Александр городницкий стихи о баку
Обновлено: 22.11.2024
Легендарный российский поэт и бард Александр Городницкий полюбил Баку уже в пожилом возрасте, но это была настоящая любовь с первого взгляда, глубокая и искренняя. Результатом стали книга стихов, многочисленные концерты в азербайджанской столице – и ответная горячая любовь бакинцев.
БАКУ: Как вышло, что вы так полюбили Баку? С чего все началось?
АЛЕКСАНДР ГОРОДНИЦКИЙ: В Баку я попал, уже пройдя многие города и страны, потому что моя основная профессия – геофизик – связана с длительными экспедициями в разные концы света. Перевидав немало красивых и знаменитых городов в Европе, Австралии, Америке, я вдруг открыл для себя город, которого никогда не знал, не видел, и был просто потрясен! Я не ожидал, что он окажется мне гораздо ближе, чем многие города, которыми я восхищался.
И еще Баку меня очень привязал к себе дружелюбием жителей, потому что я попал туда не просто так, а на совместный азербайджанско-русский фестиваль авторской песни. Именно песни помогли мне его ближе узнать. К этому добавился тот факт, что я дружу с легендарным Михаилом Гусманом и Джавидом Имамвердиевым – замечательным человеком, автором песен, директором Бакинской киностудии. И они, и большое количество новых бакинских друзей помогли мне влюбиться в этот город.
Баку поразил меня удивительным сочетанием двух несочетаемых вещей. С одной стороны, восточный экзотический колорит: историческая старая крепость, Девичья башня, все эти мифические дела вроде храма огнепоклонников. А с другой – его удивительно современный облик. Сейчас он становится одним из самых красивых городов мира. Я не преувеличиваю! Старые бакинцы вздыхают, что уходит старый город, а я человек со стороны, и мне очень нравятся эти новостройки. Нравится, что город становится таким современным, вровень с лучшими мегаполисами мира.
БАКУ: Но я читал, что вы впервые оказались в Баку еще в 1970-х, на конференции по геофизике.
А.Г.: Это был, по-моему, 1971 год. Я только что вернулся из Парижа, и меня поразило сходство Баку с ним. Казалось бы, совершенно другой город, а есть какой-то общий дух. И то первое ощущение удивительного города, который содержит какие-то тайны, осталось. Очень теплое, удивительное поле, абсолютно безграничное.
Мне повезло еще вот в чем: несколько лет назад мы со съемочной группой снимали азербайджанских ашугов, объехали весь Азербайджан – были и в Шеки, и в замечательном высокогорном районе Лерик. Я был потрясен красотой природы, которую увидел, и доброжелательностью людей.
Соединение этих обстоятельств заставило меня написать целую книгу стихов о Баку – «Бакинская тетрадь». И я рад, что благодаря поддержке Джавида Имамвердиева ее издали в Баку. Она очень быстро разошлась, я мечтаю о том, что будет и второе издание, потому что за это время написал еще кое-что о Баку. Я вообще начал привыкать, что езжу в Баку каждый год: летом – отдых и ежегодный фестиваль авторской песни, плюс киносъемки, например.
Надо сказать, современные фестивали авторской песни, проходящие в разных городах и странах, – удивительный пример того, что Советский Союз распался, а дружба людей и культур остается. Я много лет председатель жюри самого большого фестиваля авторской песни памяти Валерия Грушина на берегах Волги, где каждый год собирается по 200–300 тысяч участников. Несколько лет назад со мной приехала азербайджанская делегация, и азербайджанцы без особого усилия вошли в число лауреатов. Связь с ними стала неразрывной и традиционной. И, честно говоря, я этому очень рад.
БАКУ: А чем современная бакинская авторская песня отличается от всех остальных? У нее есть какая-то специфика?
А.Г.: Ну конечно! Думаю, тем же, чем отличаются от остальных сами бакинцы. Был случай, когда я в Нью-Йорке опаздывал на концерт. Мы ехали с моей подругой, которая родилась в Баку. Таксист тоже оказался из Баку – и он остановил машину, и они начали оживленно обсуждать, где кто жил и в какой школе учился. Я говорю: «Друзья, извините, я опаздываю на концерт, может, вы потом поговорите?» А таксист мне: «Слушай, дорогой, я бакинку встретил в Нью-Йорке, дай нам поговорить, не мешай!» И это абсолютно типично.
Невидимое братство людей, рожденных в Баку, меня всегда поражало.
БАКУ: Вы уже много десятилетий следите за миром русскоязычной авторской песни, как минимум с того момента, как стали председателем жюри Грушинского фестиваля. Какое место в этом мире занимают азербайджанские авторы?
А.Г.: В Азербайджане есть очень талантливые люди, они поют и по-азербайджански, и по-русски. Есть замечательный автор Ибрагим Имамалиев, есть Джавид Имамвердиев, Самир Раджабов; там замечательные клубы авторской песни, и их связывает тесная дружба.
Можно даже сказать, что азербайджанские авторы-исполнители наследуют традициям ашугов, они ведь сами и сочиняют, и поют. Ашуги, конечно, играют на других инструментах, но наследие это богатое, удивительное, древнее, так что почва была подготовлена. Замечу еще теплое отношение азербайджанских властей к авторской песне, они всегда поддерживают эти фестивали.
БАКУ: А как вы оказались в рядах съемочной группы, которая снимала фильм про ашугов?
А.Г.: Случайно. Моя подруга – режиссер киностудии, ее немецкая группа поехала снимать ашугов для канала Arte, и мне предложили поехать с ними. Я, конечно, согласился – это же редкая возможность за месяц объехать весь Азербайджан. Наверное, без этой поездки я бы не написал «Бакинскую тетрадь». Там ведь не только про Баку стихи. Есть, например, про Лерик – знаете это место? Я нигде в мире такого не видел: это плоскогорье на высоте 2000–3000 метров, на границе с Ираном. Там живут люди, средний возраст которых 120–130 лет. 90-летний там считается мальчиком, и его посылают за вином. Ашуги – удивительно интересный народ.
Фото: Ава Беккер, Фото: Ава Беккер,БАКУ: А вы пытались разобраться, как устроена поэзия ашугов? Это же целый мир!
А.Г.: По-моему, это трудно, я не очень понимаю, как она устроена. Есть какой-то примерный шаблон, по которому они поют, но я не смог детально в нем разобраться. Вроде бы и доступно, и поют часто по-русски, но это какая-то вещь в себе. Мы снимали очень разных ашугов, но общее представление все равно составить непросто.
БАКУ: Ваше личное представление о том, что такое авторская песня, менялось со временем?
А.Г.: Само понятие «авторская песня» неправильно. Что это значит? Не бывает неавторских песен, у каждой есть автор, чаще даже два – автор стихов или текста и автор музыки. Но так прижилось ее называть – в том смысле, что один и тот же человек придумывает мелодию, стихи и, как правило, сам поет. Это определение пересекается с ашугами и много с чем еще.
Я не люблю слово «бард» и не люблю слово «шансон» – они не русские. Шансон – интересная культура, но французская, а авторская песня – все-таки внутринациональное понятие. У каждого народа она своя: в России одна, в Азербайджане другая. Мне нравится такое определение: авторская песня – это музыкальное интонирование поэтической речи. Конечно, точно определить очень сложно.
БАКУ: Ваше определение подразумевает, что стихи всегда на первом месте, как ни крути.
А.Г.: В общем, да, но иногда бывает наоборот. Возьмите прекрасные стихи Михаила Аркадьевича Светлова «Гренада», которые стали замечать, только когда Виктор Семенович Берковский написал к ним мелодию. Песня «Гренада», которую до сих пор поют, пережила эти стихи, конечно. Исаак Шварц написал на стихи Окуджавы песни «Ваше благородие, госпожа удача» или «Кавалергарда век недолог» – и это совершенно блестящие мелодические решения. Мы приобрели песни на долгие годы. Так что музыка может стихи поднимать ввысь. Но это каждый раз, наверное, очень индивидуально, правда?
БАКУ: Когда вы сказали про интонирование, я сразу вспомнил поэтов, которые очень музыкально читали свои стихи, практически пропевали их: Бродский, Пастернак…
А.Г.: Однако когда мой друг Евгений Клячкин, рано ушедший из жизни, положил на музыку лучшие стихи Бродского, например «Пилигримы» или поэму «Шествие», он очень сильно расширил его аудиторию. Бродского в Советском Союзе не печатали, и его никто не знал, пока не появились песни на его стихи. И так было со многими поэтами – например, с мало печатаемым Давидом Самойловым и Борисом Слуцким, на стихи которых Сергей Никитин, Виктор Берковский и другие писали мелодии.
Хотя есть поэты, которые отрицательно относятся к авторской песне. Например, мой питерский друг Александр Кушнер, один из лучших ныне живущих поэтов, уверяю вас. Или, например, была история с Давидом Самойловым много лет назад: мы дружили, и я оказался у него дома в Опалихе, когда его приехала снимать телевизионная группа. Давида попросили назвать десять наиболее интересных тогда живущих русских поэтов. Он назвал в том числе тех, кого я бы никогда не называл, – но о вкусах не спорят. Однако не назвал тогда еще живого Булата Окуджаву. Я так удивился, что даже переспросил потом: может, просто забыл? А он ответил: «Саша, запомни, настоящая поэзия не нуждается в гитарной подпорке!» Самойлова уже много лет нет с нами, я его любил и люблю, но с этой фразой много лет полемизирую и письменно, и устно – потому что абсолютно с ней не согласен!
БАКУ: Вас задевает подобное отношение к авторской песне?
А.Г.: Нет, я к нему привык.
БАКУ: Вы удивительным и редким образом сочетаете авторскую песню и науку, причем одинаково успешны и там и там. У вас никогда не было соблазна сделать занятие авторской песней или поэзией главным и единственным в жизни?
А.Г.: Я не один такой. Скажем, 1 ноября 2020 года исполнилось 90 лет моему другу, известному ученому-биологу, доктору, профессору, члену Российской академии естественных наук Дмитрию Антоновичу Сахарову (творческий псевдоним – Дмитрий Сухарев), который всю жизнь занимается наукой и при этом пишет стихи, на которые Виктор Берковский и другие написали знаменитые песни – «Альма-матер» и прочие.
Дело в том, что из-за слабости характера я никак не могу выбрать. С одной стороны, не мог заниматься только поэзией и литературой, потому что мои родители всегда говорили, что мальчику нужна техническая специальность: мужчина прежде всего должен думать о том, чтобы кормить семью. Я никогда не мог позволить себе полностью перейти на поэзию, потому что, если зависишь от того, печатают тебя или нет, ты или умрешь от голода, или начнешь продаваться, а ни то ни другое не годится. Кроме того, я очень полюбил свою специальность: окончив Ленинградский горный институт, я всю жизнь провел в экспедициях. Если бы сейчас пришлось выбирать, я выбрал бы то же самое – брак оказался по любви. Но это мне мешало всю жизнь, понимаете?
Бросить писать стихи я тоже не мог – и они мне также мешали всю жизнь. А песни начал писать, потому что в 1968 году после одного поэтического вечера в Ленинграде на меня написали публичный донос – я попал в него вместе с Бродским, тот случай описан в «Соло на ундервуде» Довлатова. Меня много лет не печатали, и спасибо им: так я стал писать песни, потому что песни не надо было печатать – спел, кто-то запомнил, переписал.
А сейчас что-то менять поздно. Я человек слабохарактерный и всю жизнь не мог выбрать что-то одно, у меня дуализм во всех отношениях. Я до сих пор пишу стихи и до сих пор, между прочим, занимаюсь наукой – никак не могу оторваться. Насчет результатов не мне судить.
И все же я шестидесятник. Тогда физики и лирики тянулись друг к другу и даже перетекали из одного состояния в другое. Это было возможно. И я не исключение.
Читайте также: