Притчи из книги гилберта

Обновлено: 14.11.2024

Чтобы уви­деть свой дом, лучше всего остаться дома; но если это не удастся, обой­дите весь свет и вер­ни­тесь домой. В одной из моих книг я пове­дал о таком путе­ше­ствии. Теперь я хочу напи­сать дру­гую, кото­рая (как все нена­пи­сан­ные книги) лучше всего, что я писал до сих пор.

11 ч. 42 мин.
  • Рубрики:
  • Честертон Гилберт Кийт

Шар и крест — Гилберт Честертон

Жан­ро­вую при­над­леж­ность этого романа-дис­пута Г.К. Честер­тона не так легко опре­де­лить. Фан­та­сти­че­ская сатира? Фелье­тон? Анти­уто­пия? «Это притча! Притча о вас и таких, как вы. Сна­чала вы отри­ца­ете крест; потом – всё на свете».

7 ч. 12 мин.
  • Рубрики:
  • Честертон Гилберт Кийт

Похожая притча

хватит ли тебе смелости вытащить на белый свет все сокровища, спрятанные у тебя внутри?

Охота за этими скрытыми в нас сокровищами – вот что такое творческая жизнь.

природа прячет в каждом из нас необычные драгоценности, а потом отходит в сторонку и смотрит, сумеем ли мы их найти.

Вам не нужно просить ни у кого разрешения и вам не нужен ничей допуск, чтобы жить творческой жизнью.

Особенно часто, однако, он призывал своих учеников быть смелыми. Без смелости, объяснял он, им ни за что не удастся осознать, как расширяются границы их собственных возможностей. Без смелости им не познать мир в его полноте настолько, насколько он жаждет быть познанным. Без смелости жизнь каждого из них будет незначительной и мелкой – куда более мелкой, чем им, вероятно, хотелось бы.

Отчаянная храбрость, которая гонит нас на эту охоту, – вот что превращает серые будни в более яркую жизнь.

если я не создаю что-то активно, то, скорее всего, активно что-то разрушаю (себя, отношения, собственный душевный покой).

С бесконечно сочувственной улыбкой Гилберт спросил: «А смелости у вас хватит? Смелости на то, чтобы дать этому выплеснуться? Сокровища, которые таятся у вас внутри, надеются, что вы ответите да».

Работайте, вкладывая свое сердце, потому что – я обещаю – если вы будете работать каждый день, день за днем, то в одно прекрасное утро вам посчастливится прорваться – и расцвести.

Все рассказы об отце Брауне - Гилберт Честертон

Честер­тон Гил­берт Кийт (1874–1936) — хри­сти­ан­ский апо­ло­гет, клас­сик миро­вой лите­ра­туры, извест­ный, прежде всего, по рас­ска­зам об о. Бра­уне. Бле­стя­щий юмо­рист, пара­док­са­лист, поле­мист, журналист.

2 д. 54 ч. 40 мин.
  • Рубрики:
  • Честертон Гилберт Кийт

Жив-человек - Гилберт Честертон

Роман “Жив-чело­век” (1913) — образ­цо­вая притча, защи­ща­ю­щая одну за дру­гой про­стые цен­но­сти про­стой чело­ве­че­ской жизни и самую эту жизнь, и этот мир. Если к Честер­тону при­ме­нимо слово “опти­мизм”, это — сре­до­то­чие его опти­мизма. Ни раньше, ни тем более позже он столь без­ого­во­рочно и прямо не писал.

10 ч. 44 мин.
  • Рубрики:
  • Честертон Гилберт Кийт

Похожая притча

Слово «счастье» используют обычно для обозначения по меньшей мере трех близких состояний, которые можно приблизительно охарактеризовать как эмоциональное, нравственное и рассудочное счастье.

Очевидно, что возможность контроля влияет на здоровье и настроение людей положительно, но лучше не иметь ее вовсе, чем иметь и утратить.

Презентизм — тенденция текущего переживания влиять на видение человеком прошлого и будущего.

Субъективность — отношение к переживанию, свойственное не каждому, а только человеку, его испытавшему.

Человек не может ни угадать, ни предвидеть обстоятельства, которые сделают его счастливым; он лишь натыкается на них случайно, если повезет, в самом неожиданном месте и пытается удержать навсегда, будь то богатство или слава.

Реализм — убеждение, что вещи в действительности таковы, какими кажутся разуму.

Человек не может ни угадать, ни предвидеть обстоятельства, которые сделают его счастливым; он лишь натыкается на них случайно, если повезет, в самом неожиданном месте и пытается удержать навсегда, будь то богатство или слава. Уилла Кэсер, Ле-Лаванду, 1902 г.

Рационализация — акт придания чему-либо действительной или кажущейся разумности.

Среди жесточайших жизненных истин есть и такая: чудесное кажется особенно чудесным, когда с ним сталкиваешься впервые, но чем чаще это происходит, тем менее чудесным оно становится

Цена, которую мы платим за свое неугомонное стремление объяснять, такова: мы часто портим свои самые приятные переживания, докапываясь до их сути.

Ортодоксия — Гилберт Честертон

«Орто­док­сия» Честер­тона — одна из луч­ших когда-либо напи­сан­ных апо­ло­гий хри­сти­ан­ства. Здесь бле­стя­щее ост­ро­умие, здра­вый смысл и лег­кость письма Честер­тона дохо­дят до под­лин­ной гени­аль­но­сти. «Орто­док­сия» — появи­лась в ответ на обви­не­ние Честер­тона в том, что в его книге «Ере­тики» есть много при­зы­вов обра­титься к его фило­со­фии, но соб­ственно самой фило­со­фии нет.

9 ч. 4 мин.
  • Рубрики:
  • Честертон Гилберт Кийт

Эссе — Гилберт Честертон

Честер­тон был не только авто­ром серии вели­ко­леп­ных детек­ти­вов, глав­ный герой кото­рых – като­ли­че­ский свя­щен­ник отец Браун, но и пре­крас­ным эссеистом.

Наполеон Ноттингхильский — Гилберт Честертон

Чуда­ко­ва­тый чинов­ник Обе­рон Квин неожи­данно ста­но­вится новым коро­лем Вели­ко­бри­та­нии. На своем посту он про­дол­жает раз­вле­каться, выдви­гая неожи­дан­ные идеи. Одной из шуток короля стало созда­ние «Хар­тии пред­ме­стий», вос­пе­ва­ю­щей славу и былые воль­но­сти рай­о­нов Лондона.

8 ч. 53 мин.
  • Рубрики:
  • Честертон Гилберт Кийт

Похожая притча

Един­ствен­ное изви­не­ние для этой книги то, что она — ответ на вызов. Даже пло­хой стре­лок имеет право выйти на дуэль. Недавно я опуб­ли­ко­вал ряд опро­мет­чи­вых, но искрен­них ста­тей под назва­нием «Ере­тики» [1] , и несколько кри­ти­ков, чей ум я высоко ценю (в осо­бен­но­сти хоте­лось бы упо­мя­нуть Дж. С. Стрита [2] ), ска­зали, что хоть я и сове­тую всем утвер­ждать свое пред­став­ле­ние о миро­зда­нии, но сам вся­че­ски ста­ра­юсь не под­креп­лять свои настав­ле­ния при­ме­ром. «Я начну бес­по­ко­иться за свою фило­со­фию, — ска­зал Стрит, — когда м‑р Честер­тон даст нам свою». Пожа­луй, неосто­рожно делать такое пред­ло­же­ние чело­веку, и без того гото­вому писать книги по малей­шему поводу. Однако, хотя Стрит вдох­но­вил и вызвал к жизни эту книгу, ему не надо ее читать. Если он про­чтет ее, он обна­ру­жит, что в ней я попы­тался по-сво­ему, рас­плыв­чато, ско­рее в сово­куп­но­сти обра­зов, чем с помо­щью цепочки умо­за­клю­че­ний, пред­ста­вить фило­со­фию, к вере в кото­рую я при­шел. Я не назову ее моей фило­со­фией, ибо не я ее создал. Бог и чело­ве­че­ство создали ее, а она создала меня.

Я часто меч­тал напи­сать роман об англий­ском яхтс­мене, сбив­шемся с курса и открыв­шем Англию, пола­гая, что это новый тихо­оке­ан­ский ост­ров. Но я вечно то ли слиш­ком занят, то ли ленив для этой чудес­ной работы, так что вполне могу пожерт­во­вать ею ради фило­соф­ского при­мера. Может пока­заться, что чело­век (воору­жен­ный до зубов и объ­яс­ня­ясь зна­ками), выса­див­шийся, чтобы водру­зить бри­тан­ский флаг на вар­вар­ском храме, ока­зав­шемся Брай­тон­ским пави­льо­ном [3] , почув­ствует себя дура­ком. Не отри­цаю, он выгля­дит дура­ком. Но если вы дума­ете, что он чув­ствует себя дура­ком или, во вся­ком слу­чае, что мысль о допу­щен­ном про­махе зани­мает его все­цело, то вы недо­ста­точно изу­чили бога­тую роман­ти­че­скую натуру героя этой притчи. Его ошибка была поис­тине завид­ной, и он знал это, если он тот чело­век, за кото­рого я его при­ни­маю. Что может быть упо­и­тель­нее, чем пере­жить разом все пле­ни­тель­ные ужасы путе­ше­ствия в чужие земли и выс­шую чело­ве­че­скую радость надеж­ного воз­вра­ще­ния домой? Что может быть лучше, чем полу­чить все удо­воль­ствие от откры­тия Южной Африки без удру­ча­ю­щей необ­хо­ди­мо­сти там выса­жи­ваться? Что может быть чудес­нее, чем напрячь все силы, откры­вая Новый Южный Уэльс, и, залив­шись сле­зами сча­стья, открыть доб­рый ста­рый Уэльс? Именно здесь, мне кажется, таится глав­ная про­блема фило­со­фии и в какой-то мере глав­ная про­блема моей книги. Как может дико­вин­ный кос­ми­че­ский город с мно­го­но­гими жите­лями, чудо­вищ­ными древними све­тиль­ни­ками — как может этот мир дать нам и вос­торг перед чужим горо­дом, и тот покой, ту честь, кото­рую дает нам род­ной город?

Пока­зать, что вера или фило­со­фия верна с любой точки зре­ния, слиш­ком трудно даже для книги много боль­шей, чем эта. Необ­хо­димо выбрать один путь рас­суж­де­ния, и вот путь, кото­рым я хочу идти. Я хочу пока­зать, что моя вера как нельзя лучше соот­вет­ствует той двой­ной духов­ной потреб­но­сти, потреб­но­сти в смеси зна­ко­мого и незна­ко­мого, кото­рую хри­сти­ан­ский мир спра­вед­ливо назы­вает роман­ти­кой. Ведь само слово «роман­тика» заклю­чает в себе тайну и древ­нюю весо­мость Рима. Каж­дый, кто хочет что-либо оспо­рить, дол­жен сперва ого­во­рить, что он не оспа­ри­вает, и прежде чем объ­явить, что он наме­ре­ва­ется дока­зать, дол­жен ска­зать, что он дока­зы­вать не наме­рен. Я не буду дока­зы­вать, а приму как акси­ому, общую для меня и чита­теля, любовь к актив­ной, инте­рес­ной жизни, жизни кра­соч­ной, пол­ной поэ­тич­ной занят­но­сти, той жизни, какую чело­век (по край­ней мере, запад­ный) все­гда желал. Если кто-нибудь гово­рит, что смерть лучше жизни, или что пустое суще­ство­ва­ние лучше, чем пест­рота и при­клю­че­ния, то он не из тех обыч­ных людей, к кото­рым я обра­ща­юсь. Если чело­век пред­по­чи­тает ничто, я ничего не могу ему дать. Но почти все люди, кого я встре­чал в том мире, в кото­ром я живу, заве­домо согла­сятся, что нам нужна жизнь повсе­днев­ной роман­тики; жизнь, соеди­ня­ю­щая стран­ное с без­опас­ным. Нам надо соеди­нить уют и чудо. Мы должны быть счаст­ливы в нашей стране чудес, не погря­зая в доволь­стве. Именно об этом дости­же­нии моей веры я хочу поговорить.

У меня есть осо­бая при­чина упо­ми­нать о яхтс­мене, кото­рый открыл Англию. Ведь чело­век этот — я. Я открыл Англию. Я не знаю, как можно в этой книге обой­тись без вни­ма­ния к себе, и, правду говоря, боюсь пока­заться зануд­ным. Однако зануд­ство спа­сет меня от обви­не­ния, кото­рое меня сильно удру­чает, — от обви­не­ния в лег­ко­мыс­лии. Я глу­боко пре­зи­раю лег­кую софи­стику, и, навер­ное, хорошо, что именно за нее меня мно­гие упре­кают. Я не знаю ничего столь ничтож­ного, как пустой пара­докс, — искус­ная защита того, что защиты не стоит. Если бы Бер­нард Шоу вправду зара­ба­ты­вал на жизнь пара­док­сами, он стал бы обыч­ней­шим мил­ли­о­не­ром, потому что с его умствен­ной актив­но­стью он мог бы изоб­ре­тать пара­докс каж­дые шесть минут. Это так же легко, как лгать, ведь это и есть ложь. Правда же в том, что Бер­нард Шоу не может солгать, если не при­мет ложь за правду. И я стес­нен теми же невы­но­си­мыми узами. Я в жизни не ска­зал ничего, что счи­тал бы только забав­ным, хотя, конечно, у меня есть нор­маль­ное тще­сла­вие, и я могу счесть забав­ным то, что ска­зал я. Одно дело опи­сы­вать раз­го­вор с гор­го­ной или гри­фо­ном, кото­рых на свете нет. Дру­гое дело — встре­тить носо­рога и радо­ваться, что он выгля­дит так, словно его выду­мали. Чело­век ищет истину, но ино­гда его про­сто тянет к исти­нам при­чуд­ли­вым. Я сер­дечно пред­ла­гаю мою книгу всем доб­рым людям, кото­рые от души нена­ви­дят то, что я пишу, и счи­тают это (весьма спра­вед­ливо) жал­кой кло­у­на­дой или уто­ми­тель­ным шутовством.

Ибо если эта книга — шутка, шутка обер­нется про­тив меня. Я — чело­век, с вели­чай­шей отва­гой открыв­ший откры­тое ранее. Если книга ока­жется похо­жей на фарс, героем фарса буду я; ведь здесь рас­ска­зано, как я вооб­ра­жал, будто пер­вым выса­жи­ва­юсь в Брай­тоне, и обна­ру­жил, что я послед­ний. Я изла­гаю мои тяже­ло­вес­ные при­клю­че­ния в погоне за оче­вид­ным, и никто не посме­ется над ними так, как я сам, ни один чита­тель не ска­жет, что я его дурачу: я дурак этой исто­рии, и ни один мятеж­ник не сверг­нет меня с трона. Я охотно созна­юсь во всех дурац­ких пред­рас­суд­ках конца XIX века. Как все важ­ни­ча­ю­щие маль­чики, я пытался опе­ре­дить век. Как они, я пытался минут на десять опе­ре­дить правду. И я уви­дел, что отстал от нее на восем­на­дцать веков. По-юно­ше­ски пре­уве­ли­чи­вая, я мучи­тельно воз­вы­шал голос, про­воз­гла­шая мои истины, — и был нака­зан как нельзя удач­нее и забав­нее: я сохра­нил мои истины, но обна­ру­жил, что они не мои. Я вооб­ра­жал, что я оди­нок, — и был сме­шон, ибо за мной сто­яло все хри­сти­ан­ство. Может быть, про­сти меня Гос­поди, я пытался ори­ги­наль­ни­чать, но я создал только ухуд­шен­ную копию тра­ди­ци­он­ной веры. Чело­век на яхте думал, что он открыл Англию; я думал, что откры­ваю Европу. Я ста­рался при­ду­мать свою ересь, и когда я нанес послед­ний штрих, я понял, что это правоверие.

Чарльз Диккенс — Гилберт Честертон

Англий­ский писа­тель Г. К. Честер­тон был не только попу­ляр­ным писа­те­лем, но и заме­ча­тель­ным лите­ра­тур­ным кри­ти­ком. Осо­бен­ной его любо­вью поль­зо­вался Дик­кенс, кото­рому он посвя­тил несколько работ.

10 ч. 27 мин.
  • Рубрики:
  • Честертон Гилберт Кийт

Дракон, играющий в прятки – Гилберт Честертон

Дав­ным-давно, ран­ней осе­нью, семеро детей играли на лугу, после чая. Когда им надо­ело пле­сти венки и вязать букеты, они забра­лись в леси­стую лощинку.

1 ч. 7 мин.
  • Рубрики:
  • Честертон Гилберт Кийт

Писатель в газете — Гилберт Честертон

Цель сбор­ника — позна­ко­мить чита­те­лей с луч­шими образ­цами пуб­ли­ци­стики Честер­тона. В книгу вошли лите­ра­тур­ные порт­реты Б. Шоу, Ч. Дик­кенса, Д. Бай­рона, У. Тек­ке­рея и дру­гих писа­те­лей, пуб­ли­ци­сти­че­ские очерки жизни и нра­вов совре­мен­ного Честер­тону обще­ства, эссе на нравственно–этические темы.

1 д. 28 ч. 18 мин.
  • Рубрики:
  • Литературная критика
  • Честертон Гилберт Кийт

Читайте также: