Скотный двор повесть притча
Обновлено: 28.04.2024
В этом году исполняется 75 лет с даты первого издания повести-притчи Джорджа Оруэлла "Скотный двор". Во всём мире повесть известна как антитоталитарная, в её сюжете легко угадываются советские реалии, а в главных персонажах - лидеры советского государства, непримиримые соперники в борьбе за власть - Сталин и Троцкий.
"Скотный двор" - талантливая сатира на СССР, оказавшая большое влияние на общественные настроения своего времени. Простой язык, притчевая форма, обилие юмора делают эту повесть гораздо более удобоваримой для широкого читателя, чем мрачный оруэлловский роман "1984". Однако эта простота обманчива. Если слегка отвлечься от сатирической природы "Скотного двора", перестать воспринимать сюжетные повороты и диалоги исключительно как тонкую издёвку над страной Советов, нам откроется нечто большее. А именно - потрясающий своей глубиной, полнотой и детализацией анализ технологий управления массами.
Причём ведь если задуматься - технологии эти универсальны . Они не социалистические и не капиталистические, не советские, не американские, не германские, не британские и т.д. и т.п. Рискнём сказать гораздо больше - они даже не тоталитарные. Описанный в "Скотном дворе" арсенал средств превращения разрозненных индивидов в сплочённую группу существовал испокон веков во всех обществах. С ходом истории он усложнялся, становился всё более изощрённым и циничным. Особенность тоталитарных систем состоит лишь в том, что они с лёгкостью применяли и применяют самые грубые приёмы из этого арсенала, не опасаясь последствий. Однако, как мы можем убедиться на примере того же "Скотного двора", необходимая доля этих грубых приёмов при тонкой настройке всей системы не так уж велика. Репрессии - всегда ultima ratio, последний довод. Основой же успешной работы по сплочению масс является правильно выстроенная коммуникация.
В этой статье мы не будем анализировать советский режим, говорить о теме тоталитаризма в творчестве Оруэлла или исследовать исторические параллели событий, описанных в повести. Это многократно делали до нас. Главная задача статьи - систематизировать конкретные технологии управления массами, а также поговорить об их универсальности и внеидеологичности. Сюжет и диалоги "Скотного двора" станут лишь отправной точкой для того, чтобы порассуждать на эту тему.
Прежде чем начать, сделаем важное замечание. Читать данную статью можно без ознакомления с повестью. Однако многочисленные цитаты из произведения могут сыграть роль спойлеров, приоткрыв некоторые повороты сюжета. Поэтому совет для тех, кто ещё не прочитал "Скотный двор" - сделать это в первую очередь, а уже потом, для ещё более приятного послевкусия, вернуться к статье.
К слову, в переводе С. Таска *, на который мы опираемся, повесть "Скотный двор" занимает всего 84 страницы. Познакомиться с ней можно всего за один вечер.
* Оруэлл, Джордж, 1984. Скотный двор. Эссе: [сборник: перевод с английского] / Джордж Оруэлл. - Москва: Издательство АСТ, 2017. - 448 с.
Все приведённые ниже технологии управления массами разнесены по трём смысловым блокам:
I. Конструирования единства - здесь собраны технологии, направленные на сплочение группы;
II. Определение поведенческих рамок - здесь собраны технологии, используемые для программирования поведения индивидов и групп;
III. Борьба с возражениями - здесь собраны технологии антикризисной коммуникации, позволяющие эффективно бороться с критикой.
Похожая притча
Мистер Джонс с фермы «Усадьба» закрыл на ночь курятник, но он был так пьян, что забыл заткнуть дыры в стене. Ткнув ногой заднюю дверь, он проковылял через двор, не в силах выбраться из круга света от фонаря, пляшущего в его руке, нацедил себе последний стаканчик пива из бочонка на кухне и отправился в постель, где уже похрапывала миссис Джонс.
Как только в спальне погас свет, на ферме началось беспокойное движение. Весь день ходили слухи, что старый Майер, призовой боров из Миддлуайта, прошлой ночью видел странный сон и хотел бы поведать о нем остальным животным. Все договорились встретиться в большом амбаре, как только мистер Джонс окончательно скроется из глаз. Старый Майер (так его всегда звали, хотя имя, под которым его представляли на выставках, звучало как краса Уиллингдона), пользовался на ферме таким уважением, что все безоговорочно согласились.
Майер уже ждал, как обычно, уютно расположившись на своей соломенной подстилке на возвышении в конце амбара, под фонарем, подвешенным к балке. Ему было уже двенадцать лет, и в последнее время он раздавался скорее в ширину, но тем не менее продолжал оставаться все тем же благородным боровом, в глазах которого светилась мудрость и доброжелательность, несмотря на устрашающие клыки. Пока все животные собрались и устроились каждый по своему вкусу, прошло довольно много времени. Первыми пришли три пса — Блюбелл, Джесси и пинчер, а за ними свиньи, которые сразу же расположились на соломе перед возвышением. Куры разместились на подоконниках, голуби, толкаясь, расселись на стропилах, а овцы и коровы прилегли сразу же за свиньями и принялись за свою жвачку. Вместе пришли упряжные лошади Боксер и Кловер. Они двигались медленно и осторожно, стараясь, чтобы их широкие волосатые копыта занимали как можно меньше места. Кловер была рослая кобыла средних лет, окончательно расплывшаяся после рождения четвертого жеребёнка. Внешность Боксера вызывала невольное уважение — высотой в холке более 6 футов, он был так силен, как две обыкновенные лошади вместе взятые. Белая полоса, пересекавшая его физиономию, придавала ему довольно глупый вид, да он и в самом деле не блистал интеллектом, но пользовался всеобщим расположением за ровный характер и удивительное трудолюбие. После лошадей явилась Мюриель, белая коза, и осел Бенджамин. На ферме он жил дольше всех и отличался препротивным характером. Говорил он редко, но и в этих случаях обычно изрекал какое-нибудь циничное замечание — например, он как-то обмолвился, что господь бог наделил его хвостом, чтобы отмахиваться от оводов, но он предпочел бы обходиться и без оводов и без хвоста. Единственный среди всех животных, на ферме он никогда не смеялся. На вопрос о причинах такой мрачности он отвечал, что не видит поводов для смеха. Тем не менее, он был привязан к Боксеру; как правило, они проводили воскресные дни бок о бок в небольшом загончике рядом с садом, пощипывая травку.
Едва только Боксер и Кловер прилегли, как в амбар ворвался выводок утят, потерявших мать; взволнованно крякая, они стали метаться из стороны в сторону в поисках безопасного места, где бы их никто ненароком не придавил. Обнаружив, что вытянутые передние ноги Кловер представляют собой нечто вроде защитной стенки, утята попрыгали в это убежище и сразу же погрузились в сон. Наконец в амбар, хрустя куском сахара, кокетливо вошла Молли, глупая, но красивая белая кобылка, которая таскала двуколку мистера Джонса. Она заняла место в первых рядах и сразу же начала игриво помахивать белой гривой в надежде привлечь внимание к вплетенным в нее красным ленточкам. И последней явилась кошка, которая, как обычно, огляделась в поисках самого теплого местечка и наконец скользнула между Боксером и Кловер; здесь она беспрестанно возилась и мурлыкала во время речи Майера, не услышав из нее ни единого слова.
Кроме Мозуса, ручного ворона, который дремал на шесте около задней двери, теперь все животные были в сборе. Предложив всем устраиваться поудобнее и дождавшись тишины, Майер прочистил горло и начал:
— Товарищи, все вы уже слышали, что прошлой ночью мне привиделся странный сон. Но к нему я вернусь позже. Первым делом я должен вам сказать вот о чем. Не думаю, что я проведу с вами еще много месяцев, и чувствую, что перед смертью я должен поделиться с вами приобретенной мудростью. Я прожил долгую жизнь, у меня было достаточно времени для размышлений, когда я лежал один в своем загоне и, думаю, могу утверждать, что понимаю смысл жизни лучше, чем кто-либо из моих современников. Вот об этом я и хотел бы вам поведать.
Итак, друзья, в чем смысл нашего с вами бытия? Давайте посмотрим правде в лицо: краткие дни нашей жизни проходят в унижении и тяжком труде. С той минуты, как мы появляемся на свет, нам дают есть ровно столько, чтобы в нас не угасла жизнь, и те, кто обладает достаточной силой, вынуждены работать до последнего вздоха; и, как обычно, когда мы становимся никому не нужны, нас с чудовищной жестокостью отправляют на бойню. Ни одно животное в Англии после того, как ему минет год, не знает, что такое счастье или хотя бы заслуженный отдых. Ни одно животное в Англии не знает, что такое свобода. Жизнь наша — нищета и рабство. Такова истина.
Но таков ли истинный порядок вещей? Происходит ли это от того, что наша земля бедна и не может прокормить тех, кто обитает на ней и возделывает ее? Нет, товарищи, тысячу раз нет! Климат в Англии мягкий, земля плодородна, и она в состоянии досыта накормить гораздо большее количество животных, чем ныне обитают на ней. Такая ферма, как наша, способна содержать дюжину лошадей, двадцать коров, сотню овец — и жизнь их будет полна такого комфорта, такого чувства собственного достоинства, о которых мы сейчас не можем даже и мечтать. Но почему же мы продолжаем жить в столь жалких условиях? Потому что почти все, что мы производим своим трудом на свет, уворовывается людьми. Вот, товарищи, в чем кроется ответ на все наши вопросы. Он заключается в одном-единственном слове — человек. Вот кто наш единственный подлинный враг — человек. Уберите со сцены человека, и навсегда исчезнет причина голода и непосильного труда.
Человек — единственное существо, которое потребляет, ничего не производя. Он не дает молока, он не несет яиц, он слишком слаб для того, чтобы таскать плуг, он слишком медлителен для того, чтобы ловить кроликов. И все же он верховный владыка над всеми животными. Он гонит их на работу, он отсыпает им на прокорм ровно столько, чтобы они не мучились от от голода — все же остальное остается в его владении. Наш труд возделывает почву, наш навоз удобряет ее, — и все же у каждого из нас есть всего лишь его шкура. Вот вы, коровы, лежащие сейчас передо мной, — сколько тысяч галлонов молока вы уже дали за прошлый год? И что стало с этим молоком, которым вы могли бы вспоить крепких телят? Все оно, до последней капли, было поглощено глотками наших врагов. А вы, куры, сколько яиц вы снесли в этом году и сколько взрастили цыплят? А остальные были отправлены на рынок, чтобы в карманах у Джонса и иже с ними звенели денежки. Скажи и ты, Кловер, где твои четверо жеребят, которых ты выносила и родила в страданиях, жеребят, что должны были стать тебе опорой и утехой на старости лет? Все они были проданы еще в годовалом возрасте — и никого из них тебе не доведется увидеть вновь, и после того, как ты четырежды мучилась в родовых муках, после того, как ты поднимала под пашню поля — что у тебя есть, кроме горсти овса и старого стойла?
Но даже наша жалкая жизнь не может кончиться естественным путем. Я не говорю о себе, потому что мне повезло. Я дожил до двенадцати лет и произвел на свет более четырехсот детей. Для свиньи я прожил достойную жизнь. Но ни одно животное не может избежать в конце жизни безжалостного ножа. Вот вы, юные поросята, что сидят передо мной, — все вы до одного, не пройдет и года, кончите свою жизнь в той загородке. И эта ужасная судьба ждет всех — коров, свиней, кур, овец, всех до единого. Даже лошадям и собакам достается не лучшая доля. Придет тот далекий день, когда могучие мускулы откажутся тебе служить, Боксер, и Джонс отправит тебя к живодеру, который перережет тебе горло и сделает из тебя собачью похлебку. Что же касается собак, то когда они состарятся и у них выпадут зубы, Джонс привяжет им на шею кирпич и пинком ноги швырнет в ближайший пруд.
И разве не стало теперь предельно ясно, товарищи, что источник того зла, которым пронизана вся наша жизнь, — это тирания человечества? Стоит лишь избавиться от человека, и плоды трудов наших перейдут в нашу собственность! И уже этим вечером может загореться заря нашей свободы, которая сделает нас богатыми и независимыми. Что нам предстоит делать для этого? Работать день и ночь, отдавая и тело и душу для избавления от тирании человека! И я призываю вас, товарищи, — восстание! Я не знаю, когда оно вспыхнет, через неделю или через сто лет, но столь же ясно, как я вижу эту солому под моими ногами, я знаю, что рано или поздно справедливость восторжествует. И сколько бы вам ни осталось жить, товарищи, посвятите свою жизнь этой идее! И кроме того, завещаю передать мое послание тем, кто придет после вас, чтобы будущие поколения могли продолжать борьбу до победного конца.
Похожая притча
Своеобразный антипод великой антиутопии XX века – "О дивный новый мир" Олдоса Хаксли. Что, в сущности, страшнее: доведенное до абсурда "общество потребления" или доведенное до абсолюта "общество идеи"?
По Оруэллу, нет и не может быть ничего ужаснее тотальной несвободы…
Притча, полная юмора и сарказма. Может ли скромная ферма стать символом тоталитарного общества? Конечно, да. Но… каким увидят это общество его "граждане" – животные, обреченные на бойню?
Часть вторая 18
Часть третья 39
Скотный двор 54
Глава первая 54
Глава вторая 56
Глава третья 57
Глава четвертая 58
Глава шестая 61
Глава седьмая 62
Глава восьмая 64
Глава девятая 66
Глава десятая 68
I. Конструирование единства
Кадр из фильма "Стена" (1982), режиссёр - Алан Паркер Кадр из фильма "Стена" (1982), режиссёр - Алан Паркер1. Создай свой гимн
Ферма "Райский уголок", принадлежащая мистеру Джонсу, превращается в революционный "Скотный двор" благодаря последовательной цепочке событий. И отправной точкой здесь становится событие почти мистическое.
Старый кабан Майор рассказывает обитателям фермы о своём вещем сне. В нём он ясно увидел светлое будущее животных без человека. В этом же сне Майору явились слова песни, которая должна объединить всех животных в борьбе за свободу:
"Скот домашний, скот бесправный
Изнурённый маятой,
Верю, ждёт нас праздник славный
Век наступит золотой. "
Так появляется гимн "Скотного двора", который животные самозабвенно поют по несколько раз в день, черпая в нём силы для сопротивления.
Конечно, у приснившейся старому кабану Майору песне есть реальный исторический прообраз. Это знаменитый "Интернационал" Эжена Потье и Пьера Дегейтера. В 1910 году на конференции в Копенгагене "Интернационал" стал гимном всего социалистического движения. Кроме того, долгое время он был гимном Советской России и СССР.
Однако "Интернационал" - далеко не первая песня, сплотившая одних (в данном случае социалистов и сочувствующих им) против других (капиталистов-эксплуататоров).
Гимн - один из древнейших ритуальных текстов. Первые гимны были религиозными. Люди сочиняли их, чтобы задобрить богов и добиться от них определённых преференций. Такими были индийские, египетские, вавилонские гимны богам. Но вместе с тем у этого жанра была и другая функция - социальная. Через гимн люди осознавали себя как часть обособленной группы, противостоящей остальному миру.
Со временем функция общения с богами в гимне отходит на второй план, а вот социальная, напротив, становится всё более значимой. Сочинённая Мартином Лютером в 1529 году песня "Твердыня наша - вечный бог" - только формально религиозный гимн. В сущности, это боевой клич немецкой реформации, вступающей в яростную схватку с католичеством. В нём есть такие строки:
"Когда враги голодным львам
Нас кинут на съеденье,
Господень Ангел будет там,
Подаст нам избавленье. "
Чувствуете, насколько сама последовательность образов перекликается со "Скотом домашним, скотом бесправным"? От описания угрозы к спасению, от мрачного настоящего к светлому будущему.
Во время гражданской войны в США объединяющей песней республиканцев был "Боевой гимн республики". Его и в XX веке неоднократно перепевали на разный лад звёзды американской эстрады (Джуди Гарланд, Энди Уильямс, Анита Брайант и другие). Неофициальным гимном конфедератов была песня "Земля Дикси" Дэна Эмметта.
С этими мелодиями в голове люди шли убивать друг друга. Такова сила обычного гимна. И Оруэлл неслучайно сделал историю с вещим сном Майора и услышанной им во сне песней катализатором революционных событий на ферме.
"Боевой гимн Республики" в исполнении Хора Мормонской Скинии
2. Создай общую терминологию
После смерти Майора на ферме находятся активисты, готовые продолжить его дело. Три кабанчика - Наполеон, Цицерон и Деловой - разрабатывают идеи покойного и придают им вид стройной системы под названием "анимализм".
Итак, вторым шагом к революции стала разработка лидерами сопротивления собственного учения. При этом очень важно, что новое учение получило своё название. Массы о многом судят по обложке, поэтому обозначение комплекса сложных идей одним ёмким термином - вполне достаточное основание для того, чтобы началось брожение умов.
Встретив в повести термин "анимализм", мы, безусловно, вспоминаем, многие другие "измы" ("социализм", "коммунизм", "анархизм" и т.д.), а также прочие научные названия экономических и политических учений ("кейнсианство", "либертарианство" и т.д.). Все эти идеологии в большей или меньшей степени владели умами людей на протяжении десятилетий и столетий, а некоторые владеют до сих пор.
Как сказал бы современный пиарщик, введение Оруэллом в свою повесть специального термина - есть констатация важности нейминга для привлечения внимания целевой аудитории. Мол, как вы яхту назовёте, так она и поплывёт. Но по мере развёртывания революционных событий на ферме Джонса мы видим большее - постепенное появление у животных собственного идеологизированного языка. Здесь вам и названия профобъединений, и эпитеты для вождей и т.д.
Создание своего языка - важнейший инструмент формирования любой общности: политической, культурной или религиозной. Словами определяются векторы мышления и ограничиваются его горизонты. Внутренний мир советского человека во многом был сформирован нужными словами. Homo soveticus знал свои базовые ценности ("истмат", "социализм", "атеизм"), своего главного врага ("буржуазия"), его методы ("присвоение прибавочной стоимости", "эксплуатация"), способ борьбы с ним ("солидарность трудящихся", "пролетарская революция"). Выражаясь словами итальянского философа Антонио Грамши, эти слова были частью культурного ядра советского человека. Для реставрации капитализма в России в 90-е годы прошлого века потребовалась не только политическая воля, но и согласие населения. А для этого нужно было разрушить старый язык. Когда коммунисты стали "коммуняками", Советский союз - "совком", а "буржуи" - "свободными предпринимателями", нечего стало защищать, поэтому граждане бывшего "нерушимого" сами с удовольствием разобрали его по кирпичику.
Антонио Грамши - выдающийся итальянский философ и политический деятель, один из основоположников неомарксизма Антонио Грамши - выдающийся итальянский философ и политический деятель, один из основоположников неомарксизма3. Создай общую символику
После свержения Джонса у животных на ферме появляется свой флаг - зелёная скатерть с изображёнными на ней рогами и копытами. Новая власть подробно разъясняет народу, что зелёный цвет символизирует луга и пастбища, а рога и копыта - будущую республику животных. Теперь всем становится предельно ясно, за что бороться и умирать.
Для сплочения любой аудитории, будь то ярые повстанцы, защитники политического режима или адепты коммерческого бренда, нужна хорошо проработанная символика.
Символ - это ёмкое выражение той или иной идеи. Если идея близка человеку, то каждый выражающий её символ автоматически приобретает особую ценность.
На войне солдаты рьяно оберегают боевое знамя, хотя, казалось бы, это просто кусок материи. Президент США во время инаугурации держит руку на Библии. Это гарантия того, что он не соврёт во время принесения клятвы своему народу. Протестующие против повышения цен на топливо во Франции носят жёлтые жилеты (обязательный реквизит автомобилиста) - и этот вид одежды на символическом уровне проводит границу между своими и чужими.
В отдельную категорию входят символы врага. Если их круг очерчен, они становятся первоочередным объектом ненависти.
Когда хозяин "Райского уголка" мистер Джонс на время покидает ферму, животные разжигают костёр. В него они бросают вожжи, недоуздки, наглазники, торбы для овса и наблюдают, как на их глазах сгорают в языках пламени символы их рабского положения. Уничтожению подлежат даже декоративные ленты, которые обычно вплетаются в лошадиные гривы или хвосты на ярмарках.
"Ленты, - сказал Цицерон, - это та же одежда, а она одеждествляется с человеком. Животные должны ходить голыми".
Между прочим, жёсткий отпор вражеской символике стал одним из действенных методов тактики ненасильственного сопротивления Махатмы Ганди. В частности, лидер освободительного движения призывал индусов отказаться от покупки и ношения британской одежды и самостоятельно шить себе традиционные наряды. Так текстильной промышленности колонизаторов был нанесён огромный урон. Ещё один пример борьбы на символическом уровне - игнорирование приезда в Бомбей Принца Уэльского в 1921 году. Пользуясь авторитетом духовного лидера, Ганди попросту объявил в этот день пост. Базары и лавки закрылись, улицы города опустели, что для высокого гостя стало подлинным оскорблением.
Махатма Ганди призывал индусов отказаться от покупки и ношения британской одежды. Символом сопротивления стала обычная прялка Махатма Ганди призывал индусов отказаться от покупки и ношения британской одежды. Символом сопротивления стала обычная прялка4. Придумай общие праздники и ритуалы
После успешного отражения нападения Джонса и его приспешников, руководство "Скотного двора" приняло решение увековечить это событие, назвав его Битвой при Коровнике.
Реквизированное у врагов ружьё поставили под флагшток как бы вместо пушки. Теперь из него нужно было торжественно палить два раза в год - 12 октября, в годовщину Битвы при Коровнике, и в Иванов день, ознаменовавшийся Восстанием.
Что мы видим в приведённом выше эпизоде? Едва образовавшись, первое в мире государство животных начинает создавать свои праздники и связанные с ними ритуалы.
Роль праздников и ритуалов в сплочении масс осознавалась ещё древними философами. Платон в своих "Законах" (4 век до н.э.) прямо писал, что праздник со всеми его составляющими является средством стабилизации государства. В том же был убеждён и Никколо Макиавелли. В трактате "Государь" (1513 г.). он даёт совет правителям, желающим, чтобы их почитали, "занимать народ празднествами и зрелищами в подходящее для этого время года".
Праздник объединяет людей сразу на двух уровнях: символическом (когнитивном) и эмоциональном (аффективном).
На символическом уровне праздник воздействует через те идеи, которые он транслирует. Участники действа погружаются в мир зацикленного времени, где значимое событие прошлого "оживает" и вновь наполняет смыслом настоящее.
Когда новая власть учреждает праздник, посвящённый своей победе, на символическом уровне она легитимизирует в глазах народа новую реальность. Теперь в каждом временном цикле эта реальность будет возникать из прошлого и напоминать о себе.
Большевики придавали работе со смыслами огромное значение и подходили к учреждению памятных дат с завидным размахом. Согласно Правилам Совета народных комиссаров о еженедельном отдыхе и праздничных датах (от 2 декабря 1918 г.), нерабочими были признаны 22 января - День памяти жертв Кровавого воскресенья; 12 марта - День низвержения самодержавия; 18 марта - День Парижской коммуны; 1 мая - День Интернационала; 7 ноября - День пролетарской революции.
Одновременно с этим новая власть объявила войну старым праздникам, преимущественно церковным или связанным с почитанием свергнутого монарха. За отказ от работы в эти дни учреждениям грозили штрафы. Некоторые виды специальных денежных выплат рабочим, в частности, пасхальные выплаты, были отменены.
На аффективном уровне праздник воздействует через ритуал - повторяющееся действие, которое дарит ощущение экстатического единства не только всем вовлечённым, но и всем наблюдателям.
Ритуал не обязательно существует в контексте праздника. Это известный психотерапевтический инструмент, который наши древние предки применяли бессознательно. Позже психологи и педагоги научились использовать ритуалы целенаправленно, подведя под это серьёзную научную базу. Так, выдающийся советский педагог Антон Макаренко, значительную часть жизни посвятивший работе с бывшими беспризорниками, писал об особой роли ритуалов в инициации нового члена коллектива, его приобщении к коллективным ценностям. Вступавшие в коммуну Макаренко беспризорники проходили через обряд сожжения своих лохмотьев и получения новой одежды, что становилось их первым символическим шагом к новой жизни.
Праздничные ритуалы зачастую представляют собой символическое повторение событий прошлого (парады военной техники, залпы из орудий и т.п.). Пространство соприкосновения прошлого и настоящего становится своего рода сакральным кругом, внутри которого единство возникает спонтанно.
5. Объединяй и властвуй
Новая власть "Райского уголка", поспешно переименованного в "Скотный двор", активно занимается не только идеологической обработкой масс, но и их организацией.
Кабанчик Цицерон всерьёз берётся за организацию так называемых Животных комитетов. Несушек объединяют в Яйценосный комитет, коров - в Союз по борьбе за чистоту хвоста, овец - в Шерстяной комитет. Для одомашнивания крыс и диких кроликов создаётся Дикживкультпросвет.
Оруэлловские аналогии с многочисленными союзами и комитетами Советской России в приведённом фрагменте совершенно очевидны. В первые годы советской власти появилось множество гражданских объединений, стремящихся проявить себя в самых разных областях - науке, искусстве, просвещении, здравоохранении, спорте и т.д. Среди них Союз крестьянских писателей, Московская организация пролетарских писателей, Пролеткульт, Союз воинствующих безбожников, Союз эсперантистов советских стран, Русское евгеническое общество, Спортинтерн и многие другие.
К слову, не все союзы и объединения Советской России создавались "сверху". Часть из них действительно были добровольными. Для создания таких организаций была предусмотрена и законодательная база. Однако порядок регистрации добровольных союзов и надзор за ними действительно были очень строгими.
Похожая притча
Без «Скотного двора» Оруэлл вряд ли когда-нибудь написал бы «1984» . И по субъективной точке зрения автора этих строк, «Скотный двор» имеет больше художественных достоинств.
Повесть определённо появилась на свет из-за того, что социалист Оруэлл с большой горечью смотрел на происходящее в Советском Союзе: «большой террор», искажение истории, пакт Молотова-Риббентропа, культ личности Сталина. И писатель нащупал великолепный способ выразить свою душевную боль.
Сюжет повести довольно остроумен. На одной британской ферме животные, вдохновлённые старым хряком Майором, устраивают революцию и изгоняют пьяницу-фермера мистера Джонса, как эксплуататора. Звери, руководимые свиньями Снежком и Наполеоном, устанавливают свою республику на территории скотного двора и учреждают семь заповедей, по которым им всем надлежит жить.
После этого, казалось бы, должно наступить царство свободы, равенства и счастья. Но довольно быстро в среде животных возникает размежевание. Уровень классового сознания у каждого отдельного гражданина скотного двора различен. Но главная беда в другом – возникает борьба за власть между Снежком и Наполеоном, которая приведёт к весьма плачевным последствиям для молодой республики животных.
Дабы не испортить удовольствие, не станем раскрывать все подробности истории, которую содержит книга «Скотный двор». Джордж Оруэлл при помощи меткой аллегории рисует сатиру на революционное общество. На то, как возникает революция и как она, затем, перерождается в бюрократическую олигархию. Здесь Оруэлл, конечно, предстаёт как последовательный критик сталинизма.
В образе Наполеона, его методах и поведении, очевидно, проглядывает личность товарища Сталина. Снежок же, отображённый в повести одновременно и с иронией, и с симпатией, вполне соответствует Льву Троцкому (одному из лидеров Октябрьской революции, впоследствии изгнанному из страны Сталиным).
Находится здесь место и иносказательному представлению целых слоёв общества: трудолюбивый конь Боец – рабочие; любящая ленточки лошадка Молли – интеллигенты-эмигранты; ворон-проповедник Моисей – религиозные деятели; осёл-скептик Бенджамин – оставшаяся в республике интеллигенция и т.д. Образно будут затронуты также многие другие события из жизни Советского Союза – например, Великая Отечественная Война.
Благодаря избранной форме притчи, Джорджу Оруэллу удаётся создать удивительную по своей точности сатиру, вскрывающую все пороки вырождающегося революционного общества в трагикомедийном ключе. Подмена революционных идеалов при Сталине находит своё место у писателя в дописывании звериных заповедей. Так заповедь «Все животные равны» во время диктатуры Наполеона, в конце концов, превращается в легендарное «Все животные равны, но есть те, кто равнее» …
Имеются свидетельства, что Оруэлл мечтал, чтобы «Скотный двор» однажды попал в руки гражданам СССР. И он попал, но лишь в годы Перестройки.
С оригинальной статьей вы сможете ознакомиться пройдя по этой ссылке .
Спасибо за внимание! С Вами был «Культпросвет», подписывайтесь на канал ! С нами интересно!
Джордж Оруэлл
1984. Скотный двор
George Orwell
1984
ANIMAL FARM
© George Orwell, 1945, 1949
© Перевод. В. П. Голышев, 2013
© Перевод. С. Э. Таск, 2016
© Издание на русском языке AST Publishers, 2016
Часть первая
Был холодный ясный апрельский день, и часы пробили тринадцать. Уткнув подбородок в грудь, чтобы спастись от злого ветра, Уинстон Смит торопливо шмыгнул за стеклянную дверь жилого дома "Победа", но все-таки впустил за собой вихрь зернистой пыли.
В вестибюле пахло вареной капустой и старыми половиками. Против входа на стене висел цветной плакат, слишком большой для помещения. На плакате было изображено громадное, больше метра в ширину, лицо – лицо человека лет сорока пяти, с густыми черными усами, грубое, но по-мужски привлекательное. Уинстон направился к лестнице. К лифту не стоило и подходить. Он даже в лучшие времена редко работал, а теперь в дневное время электричество вообще отключали. Действовал режим экономии – готовились к Неделе ненависти. Уинстону предстояло одолеть семь маршей; ему шел сороковой год, над щиколоткой у него была варикозная язва; он поднимался медленно и несколько раз останавливался передохнуть. На каждой площадке со стены глядело все то же лицо. Портрет был выполнен так, что, куда бы ты ни стал, глаза тебя не отпускали. СТАРШИЙ БРАТ СМОТРИТ НА ТЕБЯ – гласила подпись.
В квартире сочный голос что-то говорил о производстве чугуна, зачитывал цифры. Голос шел из заделанной в правую стену продолговатой металлической пластины, похожей на мутное зеркало. Уинстон повернул ручку, голос ослаб, но речь по-прежнему звучала внятно. Аппарат этот (он назывался телекран) притушить было можно, полностью же выключить – нельзя. Уинстон отошел к окну: невысокий тщедушный человек, он казался еще более щуплым в синем форменном комбинезоне партийца. Волосы у него были совсем светлые, а румяное лицо шелушилось от скверного мыла, тупых лезвий и холода только что кончившейся зимы.
Мир снаружи, за закрытыми окнами, дышал холодом. Ветер закручивал спиралями пыль и обрывки бумаги; и хотя светило солнце, а небо было резко-голубым, все в городе выглядело бесцветным – кроме расклеенных повсюду плакатов. С каждого заметного угла смотрело лицо черноусого. С дома напротив – тоже. СТАРШИЙ БРАТ СМОТРИТ НА ТЕБЯ – говорила подпись, и темные глаза глядели в глаза Уинстону. Внизу, над тротуаром, трепался на ветру плакат с оторванным углом, то пряча, то открывая единственное слово: АНГСОЦ. Вдалеке между крышами скользнул вертолет, завис на мгновение, как трупная муха, и по кривой унесся прочь. Это полицейский патруль заглядывал людям в окна. Но патрули в счет не шли. В счет шла только полиция мыслей.
За спиной Уинстона голос из телекрана все еще болтал о выплавке чугуна и перевыполнении девятого трехлетнего плана. Телекран работал на прием и на передачу. Он ловил каждое слово, если его произносили не слишком тихим шепотом; мало того, покуда Уинстон оставался в поле зрения мутной пластины, он был не только слышен, но и виден. Конечно, никто не знал, наблюдают за ним в данную минуту или нет. Часто ли и по какому расписанию подключается к твоему кабелю полиция мыслей – об этом можно было только гадать. Не исключено, что следили за каждым – и круглые сутки. Во всяком случае, подключиться могли когда угодно. Приходилось жить – и ты жил, по привычке, которая превратилась в инстинкт, – с сознанием того, что каждое твое слово подслушивают и каждое твое движение, пока не погас свет, наблюдают.
Уинстон держался к телекрану спиной. Так безопаснее; хотя – он знал это – спина тоже выдает. В километре от его окна громоздилось над чумазым городом белое здание министерства правды – место его службы. Вот он, со смутным отвращением подумал Уинстон, вот он, Лондон, главный город Взлетной полосы I, третьей по населению провинции государства Океания. Он обратился к детству – попытался вспомнить, всегда ли был таким Лондон. Всегда ли тянулись вдаль эти вереницы обветшалых домов XIX века, подпертых бревнами, с залатанными картоном окнами, лоскутными крышами, пьяными стенками палисадников? И эти прогалины от бомбежек, где вилась алебастровая пыль и кипрей карабкался по грудам обломков; и большие пустыри, где бомбы расчистили место для целой грибной семьи убогих дощатых хибарок, похожих на курятники? Но – без толку, вспомнить он не мог; ничего не осталось от детства, кроме отрывочных, ярко освещенных сцен, лишенных фона и чаще всего невразумительных.
Министерство правды – на новоязе миниправ – разительно отличалось от всего, что лежало вокруг. Это исполинское пирамидальное здание, сияющее белым бетоном, вздымалось, уступ за уступом, на трехсотметровую высоту. Из своего окна Уинстон мог прочесть на белом фасаде написанные элегантным шрифтом три партийных лозунга:
ВОЙНА – ЭТО МИР
СВОБОДА – ЭТО РАБСТВО
НЕЗНАНИЕ – СИЛА
По слухам, министерство правды заключало в себе три тысячи кабинетов над поверхностью земли и соответствующую корневую систему в недрах. В разных концах Лондона стояли лишь еще три здания подобного вида и размеров. Они настолько возвышались над городом, что с крыши жилого дома "Победа" можно было видеть все четыре разом. В них помещались четыре министерства, весь государственный аппарат: министерство правды, ведавшее информацией, образованием, досугом и искусствами; министерство мира, ведавшее войной; министерство любви, ведавшее охраной порядка, и министерство изобилия, отвечавшее за экономику. На новоязе: миниправ, минимир, минилюб и минизо.
Министерство любви внушало страх. В здании отсутствовали окна. Уинстон ни разу не переступал его порога, ни разу не подходил к нему ближе чем на полкилометра. Попасть туда можно было только по официальному делу, да и то преодолев целый лабиринт колючей проволоки, стальных дверей и замаскированных пулеметных гнезд. Даже на улицах, ведущих к внешнему кольцу ограждений, патрулировали охранники в черной форме, похожие на горилл и вооруженные суставчатыми дубинками.
Уинстон резко повернулся. Он придал лицу выражение спокойного оптимизма, наиболее уместное перед телекраном, и прошел в другой конец комнаты, к крохотной кухоньке. Покинув в этот час министерство, он пожертвовал обедом в столовой, а дома никакой еды не было – кроме ломтя черного хлеба, который надо было поберечь до завтрашнего утра. Он взял с полки бутылку бесцветной жидкости с простой белой этикеткой: "Джин Победа". Запах у джина был противный, маслянистый, как у китайской рисовой водки. Уинстон налил почти полную чашку, собрался с духом и проглотил, точно лекарство.
Лицо у него сразу покраснело, а из глаз потекли слезы. Напиток был похож на азотную кислоту; мало того: после глотка ощущение было такое, будто тебя огрели по спине резиновой дубинкой. Но вскоре жжение в желудке утихло, а мир стал выглядеть веселее. Он вытянул сигарету из мятой пачки с надписью "Сигареты Победа", по рассеянности держа ее вертикально, в результате весь табак из сигареты высыпался на пол. Со следующей Уинстон обошелся аккуратнее. Он вернулся в комнату и сел за столик слева от телекрана. Из ящика стола он вынул ручку, пузырек с чернилами и толстую книгу для записей с красным корешком и переплетом под мрамор.
По неизвестной причине телекран в комнате был установлен не так, как принято. Он помещался не в торцовой стене, откуда мог бы обозревать всю комнату, а в длинной, напротив окна. Сбоку от него была неглубокая ниша, предназначенная, вероятно, для книжных полок, – там и сидел сейчас Уинстон. Сев в ней поглубже, он оказывался недосягаемым для телекрана, вернее, невидимым. Подслушивать его, конечно, могли, но наблюдать, пока он сидел там, – нет. Эта несколько необычная планировка комнаты, возможно, и натолкнула его на мысль заняться тем, чем он намерен был сейчас заняться.
Читайте также: