Бальдауф федор иванович стихи

Обновлено: 23.11.2024

Людмила Полетаева

Поэт старого Забайкалья Федор БАЛЬДАУФ (1800-1839)

Оригинал статьи находится здесь: Журнал "Забайкалье" - ВСПОМИНАЯ сегодня яркие имена поэтического Забайкалья, мы останавливаем свой взор на странном, далеком от местных имен -- Бальдауфе. Фамилия немецкая, а носитель ее был уроженцем нашего края. Федор Иванович Бальдауф -- замечательный поэт пушкинской эпохи, и, может быть, потому он вобрал в себя лучшие проявления человеческого характера: свободолюбие и стойкость духа. Та эпоха была временем романтизма, и поэт отдал ей дань уважения. Он знал А. Пушкина, В. Кюхельбекера, А. Одоевского и других интересных людей начала XX века, составивших гордость России. Он учился вместе с А. Таскиным -- поэтом и переводчиком Забайкалья в знаменитом в ту пору Петербургском Горном кадетском корпусе. Жизнь будущих инженеров горного дела бушевала всеми страстями, которыми жила столица. Для поэта и инженера Федора Бальдауфа это стало хорошей школой жизни. В петербургском журнале "Соревнователь просвещения" он начал печататься совсем молодым, ему было тогда 19 лет. Всех удивила его повесть о жизни забайкальских тунгусов "Кавиту и Тунгильби", написанная в духе романтизма об истории драматичной любви. А затем последовали другие произведения, в том числе "Пловец" -- стихотворение, раскрывшее истинный талант молодого поэта, и "Певцам Хадабулака". Судьба разными путями сводила Ф. Бальдауфа с декабристами, оставившими замечательный след в культуре нашего края. Он родился в 1800 году в Благодатском руднике, где через четверть века в шахтах работали ссыльные декабристы. В другой раз эта отметина дала о себе знать в годы учебы в Петербурге, где встреча с будущими декабристами, в том числе с А. Бестужевым, надолго запомнилась начинающему поэту из Забайкалья. И вот уже во второй половине 20-х годов, по окончании Горного корпуса направленный в родные пенаты, он вновь столкнулся с этими "первенцами свободы", к которым проявлял сочувствие. Предположение о том, что он способствовал передаче писем декабристов на родину через своего сослуживца Николая Фриша, который сопровождал караван серебра из Нерчинского Завода в Петербург, вполне вероятно. Среди бумаг у того нашли и стихотворения Ф. Бальдауфа, отправленные для печати в петербургские журналы. Оказавшись на подозрении властей, он был убран из Нерчинскозаводского горного училища, где работал учителем, и переведен горным приставом в Шилкинский Завод. Два тяжелых года пробыл он в одиночестве: разлука с невестой Калерией Фриш -- сестрой Николая, которую родители поспешили выдать замуж за другого, отлучение от друзей -- собратьев по перу -- все это навеяло горестные строки на произведения, появившиеся в этот период. Вернувшись в Нерчинский Завод, когда декабристов перевели из Читинского острога в Петровский Завод, Ф. Бальдауф вновь занялся переписыванием казенных бумаг и сочинительством. Написанные стихотворения он читал в доме братьев-купцов Кандинских (дом этот считался культурным центром Нер.-Завода). Здесь устраивались литературно-музыкальные вечера, выписывались и обсуждались газеты и журналы. Образованные братья, особенно Николай, скрашивали унылую жизнь одаренного юноши в далеком захолустье. Наиболее ярким художественным произведением, написанным в зрелые годы, была его романтическая поэма "Авван и Гайро". 1834 год открыл новую страницу забайкальской поэзии: поэму Бальдауфа сравнивали с ранними поэмами А. Пушкина, особенно с "Цыганами". Тот же романтический сюжет, тот же высокий слог, те же яркие образы, но уже не кавказского и бессарабского плана, а забайкальского. Интересны имена героев, где Авван (происходит от русского "Ивана") и Гайро воплощают тунгусские характеры молодых людей, преградой на любовном пути которых стало различие религий. В основу поэмы были положены реальные события, о которых поэту рассказал его сослуживец Иван Корнилов. Православный Авван просит свою возлюбленную принять его веру, на что та отвечает, что "русский бог запрещает любить тунгуску", она не может покинуть своих сородичей и оставить "веру отцов". Как и положено быть романтическому герою, Авван разочарован, неудовлетворен жизнью. Автор относится к нему с некоторым осуждением, в то время как все его симпатии отданы смелой, свободолюбивой девушке Гайро, которую он называет "украшением степей". Она способна на глубокое чувство, ее переживания сильнее переживаний нерешительного Аввана. Как и в "Цыганах" А. Пушкина, романтическое свободолюбие и сила духа более заметны в героине, а не в герое. Точный яркий стих отличает это произведение. Интересен образ "детей степей", т. е. тунгусского племени, а также образ Даурии с ее особым климатом, бытом и просторами, тайна которых жива и поныне. Тунгусская тема отмечена и в его "Шаманке" -- поэме о жизни эвенков (тунгусов), написанной уже в более реалистическом плане. Автор отмечает социальное различие среди эвенков, говорит о "матери страданий" -- бедности. Здесь чувствуется гражданская направленность его поэзии. Среди жанрового разнообразия его творчества следует отметить и такой жанр, как баллада, столь распространенный в пору романтизма. И в ней тоже любовная тема -- главная. Лучшей из баллад является "Кузнец", написана она была в 1824 году, в период влюбленности самого поэта в интересную девушку Калерию, история любви с которой закончилась, как мы знаем, драматично. Баллада "Кузнец" проникнута теплым чувством воспоминания. Сюжет ее прост: девушка заказала кузнецу цепь, а затем исчезла. Герой возгорелся любовью к красавице, но она погубила его, привела к печали. Эта печаль и тоска персонажа характерны для романтического героя, что говорит о том, что Ф. Бальдауф был истинным поэтом-романтиком в далеком от столицы Забайкалье, где литературные процессы развивались в том же духе, лишь чуть позднее. Воспроизводимый в нашей статье полный текст одного из самых популярных стихотворений Бальдауфа -- "Бурятке" был опубликован лишь в 1968 году, а до этого времени печатался в отрывках. Написано оно было в 1828 году, когда поэт жил около Борзи в Дайбасу-Нор у соляного озера, где наблюдал за добычей соли. С точностью знания о быте и нравах бурят автор рисует образ бурятки: Люблю я странный твой наряд, Твои неловкие движенья, Люблю я твой нескромный взгляд И чуждой речи выраженья. В своих беседах с однокурсником А. Таскиным поэт признавался в том, что хотел бы написать что-нибудь значительное о горном деле. Ведь и отец, и брат его Александр, тоже студент горного училища, были знатоками этого нелегкого, но очень нужного в те годы для России дела. Однако мечтам его не удалось осуществиться: в еще молодом возрасте Федор Бальдауф ушел из жизни. Его произведения распространялись рукописно и печатались в журналах Сибири. Его помнили и в Петербурге. Когда в 1873 году был издан сборник "Воспоминаний бывших питомцев Горного института", в нем нашлось место и забайкальскому литератору Федору Бальдауфу, которому были посвящены следующие строки: "Его вдохновляла муза солидная, и, пожалуй, его счастье, не закупорь его судьба в глушь, да не в Саратов, а в Нерчинские заводы, за семь тысяч верст от столицы, не только дюжинное, но и замечательное, много обещавшее дарование его, конечно, развилось бы, окрепло". Следует отметить, что первым биографом поэта был его современник А. Таскин, воспоминания которого Е. Петряев, замечательный краевед нашего времени, считал неполными и несколько ошибочными. Второе рождение Ф. Бальдауфа и дал этот глубоко знающий культуру края, чуткий и внимательный ученый-исследователь, живо и интересно рассказавший о забытом поэте Ф. Бальдауфе в своей книге "Исследователи и писатели старого Забайкалья". В разное время к изучению его творческой биографии обращались такие исследователи, как М. Азадовский, Н. Ядринцев, Ю. Постнов. В последние годы большой вклад в биографию забайкальского поэта внесла Елена Берцик-Куренная. Сегодня, обращая внимание на возрождение региональной культуры, мы памятуем о замечательных людях края, составивших его славу. В их ряду и наш земляк -- самобытный поэт XIX века Федор Иванович Бальдауф. С последней осени листом, Певец заснет желанным сном - Пора, давно пора к покою! О, ветр полуночных полей! Скорее рви лесов одежду Иль принеси мою надежду Со счастием минувших дней! ВЕЧЕР НА БЕРЕГУ БАЙКАЛА Я не забыл мечты, Которые душа моя питала, Средь грозных ужасов и дикой красоты На берегах угрюмого Байкала. Я живо помню их: оне Везде унылого певца сопровождают - И в отдаленной стороне Минуты скорби окрыляют. Был вечер - и кругом по дремлющим скалам Ночные тени расстилались: И небо, и брега, и одинокий храм В пучине зыбкой колебались; Порою в сумраке темнеющих небес, В туманах крояся, появится ветрило. Я думал: рано ты, волшебный сон, исчез И рано, сердце, ты заныло! Быть может, зашумят с зарею паруса В прохладной неге надо мною, И тихо, тихо вы, родимые леса, Покроетесь туманной пеленою. Напрасно странника осиротелый взор К вам с теплою мольбою устремится: Он встретит голые верхи набрежных гор, И сердце бедное в унынье погрузится. Куда ведет меня угрюмая судьба? Что бесприютного в чужбине ожидает? Почто в душе моей свирепая борьба Живых страстей не умолкает. Где кровные мои. Шуми, шуми, Байкал! И голос заглуши природы; Я невозвратно потерял Младенчества невидимые годы. Их нет уже со мной; но сладок был закат Души погибших наслаждений; Они теперь мне предстоят, Как ряд бесчисленных знакомых привидений. Но ах! Увижу ль я опять роскошный брег? Знать, друга ждет, Синеет даль; Он к сердцу жмет Литую сталь. "Ты, дубравушка зеленая, Ты зачем так расшумелася? Ветры злые, ветры буйные! Не бросайте листья желтые На тропу уединенную, Чтоб красавица в густом лесу Не замешкалась, блуждаючи",- Пел казак, поэт, рыдаючи. БУРЯТКЕ Люблю я странный твой наряд, Твои неловкие движенья, Люблю я твой нескромный взгляд И чуждой речи выраженье. Я помню лето. Знойный день Стоял над дикою пустыней, Как над запуганной рабыней Властитель грозный. Листьев тень Нигде на степь не набегала; Она с рождения не знала Ветвей живительную сень: Как будто сила мирозданья Ее во гневе родила, Без жалости, без состраданья Проклятью землю предала И почву скудную ее Бесплодью на век обрекла. Я ехал тихо. Бедный конь В поту и пене брел усталый, Поникнув гривою удалой; В песке горячем, как огонь, С трудом он слабою ногою Переступал. Склонясь главою Над изукрашенным седлом - От жажды, недуга и боли Изнемогая,- лишь о том Я слал благому Провиденью Свое горячее моленье, Чтоб мне хоть каплею одною Смочило жаждущий язык Иль утра раннею росою Листок обрызганный приник АВВАН И ГАЙРО (Отрывок из поэмы) Посвящение Ивану Петровичу Корнилову -- в знак дружбы. На рубеже Монголии степной Мы вместе делимся кручиною с тобою. Но ты волшебницей-мечтою Воспламенил потухший гений мой. Восторг души, крылатое веселье, Как милый гость, здесь посещает нас. Зато как тягостен унылой думы час,- Как тягостно ленивое безделье. Мы вместе слушаем рассказы дней былых. И вот один мне в душу заронился, Я свежестью, товарищ, чувств твоих, Как бледный цвет -- росою, оживился. Ты помогал моим затейливым мечтам, Они опять, игривые, сроились. И, радостный, коснулся я к струнам! И, стройные, еще мне покорились. Тебе, мой труд. Пускай же мой "Авван" В далеком будущем тебе напоминает Дабасу-Нор и тихий Горохан*, Тебе, певец его, в знак дружбы посвящает. Спокойный вечер лег над степью, Холмы окрестные молчат, Борзя чуть плещет, длинной цепью Над нею лебеди летят. Но кто там берегом пологим, На сиво-пегом рысаке, Весь отражаяся в реке, Летит стрелой? Под быстроногим Конем крутится черный прах. Седок привстал на стременах И громко свистнул. Конь ретивый Взмахнул хвостом и белой гривой -- И, стиснув удила в зубах, Помчался вихрем. Под Бухою** стоят наметы тунгусов. К далекой цепи облаков, Густой над ними полосою, Восходит темно-сизый дым. Все пусто, но перед одним Наметом дева молодая Стоит, тихонько распевая: "Как все под небом голубым В весне прекрасной расцветает! Лишь сердцем девичьим моим Какой-то демон обладает! Чего желает так оно? То вдруг пылает нестерпимо, То вдруг мертво и холодно И нежным чувством недвижимо. Богат, обширен наш улус, Я прослыла в нем красотою, Но ни один младой тунгус Еще не властен надо мною. Чего же хочешь, сердце, ты? Чего ты хочешь, ретивое? Тебе противны суеты, Тебе противно все земное. " Тут дева, смолкнув, ясный взор К Борзе с вниманьем обратила, Стоит -- дыханье притаила -- И видит: конь во весь опор Несется по полю взбешенный; Он без узды, но устрашенный Седок сидит еще на нем. Он не тунгус, он -- чисто русский. * Дабасу-Нор -- соляное озеро. Горохан -- река Онон-Борзя. ** Буха -- гора (сопка) на левом берегу Онон-Борзи.

Читайте также: