они заняты, им мешать не надо.
Шарик: Так свезло мне. Так свезло. Просто неописуемо свезло. Утвердился я в этой квартире. Окончательно уверен я что в моем происхождении нечисто. Тут не без водолаза. Потаскуха была моя бабушка, царствие ей небесное, старушке. Правда, голову всю исполосовали зачем-то, но это до свадьбы заживёт. Нам на это нечего смотреть.
Следующая цитата
Продолжая излагать Свои истины в Нагорной проповеди, Иисус Христос сказал: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне» ( Матф.6:24 ). Как нужно понимать эти слова?
Этими словами Иисус Христос дал ответ на очень актуальный вопрос, который тревожил евреев в те давние времена и заботит многих людей в наши дни. Суть этого вопроса состоит в следующем. Можно ли одновременно собирать сокровища земные и небесные? Можно ли попасть в Царство Небесное, добиться жизни вечной, и одновременно не расставаться со своими излюбленными грехами, не покидая своего пристрастия к роскоши и богатству, к земным удовольствиям и наслаждениям? Иными словами можно ли сочетать совершение добрых дел с греховными?
Для ответа на этот вопрос Иисус Христос использует аллегорию, основанную на противопоставлении, сказав, что «никто не может служить двум господам». Иисус Христос этими словами говорит о существовании двух противоположных миров, Добра и зла, Святости и порока, Правды и лжи, Света и тьмы, и о существовании двух господ, царствующих в этих двух противоположных мирах. Бог является воплощением Разума, Света и Правды.
«Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни» (Иоанн.8:12).
«Велик Господь наш и велика крепость [Его], и разум Его неизмерим» ( Пс.146:5 ).
«Правда Его пребывает вовек» ( Пс.110:3 ).
Противостоящий Богу злой дух царствует в мире зла и тьмы, является отцом лжи, греха и порока. «Когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи» (Иоанн.8:44).
Поскольку эти два мира по своей сущности, по своей философско-нравственной направленности противоположны друг другу, то и господа каждого из этих миров диаметрально отличаются друг от друга.
Развивая Свою аллегорию дальше, Иисус Христос берет пример из обыденной жизни, ставя человека на место слуги перед двумя господами. Спаситель мира это делает потому, что смысл жизни человека как раз и состоит в том, чтобы сделать правильный выбор в отношении того, какому господину служить, кому всю свою жизнь поклоняться, Богу или отцу греха (добру или злу). От того, какой выбор сделает человек и будет зависеть вся его дальнейшая жизнь. Если человек пойдет по жизни путем добродетели, то он будет находиться с Богом и иметь благоденствие. Так как только Бог является источником всякого добра. «Будет Господь с добрым» ( 2Пар.19:11 ). Если пойдет по жизни путем греха, то будет служить духу зла, за что будет страдать (так как зло приносит всем только зло) и будет наказан. «Воздаст Господь делающему злое по злобе его!» ( 2Цар.3:39 ).
Расположенная наискось планка на православном кресте, находящаяся у ног Иисуса Христа, также иносказательно дает ответ на этот вопрос, символически указывая на два жизненных пути, на два образа жизни, на двух господ. Правый, приподнятый вверх, конец планки указывает путь человека на небо в рай, куда попадает человек за благочестивый образ жизни, за служение Господу Богу. Левый, опущенный вниз, конец планки указывает на путь человека в ад за грешный образ жизни, за служение сатане, господину тьмы и греха.
В Своих словах Иисус Христос с категорической ясностью утверждает, что никто из людей не может служить двум господам. То есть никто из людей не может сразу пребывать в двух противоположных мирах, света и тьмы, святости и греха, в которых повелевают эти господа. Иными словами никто из людей не может одновременно быть добрым и злым, правдивым и лживым, праведником и грешником. Потому что нельзя быть одновременно преданным Богу и сатане. Дальше Иисус Христос, поясняя, почему нельзя служить двум господам, говорит о том, что человек-слуга «или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом не радеть». То есть в этих словах Иисус Христос говорит о том, что невозможно одновременно любить добро и зло и одновременно служить праведности и греху. Потому что если человек в чем-то согрешил, то он уже не праведник, и если, наряду с добром, в чем-то сотворил зло, то он уже не творящий только добро. А соприкосновение с миром зла отдаляет человека от мира добродетели и затягивает его в трясину греха. Так как, то, что приемлет Бог, не приемлет противостоящий Ему злой дух.
Как Абсолютный Свет лишен тьмы, так и человек чист перед Богом лишь тогда, когда лишен всякого, даже небольшого греха. Так и душа человека, запятнанная даже малым грехом, уже не чиста. А станет чистой лишь после искупления этого греха. В разбираемых словах Иисус Христос, говоря о том, почему нельзя служить двум господам одновременно, убедительно поясняет Свою мысль тем аргументом, что человек «одному станет усердствовать, а о другом не радеть». Эти слова нужно понимать в том смысле, что, служа добру или злу, человек постепенно испытывает на себе влияние того мира, которому служит. Мир Добра облагораживающе будет воздействовать на человека, и отдалять его от греха. Мир зла будет развивать в человеке греховные наклонности, и отдалять от добрых дел и Бога. Человек, побежденный грехом, будет заботиться лишь о достижении земных благ (например, будет стремиться к приобретению власти, денег, роскоши, удовольствий), то есть о собирании сокровищ земных и будет не радеть о собирании сокровищ небесных. Постепенно занятие, связанное с накоплением земных благ и удовольствий превратится у такого человека в ненасытную страсть стяжательства и вытеснит из сознания человека мысль о Боге. Такой человек со временем будет ненавидеть всё, что мешает ему копить земные богатства и его душа будет безучастна к добродетелям, так как главной целью его жизни станет служение «маммоне».
В дальнейших своих словах Иисус Христос категорически заявляет «Не можете служить Богу и маммоне». Слово «маммона» сирийского или халдейского происхождения (по другому варианту арамейского) и обозначает богатство, приобретенное неправедным путем. У восточных народов маммоной назывался языческий бог богатства (лукавый злой дух), покровительствующий стяжательству и накопительству.
В Своих словах Иисус Христос о маммоне говорит как о злом духе, от служения которому предостерегаются люди. Такое предостережение вызвано тем, что человек, любящий богатство и надеющийся на него, привязывается к богатству и ошибочно считает, что только богатство может помочь ему приобрести счастье в жизни. Иисус Христос разоблачает это ложное убеждение, указывая на то, что помимо земных сокровищ, есть сокровища небесные, которые выше любых земных богатств. «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут» ( Матф.6:19–20 ).
Слова Иисуса Христа о том, что нельзя служить Богу и маммоне, нужно понимать в том смысле, что также, как не может раздвоиться сердце человека, так и невозможно одновременно служить Богу (делать добрые богоугодные дела) и маммоне (приобретать богатство неправедное, достигнутое нечестным путем). А служение Богу со стороны такого человека будет неискренним и лицемерным, потому что человек, искренне преданный Богу, отказывается от совершения злых дел и не допускает в своей жизни греха, в данном случае выраженного в виде приобретения богатств неправедных.
На то, что под маммоной понимается богатство неправедное, указывает тот факт, что маммона является языческим божеством, то есть злым духом, понукающим человека к стяжательству любой ценой. А приобретение богатства нечестным путем, то есть служение маммоне и порицается Иисусом Христом, проповедующим честную жизнь и служение добру, что выражается в соблюдении Закона Божьего. И если маммона говорит человеку – грабь и воруй, любой ценой приобретай богатства неправедные. То Бог говорит человеку – не укради, проявляй любовь и сострадание к ближнему своему. Если маммона говорит человеку – береги свои сокровища, люби их и никому их не давай. То Бог говорит человеку – поделись с ближним, подавай милостыню нищим, так как смысл жизни не в накопительстве, а в использовании богатств для добрых дел.
Применяя земные богатства для творения добра, человек собирает себе сокровища небесные, которые выше и ценнее сокровищ земных. Поэтому Иисус Христос и предлагает человеку отказаться от соблазнов и грехов окружающего мира (то есть всего мирского) и служить Богу. «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо всё, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего. И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек» ( 1Иоан.2:15–17 ).
Итоги анализа разбираемых слов Спасителя
Подводя итог анализу разбираемых слов Иисуса Христа, можно сказать о том, что в этих словах говорится о двух типах людей, о христианине, самоотрекающемся от греха во имя служения Богу, и о человеке, самоудовлетворяющемся ради своих похотей и прихотей, служащему противостоящей Богу злой силе, в том числе и маммоне.
Истинный христианин способен на терпение, самоотречение, самопожертвование и любовь к ближнему, отказывается от греховных желаний во имя служения Богу. Это первый тип человека, самоотрекающегося от греха – истинного христианина. Человек, служащий удовлетворению своих низменных страстей, одержимый стремлением к наживе и богатству, собирающий неправедно земные сокровища, представляет собой второй тип человека, самообрекающего себя на грех.
Согласно словам Иисуса Христа, между этими типами людей нет промежуточной категории, так как ни один из этих двух типов людей не может занимать нейтрального положения. Так как кто любит Бога, тот ненавидит зло и не совершает греха. «Любящие Господа, ненавидьте зло!» ( Пс.96:10 ). А тот, кто одержим удовлетворением греховных страстей, разрешает свою душу оккупировать сатане, и занимаясь собиранием земных сокровищ, отдаляется от Бога. Потому что служа ложью и неправдой врагу всякой правды, нельзя в то же время самому оставаться правдивым. Нельзя одновременно совершать грех и доброе дело, и при этом оставаться безгрешным.
Самоотрекающийся тип человека представляет собой истинных христиан, которые свою волю подчинили Воле Божьей, которые свое тело предоставили Богу и своими поступками исполняют дело Божье. В таких людях живет Сам Иисус Христос, учение Которого служит для блага мира через последователей Христа. Такие люди, живя в духе и истине Христовой, своими способностями и жизнью служат торжеству идеалов учения Христова.
Люди второго типа, самообрекающие себя на грех, находятся под властью противостоящей Богу злой, разрушительной силы и служат ей. Своими лицемерными поступками они могут быть похожи внешне на людей, служащих Богу – совершать подачу милости, долго молиться в храме и вне его, чтобы их хвалили за это и тешили их гордыню. Но при внимательном рассмотрении выяснится, что эти действия они делают внешне и не искренне, без веры в сердце своем. По своей сути эти люди являются лицемерами. «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что поедаете домы вдов и лицемерно долго молитесь: за то примете тем большее осуждение» ( Матф.23:14 ). «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру» ( Матф.23:23 ). Лицемеры – «вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония» ( Матф.23:28 ). Поэтому лицемерный человек, внешне похож на христианина, но на самом деле представляет собой все тот же второй тип людей, занимающихся неискренним, лицемерным служением Богу.
Лицемерный тип человека, ставшего на сторону служения злу, выполняет нужную для врага рода человеческого греховную функцию. Суть этой функции состоит в том, что лицемерный, человек, всё ещё делая для видимости добрые дела, продолжает общаться с приверженцами учения Христова, а также с людьми, ищущими свой путь в жизни и стремящимися понять в чем смысл, суть и предназначение жизни человека. Лицемерным совершением добрых дел, двуличный человек отвлекает сердца последователей Христовых от учения Спасителя, искушая их своими лицемерно-добрыми поступками, своим лицемерным служением Богу. Таким не искренним совершением добра, двуличный человек отвращает от истины тех людей, которые ещё не стали в своей жизни на истинный путь, указанный Спасителем, и ещё не стойки в своих жизненных воззрениях. И используя это, лицемер улавливает их в сети греха. Таким образом лицемерного человека, можно охарактеризовать как приманку для соблазнов и греха, и назвать сетями сатаны. Потому что такой человек своим двурушничеством подает дурной пример окружающим, особенно нестойким в вере Христовой людям и толкает ближних своих в пропасть погибели.
Однако тип лицемерного человека и сам постепенно подвергается костенению в грехе и удаляется от совершения даже видимых, внешне добрых поступков и становится закостенелым грешником, не думающим о спасении своей души. И ему со временем становится противной даже мысль о совершении добра.
Поэтому лицемерное служение Богу является опасным делом, так как такое служение из двуличного человека в конечном счете делает приверженца злу, собирателя сокровищ земных, забывшего о спасении своей души. Если же лицемерный человек, попав под благотворное влияние Божьих истин, одумается, станет размышлять о мире с позиций Божественной философии, осудит свой греховный образ жизни и покается в своих заблуждениях, то у него появится возможность вернуться в лоно Божье. Бог, как воплощение Святости, не приемлет даже малейшего греха. Но как Отец наш Небесный, принимает к Себе человека раскаявшегося в своем грехе и на деле искупившего этот грех и исправившего допущение греха дальнейшими праведными поступками.
Именно о выборе правильного пути в жизни и говорит Иисус Христос людям, предостерегая их от служения злу, пытаясь защитить их от заблуждений и целенаправляя на добро, потому что служение маммоне представляет собой шаг ко греху и уход с пути добродетели.
Читайте также: