Цитаты из девочка которая любила тома гордона

Обновлено: 06.11.2024

– О, дерьмо на палочке! – простонала она, хватаясь за камни.

и тут полыхнула молния, окрасив все вокруг в лиловые тона. Вспышка эта позволила Трише увидеть что-то огромное, стоящее на границе леса по другую сторону дороги. Покатые плечи, черные глаза, большие уши, торчащие словно рога. Может, это и были рога. То был не человек. И, как решила Триша, не животное. У дороги, под проливным дождем, стоял ее бог. Бог, которого представлял осоголовый священник.

Она прикрыла глаза рукой, прищурилась. Зеленая трава, зеленый лес, синее небо, никаких богов.

Но не сделала и трех шагов, как зашлась в приступе кашля, не чувствуя листьев и мелких веток, которые хлестали ее по рукам и лицу. Где-то в лесу с громким треском повалилось дерево. Зверь направлялся к ней, расстояние между ними сокращалось с каждой секундой. Ветер переменил направление, плеснул в лицо водой, и Триша почувствовала запах зверя, резкий, неприятный, напомнивший ей о клетках в зоопарке. Только на этот раз никакой клетки не было и в помине.

Она набрела на целый лес очень старых сосен. Кроны сливались в вышине. И солнечный свет просачивался сквозь иглы, словно сквозь пыльные окна кафедрального собора. Случилось это, должно быть, в четверг. С ветвей этих сосен свешивались изуродованные туши тысячи лосей, вокруг каждой туши кружили мириады мух, по тушам ползали полчища личинок. Триша закрыла глаза, а открыв их вновь, уже не увидела гниющих туш. Она нашла ручей и какое-то время шагала вдоль него. Потом он пропал, или она ушла от него. Но прежде, чем это произошло, девочка заглянула в ручей и увидела на дне огромное лицо, утонувшее, но еще живое. Лицо это смотрело на нее из воды и что-то беззвучно говорило. Она прошла мимо огромного дерева, и из дупла послышался мертвый голос, произнесший ее имя. Как-то ночью она проснулась, потому что что-то давило ей на грудь. Подумала, что лесной зверь наконец-то добрался до нее, но провела рукой по груди и ничего не нашла. Несколько раз она слышала, как люди звали ее. Кричала в ответ… но ее крики глохли в лесной чаще.

Среди этого океана фантазий все-таки мелькали редкие островки реальности, точно так же, как в том полете земля иной раз проглядывала сквозь толщу облаков. Она помнила, как наткнулась на огромную «плантацию» митчеллы, занимающую чуть ли не весь склон холма. Наполняя ягодами рюкзак, она раз за разом повторяла: «Куда вы позвоните, если у вас разбилось лобовое стекло?» Она помнила, как наполняла из родника бутылку из-под воды и бутылку из-под «Сэдж». Она помнила, как зацепилась ногой за корень и упала в неглубокую ложбинку, в которой росли цветы. Прекраснее их Трише видеть не доводилось: нежно-белые, пахучие, грациозные, как колокольчики. Она помнила, как набрела на обезглавленную лису. В отличие от туш лосей, свисающих с веток, лиса никуда не делась и после того, как Триша закрыла глаза и досчитала до двадцати. Она практически не сомневалась в том, что видела ворону, висевшую вниз головой, зацепившись лапами за сук, и каркающую на нее. Насчет реальности черного вертолета (и многого другого) сомнения у нее были. А вот ворону она вроде бы видела точно. Она помнила, как капюшоном ловила рыбу в ручье, на дне которого потом увидела ужасное затонувшее лицо. С форелью ей не повезло, зато она поймала несколько головастиков. Она проглотила их целиком, после того, как убедилась, что головастики сдохли. Глотать их живыми Триша побоялась: вдруг они приживутся в желудке и превратятся там в лягушек.

поняла, что это глупо, продолжать притворяться, будто он идет с ней, если совершенно ясно и становится яснее с каждым часом, что ей суждено умереть. Независимо от того, столь долго она будет идти и сколь много поймает и съест рыбешек. По щекам Триши покатились слезы. Она закрыла лицо руками, зарыдала. – Я хочу к маме! – прокричала она бесстрастному болоту. Ястребы улетели, только где-то на кряже продолжала каркать ворона. – Я хочу к маме! Я хочу к брату! Я хочу к моей кукле! Я хочу домой! – Ей ответило дружное квакание лягушек. Триша вспомнила какую-то сказку, которую читал ей отец: автомобиль завяз в грязи, а лягушки квакали: «Очень глубоко, очень глубоко». Тогда она ужасно перепугалась.Триша продолжала плакать, но в какой-то момент слезы (все эти слезы, эти чертовы слезы) рассердили ее. Она подняла голову, огляделась. Вокруг вилась мошкара, ненавистные слезы продолжали течь по щекам.– Я хочу к МАМЕ! Я хочу к БРАТУ! Слышите меня? – Она замолотила ногами по воздуху. Одна кроссовка слетела с ноги. Триша знала, что устраивает истерику, впервые за три или четыре года, но ничего не могла с собой поделать. Повалилась на спину, забарабанила кулаками по земле, потом начала рвать траву. – Я ХОЧУ ВЫБРАТЬСЯ ОТСЮДА К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ! Почему вы до сих пор не можете меня найти, глупые, безмозглые говнюки? Почему вы никак не найдете меня? Я… ХОЧУ… ДОМОЙ! Триша лежала уставившись в небо, тяжело дыша. Болел живот, горло саднило от криков, но на душе у нее стало полегче, словно ей удалось скинуть очень тяжелую ношу. Прикрыв лицо рукой, Триша задремала, все еще всхлипывая.

Триша опустилась на колени, уперлась в землю руками и стала пить, как лошадь из корыта. Она предчувствовала, что вода вновь вызовет рвоту и понос, но не видела иного выхода, кроме как напиться. Чем еще она могла наполнить желудок?

Следующая цитата

Кожа мира – ткань, сплетенная из жал, в этом ты уже убедилась. А под ней нет ничего, кроме кости и Бога, которому мы поклоняемся. Звучит убедительно, ты согласна?

Если другого выхода нет, привыкнуть можно ко всему.

Вообще-то она любила печенье с кремом, хотя и понимала, что не должна налегать на сладости, иначе к четырнадцати годам ее лицо превратится в один огромный прыщ.

Господь Бог послал нескольких комаров-разведчиков, которые, безусловно, тут же доложили основным силам, что на подходе свежее мясо.

Злоба требовала расхода энергии. Злоба отнимала жизненные силы. И первого, и второго у Триши осталось совсем ничего. На полпути через поляну, которая ничем не отличалась от дюжины других, которые она миновала раньше, Триша закашлялась. Кашель вызвал резкую боль глубоко в груди, словно там за что-то зацепили крюком и потащили его наверх. Триша согнулась пополам, оперлась рукой о подвернувшийся пенек и кашляла, пока на глазах не выступили слезы. Когда приступ кашля прошел, она не стала разгибаться, дожидаясь, пока сердце замедлит свой безумный бег, и большие черные мухи, что мельтешили перед глазами, улетят восвояси. Хорошо хоть, ей удалось опереться о пенек. Иначе она точно свалилась бы на землю.

И хотя Ларри знал, что под рубашкой ничего нет, а в последний год роль сексуального партнера выполняла у него левая рука, страсть в нем не закипала