Ольга подъемщикова стихи о дочери

Обновлено: 24.12.2024

Стихи взрос­лого чело­века о дет­стве не все­гда носталь­гия, воз­вра­ще­ние, ретро­спек­тива. Ино­гда они – взгляд вдаль. В поэ­зии Ольги Подъ­ём­щи­ко­вой это ощу­тимо. В авгу­сте 2021 года ей могло бы испол­ниться 60.

Навер­ное, в жизни каж­дого при­сут­ствуют три изме­ре­ния дет­ства. Одно – в про­шлом: пер­вые годы зна­ком­ства с миром, соб­ствен­ное дет­ство, неза­хо­дя­щее и без­вре­мен­ное. Дру­гое – в насто­я­щем: дет­ские впе­чат­ле­ния детей и вну­ков, пере­жи­ва­е­мые тобой заново.

И тре­тье – в буду­щем: то пред­став­ле­ние сердца о Рае, обе­то­ван­ной земле, что снова воз­вра­щает тебя в рай­ский сад дет­ства неза­ви­симо от собы­тий и обстоятельств.

Может, это пред­чув­ствие или только мечта – что, бывает, явственно про­сту­пает в повсе­днев­ных собы­тиях. Дет­ство как пред­мет нашей веры. Дет­ство ещё будет – оно обе­щано и вер­нётся, и не про­сто большое –

…необъ­ят­ное, как море.

В сти­хо­тво­ре­ниях Ольги Подъ­ём­щи­ко­вой живут все изме­ре­ния дет­ства – глу­боко, взвол­но­ванно дыша, играя оттен­ками и неза­метно пере­те­кая друг в друга.

Мно­гие стихи Оли посвя­щены её дочери Ане, кото­рая так и оста­лась навечно в своём дет­ском вре­мени – с мла­ден­че­ства болела и рано ушла из этого мира.

С жиз­нью близ­кого чело­века любовь к нему не закан­чи­ва­ется, не исся­кает. И можно про­дол­жать теп­лить её в молитве, выра­жать в стихах.

…Не пре­ры­ва­ется пупо­вина. И связь двух душ
нам не нару­шить, отняв тебя от груди, –

позже напи­сала Ольга. А вскоре сама ушла в мир иной, про­быв в этом мире всего 39 лет.

Подо­брал сти­хо­тво­ре­ния Ольги Подъ­ём­щи­ко­вой и соста­вил её крат­кое жиз­не­опи­са­ние поэт Андрей Коровин.

Об авторе

Ольга Нико­ла­евна Подъ­ём­щи­кова роди­лась в Туле 3 авгу­ста 1961 г. в дво­рян­ской семье. Её дед со сто­роны матери был уче­ни­ком Льва Тол­стого, дед со сто­роны отца – глав­ным архи­тек­то­ром города Тулы.

Ольга окон­чила фило­ло­ги­че­ский факуль­тет Туль­ского госу­дар­ствен­ного педа­го­ги­че­ского инсти­тута им. Л.Н. Толстого.

Рабо­тала экс­кур­со­во­дом в Ясной Поляне, жур­на­ли­стом в рай­он­ных СМИ (в городе Зима Иркут­ской обла­сти, куда она поехала вслед за сослан­ным мужем, поэтом и жур­на­ли­стом Сер­геем Бело­зё­ро­вым), затем в област­ных, цен­траль­ных газе­тах и жур­на­лах, на радио и телевидении.

Потру­ди­лась глав­ным редак­то­ром пра­во­слав­ного жур­нала «Туль­ские епар­хи­аль­ные ведо­мо­сти». Награж­дена жур­на­лист­ской пре­мией им. Глеба Успен­ского. Стихи и проза Ольги пуб­ли­ко­ва­лись в туль­ских област­ных изда­ниях, жур­нале «Ясная Поляна».

Ольга тра­ги­че­ски погибла в ночь с 5 на 6 октября 2000 года под Тулой. После гибели О. Подъ­ём­щи­ко­вой уси­ли­ями её дру­зей издана книга сти­хов «…Явись мне отблес­ком мгно­вен­ным» (2001).

Посмертно стихи и проза Ольги Подъ­ём­щи­ко­вой опуб­ли­ко­ваны в жур­на­лах «Новый мир», «Фома», «Этажи» и мно­гих дру­гих изданиях.

Ольга Подъёмщикова (1961–2000): «Я тебе душу
протягиваю с земли…»

Я вспо­ми­наю без запинки
тро­пинки зре­ю­щего лета.
Тре­пе­щут в озере кувшинки,
как юбочки кордебалета.

Я девочка. Сачок и мячик.
Легко бро­са­юсь днём свободным.
Но тонень­кий высо­кий мальчик
как лебедь в озере холодном.

Мне всё страш­нее и страшнее,
я, как кув­шинка, стыну в страхе.
Спа­сать его? Ведь я сильнее,
я побеж­дала его в драке.

Он выплыл. Белые пушинки
летят на сох­ну­щее тело,
и зады­ха­ются кувшинки
в руке, зажа­той онемело.

Мы про­дол­жаем поединок,
где каж­дый верит, что сильнее:
– Вот, я тебе нарвал кувшинок, –
мне маль­чик гово­рит, бледнея.

О, как дики мои повадки!
Цветы? В траву роняю мячик
и убе­гаю без оглядки.
Я плачу, маль­чик мой, я плачу.

Море белыми барашками –
вновь тре­вога рыбаку.
Я в косы­ночке ромашковой
под­ни­ма­юсь к маяку.

Соби­ра­ются все девушки
милых ждать у маяка,
ну, а я встре­чаю дедушку –
деда, грека-рыбака.

Море Чер­ное – зелёное,
и со склона босиком
дет­ство, рыжее, солёное,
пока­ти­лось кувырком

прямо к морю, прямо к бережку,
смот­рят девушки с тоской,
как при­ча­ли­вает дедушка –
волк отча­ян­ный морской.

Он еще не знает старости,
прочны сети, стать вольна,
и кида­ется от ярости
в ноги дедушке волна.

Как рыбачка, знаю море я,
поимённо – корабли.
И, доплыв до акватории,
доби­ра­юсь до земли.

Я от рук отби­лась начисто,
на спор бухту переплыв,
по скале отвес­ной мет­ров ста
заби­ра­юсь на обрыв.

Я не знаю слез, и белым днём
мне невзгоды не страшны,
про­сто я дев­чонка с Северной,
что за бух­той, стороны.

Пусть погля­ды­вают девушки,
милых ждут у маяка,
ну, а я встре­чаю дедушку –
деда, грека-рыбака.

Был дом. Была мама.
Был запрет воз­вра­щаться домой поздно.
А над домом прямо, над кры­шей прямо,
висели гроз­дьями звёзды –
тяжё­лые, белые, как яблоки недозрелые.

И сту­чали по крыше, чтобы кто-нибудь вышел
и зага­дал жела­ние, зная заранее,
что жела­ний у нас мало –
их испол­няет мама.

Я все­гда одного и того же желала:
чтобы мама не умирала,
чтобы жизнь в нашей жизни совсем ничего не меняла –
разве этого мало?

А потом я еще жела­ние загадала:
чтобы можно было домой воз­вра­щаться поздно.
Если б я знала,
что только его и испол­нят звёзды!

Лето, сад, там зреют сливы,
море, дет­ство, синь и зелень,
люди, скольз­кие, как рыбы,
выплес­ну­лись к нам на берег.

Крепко высу­шены сети,
жарко трес­ка­ются губы,
и нам весело – мы дети,
и ещё никто не умер.

И ещё никто не верит,
что удачи не спасают,
что недет­ские потери
нас по свету разбросают.

Что ещё при­дется где-то
нам узнать тоску и горе.
Что уже про­хо­дит детство,
необъ­ят­ное, как море…

Мне сни­лись дети – будто бы мои,
две девочки, два ангела – и диво! –
вошли, пере­лист­нув календари,
туда, где все мы счаст­ливы и живы,

и все дороги прой­дены не зря,
и на рас­свете – не шаги за дверью,
не спазмы в сердце – тихая заря
окра­ши­вает небо акварелью.

И теп­лый дом запах­нет молоком,
и нет на свете радост­нее места,
где все заго­во­рили языком
бес­смыс­лен­ного лепета и жеста.

Болезни, слёзы – милая, держись! –
тебя, как рыбу в шторм, несёт на сушу.
Но ты за них отдашь не только жизнь –
бес­смер­тие, поэ­зию и душу.

Анечке

Дитя мое, гру­стью своей захлебнувшись,
раз­бив­шись о слово, как о волнорез,
щекою при­жав­шись, от горя согнувшись,
я крест обни­маю твой. Наперерез

клад­би­щен­ский ветер, вол­ну­ю­щий травы,
к при­блуд­ной собаке минут­ная жалость.
Род­ная, мы обе с тобою неправы,
ты – в том, что ушла, а я – в том, что осталась.

Тепло ли тебе в том заоб­лач­ном доме,
где ангел тебя укры­вает крылами?
Там свет и покой. Ну а вдруг ты порою
ску­ча­ешь по маме? Поки­ну­той маме.

А я полю­била шипов­ника чащи,
осен­них про­гу­лок гор­ча­щую небыль
и больше не плачу. Но чаще и чаще
подолгу – с любо­вью – смотрю я на небо.

Снова при­шло время дерев и трав.
Снова листва и птицы, и мир – как был.
Про­сто ушла в землю, зем­лею став.
Про­сто ушла в небо в бие­нье крыл.

Не пре­ры­ва­ется пупо­вина. И связь двух душ
нам не нару­шить, отняв тебя от груди.
Нету род­нее места, чем эта глушь
возле твоей могилки. Я скоро, жди.

Так и живу. Там, где кроны качает лес,
вижу тебя. И твой голос зовёт вдали.
Ты ко мне руки про­тя­ги­ва­ешь с небес.
Я тебе душу про­тя­ги­ваю с земли.

Вещи твои ещё запах твой хранят.
Мир наших ком­нат полон ещё тобой.
Но невоз­можно снова тебя обнять.
В этом объ­я­тии вновь обре­сти покой.

Голу­бо­окая, в той голу­бой дали,
где ты живёшь, не стра­дая и не скорбя,
ты поза­будь ту, что вгля­ды­ва­ется с земли
в рай­ские заросли, чтоб уви­дать тебя.

Кажется мне, будто ангель­ский вижу лик,
чудится мне, будто радост­ный слышу смех.
Ведь для тебя ожи­да­ние встречи – миг.
А для меня ожи­да­ние встречи – век.

Дет­ская желез­ная дорога

Гово­рили, мстили, обижали,
друг от друга ночью уезжали,
воз­вра­ща­лись, кая­лись, мирились,
и – рас­ста­лись. И – угомонились.

Вот и все. Мы строже и мудрее.
Дет­ская дорога – громыхает.
И, скло­нив­шись, мы сидим над нею:
поезд мчится, сема­фор мигает.

Мы играем в про­шлое, а в прошлом
малень­ким всё стало и хорошим.
И не страшно нам с судь­бой играть.
Только – врозь при­дется умирать.

И как пуля вдруг про­бьет насквозь
моё сердце это слово – врозь.
Паро­воз не дышит в тупике.
Я стою со свеч­кою в руке.

Насту­пала ноченька,
при­ле­тали ангелы.
С Новым годом, доченька!
С Новым веком, Аннушка!

В Небе Богородица.
Снова с Небом лад ищу –
поздрав­лять приходится
при­хо­дить на кладбище.

Мра­мор­ное личико –
поце­лую оченьки,
под кры­лами птичьими:
с Новым годом, доченька!

Сердце греет ласково
тонень­кая свечечка.
С Новым годом, Ласточка,
поздрав­ляют в вечности?

Над могил­кой звездочка
елоч­ная светится.
С новым веком, доченька!
С тем, в кото­ром встре­тимся.

В моей квар­тире живы лишь часы.
Их сла­бый пульс под­дер­жи­вает стены
бумаж­ные. Здесь, на краю вселенной,
песок минут стру­ится на весы.

Моей все­лен­ной улицы темны,
и тро­туар их шаток и непрочен,
и из домов выхо­дят только ночью
бес­сон­ные жильцы моей страны.

Их силу­эты зыбки – только тень,
и голоса – лишь отзвуки, обломки
дале­ких фраз. И насту­пив­ший день
оста­вит нам вопросы, недомолвки,

свет фона­рей и шепоты дождя,
дви­же­нье зву­ков, смут­ные намёки…
Ухо­дим. Боже, как мы одиноки
и как мы совер­шенны, уходя.

Сохрани и спаси нас, Господи,
в кру­го­верти останови.
Между май­о­рий­скими* соснами
мы оста­вили тень любви.
Мы изму­чены и прокурены,
мы забыли пути в Твой дом,
но спо­койно идем под пулями,
под гро­зой или под огнем.

А когда все затеи брошены
и вопросы разрешены,
мы при­хо­дим – совсем непрошены –
к побе­ре­жью Твоей страны.
И, как дети, стоим под окнами,
отре­шённо гля­дим на свет.
Можно, мы тут побу­дем – около?
А войти не посмеем, нет.

* Май­ори – курорт­ный горо­док в Латвии.

Био­гра­фию, стихи и фото предо­ста­вил Андрей Коровин
Всту­пи­тель­ная ста­тья Вален­тины Киденко

Читайте также: