Борис раушенбах цитаты из жизни
Обновлено: 21.11.2024
Представляем вашему вниманию фрагмент беседы с Борисом Викторовичем Раушенбахом — советским и российским физиком-механиком, одним из основоположников советской космонавтики. Раушенбах – герой Социалистического Труда и лауреат Ленинской премии.
– Борис Викторович, вот вы – математик, всю жизнь отдали космосу и ходите в церковь. Одно не мешает другому?
– С чего бы вдруг? Это в советских книгах писали, что “наши космонавты туда летали и никакого Бога не видели”. Сама постановка вопроса показывает какую-то прямо-таки дубовую неграмотность наших писателей-атеистов. Вот Ньютон был верующим человеком, но обрати внимание, построив модель Солнечной системы, он не поместил в нее Бога.
Бог пребывает в неком мистическом пространстве, и это прекрасно понимал Ньютон. Поэтому космонавты Его не встречали, но они и не должны были Его встречать. Когда говорят “иже еси на Небесех”, это совсем не означает, что Бог находится в 126 км от поверхности Земли… Кстати, Ньютон – родоначальник нашей науки. А ведь он был крупным богословом своего времени. И богословских трудов у него столько же, сколько научных… Возьмем XX век. Планк. Отец современной физики, ввел квант – и тоже верующий! Как же можно говорить, что наука и вера несовместимы?
– Но разве Церковь не преследовала ученых?
– Эта легенда – просто бред. Если хочешь знать, Коперник занимал высокое положение в церковной иерархии: он был каноником, проще говоря – заместителем епископа. Его учение действительно подвергалось жестким атакам, и он был высмеян и объявлен неучем, но не Церковью, а… гуманистами, которых теперь все считают светочами прогресса. В Европе даже шла комедия, автор которой был гуманистом и где главным персонажем был выставлен дурак, утверждавший, что Земля вращается вокруг солнца.
– Значит, гуманисты преследовали Коперника за то, что он – верующий?
– Нет, его преследовали за “антинаучность”. Понимаешь, в те времена астрономия имела большое значение, ею пользовались сотни и тысячи астрологов. Составляя гороскопы, надо было вычислять положение планет на различные даты, и эти вычисления показали, что гелиоцентрическая схема Коперника хуже согласуется с наблюдениями, чем геоцентрическая схема Птолемея. И гуманисты, считая, что “практика – критерий истины”, объявили учение Коперника вздором.
– Но я читал, что поздний выход книги, совпавший со смертью Коперника, спас его от костра…
– А Галилей? Разве Церковь его не судила?
– Сейчас все забыли, что Галилей был близким другом Папы и жил при папском дворе. Они подружились, еще когда Папа был кардиналом. Все работы Коперника оплачивал Папа Римский, соответственно, и все труды Галилея несли печать папского одобрения. В то время протестанты обвиняли Папу во всех мыслимых грехах, в том числе что он – враг науки. И совсем заклевали понтифика. Неопровержимым доказательством их тезиса была книга Галилея, в которой, как бы с одобрения Папы, защищалось “антинаучное” гелиоцентрическое учение Коперника. Ведь оно давно было осуждено, как сейчас бы сказали, прогрессивной общественностью! Папа должен был показать, что он не ретроград и не враг науки. Что он и сделал. Руководству католической церкви пришлось показать, что оно тоже считается с мнением университетских ученых и осуждает “лженаучную” гелиоцентрическую систему. И даже знаменитое отречение Галилея (и его легендарное “А все-таки она вертится!”) не было инициативой Папы. Тот провел этот акт формально, скрепя сердце, под давлением протестантов. И никаким костром никто Галилею не угрожал. По большому счету Церкви было все равно, кто прав – Коперник или Птолемей.
– Да потому что это вне ее компетенции! Церковь всегда занималась своим делом, а наука – своим. Дело Церкви – спасение душ, а не изучение что вокруг чего вертится. Наши атеисты писали, что “в конце концов Церковь была вынуждена признать правильность схемы Коперника”. Ничего подобного! Это ученые были вынуждены признать, а Церковь всегда плевала на это. В чем ошибался Коперник? Он думал, что планеты движутся по кругам. Кеплер показал, что они движутся по эллипсам, дал соответствующие расчеты, и тут же все астрологи перешли на его сторону. Гелиоцентрическая система оказалась все-таки точнее геоцентрической, и ее сразу признали во всех университетах! И не было никакой идеологической борьбы, никаких криков, никакого размахивания руками… Понимаешь, у Церкви всегда хватало своих забот, и в вопросах науки она принимала точку зрения большинства университетских ученых. И это было совершенно правильно.
– Но разве Церковь не осуждала людей за их взгляды? Того же Толстого ведь предали анафеме?
– Да, но это не значит, что его прокляли. Церковь никого не проклинает, просто она публично объявляет, что такой-то больше не член Церкви, не прихожанин. Толстой был гением, но человеком вздорным, придумал свою религию, положил начало “толстовству”, учению о непротивлении злу насилием… Он сам себя отлучил, и Церкви ничего не оставалось, как утвердить это отлучение.
– Сейчас много говорят о религиозном фанатизме. Часто вспоминают крестовые походы…
– Понимаешь, в истории религиозный компонент часто играл роль прикрытия. Те же крестовые походы были походами экономическими, хотя формально велись ради освобождения Гроба Господня.
– Борис Викторович, а как возник атеизм?
– Трудно сказать… Мне кажется, оппозиция между наукой и религией возникла в XVIII веке во Франции. Французские энциклопедисты, выступая против королевской власти, естественно, выступали и против Церкви, которая стояла за короля. Именно энциклопедисты породили агрессивный атеизм. Его приняли на вооружение в советской России, и отсюда наше нынешнее невежество. Лично я сталкивался с этим неоднократно и в стенах Академии наук, в разговорах с коллегами-академиками. Зная, что я кое-что понимаю в богословии, они иногда обращаются… Я поражаюсь их дремучему невежеству! Просто ни-че-го не понимают!
– Вы не любите атеистов, Борис Викторович?
– А за что их любить? У меня как-то возникла идея предложить им испытание. Берутся профессиональные атеисты, выстраиваются в спортзале. Кто плюнет на два метра – кандидат философских наук по атеизму, кто на пять – доктор. Вы же ничего не делаете – только плюетесь… Атеизм ввели в Советской России, не понимая всю глупость этой затеи. Был даже закон, запрещавший Церкви помогать бедным. Такое деяние толковалось как незаконное привлечение людей в страшный церковный вертеп… Я где-то писал, что Советский Союз был единственной страной в мире, где законом запрещалось творить добро.
– Почему – “глупость этой затеи”?
– Они хотели заменить христианское мировоззрение – научным. Но ведь научного мировоззрения не бывает, это собачий бред! Наука и религия не противоречат друг другу, напротив – дополняют. Наука – царство логики, религия – вне логического понимания. И человек получает информацию по двум каналам, один – логический, другой – внелогический, и по их совокупности принимает решение. Поэтому научное мировоззрение – это обкусанное мировоззрение, а нам нужно не научное, а целостное мировоззрение… Английский писатель Честертон однажды сказал, что религиозное чувство сродни влюбленности. А любовь, как известно, не побить никакой логикой. А что делала наша атеистическая пропаганда? Пыталась логически доказать несостоятельность религии. Глупо это было. Разве влюбленного человека можно переубедить логически? Есть еще один аспект. Давай возьмем приличного, образованного атеиста. Сам того не понимая, он следует тем установлениям, которые возникли в Европе за последние две тысячи лет, то есть христианским правилам.
– Мне кажется, раз я живу в России, я не могу быть отрезан от Православной Церкви. Понимаешь, в младенчестве я не выбирал религию, какая ни есть – она моя. Сейчас я принял религию сознательно. Я перешел в Православие не только потому, что в России нет гугенотских храмов, но и потому, что считаю Православие ближе к Истине, возвещенной апостолами…
Следующая цитата
Свою автобиографию академик Б. В. Раушенбах начинает словами: «Я довольно редкий экземпляр царского еще “производства”: родился до революции». Его отец был родом с Волги, а мать из прибалтийских немцев. С детства будущий ученый «увлекался всем, что летает, участвовал во всех детских кружках, связанных с полетами». Будучи студентом Ленинградского института гражданского воздушного флота, Раушенбах занялся проектированием новых летательных аппаратов — бесхвостых самолетов и бесхвостых планеров. Однажды вместе с другом он приехал на испытания в Крым, где познакомился с Королевым, у которого начал работать по окончании учебы.
С началом Великой Отечественной войны Раушенбах приступил к работе над оборонными проектами, участвовал в разработке секретных реактивных минометов, знаменитых «Катюш». Однако, как немец по происхождению, вскоре был репрессирован.
В заключении ученый не переставал трудиться: окончил расчеты полета самонаводящегося зенитного снаряда. Это и спасло ему жизнь: работу высоко оценил авиаконструктор Виктор Федорович Болховитинов, по ходатайству которого непосильные каторжные работы Раушенбаху заменили работой по специальности — математикой. Освободили ученого в 1946 году, благодаря стараниям великого ученого-математика Мстислава Келдыша.
Будучи состоявшимся ученым, Раушенбах внезапно решает «начать все с нуля», заняться новым направлением: «Уже будучи профессором, уже имея возможность “отрастить пузо”, я. всё бросил и начал всё сначала. Занялся новой тогда теорией управления космическими аппаратами. Еще никакого спутника и в помине не было, но я знал, что это перспективное направление». Затем исследователь вновь начал сотрудничать с Королевым и стал главным конструктором, разработавшим системы управления космическими аппаратами «Луна», «Венера», «Восток» и орбитальной станцией «Мир».
Борис Раушенбах был последним человеком, с которым общался перед полетом Гагарин: «Голова была забита тем, чтобы не отказал какой-нибудь прибор, чтобы не вышла из строя какая-либо система… Вот что занимало голову, а вовсе не то, что происходит нечто эпохальное. И успокоение наступало только тогда, когда телеметрические приборы корабля из космоса передавали, что системы работают нормально. Когда я понял, что все прошло хорошо, то встал и перекрестился. К великому изумлению всех присутствовавших на командном пункте космодрома».
Разрабатывая проблему стыковки космических кораблей, Раушенбах задумался о том, как наиболее точно отобразить пространство на экране, ведь космонавт не может наблюдать стыковку непосредственно, а изображение на экране искажалось. В результате ученый разработал новую теорию перспективы. «До сих пор теория перспективы опиралась на работу глаза (если угодно, фотоаппарата), — писал ученый, — а на самом деле видимая человеком картина пространства создается мозгом. Изображение на сетчатке глаза всего лишь “полуфабрикат”».
|
Однако пытливым ученым руководил не только сугубо научный интерес: «Повлияло и мое детство, когда меня водили в церковь, приобщали святых тайн, а детские впечатления — это не такая вещь, которая забывается и исчезает бесследно. Во все времена моей жизни мне была весьма неприятна антирелигиозная пропаганда, я всегда считал ее чушью и болел за религию…» Итогом стали четыре книги об искусстве, первая из которых вышла в 1975 году («Пространственные построения в древнерусской живописи»), последняя — в 1994-м. В своих работах академик «поверил алгеброй гармонию». Что же привлекло внимание ученого в области иконописания? Многие античные и средневековые художники изображали предметы на картине так, будто они не изменяются при удалении — это так называемая параллельная перспектива, однако это не было связано с неумением рисовать, ведь еще в X—XI веках в Китае создавались вполне реалистические изображения, где предметы уменьшались по мере удаления от смотрящего. В эпоху Возрождения было разработано учение о классической перспективе, однако, спустя некоторое время, художники обнаружили, что точное, реалистическое изображение не всегда создает нужное зрительное впечатление. Грубо говоря, более значимые предметы иногда бывают написаны крупнее или же, чтобы композиция казалась целостной, удаленные друг от друга предметы волей художника изображаются ближе, чем на самом деле.
|