Анализ стиха птицы смерти в зените стоят
Обновлено: 04.11.2024
В этом году исполняется 70 лет со дня полного снятия ленинградской блокады.
Великая Отечественная Война принесла нашему народу невиданные страдания, свидетельством чему стала блокада Ленинграда. Во время блокады погибло не менее 800 тысяч мирных граждан, умерших от голода, холода, бомбежек, артобстрелов, болезней. И около миллиона бойцов Ленинградского и Волховского фронтов сложили головы при обороне города на Неве, во время постоянных наступлений при попытках прорвать блокаду. Сейчас немногие знают, что первое наступление на Ленинградском фронте, направленное на прорыв блокады, началось в сентябре 1941 г., когда казалось, что Ленинград будет вот-вот взят. И вплоть до решающей операция 1944 г. «Январский гром», освободившей невскую столицу от блокады, наступления в 1942–1943 годах шли чередой с соответственными тяжелыми потерями. Около 60 тысяч солдат и офицеров Ленинградского фронта умерли от голода.
Но это великое народное страдание воскресило в народе веру. Характерна страшная статистика 1944 г.: над 48% умерших было совершено отпевание. Блокада и война воскресили «латентную теплоту патриотизма», перед самым снятием блокады с карты города исчезла часть революционных и космополитических названий: проспект 25 декабря вновь стал Невским, а площадь Урицкого — Дворцовой, Урицк вернул себе старое имя Лигово, а Красногвардейск — Гатчина.
Возрождение веры и русского национального сознания отразилось в поэзии военных лет, посвященной блокаде Ленинграда и битве за Ленинград.
Одно из первых, написанных еще в блокадном Ленинграде стихотворений — «Птицы смерти в зените стоят»:
Птицы смерти в зените стоят.
Кто идет выручать Ленинград?
Не шумите вокруг — он дышит,
Он живой еще, он все слышит:
Как на влажном балтийском дне
Сыновья его стонут во сне,
Как из недр его вопли: «Хлеба!»
До седьмого доходят неба.
Но безжалостна эта твердь.
И глядит из всех окон — смерть.
Это стихотворение является удивительно библейским по смыслу и духу. Особенно ярко это видно из двух последних двустиший:
Как из недр его вопли: «Хлеба!»
До седьмого доходят неба.
Но безжалостна эта твердь.
И глядит из всех окон — смерть.
Седьмое небо, согласно библейским и раннехристианским представлениям — местопребывание самого Бога. И, однако, ответа нет: «Но безжалостна эта твердь».
Эти строки напоминают слова книги Второзакония о медном небе, непроницаемом для земных молитв:
«И небеса твои, которые над головою твоею, сделаются медью, и земля под тобою железом» (Втор. 28, 18).
Переходим к следующим строкам:
Как на влажном балтийском дне
Сыновья его стонут во сне.
Это память о жертвах Таллинского перехода (28–30 августа 1941 года), когда при переходе Балтийского флота из Таллина в Кронштадт от немецких мин и бомб погибло 15 тысяч солдат, матросов и беженцев. Но здесь вспоминаются и строки из 87 псалма:
«Привменен бых с низходящими в ров, бых яко человек беспомощен, в мертвых свободь. Яко язвеннии, спящие во гробе, ихже не помянул еси к тому, и тии от руки Твоея отриновени быша. Положиша мя в рове преисподнем, в темных и сени смертней» (Пс. 87:5–7).
«Ты вверг меня в глубину, в сердце моря, и потоки окружили меня, все воды Твои и волны Твои проходили надо мною. И я сказал: отринут я от очей Твоих, однако я опять увижу святый храм Твой. Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня; морскою травою обвита была голова моя. До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня; но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада» (Ион., 2, 4-7).
Одно из наиболее знаменитых стихотворений блокадного цикла Ахматовой — «Мужество», написанное 23 февраля 1942 года:
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,-
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки!
И в нем продолжается тема Суда. Образ весов в русском сознании неразрывно связан со Страшным Судом и образом ангела, взвешивающего человеческую душу.
И в то же время тема часов соединяется со страданием и прославлением Христа. «Отче, пришел час, прослави Сына Твоего» (Иоан. 17:1), — так молился Христос, идя на страдание.
В некоторых вариантах стихотворения присутствует чтение «священное русское слово». Русское слово в своих истоках неразрывно связано со Словом Божиим — Священным Писанием. Его черты — свобода и чистота, ибо «где Дух Господень, там свобода» (2 Кор.3:17). Из этого стихотворения извлекаются следующие смыслы: для русского народа-богоносца приходит час крестного страдания и воскресения — спасения священного русского слова.
На снятие блокады Анна Андреевна Ахматова откликнулась следующим стихотворением:
Вот о вас и напишут книжки:
«Жизнь свою за други своя»,
Незатейливые парнишки -
Ваньки, Васьки, Алешки, Гришки,
Внуки, братики, сыновья!
Здесь мы видим прямую цитату из Евангелия от Иоанна: «Несть большия любви, аще кто положит душу свою за други своя» (Иоан, 15:13). Однако здесь есть и другие библейские смыслы: ворота и смерть. Вспоминаются слова из 9 псалма: «Возносяй мя от врат смертных» (Пс. 9:14). Эпитет желтые жерла Берт не случаен: желтый — цвет подлости, измены, золота и корысти (вспомним хотя бы название рассказа «Город желтого дьявола»). Эти слова — клеймо фашистского дьявольского режима, построенного на человеконенавистничестве и корысти. Этот режим обличал великий сербский святитель Николай Велимирович:
«Всем нам известна их философская теория насчет пространства и освоения его: чтобы продвинуться и захватить. сады, виноградники, огороды, поля, луга, леса, реки, горы и так далее. Но вы, сербы, вместе с Богом воскликните в ужасе: “Как же это вы сделаете, если там живут тысячи и тысячи людей, братьев ваших, которые признают Того же Единого Творца и Отца — своего и вашего? Как?!”
“Легко сделаем, — отвечают они. — Совсем легко. Людей мы огнем повыжигаем, а их леса, поля и виноградники себе заберем. Людей покосим, а их капусту себе оставим, чтобы росла для нас. Людей повылавливаем, поснимаем с них одежду, а их голыми потопим в воде. Людей уничтожим, как гусениц, а их добро и золото заберем себе. Людей потравим ядовитыми газами, а их зерно, вино и елей оставим себе. Людей изгоним в пустыню, пусть вымирают там от голода, а сами сядем за их столы, будем есть, пить и веселиться» (Из окна темницы. С. 361.).
И от этого режима спасли нас незатейливые парнишки, душу свою положившие за други своя.
Наконец, глубоко христианским является стихотворение «In memoriam»:
А вы, мои друзья последнего призыва!
Чтоб вас оплакивать, мне жизнь сохранена.
Над вашей памятью не стыть плакучей ивой,
А крикнуть на весь мир все ваши имена!
Да что там имена! — захлопываю святцы;
И на колени все! — багровый хлынул свет,
Рядами стройными проходят ленинградцы,
Живые с мертвыми. Для Бога мертвых нет.
Ключевые слова, искаженные советской цензурой, находятся в конце: «Для Бога мертвых нет». Они в конечном счете восходят к словам Евангелия от Матфея: « А о воскресении мертвых не читали ли вы реченного вам Богом: Я Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова? Бог не есть Бог мертвых, но живых» (Мф. 22:31–32). Эти слова пронизаны живой верой в воскресение из мертвых. Багровый свет несет смысловую нагрузку алого цвета — цвета Пасхи, «Праздника праздников» и воскресения.
Вот женщина стоит с доской в объятьях,
Угрюмо сомкнуты ее уста.
Доска в гвоздях — как будто часть Распятья,
Большой обломок Русского Креста.
(Ленинградская осень. Октябрь 1942).
И действительно, распятый, голодающий, терзаемый Ленинград — в основе своей город святого Петра, распятого в 67 году римскими мучителями. Но за Распятием идет Воскресение. Вспомним строки той же О.Ф. Берггольц:
И каждый защищавший Ленинград,
Вложивший руку в пламенные раны,
Не просто горожанин, а солдат,
По мужеству подобный ветерану.
Что это, как не воспоминание об уверении Фомы, когда он вложил руку в «огненное ребро Вседержителя» и прикоснулся к пламенным ранам воскресшего Господа?
Читайте также: