Жил ерема простота в деревеньке нашей стих
Обновлено: 24.12.2024
Сам варил,
Сам солил,
Сам съедал,
Сам хвалил.
Сказки сказывал Ерема,
Песни пел да лапти плел.
Называл избу — хоромы,
Шапку рваную — короной,
Кое-как хозяйство вел.
— Мне, — смеялся, — много ль надо?
К пасхе — крашено яйцо,
К песне — красное словцо,
Пару яблок вместо сада,
Сотню сказок для отрады
Да на гроб отрез холста.—
Ой, Ерема-простота!
Как его изба держалась?
Архитектор не решит!
Два венца подгнили снизу:
— Погляди, Ерема!
— Вижу! —
А с ремонтом — не спешит.
Сядет, сделает жалейку
И зальется помаленьку.
Скажет, глядя на народ:
— Я — отрезанный ломоть!
Вечно по лесу бродяжил,
Ничего себе не нажил,
Кроме медного креста.
Ой, Ерема-простота!
Как-то лег он под икону:
— Смерть, бери меня, я дома.—
Скрыл глаза, сомкнул уста,
Побелел, как береста.
Вся деревня хоронила,
Вся деревня в голос выла,
Словно умер не простой,
А какой-нибудь Толстой.
Дом Еремы развалился,
В нем никто не поселился,
Только вырос чернобыл.
Кто на это место взглянет,
Обязательно вспомянет:
— Тут бобыль Ерема жил.
Богачи деревни нашей
Сгнили в памяти, как пень.
Почему же о Ереме
В каждой хате, в каждом доме
Не вспомянут редкий день?!
Живу неоплатно,
Как в доме у тещи,
У темного бора
В березовой роще.
Мне спальнею — пни,
Мягкий мох — раскладушкой,
Стихи — изголовьем
И мягкой подушкой.
Росой умываюсь,
Травой утираюсь,
До осени в рощи
Гостить собираюсь.
До первых морозов,
До первого снега
Мне лучше, чем здесь,
Не придумать ночлега!
Это высшее бескорыстие —
Счастье жизни ловить стихом
Или где-нибудь тихо под листьями
Течь холодным лесным ручейком.
Кто пройдет — припадет и напьется,
Кто услышит стихи — оживет,
В том дремучая сила найдется
Бросить плечи сквозь чащу вперед.
Я — поэт. А поодаль сквозь ветви
Бьет о ствол топором лесоруб.
От него разлетаются щепки,
Как слова с моих пламенных губ.
Накукуй мне, кукушка, подольше,
Да побольше, побольше годков,
Чтобы шел я и черпал в ладоши
Голубой разговор родников.
Чтобы весь я светился под листьями
В милом детском семействе берез,
Чтобы людям свое бескорыстие
Через все испытания нес.
Кому по душе вышивание,
Светелка, уют, тишина,
А мне подавай бушевание,
В котором хозяйкой — волна!
Кому обстановка хорошая,
Наполненный золотом сейф,
Меня же устроят горошины,
Которых в Медведице — семь.
Кому б только пиршества с яствами,
Попойки, девчонки, кутеж,
А мне б только солнышко ясное
Светило, а больше чего ж!
В одной подмосковной провинции,
Себе самому по плечу,
Такой вот я создан и двинуться
К другим, не таким, не хочу!
Над городом грозы.
Июльские ливни.
А город не горбится,
Смотрит вперед.
Забыв про уклад свой
Бывалый, старинный,
Как гриб,
Он под дождиком даже растет!
Без устали
Носят портальные краны
Контейнеры
С известью и кирпичом.
Воочию здесь
Наши смелые планы
Касаются жизни
Рабочим плечом.
Прощай, захолустье,
Домишки-калеки!
Встают великанами
Соцгорода.
И все это нам,
И для нас, и навеки,
Во имя любви
К человеку труда.
Врывается лето
Июльской грозою
В раскрытые окна
Жилым этажам.
И кажется,
Чистым, душевным озоном
Наполнен весь город,
Сердца горожан.
Блестит
На зеленых березках
Убранство.
И празднично так
Горизонт подсинен.
Помыты панели,
Дороги,
Пространства,
И видится даль
В перспективе времен!
Бороною молний ночь скорожена.
На причалах тьма. Июль. Теплынь.
Горько, горько пахнет придорожная,
Колесом помятая полынь.
Спят плуги, телеги под навесами,
Честно отдыхать они сошлись.
Спит петух с веселыми невестами,
Что с утра начнут клевать, нестись.
На Оке поют гудки осипшие,
Тишине полей свой зов даря.
И не верится, что скоро ситцами
Будет торговать княжна-заря.
Ночь моя! Ты в мягком черном бархате,
Будь хозяйкой у меня в дому.
В душу загляни, увидишь яхонты,
Знай о них, но больше — никому!
Во мне частенько по утрам
Гуляет сила сильная.
Душа распахнута ветрам
И брызгам моря синего.
Не так уж молод — что таить!
А все ж силенку чувствую.
Кого за то благодарить?
Известно — землю русскую.
Она меня учила жить,
Лелея коркой черствою.
Учила жизнью дорожить,
Перед бедой упорствуя.
Она учила песни петь,
Веселые и грустные.
Учила думать и терпеть,
Как могут люди русские.
Пусть о земле о нашей врут,
Я заступлюсь заранее.
Ее фундамент — честный труд,
И мне он — основание.
Ель моя древняя!
С лапами сучьев,
С посвистом хвои,
С гуденьем в пургу.
Так высока ты,
Что маковка в тучах,
Шишки, как родичи,
В звездном кругу.
Кто тебе только не пел
На веку твоем —
Желтая иволга,
Красный снегирь.
Сердце с восторгом
Возвышенным стукало
В каждом, кто близко
К тебе подходил.
Раны свои
Ты смолила смолою,
Сок успевая наверх подать,
Чтобы зеленой своей головою
Чистого синего
Неба достать!
Соломенную челку сельской хаты,
Как конь буланый, ветер теребит.
Метель поет про тяжкие утраты,
И все село об этом же скорбит.
Сиротами глядят крылечки вдовьи,
Подъем ступенек и тяжел и крут.
И все тепло мозолистой ладони
Уходит не на ласку, а на труд.
Вы, что на стройках подвиги свершали,
Чтоб две больших реки соединить,
Скорей сюда, чтоб горе брать ковшами,
А вместо горя — радость подвозить!
Лада моя!
Несказанная радость!
Искренне это.
Не думай, что льщу.
Вот насмешила!
Зачем же мне адрес?
Я тебя в городе так отыщу.
Незабываемы:
Белые кудри,
Гордая поступь,
Высокая грудь.
Брови с разлетом,
Синие угли,
Смелость
В душевный мой мир
Заглянуть.
Руки над пристанью
Взмыли, как чайки.
Шире разводье
Бурлящей воды.
Крики с причала вдогон:
— Не скучайте!
Ждем вас на яблоки.
В наши сады.
Мальчик из Старой Рязани
Поспешно
Будет на спасскую пристань
Грести.
Чем тебя радовать, жаловать,
Тешить,
Что тебе, юная ветвь,
Привезти?
Ландыш мой белый,
Фиалыш лучистый,
Луг мой некошеный,
Свежесть росы!
В келью твою мое сердце стучится,
Выйди, открой, обласкай, пригласи!
Добрую осень лето сулило,
Сколько всего уродило для нас,
Сколько оно огурцов насолило,
Белых грибов насушило в запас.
Как оно громко аукалось в лесе,
Теплым дождем умывало траву.
Как оно гордо с подсолнухом вместе
В гору несло золотую главу.
Пахло на грядках зеленым укропом,
Сладко морковка хрустела во рту.
Девочкой лето бежало по тропам,
Пело, смеялось, играло в лапту.
Как мы тепло у ручья с ним простились,
Нежные лету сказали слова.
Долго нам ночи июльские снились,
Память о них и теперь все жива.
Россия!
Сказал это слово и замер,
И руки обнять тебя
Вдаль распростер.
Ты смотришь такими
Большими глазами,
Какие имеются
Лишь у озер.
Россия!
Сказал это слово и слышу,
Как гулко молотят
В моей стороне,
Как голубь садится
На сельскую крышу
С приветствием миру,
С проклятьем войне.
Россия!
Рассветы на реках дымятся,
И мокрое солнце
Плывет на плотах.
Рабочие руки твои
Никакого труда не боятся,
Могучие крылья
Победно парят в облаках.
Россия!
Никто никогда не уронит
Ни гор твоих гордых,
Ни рощ, ни лесов.
Сто тысяч веселых
И звонких гармоник
Поют о труде и любви
В миллион голосов!
О русское племя!
Бессмертное племя!
Как буйно побеги твои
Разрослись.
В Октябрьскую бурю
В бои подымал тебя Ленин,
Чтоб поступью мира и правды
Победно идти в коммунизм!
Мир наполнен мужеством и нежностью,
Соловьиной песней и грозой.
Мне сегодня ласковое грезится,
Я хочу побыть вдвоем с тобой.
Чтобы с новой силой ненавидеть,
Лягу, отдохну, как почвы пласт.
Даже солнца не хочу я видеть,
Хватит для меня и серых глаз.
Только ты!
Ресниц твоих дрожанье,
Жаркий поединок двух сердец.
Только пульс твой и твое дыханье,
Только чувства чистого ларец.
Завтра из объятий, я, как воин,
Ринусь вновь на подвиги свои.
Буду биться, зная, что достоин
Нежной ласки и твоей любви!
По пути к родным
Вьется дороженька снежная, снежная,
Сыплются искры из гривы коня.
Где ты? Куда подевалася прежняя
Юность, и свежесть, и радость моя?
Помню, как по полю маленьким мальчиком
Шел я с серпом возле мамы моей.
Все, что мной сделано, здесь было начато
У колыбели родимых полей.
Возле цветов золотистого клевера,
Возле пастушеского шалаша
Русскими песнями сердце взлелеяно,
Правдою русской воздвиглась душа.
Тихо на сани ложится порошица,
Конь осторожно ушами прядет.
Дума моя не бежит, не торопится,
Медленным шагом раздумья идет.
Вот засветило огнями селение,
То, где когда-то родился и рос.
Край мой! Ты — чистый родник! Исцеление!
Снова рожденье мое началось.
Чувства в душе моей наново, начисто,
Ноги коснулись родимых крылец!
Мама не вышла, боится расплачется,
Встретил у двери парадной отец.
Мы за столом. Словно царь коронованный,
Возле отца самовар в орденах.
Выпили малость. Грибок маринованный
Белым снежком захрустел на зубах.
Льется беседа простая, нехитрая,
Про поросенка, про сено, про хлеб.
Тут уж не спросят: «Ну, как там стихи твои?»
Их для родителей будто и нет.
Мать все хлопочет и потчует ласково.
Вот принесла с погребца холодец.
Если и есть на земле что-то райское,
Это — семья. Это — мать и отец.
Приходила одна.
Часами стояла над морем.
Красива, стройна
Даже перед собственным горем.
Кто-то грубо обидел,
А пожалеть не сумел.
Губ огневые рубины
Переменились на мел.
Каждый раз она представлялась мне
сызнова:
То была голубка сизая,
То льдинка тающая, хрупкая,
То статуя мраморнорукая,
То была вазой этрусской,
То ивою грустною, русской.
То была свирелью печальной,
То как хрусталь редчайший.
Роняла со вздохом
С легким надломом в себе:
—Доктор!
Это относилось к солевой воде.
А волны злились и грызли
Берег морской неустанно.
На грудь ее падали брызги,
Как щедрая ласка титана.
Прибоем его оглушенная,
Стояла она отрешенная,
В тихом душевном затмении
Просила: — Дай мне забвение!
Сжалилось море,
Принесло покой.
Я ее знал уже такой.
1954. Гульрипши
Как любовь начинается? Кто мне ответит?
Как цветок раскрывается? Кто объяснит?
Просыпаешься утром, и хочется встретить,
Постучаться в окно, разбудить, если спит.
Все тревоги — к любимой,
Все тропки — туда же,
Что ни думаешь — думы торопятся к ней.
Происходит какая-то крупная кража
Холостяцких устоев свободы твоей.
Ты становишься строже, улыбок не даришь,
Как вчера еще было — и той и другой.
Ты всем сердцем ревнуешь, всем сердцем
страдаешь,
Ждешь свиданья с единственной и дорогой.
И когда ты кладешь к ней на плечи ладоши,
Ясно слышишь биение сердца в груди,
Вся вселенная — только любовь и не больше,
И вся жизнь твоя — только порывы любви.
Как она начинается?
Так же, как в мае
На безоблачном небе заходит гроза.
Я любви
не сожгу,
не срублю,
не сломаю,
Без нее на земле человеку нельзя!
Целуй меня, целуй! Ты любишь.
Я верю, вижу — это так.
Пускай моя мужская грубость,
Как талый снег, уйдет в овраг.
Роса неслышно села в косы,
В мельчайших капельках они.
И ты с мольбою тихо просишь:
— Я стыд теряю! Прогони!
Как стая бабочек-лимонниц,
Заря желтеет за рекой.
Уже автобусы из Бронниц
Везут в Москву ночной покой.
А ты в пальтишке легком стынешь
В апрельской утренней тиши,
И нет да нет глазами кинешь
Не вскользь — в меня, на дно души.
— Целуй! Не знаю я, что будет,
Мне ясно: мы в одной беде.
А если сердце очень любит,
С ним не заблудишься нигде!
Не спится черемухе белой,
Стоит под окном без платка.
Той ночью уснуть не успела,
И эта опять коротка.
Какая-то дума большая
Ночами ей спать не дает.
Все кажется — кто-то мешает,
Все кажется — кто-то зовет.
Стоит и не спит до рассвета,
Поют ей всю ночь соловьи.
Счастлива бессонница эта
Волнением первой любви.
Что заметил перед боем,
Перед тем, как дать огонь?
Сладко пахло перегноем,
Прели листья под ногой.
Вся земля большой могилой
Показалася на миг.
А потом с нещадной силой
Шел в атаку напрямик.
Что запомнил? Лист осенний,
Взрыв. Воронку. Сноп огня.
Как оно, мое спасенье,
Не забыло про меня?!
Вся природа как неслух —
Не загонишь домой!
Кто там хворостом треснул?
Это лось молодой.
Нежным хорканьем вальдшнеп
Подругу зовет.
Чуть пониже, подальше
Речка ревом ревет.
Трясогузка на отмель
Уронила свой хвост.
Здравствуй, птичий народ мой,
Любимый до слез!
Дробь свинцовую льют
Над рекою дрозды,
Гнезда теплые вьют
У веселой воды.
Где серебряный вереск
Болотной луны,
Повторяется прелесть
Лягушьей игры.
Свадьбы! Свадьбы!
Сосновые свечи горят.
Вот и нас повенчать бы,
Да года не велят.
Над кладбищем старинным,
Над молчаньем могил,
В косяке журавлином
Вожак затрубил.
У ручья весь продрог,
Притаился, молчу.
Никому невдомек,
Что и сам я журчу?!
Утренний город зарей облицован,
Утренний город и свеж и румян.
День ему долгий землей уготован,
Путь ему дальний бесстрашием дан.
Утренний город еще не проснулся,
Влага ночная на крышах лежит,
Но от спокойного, ровного пульса
Рябь по Москве-реке тихо бежит.
Кажется, старые, древние башни
Головы вертят, как совы в лесу,
Чтобы услышать, как трудятся пашни,
Чтобы увидеть земную красу.
Здравствуй, Москва! С добрым утром,
столица,
Жить тебе молодо и не стареть!
Твой горизонт никогда не замглится,
Звезды твои будут вечно гореть!
Утро по локоть в мыльной пене,
У стиральных корыт, у белья.
Ивы падают на колени
Перед чистым журчаньем ручья.
На мосточках колотят вальками,
Выжимают, полощут, синят.
На плечо подымают руками,
Ни минуты зазря не сидят.
Сколько прелести, грубости милой
В лепке каждого бюста, в плечах,
Сколько скромного хвастанья силой,
Что взросла на рабочих харчах!
Загудел!
Налилась проходная,
Закачалась людская волна.
Чем мне фабрика стала родная?
Тем, что труд уважает она.
Тем, что руки здесь некогда холить,
Тем, что хлебу нет время черстветь,
Тем, что в цех сюда совесть заходит,—
Только не за что людям краснеть!
Отыми соловья от зарослей,
От родного ручья с родником,
И искусство покажется замыслом,
Неоконченным черновиком.
Будет песня тогда соловьиная,
Будто долька луны половинная,
Будто колос налитый не всклень.
А всего и немного потеряно:
Родничок да ольховое дерево,
Дикий хмель да прохлада и тень!
Через ступеньку, через две, скорей
К бумаге, к вечному перу!
Что будет — ямб или хорей?
Еще никак не разберу.
Но чувствую, что где-то здесь
Родилось, торжествует, есть!
Выйду за ворота —
Все мхи да болота.
Выйду за иные —
Луга заливные.
Пойду на задворки —
Плеса да озёрки.
Где мелко, где глыбко,
Где рыба, где рыбка.
Спят утки сторожко.
Краснеет морошка.
— Ау-у-у! — раздается,
Кто с кем расстается?
То голубь с голубкой
Гуляют порубкой,
Себе на дорожку
Сбирают морошку.
Заря на закате
И день на утрате.
Вот месяц выходит
И звезды выводит.
Идет он водою,
Лесной стороною.
Он лесом — не тре́снет,
Водою — не пле́снет!
Октябрь. Который раз, все тот же и не тот,
Все так же и не так в моей стране проходит.
Ночь длится дольше. Позже день встает
И под уздцы в поля туман выводит,
И свежий холодок до десяти утра
Является стекольщиком пруда.
Над лесом, перекрестками дорог,
Над полем, где умолкла скошенная нива,
Вороний грай и суета сорок,
Да тенькает синица сиротливо,
А по ночам невидимые гуси
Прощальные свои проносят гусли.
В полях все убрано. И, как всегда,
У каждого есть хлеб, в домах тепло и сытно,
Живи и принимай дары труда,
Но все ж и этим сердце ненасытно,
И едут из колхозов к городам
Все возрасты, ума набраться там.
И с завистью печальной смотрит вслед
Престарый дедушка на сына или внука.
— Что ж, говорят, ученье свет,
И в городах есть верная наука,
И нет такой дороги из села,
Чтоб та дорога в город не вела.
Уж где-то выпал снег. Охотник в рог трубит,
Почуя холодок, собаки чуют порох.
Как много нетерпения в их взорах,
— Скорей! — и цепью каждая гремит.
Вот гончий голос по лесу зальется,
И заячья кровь на первый снег прольется.
Октябрь минует. Близится конец
Осенним дням. Садится солнце ниже,
И небосвода сумрачный свинец
Пунцовым языком заря над лесом лижет,
Слетит октябрьский лист с календаря,
Дохнет ноябрь, и нету октября!
Читайте также: