Мережковский христос воскрес стихи
Обновлено: 24.12.2024
Мережковский Дмитрий Сергеевич (1865–1941) – поэт, прозаик, философ, критик, переводчик. Первым, кому в 1880 году он прочитал свои юношеские стихи, был Ф.М. Достоевский, влияние которого скажется во многих позднейших прозаических и религиозно-философских произведениях. В 80-е годы вошел в круг поклонников Надсона, «полюбив его как брата». В 1892 году вышла книга Мережковского «Символы. Песни и поэмы», положившая начало символизму. «Удушающему мертвому позитивизму» он противопоставил «художественный идеализм». Манифестом нового искусства стали его стихи: «Мы для новой красоты // Нарушаем все законы, // Преступаем все черты». В этом «преступании всех черт» его союзником всегда была жена Зинаида Гиппиус. Салон Мережковского и Зинаиды Гиппиус в Петербурге был, по словам Г. Чулкова, «своего рода психологическим магнитом, куда тянулись философствующие лирики и лирические философы». Андрей Белый отмечал: «Вокруг Мережковского образовался целый экспорт новых течений, из которых все черпали. Все здесь когда-то учились, ловили его слова». Итоговый характер имела его книга «Собрание стихов. 1883–1903» (СПб., 1910). На чужбине написал всего лишь несколько стихотворений. В одном из них запечатлена картина ностальгического сна многих русских эмигрантов:
Тишь, глушь, бездорожье,
В алых маках межи.
Русское, русское – Божье
Поле зреющей ржи.
Господи, что это значит?
Жду, смотрю, не дыша.
И от радости плачет,
Уже первая поэтическая книга Мережковского «Стихотворения» (СПб., 1888) обратила на себя внимание композиторов. Романсный дебют Мережковского связан с именами П.И. Чайковского, А.Г. Рубинштейна и только начинавших свой творческий путь С.В. Рахманинова, А.Т. Гречанинова. Вокальными произведениями стали более сорока его стихотворений. Наибольшей популярностью пользовался романс «„Христос воскрес!» – поют во храме» Мережковского – Рахманинова.
Молитва природы
На бледном золоте померкшего заката,
Как древней надписи причудливый узор,
Рисуется черта темно-лиловых гор.
Таинственная даль глубоким сном объята;
И все, что в небесах, и все, что на земле,
Ни криком радости, ни ропотом страданья
Нарушить не дерзнет, скрывается во мгле
Благоговейного и робкого молчанья.
Преобразился мир в какой-то дивный храм,
Где каждая звезда затеплилась лампадой,
Туманом голубым струится фимиам,
И горы вознеслись огромной колоннадой.
Тысячелетия промчались над вселенной.
О мире и любви с надеждой неизменной
Природа к небесам взывает каждый день,
Когда спускается лазуревая тень,
Когда стихает пыл и гром житейской битвы,
Слезами падает обильная роса,
Когда сливаются ночные голоса
В одну гармонию торжественной молитвы
И тихой жалобой стремятся в небеса.
«Христос воскрес!» – поют во храме
Но грустно мне. душа молчит:
Мир полон кровью и слезами,
И этот гимн пред алтарями
Так оскорбительно звучит.
Когда б Он был меж нас и видел,
Чего достиг наш славный век,
Как брата брат возненавидел,
Как опозорен человек,
И если б здесь, в блестящем храме
«Христос воскрес» Он услыхал,
Какими б горькими слезами
Перед толпой Он зарыдал!
Пусть на земле не будет, братья,
Ни властелинов, ни рабов,
Умолкнут стоны и проклятья,
И стук мечей, и звон оков, –
О, лишь тогда, как гимн свободы,
Пусть загремит: «Христос воскрес», –
И нам ответят все народы:
«Христос воистину воскрес!»
Пророк Исайия
Господь мне говорит: «Довольно Я смотрел,
Как над свободою глумились лицемеры,
Как человек ярмо позорное терпел:
Не от вина, не от секиры –
Он от страданий опьянел.
Князья народу говорили:
«Пади пред нами ниц!» – и он лежал в пыли,
Они, смеясь, ему на шею наступили,
И по хребту его властители прошли.
Нет? Я приду, Я покараю
Того, кто слабого гнетет.
Князья Ваала, как помет,
Я ваши трупы разбросаю!
Вы все передо Мной рассеетесь, как прах.
Что для Меня ваш скиптр надменный!
Вы – капля из ведра, пылинка на весах
У Повелителя вселенной!
Земля о мщеньи вопиет.
И ни корона, ни порфира –
Ничто от казни не спасет,
Когда тяжелая секира
На корень дерева падет.
О, скоро Я войду, войду в мое точило,
Чтоб гроздья спелые ногами растоптать,
И в ярости князей и сильных попирать,
Чтоб кровь их алая Мне ризы омочила,
Я царства разобью, как глиняный сосуд,
И пышные дворцы крапивой порастут,
И поселится змей в покинутых чертогах,
Там будет выть шакал и страус яйца класть,
И вырастет ковыль на мраморных порогах:
Так пред лицом Моим падет земная власть!
Утешься, Мой народ, Мой первенец любимый,
Как мать свое дитя не может разлюбить,
Тебя, измученный, гонимый,
Я не могу покинуть и забыть.
Я внял смиренному моленью,
Я вас от огненных лучей
Покрою скинией Моей,
Покрою сладостною тенью.
Мое святилище – не в дальних небесах,
А здесь – в душе твоей, скорбями удрученной,
И одинокой, и смущенной,
В смиренных и простых, но любящих сердцах.
Как нежная голубка осеняет
Моя десница покрывает
Больных, и нищих, и рабов.
Она спасет их от ненастья
И напитает от сосцов
Мир, мир Моей земле. Кропите, небеса,
Отраду тихую весеннего покоя.
Я к вам сойду, как дождь, как светлая роса
Среди полуденного зноя».
Пророк Иеремия
О, дайте мне родник, родник воды живой!
Я плакал бы весь день, всю ночь в тоске немой
Слезами жгучими о гибнущем народе.
О, дайте мне приют, приют в степи глухой!
Покинул бы навек я край земли родной,
Ушел бы от людей скитаться на свободе.
Зачем меня, Господь, на подвиг Ты увлек?
Открою лишь уста, в устах моих – упрек.
Но ненавистен Бог – служителям кумира!
Устал я проклинать насилье и порок;
И что им истина, и что для них пророк!
От сна не пробудить царей и сильных мира.
И я хотел забыть, забыть в чужих краях
Народ мой, гибнущий в позоре и цепях.
Но я не мог уйти – вернулся я в неволю.
Огонь – в моей груди, огонь – в моих костях.
И как мне удержать проклятье на устах?
Оно сожжет меня, но вырвется на волю.
Томимый грустью непонятной
Всегда чужой среди людей,
Лишь там, в природе благодатной
Я сердцем чище и добрей.
Мне счастья, Господи, не надо!
Но я пришел, чтоб здесь дышать
Твоих лесов живой прохладой
И листьям шепчущим внимать.
Пусть росы падают на землю
Слезами чистыми зари.
Твоим глаголам, Боже, внемлю:
Открыто сердце,– говори!
О Боже мой, благодарю
За то, что дал моим очам
Ты видеть мир. Твой вечный храм,
И ночь, и волны, и зарю.
Пускай мученья мне грозят, –
Благодарю за этот миг,
За все, что сердцем я постиг,
О чем мне звезды говорят.
Везде я чувствую, везде
Тебя, Господь,– в ночной тиши,
И в отдаленнейшей звезде,
И в глубине моей души.
Я Бога жаждал – и не знал;
Еще не верил, но, любя,
Пока рассудком отрицал,–
Я сердцем чувствовал Тебя.
И Ты открылся мне: Ты – мир,
Ты – все. Ты – небо и вода,
Ты – голос бури, Ты – эфир,
Ты – мысль поэта, Ты – звезда.
Пока живу – Тебе молюсь,
Тебя люблю, дышу Тобой,
Когда умру – с Тобой сольюсь,
Как звезды с утренней зарей;
Хочу, чтоб жизнь моя была
Тебе немолчная хвала,
Тебя за полночь и зарю,
За жизнь и смерть – благодарю!
Из поэмы «Франциск Ассизский»
«Тебе – хвала. Тебе – благодаренье,
Тебя Единого мы будем прославлять,
И недостойно ни одно творенье
Тебя по имени назвать!
Хвалите Вечного за все Его созданья:
За брата моего, за Солнце, чье сиянье,
Рождающее день – одна лишь тень,
О Солнце солнц, о мой Владыка,
От Твоего невидимого лика!
Да хвалит Господа сестра моя Луна, –
И звезды, полные таинственной отрады,
Твои небесные лампады,
И благодатная ночная тишина!
Да хвалит Господа и брат мой
Не знающий оков, и грозовые тучи,
И каждое дыханье черных бурь,
И утренняя, нежная лазурь!
Да хвалит Господа сестра моя Вода:
Она – тиха, она – смиренна,
И целомудренно-чиста, и драгоценна.
Да хвалит Господа мой брат
Веселый, бодрый, ясный,
Товарищ мирного досуга и труда,
Непобедимый и прекрасный!
Да хвалит Господа и наша мать Земля:
В ее родную грудь, во влажные поля
Бразды глубокие железный плуг врезает,
А между тем она с любовью осыпает
Своих детей кошницами плодов,
Колосьев золотых и радужных цветов!
Да хвалит Господа и Смерть, моя родная,
Моя великая, могучая сестра!
Для тех, кто шел стезей добра,
Кто умер, радостно врагов своих прощая,
Для тех уж смерти больше нет,
И смерть – им жизнь, и тьма могилы – свет!
Да хвалит Господа вселенная в смиренье:
Тебе, о Солнце солнц, – хвала и песнопенье!»
Царство Божие
Сам Христос молитвой благодатной
Нас учил: в ней голос сердцу внятный,
Дышит в ней святой любовью все,
И звучит, победу возвещая,
Как призыв, надежда дорогая:
Да приидет царствие Твое!
Будет все, во что мы верим, други,
И мечи перекуют на плуги,
И земля, тонувшая в крови,
Позабудет яростные битвы
И в одну сольются все молитвы:
Да приидет царствие любви!
Пусть природа нам отдаст покорно,
Повинуясь мысли чудотворной,
Все богатства тайные свои,
Пусть сольется с творчеством познанья,
С красотою – истины сиянье,
Чтоб прославить царствие любви.
И тогда стекутся все народы
Под священным знаменем свободы,
Вспомнить братство древнее свое,
И насилье будет им ненужно,
И семья людей воскликнет дружно:
Да приидет царствие Твое!
Но пока. ужели беззащитной
Жертвы зла и смерти ненасытной,
Старой лжи не в силах побороть
Ляжем мы, как мертвые ступени,
Под шаги грядущих поколений
В царство вечное твое, Господь.
Разум полон вечного сомненья.
Но безумно жаждет обновленья
Сердце, сердце бедное мое.
И пока не перестанет биться,
Будет страстно верить и молиться:
Да приидет царствие Твое!
Проклятие любви
С усильем тяжким и безплодным
Я цепь любви хочу разбить.
О, если б вновь мне быть свободным,
О, если б мог я не любить!
Душа полна стыда и страха,
Влачится в прахе и крови.
Очисти душу мне от праха,
Избавь, о Боже, от любви!
Ужель непобедима жалость?
Напрасно Бога я молю:
Все безнадежнее усталость,
Все безконечнее 1 люблю.
И нет свободы, нет прощенья.
Мы все рабами рождены,
Мы все на смерть, и на мученья,
И на любовь обречены.
Романс Р. И. Мервольфа (1913)
De profundis 2
Из дневника
. В те дни будет такая скорбь,
какой не было от начала творения,
которое сотворил Бог, даже доныне,
и не будет. И если бы Господь не сократил
тех дней, то не спаслась бы никакая плоть.
Ев. Марка, гл. XIII. 19, 20
I. Усталость
Мне самого себя не жаль.
Я принимаю все дары Твои, о Боже,
Но кажется порой, что радость и печаль,
И жизнь, и смерть – одно и то же.
Спокойно жить, спокойно умереть –
Моя последняя отрада.
Не стоит ни о чем жалеть,
И ни на что надеяться не надо.
Ни мук, ни наслаждений нет.
Обман – свобода и любовь, и жалость,
В душе – безцельной жизни след –
Одна тяжелая усталость.
II. De Profundis
Из преисподней вопию
Я, жалом смерти уязвленный:
Росу небесную Твою
Пошли в мой дух ожесточенный.
Люблю я смрад земных утех,
Когда в устах к Тебе моленья –
Люблю я зло, люблю я грех,
Люблю я дерзость преступленья.
Мой Враг глумится надо мной:
«Нет Бога: жар молитв безплоден».
Паду ли ниц перед Тобой,
Он молвит: «Встань и будь свободен».
Бегу ли вновь к Твоей любви, –
Он искушает, горд и злобен:
«Дерзай, познанья плод сорви,
Ты будешь силой мне подобен».
Спаси, спаси меня! Я жду,
Я верю, видишь, верю чуду,
Не замолчу, не отойду
И в дверь Твою стучаться буду.
Во мне горит желаньем кровь
Во мне таится семя тленья.
О, дай мне чистую любовь,
О, дай мне слезы умиленья.
И, окаянного, прости,
Очисти душу мне страданьем –
И разум темный просвети
Ты немерцающим сияньем!
Трубный глас
Под землею слышен ропот,
Тихий шелест, шорох, шепот.
Слышен в небе трубный глас:
«Брат, вставай же, будят нас». –
«Нет, темно еще повсюду,
Спать хочу и спать я буду,
Не мешай же мне, молчи,
В стену гроба не стучи». –
«Не заснешь теперь, уж поздно», –
Зов раздался слишком грозно,
И встают вблизи, вдали,
Из разверзшейся земли,
Как из матерней утробы,
Мертвецы, покинув гробы.
«Не могу и не хочу, –
Я закрыл глаза, молчу,
Не поверю я обману,
Я не встану, я не встану.
Брат, мне стыдно – весь я пыль,
Пыль и тлен, и смрад, и гниль».
«Брат, мы Бога не обманем,
Все проснемся, все мы встанем,
Все пойдем на Страшный суд.
Вот, престол уже несут
Вот наш царь дориносимый.
О, вставай же, – рад не рад,
Все равно, ты встанешь, брат».
27 мая 1901
О, если бы душа полна была любовью
Как Бог мой на кресте – я умер бы любя.
Но ближних не люблю, как не люблю себя,
И все-таки порой исходит сердце кровью.
О мой Отец, о мой Господь,
Жалею всех живых в их слабости и силе,
В блаженстве и скорбях, в рожденьи и могиле.
Жалею всякую страдающую плоть.
И кажется порой – у всех одна душа,
Она зовет Тебя, зовет и умирает,
И бредит в шелесте ночного камыша,
В глазах больных детей, в огнях зарниц сияет.
Душа моя и Ты – с Тобою мы одни.
И смертною тоской и ужасом объятый,
Как некогда с креста Твой Первенец Распятый,
Мир вопиет: Ламма! Ламма! Савахфани.
Душа моя и Ты – с Тобой одни мы оба,
Всегда лицом к лицу, о мой последний Враг.
К Тебе мой каждый вздох, к Тебе
В мгновенном блеске дня и в вечной тайне
И в буйном ропоте Тебя за жизнь кляня,
Я все же знаю: Ты и Я – одно и то же,
И вопию к Тебе, как сын твой: Боже, Боже,
За что оставил Ты меня?
Молитва о крыльях
Ниц простертые, унылые,
В покаянии, в слезах,–
Мы лежим во прахе прах,
Мы не смеем, не желаем,
И не верим, и не знаем,
И не любим ничего.
Боже, дай нам избавленья,
Дай свободы и стремленья,
Дай веселья Твоего.
О, спаси нас от безсилья,
Дай нам крылья, дай нам крылья,
Крылья духа Твоего!
Вечерняя песнь
Склоняется солнце, кончается путь,
Ночлег недалеко – пора отдохнуть.
Хвала Тебе, Господи! Все, что Ты дал,
Я принял смиренно,– любил и страдал.
Страдать и любить я готов до конца
И знать, что за подвиг не будет венца.
Но жизнь непонятна, а смерть так проста,
Закройтесь же, очи, сомкнитесь уста!
Не слаще ли сладкой надежды земной –
Прости меня, Господи! – вечный покой.
Доброе, злое, ничтожное, славное
Может быть, это все пустяки,
А самое главное, самое главное
То, что страшней даже смертной тоски, –
Грубость духа, грубость материи,
Грубость жизни, любви – всего;
Грубость зверихи родной, Эсэсэрии, –
Грубость, дикость – и в них торжество.
Может быть, все разрешится, развяжется?
Господи, воли не знаю Твоей.
Где же судить мне? А все-таки кажется,
Можно бы мир создать понежней.
Сонное
Что это – утро, вечер?
Где это было, не знаю.
Слишком ласковый ветер,
Слишком подобно раю,
Только бывает во сне
Милое небо такое, –
Синее в звездном огне.
Тишь, глушь, бездорожье,
В алых маках межи.
Русское, русское – Божье
Поле зреющей ржи.
Господи, что это значит?
Жду, смотрю, не дыша.
И от радости плачем,
В антологии «Молитвы русских поэтов. XX–XXI», как и в предыдущем издании «Молитвы русских поэтов. XI–XIX», сохраняется традиционная для русской церковной литературы приставка «без», замененная атеистическими декретами 1917–1918 годов на приставку «бес».
Из глубины взываю к тебе, Господи (лат.). Пс. 129,1 .
Читайте также: