О дуэли пушкина без тайн и загадок
Обновлено: 04.11.2024
Предисловие Пушкина В окончательном тексте изданий 1833 и 1837 гг. после сорока четырех авторских примечаний идет авторский же комментарий, озаглавленный «Отрывки из „Путешествия Онегина“», в котором Пушкин приводит первые пять стихов строфы, выпущенной из восьмой
Предки Пушкина
Предки Пушкина Фамилия дворянского рода Пушкиных прослеживается до Константина Пушкина, родившегося в начале XV в., младшего сына некоего Григория Пушки. От Константина идет прямая нисходящая линия к Петру Пушкину (ум. в 1692 г.), предку обоих родителей нашего поэта (прадед
Фольклор от Пушкина
Фольклор от Пушкина Рассматривая петербургский фольклор как живительный родник, питавший творчество Пушкина, нельзя забывать, что и сам поэт, являясь мощным генератором творческой энергии, становился для читающей и слушающей публики источником этого фольклора.
Взгляд на русскую критику. – Понятие о современной критике. – Исследование пафоса поэта, как первая задача критики. – Пафос поэзии Пушкина вообще. – Разбор лирических произведений Пушкина
Взгляд на русскую критику. – Понятие о современной критике. – Исследование пафоса поэта, как первая задача критики. – Пафос поэзии Пушкина вообще. – Разбор лирических произведений Пушкина В гармонии соперник мой Был шум лесов, иль вихорь буйной, Иль иволги напев
Следующая загадка
В книге впервые собраны все работы Ю М. Лотмана, посвященные жизни и творчеству великого русского поэта. Том состоит из четырех разделов, первый — биография А. С. Пушкина; второй — статьи и исследования, третий — заметки, рецензии и выступления, посвященные творчеству поэта, четвертый раздел полностью посвящен роману «Евгений Онегин», сюда вошел и знаменитый лотмановский «Комментарий» к бессмертному творению поэта.
Вступительная статья известного филолога Б. Ф. Егорова, которого долгие годы связывала с Ю. М Лотманом личная дружба, рассказывает о судьбе ученого, о его пушкинских исследованиях.
Книга адресована специалистам-филологам, педагогам и учащимся вузов и школ, а также всем интересующимся творчеством А. С. Пушкина
Пушкин - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Пушкин - читать книгу онлайн бесплатно, автор Юрий Лотман СделатьВ заключение я хочу снова подчеркнуть, что рассматриваю лишь то, как С. Аверинцев истолковал пушкинскую цитату, — богатая мыслями статья его, конечно, заслуживает и разговора по существу проблемы. Но это уж дело специалистов.
О дуэли Пушкина без «тайн» и «загадок»
Исследование, а не расследование
…смешивать два эти ремесле.
Есть тьма искусников…
Грибоедов «Горе от ума»
У детективного жанра свои закономерности. Вначале — преступление. Убийство совершено, но убийца неизвестен, имя его составляет тайну, загадку, которую надо разгадать. Над разгадкой трудятся специалисты и, разумеется, решить ее не могут. Но тут появляется гениальный следователь-любитель. Он не обладает специальными знаниями, но в избытке наделен логикой, здравым смыслом, интуицией и острым глазом — свойствами, которых профессионалы заведомо лишены. Гениальный дилетант внимательно разглядывает картину преступления и, конечно, обнаруживает преступника, потому что главная улика лежала на самом видном месте и оставалась незамеченной лишь потому, что специалисты слишком мудрили. А ларчик просто открывался… Еще на первой странице (или в первом кадре) эта улика продемонстрирована, но именно так, чтобы остаться не замеченной нами. Внимание читателей, как и незадачливых следователей, направлено по ложному следу. Но вот конец — наше внимание вновь обращают к этой виденной, но не оцененной нами улике. Преступник найден, мы восклицаем: «Как все на самом деле просто и хитроумно одновременно!» Детектив окончен.
Некоторые произведения искусства нам нравятся своей жизненной правдой. Сложная реальность отражается в них сложным образом. Подобно тому, как в жизненных ситуациях самое трудное — определить, по каким «правилам» и по правилам ли вообще ведется игра, большое произведение искусства открывает перед читателем такую сложную систему связей, такое переплетение причин, следствий, оценок, характеров, что раскрыть законы художественного целого — огромный, а до конца и невозможный, труд. Такое произведение и учит и мучит — будоражит, беспокоит. Погружение в него — и радость, и труд. Это не «чтение в гамаке». Но есть и другой тип текстов, тип, который в свое время и на своем месте также имеет право на существование. Это — книги для отдыха. Сложность здесь симулируется, а трагические противоречия жизни заменены удобопостигаемыми «тайнами» и «загадками». Фактически эти тайны совсем не тайны — это лишь головоломки, ребусы и кроссворды для размышлений на досуге. Жизненные противоречия заменены здесь наперед известными правилами, и читатель получает удовольствие именно от того, что мучительная и, казалось бы, хаотическая ситуация оказывается совсем не мучительной и не хаотической. Стоит лишь приложить к ней некоторую нехитрую систему правил, и все разматывается как клубочек шерсти. Такое чтение успокаивает, баюкает читателя. Оно дает ему умственную разрядку и представляет собой вполне уважаемый вид отдыха.
Беда начинается лишь тогда, когда такое облегченное чтение заявляет претензию на несвойственное ему место, когда оно стремится подменить собою «трудную», социально и этически значимую литературу, а читатель, привыкший к облегченным решениям, начинает раздраженно требовать, чтобы с ним всегда «играли по правилам».
Однако нас сейчас интересует не давление детектива на художественную литературу, а проникновение его норм и законов в научную литературу. Речь пойдет о так называемом детективном литературоведении. Казалось бы, какое беспокойство может вызвать появление работ, стремящихся увлечь читателей, заменить зеленую академическую скуку лихо закрученными («чтоб дух захватывало!») сюжетами? Не говорит ли нашими устами цеховая рутина, боязнь именно того «частного детектива», Шерлока Холмса, который, ворвавшись в мир добросовестных, но тупоумных Лестрейдов, с ходу решит все загадки? Смеем заверить читателя, что нами руководят другие чувства.
Ну, так в чем же беда?
Прежде всего в том, что параллель между исследователем-историком, стремящимся проникнуть в сложные конфликты прошлого, и следователем детективом (особенно его литературным двойником) — внешняя и лишь частично обоснованная. Конечно, всякому серьезному исследователю-историку приходилось решать задачи, смыкающиеся с целями криминалиста и требующие сходных методик: определение почерка, поиски не хватающего звена в доказательствах, мучительные попытки найти утраченную рукопись, сопоставление косвенных улик, — все это относительно обычные заботы литературоведа или историка. К сожалению, именно наиболее весомые результаты таких исследований реже всего получают популярность. Зато как часто поднимается рекламный шум вокруг псевдооткрытий!
Но дело не только в этом. Задачи, при решении которых историк уподобляется Шерлоку Холмсу, в принципе лежат на периферии его интересов. Можно решительно сказать, что ни одна подлинно глубокая историко-культурная проблема этими средствами не может быть прояснена. Почему? Прежде всего, потому, что задачи, которые ставит детективная повесть перед своим героем, как правило, проще, чем проблемы, волнующие историка. Детективная задача имеет одно определенное решение, которое следует угадать. Загадки истории чаще всего однозначно не решаются, подразумевают множественность интерпретаций, неопределенность исходных данных. Поэтому «детективное литературоведение» всегда упрощает задачу, подменяет сложную проблему простой. Подлинная проблема заменяется примитивным суррогатом.
Но детективный жанр требует еще одной условности — наличия тупоумных специалистов. Не случайно работы этого типа в качестве обязательного элемента подразумевают крепкие выражения по адресу научных предшественников, которые тщетно бились, но ничего не смогли сделать до появления автора имярек. Читателю внушается мысль о том, что быть специалистом не только не обязательно, но даже и вредно. «Специалист» или, того хуже, «представитель академической науки» — эти слова звучат иронически и обозначают тех, кому фатально отведена роль Лестрейдов.
Исследователь всегда сознает, что является продолжателем дела своих предшественников. Поэтому, даже полемизируя с ними, он понимает, что видит дальше потому, что идет после них. Предшественники Шерлока Холмса — всегда тупицы, которые не смогли «увидеть», «понять» или «оценить». Отношение к ним соответственное. Конечно, эффекта на публику исследователь производит меньше: тот, кто показывает химические опыты, изумит рядовых зрителей меньше, чем тот, кто показывает химические фокусы.
Следующая загадка
Сразу же после того как военный суд по делу о дуэли был закончен и царь утвердил приговор, Дантеса немедленно в сопровождении фельдъегеря выслали из России. В дороге он получил письмо от своего «приемного отца» Геккерена. «Активный гомосексуалист» писал «пассивному»: «…дай бог, чтобы тебе не пришлось много пострадать во время такого ужасного путешествия, – тебе, больному с двумя открытыми ранами; позволили ли, или, вернее, дали ли тебе время в дороге, чтобы перевязать раны? Не думаю, и сильно беспокоюсь о том…»
Откуда же у Дантеса, после поединка, из которого кавалергард вышел без единой царапинки, появились две открытые раны? Неужели же еще до суда, во время которого убийца Пушкина содержался под арестом на гауптвахте, два гомосексуалиста до того «добаловались» в своих любовных забавах, что «активный», тоже храбростью не отличавшийся, оставил на теле «пассивного» два повреждения?
Дуэль Пушкина с Дантесом. 1837 г.
Ответ на вопрос дают два медицинских освидетельствования Дантеса, хранящиеся в Пушкинском Доме.
Дело в том, что старший врач полиции Петербурга по долгу службы был обязан доносить в Медицинский департамент МВД обо всех ранениях, имевших место в столице. Так, в конце января 1837 года медэксперт доложил начальству о «покусах супругов Биллинг кошкой, подозреваемой в бешенстве». Разумеется, об открытых ранах поручика Кавалергардского полка полицейский врач не мог не доложить начальству. Сохранилось дело под названием «По донесениям старшего врача полиции о происшествиях в Санкт-Петербурге за 1837 год Медицинского департамента министерства внутренних дел отделение 2, стол 1». Приведем этот небольшой документ полностью: «Полицией узнано, что вчера, в 5-м часу пополудни, за чертою города позади Комендантской дачи, происходила дуель между камер-юнкером Александром Пушкиным и порутчиком Кавалергардского ее величества полка бароном Геккереном, первый из них ранен пулею в нижнюю часть брюха, а последний в правую руку навылет и получил контузию в брюхо. – Г-н Пушкин при всех пособиях, оказываемых ему его превосходительством 1-м лейб-медиком Арендтом, находится в опасности жизни. – О чем вашему превосходительству имею честь донесть.
Старший врач полиции Юденич, Петр Никитич, стат. Советн.».
К сожалению, Игоря Таланова нельзя назвать даже дилетантом, ведь дилетанты, как правило, знают то, что считается общеизвестным. Донесение Юденича опубликовано в книге Щеголева «Дуэль и смерть Пушкина», выдержавшей пять изданий (последнее «Дуэль Пушкина с Дантесом Геккереном: Подлинное военно-судное дело. 1837», где опубликован рапорт Стефановича, также не является библиографической редкостью. Опубликованное в 1900 году, оно было переиздано в годы перестройки).
Игорю Таланову достаточно было заглянуть в любую из этих публикаций… чтобы убедиться в абсурдности всех своих баллистических расчетов.
…Таланов прав в одном. Действительно, в истории дуэли Пушкина и Дантеса очень многое остается неясным. В самом деле, откуда мы знаем о том, что случилось на Черной речке?
На первом допросе комиссии военного суда 6 февраля 1837 года Дантесу был задан вопрос, где и когда происходила дуэль, и не может ли он в подтверждение своих слов сослаться на свидетелей или на какие-либо документы, разъясняющие дело. Дантес заявил, что «реляцию» о поединке его секундант д’Аршиак перед отъездом из Петербурга вручил камергеру Вяземскому.
Примечательно, что Дантес, не желавший вмешивать в процесс никого из посторонних, выдвинул на авансцену третье лицо, в поединке не участвовавшее. И для чего? Для того чтобы сообщить суду о подробностях дуэли, то есть передать то, о чем должен был бы рассказать сам как непосредственный участник. Более того, «реляция» (ставшая, по сути дела, первым документом о дуэли, которым располагал военный суд) была создана, надо думать, специально на этот случай для комиссии.
8 февраля Вяземский был призван в комиссию. На вопрос о происхождении «реляции» князь ответил, что никакого официального документа у него нет, но он располагает письмом д’Аршиака с описанием поединка. «Не знав предварительно ничего о дуэли, – показывал Вяземский, —…я при первой встрече моей с д’Аршиаком просил его рассказать о том, что было». В этих «чистосердечных показаниях» Вяземского нетрудно увидеть стремление князя обосновать как бы случайное, бытовое происхождение частного письма.
На самом деле подробные сведения о поединке Вяземский получил, конечно, не от д’Аршиака, а от Данзаса вечером 27 января на Мойке, в квартире поэта, где князь после дуэли встретил секунданта Пушкина. «На сие г. д’Аршиак вызвался изложить в письме все случившееся, прося меня при этом, – продолжал Вяземский, – показать письмо г. Данзасу для взаимной проверки и засвидетельствования подробностей…» Однако письмо д’Аршиака Вяземский получил уже после отъезда французского атташе за границу, поэтому князь не мог прочитать его вместе с обоими свидетелями, чтобы получить ту «достоверность», которую он желал иметь. Вследствие того Вяземский отдал письмо д’Аршиака Данзасу, и тот возвратил князю этот документ вместе с письмом от себя.
Так Вяземский объяснил как бы случайное создание письменной версии дуэли – версии, достоверность которой почти официально была засвидетельствована обоими секундантами в специально подготовленных на такой случай документах.
Получилось, что как будто Вяземский не имел возможности обсудить все обстоятельства произошедшей дуэли в присутствии обоих секундантов, поэтому и понадобились письма от них. Однако встреча Вяземского с д’Аршиаком и Данзасом имела место. 31 января Тургенев записал в дневнике о том, что зашел вначале в дом Пушкина, а потом отправился к д’Аршиаку, где нашел Вяземского и Данзаса. Говорили они о Пушкине. Видимо, на той встрече у д’Аршиака и было договорено подготовить документы о дуэли в виде двух писем секундантов, которые и были предъявлены следствию Вяземским, как бы совершенно посторонним, а значит, вроде бы абсолютно объективным лицом. Немаловажно отметить, что в последующие дни Вяземский создаст и письменную версию не только самого поединка, но и всей дуэльной истории.
Таково происхождение официальной версии, ставшей ныне хрестоматийной.
Причем ее создали сразу после того как стало известно, что всех участников дуэли решено придать суду и впереди предстоит официальное расследование. Однако рассказывать о том, что в действительности произошло, секунданты стали уже вечером рокового 27 января. Их первоначальные рассказы были записаны современниками тогда же, в последних числах января. И они резко противоречат тому, что потом секунданты предъявили следствию. Пожалуй, самая примечательная черта этих рассказов состояла в том, что в них описывается поединок, который больше напоминает дуэль Печорина с Грушницким в лермонтовском «Герое нашего времени». Дуэлянты кидают жребий и стреляют друг в друга по очереди.
Одна из самых ранних записей о поединке принадлежит Тургеневу. Он находился на Мойке, в квартире умирающего поэта, и прямо оттуда пересылал свои письма-репортажи обо всем, что там происходило. В 9 часов утра 28 января Тургенев описал Нефедьевой обстоятельства, приведшие к поединку. «Вчера была назначена дуэль за Комендантской дачей на Черной речке… Пушкин встретил на улице Данзаса… повез его к себе на дачу и только там уже показал ему письмо к отцу Геккерена; Данзас не мог отказаться быть секундантом; он и д’Аршиак, который был секундантом Геккерена, очистили снег, приготовили место, и в двадцати шагах Пушкин и Геккерен стрелялись». Свидетельство Тургенева вызывает некоторое недоумение. Очевидно, он толком не знал, где происходила дуэль. Дело в том, что Комендантская дача действительно находилась на Черной речке. Но вот дача, которую Пушкин с семьей снимал летом 1836 года, располагалась на Каменном острове. Где же все-таки происходил поединок, не совсем ясно. Возможно, Тургенев путает дачу, которую Пушкин снимал ранее на Черной речке с Комендантской дачей. Но важно указание на то, что на даче вместе с Данзасом сразу же оказался и д’Аршиак с Дантесом. Получается, что на место поединка они прибыли вместе. Пушкин тут ввел в курс дела Данзаса. Значит, никаких предварительных переговоров между секундантами и не было. Далее еще интереснее. «Сперва выстрелил Геккерен и попал Пушкину прямо в живот… он упал». Фраза двусмысленна. Значит ли она, что дуэлянты могли стрелять, когда им заблагорассудится (как потом утверждалось в официальной версии), либо же право первого выстрела досталось Дантесу?
В пользу второго предположения говорят последующие слова Тургенева: «Секундант подал ему пистолет…» Что значит «подал ему пистолет»? Выходит, что в тот момент, когда Дантес произвел свой выстрел, у Пушкина пистолета в руках не было. Это крайне любопытное наблюдение. Ведь в официальной версии говорилось о том, что пистолет Пушкина после падения забился снегом, и его пришлось заменить другим. Но Тургенев ни слова не пишет о замене пистолета. Вызывает некоторое подозрение также то обстоятельство, что, как утверждал впоследствии Данзас, и у Пушкина, и у Дантеса были совершенно одинаковые пистолеты, когда они прибыли на место поединка.
Далее Тургенев утверждает, что «Геккерен ранен в руку, которую держал у пояса: что спасло его от подобной раны, какая у Пушкина», то есть в нижнюю часть живота. Очень важное наблюдение. Как известно, Пушкин был ранен в пах. Оба медицинских освидетельствования Дантеса – и Юденича и Стефановича – подтверждают, что пуля, пробив руку и попав в пуговицу панталон, отрикошетила в брюхо. Значит, оба дуэлянта стреляли в одно и то же место – ниже пояса.
Любопытное свидетельство о дуэли содержится в письме Дурново своей матери Волконской, той самой, у которой квартировал Пушкин. «Пуля вошла ему в пах, – пишет Дурново, – и не вышла. Они дрались на 10 шагах. Они бросили жребий. Геккерен выстрелил первый; тот при всем том, что был ранен, имел еще силы произвести свой выстрел». Как видим, Дурново была прекрасно осведомлена о подробностях поединка. Она точно знала, что Пушкин ранен в пах, тогда как Лермонтов и Тютчев, например, как, впрочем, и большинство петербургского общества, были убеждены, что в грудь. Ее письмо датировано 30 января 1837 года и тоже является одним из ранних свидетельств о дуэли. Здесь мы находим подтверждение сведений, которые получаются в результате анализа письма Тургенева, написанного еще при жизни Пушкина: дуэлянты стрелялись по жребию, первым выстрелил Дантес.
Существует еще одно свидетельство о том, что дуэлянты стреляли по очереди, и оно, на первый взгляд, перекликается с утверждением Игоря Таланова, ибо здесь также присутствует выстрел в воздух. Это свидетельство принадлежит Альфреду Фаллу, автору книги «Воспоминания роялиста», изданной в Париже в 1888 году. Фаллу посетил Петербург в 1836 году, и его гидами были Дантес и Трубецкой. Более того, сразу же после бегства д’Аршиака из России Фаллу встречался с ним в Париже. По словам Фаллу, секунданты с согласия Дантеса решили, что Пушкин будет стрелять первым. Пушкин прицелился в своего бофрера, опустил пистолет, снова поднял его с оскорбительной улыбкой. Выстрелил. Пуля просвистела около уха противника, не задев его. Дантес прибыл на место дуэли с твердым убеждением выстрелить в воздух после того, как выдержит выстрел Пушкина. Но эта холодная ненависть, проявлявшаяся до самого последнего часа, заставила его самого потерять хладнокровие, и «Пушкин пал мертвым на месте».
Медицинские освидетельствования Дантеса не оставляют никаких сомнений относительно пушкинской пули, «просвистевшей около уха». Утверждения же о том, что Пушкин пал замертво, развевают даже и тень доверия к свидетельству Фаллу. Перед нами еще одна неудачная попытка скрыть то, что было на самом деле.
Но почему следовало скрывать, что Дантес и Пушкин стрелялись по жребию и целились друг другу в пах? Дело в том, что если действительно дуэль происходила именно так, то она была особенно жестокой. Именно здесь запечатлелся накал страстей, которые двигали дуэлянтами. Однако это обстоятельство секунданты никоим образом не хотели открывать правительству и обществу.
Около 12 часов Данзас, видимо, приглашенный запиской Пушкина, появился в доме на Мойке. Пушкин тотчас послал его за пистолетами, а сам вымылся и переоделся во все чистое. В час пополудни поэт покинул дом, отправился в сторону Невского за извозчиком и более домой не возвращался.
Что же произошло потом? Мы толком не знаем. Достоверно только то, что Пушкин с Данзасом побывали во французском посольстве. То, что потом рассказывал об этом эпизоде Данзас на следствии, вызывает серьезнейшие сомнения. По словам Данзаса, Пушкин случайно встретил его на Цепном мосту и предложил ему быть свидетелем одного разговора. Данзас сел в сани. Пушкин повез его во французское посольство. Только здесь Пушкин ввел его в курс дела: объяснил причины неудовольствия и прочитал свое письмо к Геккерену. Затем поэт представил д’Аршиаку Данзаса как своего секунданта. Данзас не мог отказаться и согласился. Пушкин оставил секундантов выработать условия дуэли, а сам возвратился домой. Когда туда приехал и Данзас, Пушкин послал его за пистолетами. Затем они отправились на место поединка.
Четверть века спустя в своих воспоминаниях, записанных Амосовым, Данзас развил версию, которую огласил под присягой, дополнив ее новыми деталями. Из посольства Данзас привез Пушкину на Мойку письменный текст условий дуэли. Но из дома поэта они отправились не на место поединка, как Данзас утверждал на следствии. Оказывается, теперь Пушкин отправил его за санями и за пистолетами. И только потом, встретившись в кондитерской Вольфа и Беранже, дуэлянты поехали на Черную речку.
Сопоставляя различные варианты показаний Данзаса, мы можем четко проследить, как создавалась и совершенствовалась версия дуэли. Сначала рассказы в квартире Пушкина, потом показания на следствии, потом воспоминания, и версия стала канонической. Однако мы все же склонны отдать предпочтение самым ранним свидетельствам.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
КТО СТРЕЛЯЛ В ЛЕНИНА?
КТО СТРЕЛЯЛ В ЛЕНИНА? (Материал Е. Латия, В. Миронова)1918 год для Российской империи начался на два месяца раньше — 25 октября 1917 года, или 8 ноября по новому стилю. Именно в ночь с 25 на 26 в Петрограде произошел государственный переворот, названный впоследствии Великой
6 АПРЕЛЯ, ВОСКРЕСЕНЬЕ, ВОСЕМНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ ВОЙНЫ. КТО СТРЕЛЯЛ В НАШИХ ДИПЛОМАТОВ?
6 АПРЕЛЯ, ВОСКРЕСЕНЬЕ, ВОСЕМНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ ВОЙНЫ. КТО СТРЕЛЯЛ В НАШИХ ДИПЛОМАТОВ? Американская 3-я механизированная дивизия форсировала Евфрат и заняла юго-западные окраины Багдада.Американское командование сообщило, что приступает к штурму Багдада. Войска коалиции
Глава 26 КТО СТРЕЛЯЛ В ВОЖДЯ?
Глава 26 КТО СТРЕЛЯЛ В ВОЖДЯ? Царя убили, но положение Советской власти становилось все более напряженным. На Верхней Волге вспыхнули восстания под руководством Савинкова. Их удалось раздавить, как и мятеж командарма Муравьева, но в других местах не клеилось. Казаки
Дуэль А.С. Пушкина и Ж. Дантеса
Дуэль А.С. Пушкина и Ж. Дантеса После кончины Пушкина друзья поэта, прежде всех В.А. Жуковский, сделали все возможное, чтобы выполнить его предсмертную просьбу – доказать обществу, что супруга поэта Наталья Николаевна в случившейся трагедии неповинна. Источники из
В ЛЕНИНА «СТРЕЛЯЛ» ДЗЕРЖИНСКИЙ
В ЛЕНИНА «СТРЕЛЯЛ» ДЗЕРЖИНСКИЙ Из версии доктора исторических наук А. Литвина… В июне 1918 года убит комиссар по делам печати, пропаганды и агитации Петроградского Совета В. Володарский, в конце августа — председатель Петроградской ЧК М. Урицкий, и как кульминация
КТО СТРЕЛЯЛ В ЛЕНИНА?[8]
КТО СТРЕЛЯЛ В ЛЕНИНА?[8] 1918 год для Российской империи начался на два месяца раньше — 25 октября 1917 года, или 8 ноября по новому стилю. Именно в ночь с 25 на 26 в Петрограде произошел государственный переворот, названный впоследствии Великой Октябрьской революцией. Проснувшись
Кто же стрелял в Ленина?
Кто же стрелял в Ленина? О самом знаменитом покушении на вождя революции в августе 1918 года, казалось бы, уже давно все известно: есть показания свидетелей, вещественные доказательства, документы расследования и суда над террористкой Фанни Каплан. Но исследователи до сих
Кто стрелял в Ильича?
Кто стрелял в Ильича? В истории этот заговор известен как покушение члена партии эсеров Фанни Каплан на русского Владимира Ленина 30 августа 1918 года на территории завода Михельсона в Москве. Мы не будем в очередной раз пересказывать общеизвестную историю про то, как
Кто же стрелял?
Кто же стрелял? А теперь вернемся к событиям в Летнем саду.Пуля просвистела мимо императора. На какой-то момент наступила тишина, и тут же ее разорвал свисток полицейского, резко отдавшийся в ушах молодого человека. Он рванулся в сторону и, воспользовавшись суматохой,
Новелла XVII. Почему стрелял майор Г.?
Новелла XVII. Почему стрелял майор Г.? Война всегда очень грязное дело Отец Сергей Булгаков В этих записках я старался правильно воспроизвести фамилии действующих лиц и быть по возможности точным в фактах. Однако назвать полностью имя майора Г. я не могу: он еще жив,
ПОЧЕМУ ЖЕ ОН СТРЕЛЯЛ?
ПОЧЕМУ ЖЕ ОН СТРЕЛЯЛ? Такой вопрос каждый раз задавали себе и судьи, и газетчики, и, в конце концов, вся мировая общественность. И только в зале судебного заседания Шварцбарт назвал мотивы преступления: побуждением к убийству было желание наказать Симона Петлюру за
Следующая загадка
Он любил писателей, которые, как ему казалось, «строили» свою жизнь (Карамзин, Пушкин), которые противостояли любым попыткам вмешаться в их частное существование, мужественно и творчески боролись за намеченные цели. Потому любил, что таков был сам, — противостоял и боролся. В советское время было чрезвычайно трудно индивидуально решать свои задачи и проблемы; человека вели по намеченному не им пути государство и «общество», и все-таки свобода выбора, пусть в узком пространстве, существовала, и в нем Юрий Михайлович Лотман (далее мы его именуем сокращенно: Ю. М.) смог так организовать свое жизненное развитие и свою научную деятельность, что в целом можно говорить об успешной реализации замышлявшегося.
Конечно, не следует обольщаться, немало осталось по внешним причинам неосуществленного, но Ю. М. оказался прекрасным «компенсатором», если так можно выразиться, он умудрялся почти всегда заменять пропущенное или невозможное: в самое цветущее и творческое студенческое — аспирантское время у него шесть лет ушло на военную службу — но он успевал и на фронте штудировать учебник французского языка, а после демобилизации так интенсивно трудился, что уже на 5-м курсе университета фактически подготовил кандидатскую диссертацию и защитил ее через год; лишенный возможности преподавать в родном Ленинградском университете, он нашел уникальный Тартуский университет, где создал не менее уникальную «тартускую школу»; некие органы, теоретически не имевшие никакого отношения к науке и педагогике, а практически всем ведавшие, превратили Ю. М. в «не выездного», закрыли ему зарубежье — но труды ученого все-таки пересекали границу, переводились на десятки языков, сделали имя автора всемирно известным, и Тарту, тихий эстонский город, куда иностранцу было не так-то легко попасть, стал местом паломничества молодых и старых гуманитариев.
Ю. М. родился 28 февраля 1922 г. в семье петроградских — ленинградских интеллигентов, в знаменитом доме в начале Невского проспекта, где помещалась в пушкинское время кондитерская Вольфа — Беранжера. Литературоведческий круг друзей старшей сестры Лидии повлиял на выбор профессии, и Ю. М. поступил в 1939 г. на филологический факультет Ленинградского университета, где тогда преподавали знаменитые профессора и академики: Г. А. Гуковский читал введение в литературоведение, М. К. Азадовский — русский фольклор, А. С. Орлов — древнерусскую литературу, И. И. Толстой — античную литературу. В фольклорном семинаре В. Я. Проппа Ю. М. написал свою первую курсовую работу.
В октябре 1940 г., вместе со своими сверстниками, Ю. М. был призван в армию. То, что он еще до начала Великой Отечественной войны стал кадровым военным, возможно, спасло ему жизнь. Огромен урон, понесенный в войну нашим народом, но призывники 1922 г. рождения и старшие их сослуживцы, пройдя подготовку, могли потом и воевать более умело, чем мальчики, попадавшие на фронт прямо со школьной скамьи.
Часть, в которой служил Ю. М. (он был солдатом, потом сержантом в артиллерийском полку резервов главного командования), в первые же дни войны была переброшена на передовую и почти все четыре года находилась в жестоких боях. Ю. М. пересек с отступающей армией всю европейскую часть страны, от Молдавии до Кавказа, а затем наступал на запад, до самого Берлина; бывал в самых отчаянных ситуациях, под обстрелами и бомбежками, за храбрость и стойкость в боях получал ордена и медали, но судьба его удивительно миловала: он даже не был ранен, лишь однажды сильно контужен.
В конце 1946 г. Ю. М. демобилизовался и продолжил учебу в Ленинградском университете. Больше всего возобновившего занятия студента привлекли спецкурсы и спец семинары Н. И. Мордовченко: и по методу (скрупулезное изучение объекта и широкого фона вокруг — исторического, общекультурного, литературного, журналистского; создание обобщающих выводов лишь на основе такого тщательного анализа фактов), и по человеческим свойствам руководителя (удивительная скромность, доброжелательность, принципиальность), и, главное, по кругу его тем и интересов: Н. И. Мордовченко работал тогда над докторской диссертацией о русской литературной критике первой четверти XIX века. Ю. М. как раз и привлекали судьбы русской общественной мысли и литературы на переломной грани между XVIII и XIX веками, а более конкретно — творчество Н. М. Карамзина, А. Н. Радищева и история русского масонства. Лишь позднее, через десяток лет, заложив солидный научный фундамент, Ю. М. станет изучать следующие этапы в истории русской культуры: декабристов и Пушкина.
Уже в студенческие годы Ю. М. сделал первые научные открытия. В рукописном отделе Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, в тетради масона Максима Невзорова, Ю. М. обнаружил копию программного документа одного из раннедекабристских тайных обществ, Союза (Орден) Русских Рыцарей, основателями которого были граф М. А. Дмитриев-Мамонов и М. Ф. Орлов. Найденный источник — «Краткие наставления р. р.» (т. е. русским рыцарям), созданные Дмитриевым- Мамоновым — был давно известен по названию: он упоминался в переписке, он фигурировал в следственных делах декабристов, но исследователи тщетно искали сам текст, документ уже стал считаться утраченным. Статью о своей находке вместе с найденным текстом Ю. М. опубликовал в «Вестнике Ленинградского университета» (1949, № 7).
В студенческие же годы Ю. М. на материале своих научных разыскании подготовил крупную, в три печатных листа, статью «Из истории литературно-общественной борьбы 80-х гг. XVIII века. А. Н. Радищев и А. М. Кутузов», опубликованную в сборнике Ленинградского университета «Радищев» (1950). Статья посвящена полемике Радищева с его другом и идеологическим антагонистом масоном Кутузовым. Здесь же предпринята интересная попытка хотя бы в общих чертах реконструировать потерянную обширную переписку друзей. Проблема реконструкции несохранившихся записей, замыслов, разговоров всегда будет интересовать ученого. Много позднее, например, он напишет статью о пушкинском замысле, от которого сохранилось только одно слово-заглавие «Иисус». Уже в студенческих трудах Ю. М., в их содержании и методе, отпечаталось своеобразие его творческого мышления. Прежде всего для него, ученика Н. И. Мордовченко, характерны системность, многоаспектность, контекстуальность: литературное явление рассматривается на широком общественном и историческом фоне. Последующие изыскания обогатятся методами и данными лингвистики, психологии, археологии, музейного дела и истории быта, семиотики и структурализма, математики и других наук. Отметим также постоянный интерес Ю. М. к контрастным объектам: к переходным, размытым, не устоявшимся явлениям — и, наоборот, к четким, укоренившимся, оформившимся; к стихийному, интуитивному, бессознательному — и, в противовес, к ясной рационалистичности, системности; к конкретным фактам, к эмпиризму архивных и журнальных разысканий, к живой предметности — и к абстрактному метаязыку науки; к гениям, вершинам общественной мысли и литературы — и к рядовым, часто третьестепенным труженикам. Позднее прибавится еще интерес к парадоксам, к разрушению устоявшихся представлений.
В 1950 г. Ю, М. с отличием закончил университет, но ему как еврею был закрыт путь в аспирантуру: в последние годы перед смертью Сталина в стране свирепствовала борьба с «космополитами», то есть практически шла откровенная антисемитская кампания, особенно в гуманитарных учреждениях. Ю. М. удалось найти работу в Эстонии, где партийно-советское руководство все силы отдавало увольнениям и арестам местных «буржуазных» кадров и за «космополитами» не охотилось. Ю. М. стал преподавателем, а затем и заведующим кафедрой русского языка и литературы Тартуского учительского института. Таким образом, в Эстонию Ю. М. попал относительно случайно, но следует учесть, что его привлекли не только слава известного университетского города и почти полное отсутствие официального антисемитизма, но и давние культурно-исторические связи Петербурга с Эстонией: ведь многие русские писатели и общественные деятели начала XIX века, декабристы были биографически и творчески связаны с Эстонией. Об этом Ю. М. потом создаст немало научных работ.
В 1952 г. Ю. М. защитил в Ленинградском университете кандидатскую диссертацию о творческих взаимоотношениях Радищева и Карамзина, после чего опубликовал целый ряд работ об этих писателях. Статья «Радищев и Мабли» (1958), в свою очередь, открывала большую серию трудов ученого, посвященных русско-западноевропейским культурным связям (главным образом, русско-французским, но еще и русско-немецким, русско-итальянским, русско-английским): «Новые материалы о начале знакомства с Шиллером в русской литературе» (опубликована в 1958 г. в Германии на немецком языке), «Руссо и русская
Читайте также: