Владимир еремин читает стих
Обновлено: 22.11.2024
Читать биографию в сухом изложении не так интересно. По себе знаю. К чему подвергать такому испытанию ни в чем не повинного человека, случайно забредшего на твой сайт? Куда проще заглянуть в зеркало и задать себе несколько вопросов, ответы на которые если не покажутся тебе интересными, то по крайней мере всколыхнут в тебе воспоминания, которые, словно камень брошенный в пруд, пустят по воде круги, круги, круги. Вспышки памяти.
Что ты помнишь из своего детства?
Конец 50-х. Павлодар - маленький городок, затерянный в степях Казахстана. Он вытянулся вдоль Иртыша - тогда еще широкого и полноводного. Резко континентальный климат - 35-40 градусов выше нуля летом, 35-40 градусов ниже нуля зимой. Отца - военного инженера - забросила сюда служебная фортуна. Отец строит «щит Родины» - ракетные площадки.
Зима. Ранее утро. Я бегу в школу. Холодно. Заиндевевшие воротники пальто. Из разинутых ртов - клубики пара. Мальчишки развлекаются тем, что плюют вверх; плевок на лету замерзает и падает наземь с сухим стуком.
Лето. Те же пацаны на берегу Иртыша поджариваются под сумасшедшим, слепящим, давящим солнцем. Противоположный берег реки застилает коричневая мгла - из-за реки в сторону города идет песчаная буря. Мы вскакиваем и с криками мчимся по домам. Мгла на глазах затягивает небо, буря накрывает город. Ветер швыряет в лицо песок, едва ли не сбивает с ног. Навстречу, прижимая к голове смятую шляпу, бежит мужчина. Его черный костюм от песка на глазах становится серым.
Мы живем в новой части города, которая называется пятихатками. Пятихатки - это несколько пятиэтажных домов, выстроенных посреди одноэтажного города зэками. Обитатели этих домов вызывают естественную неприязнь жителей остальных жителей этого богоспасаемого города. Неприязнь выливается в массовые драки, то и дело вспыхивающие между новоселами и аборигенами. Дерутся стенка на стенку, свирепо и ожесточенно. Я - один из тех, кто живет в «пятихатке». Мой сосед, морячок Федя - главное орудие самообороны. Его вызывают, когда натиск аборигенов становится неотразимым. Федя чудовищно здоров - поперек себя шире - и буен. С налитыми кровью глазами, с железным ломом в руках он бежит, топоча, за ретирующимся врагом.
Парк культуры и отдыха пропах пылью и георгинами. Гипсовые пионеры с вздернутыми к губам гипсовыми горнами беззвучно трубят зарю. Я кружусь на карусели, и мир из-под полуприкрытых глаз сливаясь, смазывается в импрессионистическую картинку. Будущее туманно, но уже почему-то невыразимо прекрасно.
Почему ты выбрал профессию актера?
Может, это профессия выбрала меня, не оставив никаких шансов ни на что другое? «Аленький цветочек» в местном облдрамтеатре вызвал во мне такое чувственное сотрясение, что ни о чем другом я больше и не помышлял - мне навеки захотелось туда, на эти вырванные из мрака светом подмостки, к этим необыкновенным - нет, не людям, а небожителям - актерам.
Дальше моя судьба похожа на бильярдный шар, летящий в намеченную лузу. Когда мне исполнится четырнадцать, я поступлю в студию при облдрамтеатре. Вскоре выйду на сцену - в эту святая святых, и на мое лицо тоже упадет луч прожектора, и я тоже почувствую себя небожителем. В студии я познакомлюсь с Лешей Булдаковым - свое профессиональное крещение он тоже проходил там, в тенистом тупичке, в приземистом здании с табличкой «Облдрамтеатр им. А.П. Чехова». Мы освоимся в новой среде, станем своими. Небожители при ближайшем рассмотрении окажутся самыми обыкновенными людьми - впрочем, до того лишь мгновения, как будут делать шаг из кулисы на сцену. Это то чудо, привыкнуть к которому я не смогу никогда.
Городу Павлодару повезло - в один прекрасный день туда приехала группа выпускников ГИТИСа. Приехали строить новый театр - театр своей мечты. Им тоже повезло - их с распростертыми объятиями встретил директор театра Владимир Иванович Ермаков - замечательный актер и уникальный человек. Шестнадцатилетним он, как Аркадий Гайдар, в гражданскую ушел на фронт, и тоже чуть ли не командовал полком. Владимир Иванович похож на артиста Луспекаева. В его тесной квартирке на полках среди прочих книг - академическое собрание сочинений Льва Толстого - 96 огромных томов. У Льва Николаевича он искал ответы на все вопросы - искал и находил. Ермаков поддержал начинания молодых, поставил главным режиссером Владимира Кузенкова, которому в ту пору было - не поверите! - 24 года.
Театр разбудил город. Ну, если не весь, то уж меня - точно. Учась неистово, взахлеб, я быстро открыл для себя миры поэзии, живописи, литературы. Помню потрясение от первых вечеров поэзии, которые регулярно проводил театр. Мой первый учитель, актер Дориан Нахимович Дралюк, превосходно читал стихи. Был насмешлив, эрудирован, энергия била через край. Скоро мы, студийцы, уже не заметили, как начали потихоньку выходить на сцену, играть маленькие роли. И даже. но, кажется, тут я попадаю в ситуацию непростого выбора. Хочется деталей и подробностей, а они ведут к тому, что повествование превратится в мемуаристику. А это та же биография, только еще занудней.
А потом?
Поехал поступать в театральный в Москву. Актер и режиссер павлодарского театра Олег Афанасьев дал мне телефон своей знакомой, бывшей актрисы Таировского театра, Арии Семеновны Быховой. Мол, это такая женщина - как посмотрит на человека, как тут же скажет, выйдет из него актер или нет. Явился к ней с трепетом. Ария Семеновна сурово выслушала мое чтение - традиционные басню, стихи и прозу. Потом кликнула своих учеников, усадила и сказала: «Вот, учитесь, как надо читать. » И я читал и читал.
Поступил одновременно в Щукинское, Щепкинское, ГИТИС и Школу-Студию МХАТ. Мучился, выбирая. Кто-то из режиссеров сказал: «Ступай во МХАТ. Это глубины. И водевиль научишься играть». Пошел во МХАТ.
Имена педагогов звучат сказочно, но вряд ли уже что-то скажут молодому уху: Павел Массальский, Иван Тарханов, Алла Тарасова, Алексей Комиссаров. Особенно колоритен был худрук курса - Массальский. Ах, какие на нем были пиджаки, галстуки-бабочки, как невероятно эффектно он мог, нога на ногу, закурить диковинную тогда душистую американскую сигарету, каким роскошным рокотом звучал его потрясающий голос!
Мои сокурсники - из тех, что остались в профессии: Боря Щербаков, Оля Богданова, Люда Поргина (жена покойного Коли Караченцова), Сева Брейтман, Витя Фокин. Все если не заслуженные, то народные. Что в нашем возрасте неудивительно.
Когда ты начал писать?
Начал, как и все, со школьных сочинений. С тою, правда, разницей, что некоторые из моих опусов в виде назидания читали в старших классах. Отношу это на счет своей почти болезненной детской приверженности к самому процессу чтения. Читал бессистемно, подряд всё, что попадалось под руку, в широком спектре от Майн Рида до Александра Дюма. Без преувеличения могу сказать, что главной книгой, выстроившей меня как человека, внушившей, что такое хорошо и что такое плохо, были «Три мушкетера».
При поступлении в Школу-Студию МХАТ писал сочинение на свободную тему. Экзамен принимала преподаватель журфака МГУ. Тогда же возникло искушение: мне было предложено без экзаменов стать студентом этого самого журфака. Я не задумываясь, отказался. Отчетливо помню свое удивление: как можно променять это на то?!
Забегая вперед. Спустя годы, уже служа в Алма-Атинском академическом русском театре драмы им. Лермонтова, я заочно закончу филфак Казахского государственного университета им. Кирова. Это значит, у меня есть еще одна профессия - филолог, преподаватель русского языка и литературы. Не думаю, что когда-нибудь предстану перед кем-то в этом качестве. Хотя - к чему зарекаться? Все может быть.
В Школе-Студии с Севой Брейтманом и Кирюшей Арбузовым (между прочим, сыном знаменитого драматурга) выпускали рукописный журнал под названием «Арлекин». Писали рассказы, стихи, эссе. В самом деле, кто не пишет стихи в 18 лет?!
Сейчас ты действующий актер, сценарист, в недавнем прошлом - педагог актерского факультета ВГИКа, режиссер, продюсер. Не кажется ли тебе, что ты разбрасывался?
Скорей всего, так оно и было. Но нужно определить приоритеты. Что важнее? Личное преуспеяние в чем-то одном или утоление любопытства по самым разнообразным поводам? Здравый смысл подсказывает: бей в одну точку, и добьешься успеха. То есть того, что в нашей теперешней жизни играет главенствующую роль. На дворе век, когда актеры говорят друг про друга: этот в порядке, тот не в порядке. Эпоха порядочных людей. Людей, которые подобно известному животному крутятся в страстной надежде поймать свой собственный хвост. Но во все времена были и будут люди, которые не концентрировались на чем-то одном. Которые искали себя еще в чем-то. Находили или нет - другой вопрос. «Цель - ничто, движение - всё. »
И еще - что брать за норму? Кто есть норма? Иван Иваныч Иванов, хороший специалист и муж своей жены, или Леонардо да Винчи, - писатель, архитектор, художник, врач? Но теперь все иначе. В том смысле, что разбрасываюсь я гораздо меньше - только играю и немного пишу - главным образом, для себя.
И всё-таки - какую профессию ты ощущаешь в себе как основную?
Ту, от которой получаю наибольшее удовлетворение - конечно, это актерство. Не исключено, что из этого корня произрастает и всё остальное. Это удивительно радостная и благодарная профессия. Она в чем-то подобна наркотику. Ощущение вольтовой дуги, которая во время спектакля возникает между тобой и зрительным залом, неповторимо. За это можно всё отдать.
Всегда удивляюсь, когда слушаю сетования своих коллег по поводу невероятной трудности этой профессии. А хирургом быть - легко? А летчиком-испытателем? А шахтером? Самое трудное в нашем деле - получить по-настоящему хорошую роль. Это не значит, что всё остальное - семечки. Но даже та роль, что дается тебе труднее всего - в радость. Это как с женщиной. Чем она прекраснее и чем труднее ее завоевать, тем громаднее радость победы.
Помните незабвенное ахматовское: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда?» Когда б вы знали, из какого сора растут спектакли! Они растут из многочасовых репетиций, сорванных голосов, физических и порой психических травм, из бессонных ночей, ночных перелетов, неистребимого волнения перед выходом на сцену, страха перед возможным провалом, из необходимости постоянно находиться в пике творческой формы. Это не каждому под силу.
Актеры - единственные люди на земле, которые за те же деньги всегда готовы трудиться все больше и больше. То есть, работать за интерес. Андрей Тарковский как-то сказал: «Странные люди - актеры. И люди ли они?»
Разговор с зеркалом только начинается. Он может и должен быть продолжен. Может, в этом разговоре примет участие кто-то еще? Спрашивайте - отвечаем.
А что сейчас?
Кажется, я перестал разбрасываться и целиком сосредоточился на своей основной профессии. Актерская моя
жизнь проходит в трех местах: театре Российской армии, театре Наций и театре им. Вахтангова. Театры разные, непохожие друг на друга, но тем интереснее переходить из одного в другой. Это не значит, что меня нельзя застать за письменным столом - но теперь это скорее дань графоманству, опыты, предназначенные для ящиков письменного стола. Я играю, играю и получаю от этого максимум удовольствия. Как ни странно, отмечаю, что получаться это у меня стало лучше, чем прежде. Вспоминая признание Фаины Раневской о том, что играть она научилась только к старости, лелею надежду, что постижение актерского дела у меня продолжается. И самое главное: кажется, я не растерял любопытства к человеку - к его непростому устройству, к его высоким и низким проявлениям. А это значит - имеет смысл жить и работать дальше.
Читайте также: