Анекдоты про павла 1
Обновлено: 21.09.2024
Личность Павла I даже в исторических исследованиях частенько преподносится с фольклорными искажениями. Над ним и при жизни втихомолку посмеивались, а уж после смерти кто только не приложил руку к созданию мифа о безумце на престоле.
Это как раз тот случай, когда досужая молва надолго повлияла на восприятие государственного деятеля…
Не менее злыми были эпиграммы на Павла:
Не венценосец ты в Петровом славном граде,
А деспот и капрал на плац-параде.
Горячий нрав императора нашел отражение в истории, которую пересказывали на разные лады – с добавлением фантастических подробностей. Как-то на параде Павел остался чрезвычайно недоволен воинской выучкой одного полка. Он перед строем громко отчитал командира и бросил в раздражении:
Полковник решил проявить находчивость и громко скомандовал:
«Полк, в Сибирь шагом марш!»
И бравые молодцы промаршировали мимо императора куда-то на восток. Конечно, в тот же день их вернули на место дислокации, а остроумная выходка полковника сгладила царский гнев. Между тем в пересказах эта история превратилась в известный сюжет о странных причудах оголтелого монарха.
Дескать, полк так и шагал в сторону Уральских гор, пока Павла Петровича не убили. И эти пересуды многие воспринимают как историческую истину! Их даже перенес на экран режиссер Всеволод Пудовкин в кинофильме «Суворов» (1940). Надо ли говорить, что это не последняя экранизация анекдотов о Павле?
Недруги представляли императора неотесанным самодуром, но анекдоты все же донесли до нас и другой образ Павла: оказывается, он ценил находчивость и юмор, был способен к самоиронии и репризе, как и подобает истинному сыну галантного века. При дворе посмеивались над его «нецарской» внешностью: невысокий рост, курносый профиль. Павел улыбался:
«Мои вельможи… О, эти господа весьма желали вести меня за нос, но, к несчастью для них, у меня его нет!»
Как-то раз император обратился к расторопному царедворцу графу Федору Ростопчину, своему любимцу:
«Так как наступают праздники, надобно раздать награды. Начнем с Андреевского ордена. Как ты думаешь, кому следует его пожаловать?»
Ростопчин обратил внимание государя на графа Андрея Разумовского, российского посланника в Вене. Император удивился: всем известно, что Разумовский был любовником великой княгини Натальи Алексеевны, его первой супруги. Изобразив с помощью рук на собственной голове рога, Павел воскликнул:
«Разве ты не знаешь?» Ростопчин повторил этот жест и ответил немедленно: «Вот именно поэтому и нужно его наградить, чтобы лишних разговоров не было!»
Однажды Павел в порыве гнева решил объявить войну Англии и приказал Ростопчину, который тогда ведал иностранными делами, немедленно подготовить соответствующий манифест. Как тот ни доказывал все невыгоды несвоевременной войны, император оставался непреклонен.
Монарх велел принести на подпись манифест уже следующим утром. Наутро Ростопчин пришел с докладом к императору с полным портфелем бумаг и документов. Подписав несколько из них, Павел спросил:
– А где же манифест?
Ростопчин указал на свой портфель и вздохнул:
Злополучный манифест он положил на самое дно массивного портфеля. Но вот дошла очередь и до последней бумаги. Ростопчин опять попытался уговорить императора, но тщетно. Павел I взялся за перо, чтобы подписать роковой документ. Подписывал, однако, очень медленно и будто между прочим спросил Ростопчина:
– А тебе очень не нравится эта бумага?
– Не могу и выразить, как не нравится.
– И что ты готов сделать, чтобы я ее уничтожил?
Ростопчин сообразил, что государь может переменить свое решение, и не сплоховал:
– А все, что будет угодно вашему величеству. Например, могу пропеть арию из итальянской оперы! – И Ростопчин назвал любимую арию императора.
Павел I отложил перо в сторону:
Ростопчин не слишком умело, но громко запел, и вскоре император уже подтягивал ему. Вот так и не состоялась война двух империй.
Многие анекдоты изображают Павла монархом с замашками деспота. Недаром молва приписала ему фразу:
«В России велик тот, с кем я говорю, и до тех пор, пока я с ним говорю».
Его часто сравнивали с Калигулой. Но «злодейства» у него выходили совсем не кровавые. Скажем, сенатор и статс-секретарь императора Петр Обресков впал в немилость к царю во время поездки в Казань и старался не попадаться тому на глаза.
ПАВЕЛ УЛЫБАЛСЯ: «МОИ ВЕЛЬМОЖИ… О, эти господа весьма желали вести меня за нос, но, к несчастью для них, у меня его нет!»В праздничный день он, конечно, был обязан присутствовать во дворце, но попытался затеряться в толпе. Впрочем, лакей, разносивший кофе, заметил Обрескова и, зная об опале, выдал беднягу сенатора, предательски громко предложив ему угощение. Несчастный стал отказываться, но был замечен императором, который тут же поинтересовался:
– Отчего ты не хочешь кофия, Обресков?
Сенатор тихо ответил:
– Я потерял вкус, ваше величество.
Павел пребывал в добром расположении духа, ему понравился ответ сенатора, и он сказал:
– Возвращаю тебе его!
Так находчивый Обресков вновь обрел милость императора.
Как-то раз богатая купчиха московская поднесла императору Павлу шитую по канве подушку с изображением овцы и к ней приложила стихи собственного сочинения:
Верноподданных отцу
Подношу сию овцу!
Для тех ради причин,
Чтоб дал он мужу чин.
Государь молниеносно выдал ответный каламбур:
Я верноподданных отец,
Но нету чина для овец!
Ну и самый знаменитый анекдот про Павла, ставший в ХХ веке основой для популярной повести Юрия Тынянова (1927) и эксцентрического фильма режиссера Александра Файнциммера, вышедшего на экраны в 1934 году (а в 1990-м появился еще и телефильм «Шаги императора» Олега Рябоконя, где роль Павла I исполнил Александр Филиппенко).
Однажды какой-то гвардейский полковник в ежемесячном рапорте указал умершим офицера, который лечился в госпитале. Павел офицера исключил из списков как покойника. По несчастью или к счастью, офицер не умер, а выздоровел. Полковник упросил его на год-другой уехать в свои деревни.
На этот раз несчастному грозила смерть не по ошибке, а с голоду. И он решился подать просьбу императору. Павел написал своей рукой на его просьбе:
«Так как об г. офицере состоялся высочайший приказ, то в просьбе ему отказать».
Пунктуальность Павла породила и противоположный анекдот. Придворный писарь, составляя со слов императора очередной указ о производстве офицеров в следующий чин, при написании первых двух слов фразы «прапорщики ж (такие-то) – в подпоручики» ошибся: получилось «прапорщик Киж».
В результате в тексте указа среди реальных фамилий затесалась фамилия никогда не существовавшего прапорщика.
Когда указ подали на подпись, Павел почему-то решил выделить первого из новопроизведенных подпоручиков и собственноручно дописал к указу:
«Подпоручика Кижа – в поручики».
Поручик Киж, видимо, запомнился императору: во всяком случае, уже через несколько дней Павел благосклонно произвел его в штабс-капитаны. Киж очень быстро рос в чине и вскоре «дослужился» аж до полковника. После этого царь потребовал его к себе.
Генералы кинулись искать полковника Кижа, но задача эта оказалась непосильной. Лишь изучив все обстоятельства, один расторопный штабной офицер докопался до того самого первого приказа, нашел ошибку и понял, в чем дело. Однако никто не осмелился сообщить императору трагикомическую правду.
Павлу доложили, что полковник Киж скоропостижно скончался, из-за чего прибыть на аудиенцию не может. Император вздохнул и произнес печально:
Следующий анекдот
Портрет Павла Первого Б. Батони, 1782 г.
Жесточайшую войну объявил император круглым шляпам, оставив их только при крестьянском и купеческом костюме. И дети носили треугольные шляпы, косы, пукли, башмаки с пряжками. Это, конечно, безделицы, но они терзали и раздражали людей больше всякого притеснения. Обременительно еще было предписание едущим в карете, при встрече особ императорской фамилии, останавливаться и выходить из кареты. Частенько дамы принуждены были ступать прямо в грязь. В случае неисполнения, карету и лошадей отбирали в казну, а лакеев, кучеров, форейторов, наказав телесно, отдавали в солдаты. К стыду тогдашних придворных и сановников, должно признать, что они, при исполнении, не смягчали, а усиливали требования и наказания.
Однажды император, стоя у окна, увидел идущего мимо Зимнего дворца и сказал, без всякого умысла или приказания: «Вот идет мимо царского дома и шапки не ломает». Лишь только узнали об этом замечании государя, последовало приказание: всем едущим и идущим мимо дворца снимать шапки. Пока государь жил в Зимнем дворце, должно было снимать шляпу при выходе на Адмиралтейскую площадь с Вознесенской и Гороховой улиц. Ни мороз, ни дождь не освобождали от этого. Кучера, правя лошадьми, обыкновенно брали шляпу или шапку в зубы. Переехав в Михайловский замок, т. е. незадолго до своей кончины, Павел заметил, что все идущие мимо дворца снимают шляпы, и спросил о причине такой учтивости. «По высочайшему Вашего Величества повелению»,— отвечали ему. «Никогда я этого не приказывал!» — вскричал он с гневом и приказал отменить новый обычай. Это было так же трудно, как и ввести его. Полицейские офицеры стояли на углах улиц, ведущих к Михайловскому замку, и убедительно просили прохожих не снимать шляп, а простой народ били за это выражение верноподданнического почтения.
Греч Н. И. Записки о моей жизни. М.— Л., 1930, с. 147—148.
Мало ли что предписывалось и исполнялось в то время: так, предписано было не употреблять некоторых слов,— например, говорить и писать государство вместо отечество; мещанин вместо гражданин; исключить вместо выключить. Вдруг запретили вальсовать или, как сказано в предписании полиции, употребление пляски, называемой валъсеном. Вошло было в дамскую моду носить на поясе и чрез плечо разноцветные ленты, вышитые кружками из блесток. Вдруг последовало запрещение носить их, ибо-де они похожи на орденские.
Можно вообразить, какова была цензура! Нынешняя шихматовская глупа, но тогдашняя была уродлива и сопровождалась жестокостью. Особенно отличался рижский цензор Туманский, кажется, Федор Осипович, о котором я буду говорить впоследствии.
Один сельский пастор в Лифляндии, Зейдер, содержавший лет за десять до того немецкую библиотеку для чтения, просил, чрез газеты, бывших своих подписчиков, чтоб они возвратили ему находящиеся у них книги, и между прочим повести Лафонтена «Сила любви». Туманский донес императору, что такой-то пастор, как явствует из газет, содержит публичную библиотеку для чтения, а о ней правительству неизвестно. Зейдера привезли в Петербург и предали уголовному суду, как государственного преступника. Палате оставалось только прибрать наказание, а именно приговорить его к кнуту и каторге. Это и было исполнено. Только генерал-губернатор граф Пален приказал, привязав преступника к столбу, бить кнутом не по спине его, а по столбу. При Александре I Зейдер был возвращен из Сибири и получил пенсию. Императрица Мария Федоровна определила его приходским священником в Гатчине. Я знал его там в двадцатых годах. Он был человек кроткий и тихий и, кажется, под конец попивал. Запьешь при таких воспоминаниях!
Греч Н. И. Записки о моей жизни. М.— Л., 1930, с. 151 —152.
Покойный сенатор (П. А.) Обресков был при императоре Павле в качестве статс-секретаря и сопровождал императора в Казань. Там впал он в немилость и несколько дней не смел показываться на глаза императору. Наконец в какой-то торжественный день он должен был явиться во дворец. Приезжает и выбирает себе местечко в толпе, чтоб не выказаться императору. Между тем подносят кофе. Лакей, заметив Обрескова, протесняется к нему с подносом и открывает его императору, который видит его. Обресков отказывается от кофе. «Отчего ты не хочешь кофе, Обресков?» — спрашивает его император. «Я потерял вкус, Ваше Величество»,— отвечает Обресков. «Возвращаю тебе его»,— говорит Павел, и Обресков, благодаря присутствию духа, опять вошел в милость.
Русская Старина, 1903, № 7, с. 214.
На маневрах Павел I послал ординарца своего (И. А.) Рибопьера к главному начальнику Андрею Семеновичу Кологривову с приказаниями. Рибопьер, не вразумясь, отъехав, остановился в размышлении и не знал что делать. Государь настигает, его и спрашивает:
— Исполнил ли повеление?
— Я убит с батареи по моей неосторожности,— отвечал Рибопьер.
— Ступай за фронт, вперед наука! — довершил император.
Русская Старина, 1872. Т. VI, с. 92—93.
Лекарь Вилье, находившийся при великом князе Александре Павловиче, был ошибкою завезен ямщиком на ночлег в избу, где уже находился император Павел, собиравшийся лечь в постель. В дорожном платье входит Вилье и видит пред собою государя. Можно себе представить удивление Павла Петровича и страх, овладевший Вилье. Но все это случилось в добрый час. Император спрашивает его, каким. образом он к нему попал. Тот извиняется и ссылается на ямщика, который сказал ему, что тут отведена ему квартира. Посылают за ямщиком. На вопрос императора ямщик отвечал, что Вилье сказал про себя, что он анператор. «Врешь, дурак,— смеясь сказал ему Павел Петрович,— император я, а он оператор».— «Извините, батюшка,— сказал ямщик, кланяясь царю в ноги,— я не знал, что вас двое».
Вяземский П. А. Старая записная книжка // Поли. собр. соч. СПб., 1883. Т. VIII, с. 73—74.
Зимою Павел выехал из дворца, на санках, прокататься. Дорогой он заметил офицера, который был столько навеселе, что шел, покачиваясь. Император велел своему кучеру остановиться и подозвал к себе офицера.
— Вы, господин офицер, пьяны,— грозно сказал государь,— становитесь на запятки моих саней.
Офицер едет на запятках за царем ни жив ни мертв. От страха. У него и хмель пропал. Едут они. Завидя в стороне нищего, протягивающего к прохожим руку, офицер вдруг закричал государеву кучеру:
Павел, с удивлением, оглянулся назад. Кучер остановил лошадь. Офицер встал с запяток, подошел к нищему, полез в свой карман и, вынув какую-то монету, подал милостыню. Потом он возвратился и встал опять на запятки за государем.
Это понравилось Павлу.
— Господин офицер,— спросил он,— какой ваш чин?
— Неправда, сударь, капитан.
— Капитан, Ваше Величество,— отвечает офицер. Поворотив на другую улицу, император опять спрашивает:
— Господин офицер, какой ваш чин?
— Капитан, Ваше Величество.
— А нет, неправда, майор.
— Майор, Ваше Величество.
На возвратном пути Павел опять спрашивает:
— Господин офицер, какой у вас чин?
— Майор, государь,— было ответом.
— А вот, неправда, сударь, подполковник.
— Подполковник, Ваше Величество.
Наконец они подъехали ко дворцу. Соскочив с запяток, офицер, самым вежливым образом, говорит государю:
— Ваше Величество, день такой прекрасный, не угодно ли будет прокатиться еще несколько улиц?
— Что, господин подполковник? — сказал государь,— вы хотите быть полковником? А вот нет же, больше не надуешь; довольно с вас и этого чина.
Государь скрылся в дверях дворца, а спутник его остался подполковником.
Известно, что у Павла не было шутки и все, сказанное им, исполнялось в точности.
Русская Старина, 1874. Т. XI, с. 577—578.
Изгоняя роскошь и желая приучить подданных своих к умеренности, император Павел назначил число кушаньев по сословиям, а у служащих — по чинам. Майору определено было иметь за столом три кушанья. Яков Петрович Кульнев, впоследствии генерал и славный партизан, служил тогда майором в Сумском гусарском полку и не имел почти никакого состояния. Павел, увидя его где-то, спросил:
— Господин майор, сколько у вас за обедом подают кушаньев?
— Три, Ваше Императорское Величество.
— А позвольте узнать, господин майор, какие?
— Курица плашмя, курица ребром и курица боком,— отвечал Кульнев.
Русская Старина, 1874. Т. XI, с. 170.
Кочетова (Е. H> мне рассказывала, что миссис (Мэри) Кеннеди ей сказывала, что она запиралась ночью с императрицей и спала у нее в комнате, потому что император взял привычку, когда у него бывала бессонница, будить ее невзначай, отчего у нее делалось сердцебиение. Он заставлял ее слушать, как он читает ей монологи из Расина и Вольтера. Бедная императрица засыпала, а он начинал гневаться. Жили в Михайловском дворце, апартаменты императора в одном конце, императрицы в другом. Наконец Кеннеди решилась не впускать его. Павел стучался, она ему отвечала: «Мы спим». Тогда он ей кричал: «Так вы спящие красавицы!» Уходил наконец и шел стучаться к двери m-me К., камер-фрау, у которой хранились бриллианты, и кричал ей: «Бриллианты украдены!» или «Во дворце пожар!». К., несколько раз поверив, потом перестала ему отпирать, и он стал ходить к часовым и разговаривать с ними. Он страшно мучился от бессонницы.
Смирнова-Россет А. О. Дневник. Воспоминания. М., 1989, с. 567.
Великая княгиня Анна (жена Константина Павловича) разрешилась мертвым младенцем за 8 дней до этого (имеется в виду убийство Павла I), и император, гневавшийся на своих старших сыновей, посадил их с этого времени под арест, объявив, что они выйдут лишь тогда, когда поправится великая княгиня. Императрица также была под домашним арестом и не выходила. Эти неудачные роды очень огорчили императора, и он продолжал гневаться, он хотел внука!
Смирнова-Россет А. О. Дневник. Воспоминания. М., 1989, с. 567.
Богатая купчиха московская поднесла императору Павлу подушку, шитую по канве с изображением овцы, и к ней приложила следующие стихи:
Верноподданных отцу
Подношу сию овцу
Для тех ради причин,
Чтоб дал он мужу чин.
Я верноподданных отец,
Но нету чина для овец.
Мои бредни. Записки А. П. Хвостовой // Русский Архив, 1907, № 1, с. 45.
Пушкин рассказывал, что, когда он служил в министерстве иностранных > дел, ему случилось дежурить с одним весьма старым чиновником. Желая извлечь из него хоть что-нибудь, Пушкин расспрашивал его про службу и услышал от него следующее.
Однажды он дежурил в этой самой комнате, у этого самого стола. Это было за несколько дней перед смертью Павла. Было уже за полночь. Вдруг дверь с шумом растворилась. Вбежал сторож впопыхах, объявляя, что за ним идет государь. Павел вошел и в большом волнении начал ходить по комнате; потом приказал чиновнику взять лист бумаги и начал диктовать с большим жаром. Чиновник начал с заголовка: «Указ е(го) и(мператорского) в(еличества)» — и капнул чернилами. Поспешно схватил он другой лист и снова начал писать заголовок, а государь все ходил по комнате и продолжал диктовать. Чиновник до того растерялся, что не мог вспомнить начала приказания, и боялся начать с середины, сидел ни жив ни мертв перед бумагой. Павел вдруг остановился и потребовал указ для подписания. Дрожащий чиновник подал ему лист, на котором был написан заголовок и больше ничего.
— Что ж государь? — спросил Пушкин.
— Да ничего-с. Изволил только ударить меня в рожу и вышел.
Вацуро В. Э. Из разысканий о Пушкине // Временник пушкинской комиссии. 1972. Л., 1974, с. 100.
У кого-то из царской фамилии, кажется у великого князя Павла Петровича, был сильный насморк. Ему присоветали помазать себе нос на ночь салом, и была приготовлена сальная свеча. С того дня было в продолжение года, если не долее, отпускаемо ежедневно из дворцовой конторы по пуду сальных свечей — «на собственное употребление его высочества».
Вяземский П. А. Старая записная книжка // Поли. собр. соч. СПб., 1883. Т. VIII, с. 169.
Герцен А. И. Полн. собр. соч. М.—Л., 1956. Т. VIII, с. 267.
По возвращении своем из персидского похода, в 1797 году, Алексей Петрович Ермолов служил в четвертом артиллерийском полку, коим командовал горький пьяница Иванов, предместник князя Цицианова (брата знаменитого правителя Грузии). Этот Иванов во время производимых им ученьев имел обыкновение ставить позади себя денщика, снабженного флягою с водкой; по команде Иванова: зелена, ему подавалась фляга, которую он быстро осушивал. Он после того обращался к своим подчиненным с следующей командой: «Физики, делать все no-старому, а новое — вздор». Рассердившись однажды на жителей города Пинска, где было нанесено оскорбление подчиненным ему артиллеристам, Иванов приказал бомбардировать город из двадцати четырех орудий, но, благодаря расторопности офицера Жеребцова, снаряды были поспешно отвязаны, и город ничего не потерпел. Пьяный Иванов, не заметивший этого обстоятельства, приказал по истечении некоторого времени прекратить пальбу; вступив торжественно в город и увидав в окне одного дома полицмейстера Лаудона, он велел его выбросить из окна.
Давыдов Д. В. Военные записки. М., 1940, с. 371.
Вяземский П. А. Старая записная книжка // Полн. собр. соч. СПб., 1883. Т. VIII, с. 156.
В другой раз Копьев бился об заклад, что он понюхает табаку из табакерки, которая была украшена бриллиантами и всегда находилась при государе. Однажды утром подходит он к столу возле кровати императора, почивающего на ней, берет табакерку, с шумом открывает ее и, взяв щепотку табаку, с усиленным фырканьем сует в нос. «Что ты делаешь, пострел?» — с гневом говорит проснувшийся государь. «Нюхаю табак,— отвечает Копьев.— Вот восемь часов что дежурю; сон начинал меня одолевать. Я надеялся, что это меня освежит, и подумал, лучше провиниться перед этикетом, чем перед служебною обязанностью».— «Ты совершенно прав,— говорит Павел,— но как эта табакерка мала для двух, то возьми ее себе».
Вяземский П. А. Старая записная книжка // Полн. собр. соч. СПб., 1883. Т. VIII, с. 156.
Копьев был столько же известен в Петербурге своими остротами и проказами, сколько и худобою своей крепостной и малокормленной четверни. Однажды ехал он по Невскому проспекту, а Сергей Львович Пушкин (отец поэта) шел пешком по тому же направлению. Копьев предлагает довести его. «Благодарю,— отвечал тот,— но не могу: я спешу».
Вяземский П. А. Старая записная книжка // Полн. собр. соч. СПб., 1883. Т. VIII, с. 157.
Чулков, петербургский полицмейстер, призвал его (А. Д. Копьева) к себе, осыпал ругательствами и насмешками и наконец сказал:
— Да, говорят, братец, что ты пишешь стихи.
— Точно так, писывал в былое время, ваше высокородие!
— Так напиши теперь мне похвальную оду, слышишь ли! Вот перо и бумага!
— Слушаю, ваше высокородие! — отвечал Копьев, подошел к столу и написал: «Отец твой чулок, мать твоя тряпица, а ты сам что за птица?»
Греч Н. И. Записки о моей жизни. СПб., 1886, с. 119.
Москва была всегда обильна девицами. В Москве также проживали три или четыре сестрицы. Дом их был на улице — нет, не скажу на какой улице. Всякий день каждая из них сидела у особенного окна и смотрела на проезжающих и на проходящих, может быть выглядывая суженого. Какой-то злой шутник — может быть, Копьев — сказал о них: на каждом окошке по лепешке. Так и помню, что в детстве моем слыхал я о княжнах-лепешках. Другого имени им и не было.
Вяземский П. А. Старая записная книжка // Полн. собр. соч. СПб., 1883. Т. VII, с. 467.
Рассказывают, что известный Копьев, чтобы убедить крестьян своих внести разом ему годовой "оброк, говорил им, что такой взнос будет последний, а что с будущего года станут они уплачивать все повинности и отбывать воинскую одною поставкою клюквы.
Вяземский П. А. Полн. собр. соч. СПб., 1882. Т. VII, с. 365.
Известно, что в старые годы, в конце прошлого столетия, гостеприимство наших бар доходило до баснословных пределов. Ежедневный открытый стол на 30, на 50 человек было дело обыкновенное. Садились за этот стол кто хотел: не только родные и близкие знакомые, но и малознакомые, а иногда и вовсе не знакомые хозяину. Таковыми столами были преимущественно в Петербурге столы графа Шереметева и графа Разумовского. Крылов рассказывал, что к одному из них повадился постоянно ходить один скромный искатель обедов и чуть ли не из сочинителей. Разумеется, он садился в конце стола, и также, разумеется, слуги обходили блюдами его как можно чаще. Однажды понесчастливилось ему пуще обыкновенного: он почти голодный встал со стола. В этот день именно так случилось, что хозяин после обеда, проходя мимо него, в первый раз заговорил с ним и спросил: «Доволен ли ты?» — «Доволен, Ваше Сиятельство, — отвечал он с низким поклоном, — все было мне видно».
Вяземский П. А. Старая записная книжка // Поли. собр. соч. СПб., 1883. Т. VIII, с. 371.
Следующий анекдот
Однажды в присутствии Екатерины Павел Петрович читал депеши из революционной Франции. В негодовании он воскликнул: "Я бы давно все прекратил пушками!" Екатерина спокойно на это отреагировала: "Ты кровожадный дурак! Или ты не понимаешь, что пушки не могут воевать с идеями?"
Всячески борясь с излишней роскошью, Павел назначил перемену блюд за столом строго в зависимости от чина. Майору было определено иметь за столом не более трех блюд. Служивший тогда в Сумском гусарском полку Яков Петрович Кульнев (1763-1812), человек бедный, отпустивший на волю задаром всех своих крестьян, не мог роскошествовать и обходился одним блюдом. Император Павел, посетив полк, спросил Кульнева, сколько блюд подают ему за обедом. И Кульнев, зная предельный педантизм Павла, но и зная также, что он не прощает малейшей неправды, ответил: - Три, ваше императорское величество: курица плашмя, курица ребром и курица боком.
Император Павел спросил директора театров Александра Львовича Нарышкина, отчего это до него, в бытность директором театров князя Юсупова, ставились спектакли со множеством всадников, а теперь лошадей на сцене и не увидишь. Нарышкин отвечал - Невыгодно, ваше императорское величество. Юсупов был татарин, и, когда лошади делались для сцены негодны, он их отправлял к себе на кухню.
После одного из парадов, бывшего в самые крещенские морозы, император Павел увидел молодого поручика, чья треуголка была осыпана снегом так сильно, что создавалось впечатление, будто она обшита белым плюмажем. - У вас белый плюмаж, сударь, - заметил император. А надо сказать, что белый плюмаж носили на треуголках только бригадиры, чей чин был выше полковничьего и ниже генерал-майорского. Чин же поручика в "Табели о рангах" был всего лишь третьим снизу. - По воле Божьей! - отвечал поручик. - Ну, что же, - ответил Павел. - Я никогда против воли Божьей не иду. Поздравляю бригадиром!
После запрещения Павлом всем служащим чиновникам и офицерам ходить в штатской одежде, а не в форменных мундирах многие из них нашли лазейку и велели своим слугам или солдатам-ординарцам носить за ними, одетыми в мундир и шинель, шубы и шпаги. Однажды Павел встретил на улице такого щеголя, за которым солдат нес шубу и шпагу. Павел остановил и офицера и солдата и сказал: - Раз ему трудно носить шпагу, надень ее на себя, а ему отдай свой штык с портупеей. Одним махом император сделал солдата прапорщиком, а прапорщика - солдатом. Слух об этом происшествии тут же распространился по Петербургу и нагнал изрядного страху на чиновников и офицеров, заставив их ревностно исполнять царский указ.
В основе повести Юрия Николаевича Тынянова "Поручик Киже" лежит подлинный факт, художественно переосмысленный талантливым писателем. Первым же, кто рассказал о поручике Киж - так на самом деле называлась сия вымышленная персона, - был отец знаменитого русского лингвиста Владимира Ивановича Даля, поведавший о том своему сыну - автору знаменитого "Словаря живого великорусского языка". В.И. Даль, записывая то, что рассказывал ему отец, включил в "Рассказы о временах Павла I" и сюжет о некоем несуществующем офицере, появившемся на свет из-за ошибки одного из писарей. Отец рассказал В.И. Далю, что однажды некий писарь, сочиняя очередной приказ о производстве обер-офицеров из младших чинов в старшие, выводя слова: "Прапорщики ж такие-то в подпоручики", перенес на другую строку "Киж", да еще и начал строку с большой, прописной буквы. Император Павел, подписывая приказ, принял "Киж" за фамилию и написал: "Подпоручика Киж в поручики". Редкая фамилия запомнилась Павлу. На следующий день, подписывая другой приказ - о производстве поручиков в капитаны, император произвел мифическую персону в капитаны, а на третий день - и в первый штаб-офицерский чин - штабс-капитана. Через несколько дней Павел произвел Кижа в полковники и велел вызвать к себе. Высшее военное начальство переполошилось, предполагая, что император хочет произвести Кижа в генералы, но отыскать такого офицера нигде не смогли и, наконец, докопались до сути дела - канцелярской описки. Однако, опасаясь гнева императора, донесли Павлу, что полковник Киж умер. "Жаль, - сказал Павел, - был хороший офицер".
Было это при царе Павле Петровиче. Встретился государю кто-то из самых простых и на вопрос: "Как вас зовут?" - отвечал: - Евграф такой-то. А государь недослышал и переспросил: - Граф такой-то? - Евграф такой-то, - повторил спрашиваемый. - Царское слово свято! - сказал государь, - поздравляю вас графом. И пошел с тех пор граф Евграф щеголять. (М. Салтыков-Щедрин. Пошехонская старина)
На посту у адмиралтейства стоял пьяный офицер. Император Павел Первый приказал арестовать офицера. - Согласно уставу, прежде чем арестовать, вы должны сменить меня с поста, - ответил офицер. - Он пьяный лучше нас трезвых свое дело знает, - сказал император. И офицер был повышен в чине.
Как-то Павел посетил фрегат Балтийского флота. И бросилась ему на палубе в глаза маленькая щепочка. Царь рассвирепел, вызвал командира. - Почему у вас на палубе бревна валяются, - поинтересовался самодержец Всероссийский. Обидевшийся офицер вызвал на палубу абордажную партию (около 100 человек) и велел "бревно" убрать. Само собой, он после этого на флоте не служил.
Иван Иванович Кутайсов (1759-1834), пленный турчонок, отданный в камердинеры, а затем в брадобреи наследнику престола Павлу Петровичу, вскоре ставший графом и камергером, одним из первых лиц в государстве, однажды шел с Суворовым по коридору Зимнего дворца. Вдруг Суворов остановился и стал низко кланяться одному из истопников. - Что вы делаете, князь! - заметил Кутайсов Суворову, - ведь это - истопник. - Помилуй Бог, - ответил Суворов, - ты - граф, я - князь; при милости царской не узнаешь, что этот будет за вельможа, так надобно задобрить его вперед.
За блистательные победы над французами в Италии сардинский король Карл-Эммануил пожаловал Суворову высшие награды: сделал его великим маршалом Пьемонтским, "грандом королевства" и "кузеном короля". Город Турин прислал Суворову шпагу, украшенную драгоценными камнями. Даже камердинер Суворова удостоился получить отличие. Однажды утром Александр Васильевич занимался разными канцелярскими делами, когда к нему вошел Прошка. Он протянул барину пакет, запечатанный большой печатью сардинского короля. На пакете было написано: "Господину Прошке, камердинеру его сиятельства гр. Суворова". - Чего же ты мне даешь? Это тебе! - Поглядите вы, батюшка барин… Суворов распечатал пакет, в нем лежали две медали на зеленых лентах. На медалях было выбито: "ЗА СБЕРЕЖЕНИЕ СУВОРОВА".
В сражении при Сен-Готарде, произошедшем 13 сентября 1799 года во время швейцарского похода Суворова, солдаты Милорадовича остановились на краю крутого обледенелого спуска, где внизу их ждали их готовые к бою французы. Милорадович закричал солдатам: "Ну, посмотрите-ка, как возьмут в плен вашего генерала!" - и с этими словами покатился со спуска. Солдаты тут же кинулись следом и сбили неприятеля с позиции.
После Альпийского похода Суворова Павел решил выбить специальную медаль, на которой бы отражалось и участие австрийцев, которые лишь мешали общему делу. Суворов, к которому Павел обратился с просьбой предложить вариант текста, дал такой совет - медаль сделать одинаковой и для русских, и для австрийцев. Но на "русской" выбить "С нами Бог", а на "австрийской" - "Бог с нами".
Во время одного смотра гатчинский офицер Каннабих помчался исполнять поручение Павла. Он скакал так быстро, что с него слетела шляпа. Павел крикнул ему, что он потерял шляпу, на что Каннабих ответил: "Но голова тут, ваше величество", продолжая скакать. Ответ понравился Павлу и он велел: "Дать ему 1000 душ".
В кабинете императора Павла Первого висели очень старинные английские часы. На циферблате их стрелки обозначали час, минуту, секунду, год, фазу луны, месяц и даже затмение солнца. Часы отличались отчетливым ходом, были мировой редкостью. Но однажды государь император опоздал на вахтпарад, на часы разгневался и отправил на гауптвахту. Вскоре после этого государь был задушен. Дать распоряжение о возвращении часов позабыли, и часы остались на гауптвахте под вечным арестом.
Следующий анекдот
Великий, грозный, кровавый и даже окаянный — как только ни называли человека, который единолично управлял Россией. Предлагаем отбросить стереотипы и по-новому взглянуть на правителей империи: исторические анекдоты и курьезные ситуации.
Павел Петрович Романов (родился 20 сентября по старому стилю, 1 октября по новому стилю 1754 в Петербурге; умер 12 марта по старому стилю, 24 марта по новому стилю 1801 там же) – российский император (1796 – 1801), правивший под именем Павел I. Сын Екатерины II и Петра III, отец императоров Александра I и Николая I. Коронован 5 апреля (по новому стилю- 16 апреля) 1797. Погиб от рук убийц в ходе переворота , который привёл к власти его сына Александра Павловича .
Император Павел I не обладал привлекательной наружностью: невысокий рост, курносый короткий нос. Павел Петрович об этом знал, и мог при случае пошутить и над своей внешностью, и над своими приближенными: «Мои министры. о, эти господа очень желали вести меня за нос, но, к несчастью для них, у меня его нет!»
Идеал Павла менее всего сводился к солдафонской муштре, как принято считать. Ежедневные плац-парады, проводившиеся им лично в любую погоду, были лишь частным проявлением заведомо обреченной на провал попытки наладить жизнь страны так, как налаживают для бесперебойной работы механизм. Павел вставал в пять часов утра, а в семь уже мог наведаться в любое «присутственное место». В результате во всех петербургских канцеляриях работа стала начинаться на три-четыре часа раньше прежнего. Невиданное дело: сенаторы с восьми утра сидели за столами! Сотни нерешенных дел, многие из которых ждали своей очереди десятилетиями, неожиданно получали движение.
Вступив на престол, новый император радикально обозначил начало своего правления: в 1797 году Павел запретил вальс как неприличный танец . Почему любимый дворянский танец казался императору непристойным, остается загадкой. Между тем, современники списывали нелюбовь Павла к вальсу на неудачное падение в танце. Правда, через год вальс вернулся. Причина тому очевидная - император влюбился. Анна Петровна Лопухина любила балы, а вальс почитала лучшим танцем.
Однажды придворный лекарь Вилье, сопровождавший императора Павла Петровича в поездке, был ошибкою завезён ямщиком на ночлег в избу, где уже находился император, собиравшийся лечь в постель. Вилье входит в дорожном платье и видит перед собою государя. Можно представить удивление Павла Петровича и страх, охвативший лекаря. Император спрашивает, каким образом тот к нему попал. Вилье извиняется и ссылается на ямщика, который сказал, что квартира для него отведена тут. Посылают за ямщиком. На вопрос императора ямщик отвечал, что Вилье про себя сказал, что он анператор.
- Врёшь, дурак, - смеясь сказал ему Павел Петрович, - император я, а он оператор (так в то время называли хирургов).
- Извините, батюшка, - отвечал ямщик, кланяясь царю в пояс, - я и не знал, что вас двое.
Один из придворных чинов подал императору Павлу Петровичу жалобу на офицера, который тайно вывез его дочь и без разрешения родителей обвенчался с нею.
Решив удовлетворить жалобу своего чиновника, император начертал на ней: «Офицера разжаловать, брак аннулировать, дочь вернуть отцу, считать девицей».
Павел вступил на престол в 1796 году в обход слухов о завещании Екатерины Великой, где наследником выступал будущий Александр I. Характерной чертой недолгого царствования Павла стала борьба с вольнодумством в совершенно неожиданных проявлениях. Избавление от бакенбард, бачков, баков - одна из таких внезапных идей. Павел «поработал» парикмахером, в результате чего появилась новая прическа. Все отныне должны были носить косичку, зачесывать волосы исключительно назад и окончательно отказаться от бачков. Есть мнение, что таким образом уже немолодой император избавился от многих комплексов, ведь у него растительности на лице явно недоставало. 17 июня 1797 года исчезли букли и челки.
Один из представителей «просвещенного дворянства» вспоминал, что как-то, спрятавшись (на всякий случай) от проезжавшего мимо Павла за забором, он услыхал, как стоящий поблизости солдат говорит: «Вот-ста наш Пугач едет!» — «Я, обратясь к нему, спросил: «Как ты смеешь отзываться так о своем Государе?» Он, поглядев на меня без всякого смущения, отвечал: «А что, барин, ты, видно, и сам так думаешь, коль прячешься от него». Отвечать было нечего».
— Солдат, солдат, а на чём ты спишь?
— А в головах что кладёшь?
— А укрываешься чем?
— Так сколько ж их у тебя?
Этот диалог русского солдата и чёрта из народной сказки прямо отсылает нас к временам Павла. Конкретно — к одному из 14 тысяч его распоряжений по армии. Именно Павел дал русскому солдату шинель. Универсальную одежду, которая прошла через все войны двухсот лет, в том числе две мировых, и с небольшими изменениями дошла почти до наших дней.
Немецкий драматург и прусский посланник при русском дворе, Август Коцебу был по подозрению в вольнодумстве и якобинстве сослан Павлом в уральский город Курган. Теоретически его «Записки об императоре Павле» должны быть полны самой лютой злобы. Однако вот что мы там видим: «Народ был счастлив. Его никто не притеснял. Вельможи не смели обращаться с ним с обычною надменностью. Они знали, что всякому возможно было писать прямо государю, и что государь читал каждое письмо. Из 36 миллионов людей по крайней мере 33 миллиона имели повод благословлять императора».
Такие люди как Павел нуждаются в постоянной поддержке. Такую поддержку ему оказывали его жена великая княгиня (а позже и императрица) Мария Федоровна и Екатерина Нелидова, близкий друг, играющий также роль своего рода психолога. Именно эти две женщины помогали Павлу бороться со своей болезненностью и если полностью победить ее не было никакой возможности, то ослабить оказываемое ею действие им вполне удавалось, хотя и не всегда. Именно Мария Федоровна с Нелидовой избавляли государя от иногда неверных решений и ошибок (как, например, было в ситуации, когда Павел хотел упразднить орден святого Георгия Победоносца).
Конечно, от ропота до цареубийства — колоссальная дистанция. Но вряд ли второе стало бы возможным без первого. Реальный (и оставшийся незамеченным Павлом) заговор возглавили как близкие к нему люди — фон Пален, Н.П. Панин (племянник воспитателя Павла), так и его давние враги — братья Зубовы, Л. Беннигсен. Согласие на свержение отца с престола (но не на убийство) дал сын Александр. За сорок дней до переворота императорская семья перебралась в едва достроенный, еще сырой Михайловский дворец. Именно здесь в ночь с 11 на 12 марта 1801 года были разыграны заключительные сцены трагедии.
…Изрядно поредевшая по дороге к покоям императора толпа подогретых вином заговорщиков нашла Павла не сразу — тот спрятался за каминной ширмой. Последними произнесенными им словами были: «Что я сделал?»
Заветная мечта каждого русского императора — удостоиться сравнения с Петром Великим. Впрочем, так или иначе, это удаётся всем. Другое дело — как сравнивают. Скажем, Александра II называли лишь бледной тенью Петра.
О Павле говорили иное. Фёдор Ростопчин в беседе с дочерью покойного императора, Екатериной Павловной, сказал: «Отец ваш по делам его был равен Петру, если бы не умер так рано».
Кстати: Павел I может считаться одним из самых невезучих русских царей. Дело здесь даже не в сроке правления, хотя и он был невелик — 4 года, 4 месяца, 4 дня и 4 часа. Ему не везло даже в посмертии. Устоявшееся мнение о нём кратко и нелицеприятно. Император-самодур, изводил мелочными придирками своих подданных, преклонялся перед королём Пруссии Фридрихом и пытался нарядить Русь-матушку в немецкий мундир.
Между тем, упускается из вида один очень любопытный статистический факт. За время царствования Павел издал 2179 законодательных актов. В среднем выходит по 42 в месяц. Екатерина II издавала по 12 законов в месяц. Пётр I — по 8. Это внушает уважение, даже если брать только количественный показатель. О качестве павловских распоряжений говорит другой факт. Ни одно из них не было отменено следующим императором. Большая их часть вообще дожила до 1917 года. А кое-что дошло и до наших дней.
Читайте также: