Пол ван остайен стихи
Обновлено: 04.11.2024
Поль Элюар. – Одинокий. Ночь. «Твои оранжевые волосы в пустоте вселенной. ». «К стеклу прильнув лицом. ». Прекрасная и похожая. «Я сказал тебе это для туч. » До свиданья. Конец света.
Джузеппе Унгаретти. – Левант. Тишина. Странствование. Реки.
Георг Тракль. – Отроку Элису.
Пауль Целан. – Фуга смерти. «Зря сердце рисуешь на стеклах. » «Скрежет железных подошв в недрах кроны вишневой. »
Карл Сэндберг. – Потерян. Люкс. Туман.
Ричард Бротиган. – Жеребячий завтрак. Смерть – это шикарная машина. Твой уход vs «Гинденбург». Шляпа Кафки. Стихи о природе. Сонет. Последняя поездка.
=ПАУЛЬ ВАН ОСТАЙЕН=
ЮНЫЙ ЛАНДШАФТ
(пер. Н. Мальцевой)
Так почти неподвижно стоят они на лугу
девочка что вертикально висит на канате неба
чья длинная рука держит на длинной прямой веревке козу
и коза чьи тонкие ноги наоборот несут землю
подобрав ее по черным и белым клеточкам
Мне кажется девочку зовут Урсулой
– я и мое одиночество катаемся на лодке –
полевой мак высок
Нет слов как это грациозно
изящнее чем кольца рогов зебу
и выдублено временем как шкура зебу –
их ценность открыта порывам души
Так я говорю и связываю слова в единый сноп радости
перед этой девочкой с козой
Над кончиками моих рук
на ощупь ищут руки
моих иных рук
вечно
=ПОЛЬ ЭЛЮАР=
(Пер. М. Ваксмахера)
Я бы мог в одиночестве жить
Без тебя
Это кто говорит
Это кто без тебя может жить
В одиночестве
Кто
Жить наперекор всему
Жить наперекор себе
Как прозрачная глыба
Я растворяюсь в ночи.
Ласкай горизонты ночи, ищи ее сердце черно-янтарное – скоро заря снова плотью оденет его. Пусть ночь в глаза твои вложит невинные мысли, пламя, крылья – и такую зеленую зелень, какой никогда не выдумать солнцу.
Нет, не ночи тебе не хватает, но могущества ночи.
Твои оранжевые волосы в пустоте вселенной,
В пустоте цепенеющих стекол молчания
И темноты, где мои голые руки твое отражение ищут.
Сердце твое химерической формы,
И любовь твоя схожа с моим ушедшим желанием.
О душистые вздохи, мечты и взгляды.
Но со мной ты была не всегда. Моя память
Хранит удрученно картину твоего появления
И ухода. Время, точно любовь, обойтись не умеет без слов.
К стеклу прильнув лицом как скорбный страж
А подо мной внизу ночное небо
А на мою ладонь легли равнины
В недвижности двойного горизонта
К стеклу прильнув лицом как скорбный страж
Ищу тебя за гранью ожиданья
За гранью самого себя
Я так тебя люблю что я уже не знаю
Кого из нас двоих здесь нет.
ПРЕКРАСНАЯ И ПОХОЖАЯ
Лицо на закате дня
Колыбель в опадающих листьях дня
Охапка голого ливня
Ускользнувшее солнце
Родник родников в глубине воды
Зеркало битых зеркал
Лицо на весах тишины
Камень среди остальных камней
Для пращи угасающих отблесков дня
Лицо похожее на все забытые лица.
Я сказал тебе это для туч
Я сказал тебе это для дерева на морском берегу
Для каждой волны для птицы в листве
Для камешков шума
Для привычных ладоней
Для глаза который становится целым лицом и пейзажем
И которому сон возвращает небеса его цвета
Я сказал тебе это для выпитой ночи
Для решеток у края дорог
Для распахнутых окон для открытого лба
Я сказал тебе это для мыслей твоих и для слов
Потому что доверье и нежность не умирают.
Передо мною рука она разгоняет грозу
Расплетает и усыпает цветами ползучие плети плюща
Уверенно это рука не твоя ли не тайный ли знак
В минуту когда тишина лежит еще грузом на лужах в глубинах колодцев и утра.
Не зная сомнений удивлений не зная это твоя ли рука
Присягает на каждом зеленом листе солнцу подставив ладонь
Его в свидетели взяв это твоя ли рука
И клянется что примет смиренно каждый ливень и каждый потоп
Без тени минувших молний
Это твоя ли рука в пронзительном воспоминанье.
Берегись дорога к этому кладу затеряна
Птицы ночные недвижно застывшие в пышном убранстве
Это лишь вехи бессонницы с ядовитыми нервами
Безучастная это твоя ли рука равнодушная
К сумеркам роняет из пальцев пейзаж.
Зачарованы реки собственным детством
Возвращаются реки с купанья домой
Обезумевшие автомобили украшают колесами грудь площадей
Это твоя ли рука колесом изогнулась
На площадях переставших вращаться
Она от себя отвратила родниковую воду ласк
Она от себя беззаботность доверье мое отвратила
Она никогда не сумеет меня от тебя отвратить.
Обведенные тенью глаза будто замки в ограде руин
Бездонность оврагов между ней и последним взглядом ее
В чудесную пору весны
Когда землю румянят цветы
Этот отказ от всего
Все помыслы ближних только о ней для нее
Но об этом не знает она
Ее жизнь даже нет не ее просто жизнь
Ее грудь безмятежна и лоб не знает
Как упорно ее волнистые волосы убаюкивают его.
Слова какие слова черный или Севенны
Бамбук дышать или лютик
Говорить это значит ее ногами ходить
Ее руками в муке предсмертной скрести одеяло
Открыты глаза без ключа
Без усилий вот уши и рот
Вот крови пятно а не ярость летнего солнца
Вот бледность а не бессонная ночь которая может пройти.
Свобода она непонятнее даже визита врача
Какого врача мерцает в пустыне свеча
Бледное пламя на донышке дня
Вечность она началась и закончится вместе с кроватью
Но для кого говоришь ты если не знаешь
Если знать не желаешь
Если больше не знаешь
О сжальтесь
Что вообще это значит говорить.
ЛЕВАНТ
(пер. Е. Солоновича)
Дымный
след умирает
в далеком круге неба
Стук каблуков и в такт хлопки
и пронзительные звуки кларнета
и море пепельное
оно колышется нежное трепетное
как голубь
На корме сирийские эмигранты танцуют
На носу одинокий юноша
В субботу вечером в это время
евреи
там на суше
уносят своих покойников
по улиткообразной воронке
переулков
освещенных
дрожащими
огнями
Невнятная вода
как шум на корме
который я слышу
в тени
сна
ТИШИНА
(Пер. Е. Солоновича)
Я знаю город
что ни день заполняемый солнцем
и все в этот миг блаженствует
Однажды вечером я уехал
В сердце длилось журчанье
стрекоз
С палубы
белого парохода
я видел
как исчезал мой город
простирая
в пространство
объятия
смутных огней
СТРАНСТВОВАНИЕ
(Пер. Е. Солоновича)
В засаде
в этих внутренностях
развалин
часами
я волочил
свой скелет
заскорузлый от грязи
как подметка
или сморщенные ягоды
боярышника
Унгаретти
бедняга
тебе достаточно иллюзии
чтобы воспрянуть духом
Прожектор
оттуда
образует море
в тумане
РЕКИ
(Пер. Е. Солоновича)
Я держусь за этот перебитый ствол
забытый в этой воронке
тусклой
словно цирк
да или после представления
и смотрю
на проплывающие по луне
облака
Сегодня поутру я улегся
в урну с водою
и как реликвия
покоился в ней
Струи Изонцо
шлифовали меня
как собственный камень
Я поднял
свое нелепое тело
и пошел
балансируя как акробат
по воде
Я сел на корточки
рядом с моим грязным
от войны обмундированием
и как бедуин
подставил спину
солнцу
Это Изонцо
и здесь мне стало
очевидней что я
податливая частица
мирозданья
Для меня пытка
когда я не чувствую
внутреннего
равновесия
Но незримые
руки
омывающие меня
мне дарят
редкое
счастье
Я вновь пережил
эпохи
моей жизни
Вот они
мои реки
Это Серкьо
из которого брали воду
быть может две тысячи лет кряду
мои деревенские предки
мой отец и моя мать
Это Нил
который видел
как я родился и рос
и пылал от неведения
на бескрайних равнинах
Это Сена
чья мутность
все перемешала во мне
и я познал себя
Вот они мои реки
увиденные в Изонцо
Вот она моя ностальгия
что светится
в их глубине
сейчас когда наступает ночь
и жизнь моя кажется мне
соцветием
теней
ОТРОКУ ЭЛИСУ
(Пер. С. Аверинцева)
Элис, когда из чернеющей рощи покличет дрозд,
Это смертный твой час.
Твои губы испили прохладу голубых родниковых струй.
Не страшись, пусть лоб твой сочится теплой кровью:
Сказкой извечной
И темной разгадкой птичьих кружений.
Ты же уходишь кроткою поступью в ночь,
Что пурпуровой никнет лозой,
И дрогнул милый очерк руки в синеве.
Там Купина глаголет,
Где видны твои лунные очи.
О, как давно умер ты, Элис.
Твоя плоть гиацинту подобна,
И в чашечку тихо монах восковые персты опускает.
Наше молчание, словно сумрак пещеры,
Из которой порой выступает смиренный зверь
И тихо смежает тяжкие веки.
На твои виски пролились черные росы,
Последнее золото звезд падучих.
ФУГА СМЕРТИ
(Пер. А. Парина)
Черная влага истоков мы пьем ее на ночь
мы пьем ее в полдень и утром мы пьем ее ночью
мы пьем ее пьем
мы в небе могилу копаем там нет тесноты
В доме живет человек он змей приручает он пишет
он пишет в Германию письма
волос твоих золото Гретхен
он пишет спускается вниз загораются звезды
он псов созывает свистком
свистком созывает жидов копайте могилу в земле
кричит нам сыграйте спляшите
Черная влага истоков мы пьем тебя ночью
мы пьем тебя утром и в полдень мы пьем тебя на ночь мы пьем тебя пьем
В доме живет человек он змей приручает он пишет
он пишет в Германию письма
волос твоих золото Гретхен
Волос твоих пепел Рахиль
мы в небе копаем могилу там нет тесноты
Он рявкает ройте поглубже лентяи
живее сыграйте и спойте
он гладит рукой пистолет глаза у него голубые
поглубже лопату живее сыграйте веселенький марш
Черная влага истоков мы пьем тебя ночью
мы пьем тебя в полдень и утром
мы пьем тебя на ночь мы пьем тебя пьем
в доме живет человек волос твоих золото Гретхен
волос твоих пепел Рахиль он змей приручает
Кричит понежнее про смерть
а смерть это старый немецкий маэстро
кричит скрипачи попечальней
и ввысь воспаряйте смелей
там в небе могилы готовы там нет тесноты
Черная влага истоков мы пьем тебя ночью
мы пьем тебя смерть
это старый немецкий маэстро
мы пьем тебя на ночь и утром мы пьем тебя пьем
смерть это старый немецкий маэстро
глаза голубые небес
он пулей тебя настигает без промаха бьет
в доме живет человек волос твоих золото Гретхен
он свору спускает на нас
он дарит нам в небе могилу
он змей приручает мечтая
а смерть это старый немецкий маэстро
волос твоих золото Гретхен
волос твоих пепел Рахиль
ЗРЯ СЕРДЦЕ РИСУЕШЬ НА СТЕКЛАХ
(пер. В. Роганова)
Зря сердце рисуешь на стеклах:
безмолвия герцог
на площади замка солдатам ниспослан.
Свой флаг водрузит он на древо – лист, что синеет, если на подступах – осень;
солдату даст стебель тоски и мгновенья цветок;
он с птицами в прядях волос уходит вонзать шпаги в просинь.
Зря сердце рисуешь на стеклах: бог – здесь, чтоб согреться,
закутанный в плащ, слетевший с плеча твоего, с полдороги до рая,
тогда, когда замок горел, когда ты, как все, произнес: дорогая.
Твой плащ не узнал он, звезду не окликнул, следя, как пал лист, догорая.
"О стебель", – вздох мнится ему, – "о мгновенья цветок".
СКРЕЖЕТ ЖЕЛЕЗНЫХ ПОДОШВ В НЕДРАХ КРОНЫ ВИШНЕВОЙ
(Пер. В. Роганова)
Скрежет железных подошв в недрах кроны вишневой.
Лето плещется, пенясь, из шлемов. Кукушка, чернея,
шпорой алмазной на небесных вратах силуэт свой рисует.
С непокрытой главой из листвы появляется всадник.
На щите у него смутно брезжит твой образ – улыбка,
пригвожденная к стали врага, из пота отлитой.
Он ему был обещан – сад живущих мечтами,
и копье наготове он держит для вьющейся розы.
Но по воздуху сходит босым, кто тебе больше прочих подобен:
обувь стальную рукой худосочной обвивший,
проспит он и битву и лето. Плод вишни льет кровь за него.
ПОТЕРЯН
(Пер. М. Зенкевича)
Заброшен и одинок,
Всю ночь напролет на озере,
Застланном туманом и мглой,
Какой-то пароход
Зовет и вопит непрерывно,
Как потерянный ребенок,
В слезах и страхе
Ищущий груди
Гавани-матери.
ЛЮКС
(Пер. И. Кашкина)
Я еду в экспрессе люкс, этой гордости нации.
Звякая буферами, несутся по прерии сквозь
сизую дымку и закатную мглу пятнадцать
цельностальных вагонов
с тысячью пассажиров
(все вагоны станут кучей ржавого лома, и все пассажиры,
смеющиеся по салон-вагонам и купе, станут прахом).
Я спрашиваю соседа по купе, куда он едет, и он отвечает:
«Омаха».
ТУМАН
(Пер. А. Ибрагимова)
Туман приползает
на кошачьих лапках.
Он поглазеет немного
на город и гавань
и молчком
удаляется.
ЖЕРЕБЯЧИЙ ЗАВТРАК
(Пер. А. Гузмана)
Жеребячий завтрак,
что ты со мной вытворяешь?
своими длинными белокурыми ногами?
своим длинным белокурым лицом?
своими длинными белокурыми волосами?
своей дивной белокурой попкой?
Клянусь, я никогда уже не буду
таким, как прежде!
Жеребячий завтрак, то,
что ты со мной вытворяешь,
пожалуйста, вытворяй всегда.
СМЕРТЬ – ЭТО ШИКАРНАЯ МАШИНА, ЗАПАРКОВАННАЯ ТОЛЬКО ДЛЯ
(Пер. Ф. Гуревич)
Смерть – это шикарная машина, запаркованная только для того,
чтобы ее угнали, на улице, расчерченной деревьями,
чьи ветви похожи на внутренности
изумруда.
Ты без ключа заводишь смерть, садишься в нее и удираешь,
словно флаг, сшитый из тысячи горящих
похоронных контор.
Ты угоняешь смерть, потому что тебе скучно.
Ничего интересного не идет в кино
Сан-Франциско
Ты катаешься, слушая радио, потом
бросаешь смерть у тротуара и
уходишь – пусть теперь смерть
ищет полиция
ТВОЙ УХОД vs. «ГИНДЕНБУРГ»
(Пер. А. Гузмана)
Всякий раз когда мы прощаемся
я вижу продолжение
«Гинденбурга»:
огромный дирижабль 1937 года
объятый средневековым пламенем
как горящая крепость над
Нью-Джерси.
Когда ты уходишь из дома
тень «Гинденбурга» занимает
твое место.
_________________________________________
(Крупнейший в мире дирижабль «Гинденбург» сгорел при посадке в Лейкхерсте, штат Нью-Джерси.)
ШЛЯПА КАФКИ
(Пер. А. Гузмана)
Под хирургический стук
дождя по крыше
я съел порцию мороженого,
похожую на шляпу Кафки.
По вкусу мороженое
напоминало операционный стол
с пациентом, уставившимся
в потолок.
СТИХИ О ПРИРОДЕ
(Пер. Ф. Гуревич)
Луна –
это Гамлет,
он едет
на мотоцикле
по темной дороге.
На нем черная
кожанка,
свитер и
ботинки.
Мне
некуда
идти.
Буду ехать
всю ночь.
СОНЕТ
(Пер. А. Гузмана)
Море похоже
на старого певца природы,
который умер от
инфаркта в
общественном туалете.
Его призрак все
бродит вдоль писсуаров.
В ночной темноте
босые пятки
громко шлепают
по кафелю:
кто-то спер
его ботинки.
ПОСЛЕДНЯЯ ПОЕЗДКА
(Пер. В. Бойко)
Умирать –
это как автостопом
приехать ночью
в незнакомый город,
где холодно,
льет дождь,
и ты опять
один.
Внезапно
все фонари на улице
гаснут,
и наступает
кромешный мрак,
такой,
что даже здания
боятся
друг друга.
Читайте также: