Притча о пауке и пчеле

Обновлено: 15.05.2024

Когда некоторые говорили мне, что соблазняются, видя в Церкви много неподобающего, я отвечал им так: «Если спросить муху, есть ли здесь в окрестностях цветы, то она ответит: «[Насчет цветов] не знаю. А вот консервных банок, навоза, нечистот во-он в той канаве полным-полно». И муха начнет по порядку перечислять тебе все помойки, на которых она побывала. А если спросить пчелу: «Не видела ли ты здесь в окрестностях какие-нибудь нечистоты?», то она ответит: «Нечистоты? Нет, не видела нигде. Здесь так много благоуханных цветов!» И пчелка начнет перечислять тебе множество разных цветов – садовых и полевых. Видишь, как: муха знает только о помойках, а пчелка – о том, что неподалеку растет лилия, а чуть подальше распустился гиацинт».

Как я понял, одни люди похожи на пчелу, а другие на муху. Те, кто похож на муху, в каждой ситуации выискивают что-то плохое и занимаются только этим. Ни в чем они не видят ни капли доброго. Те, кто похож на пчелу, находят доброе во всем. Человек поврежденный и мыслит повреждение. Ко всему он относится с предубеждением, все видит шиворот-навыворот, тогда как тот, у кого добрые помыслы, – что бы ни увидел, что бы ему ни сказали – включает в работу добрый помысл.

Однажды ко мне в каливу пришел мальчик – ученик второго класса гимназии. Он постучал железным клепальцем в дверь калитки. Хотя меня ждал целый мешок непрочитанных писем, я решил выйти и спросить, что он хочет. «Ну, – говорю, – что скажешь, молодец?» – «Это, – спрашивает, – калива отца Паисия? Мне нужен отец Паисий». – «Калива-то, – отвечаю, – его, но самого Паисия нет – пошел купить сигареты». – «Видно, – с добрым помыслом ответил паренек, – батюшка пошел за сигаретами, потому что хотел оказать кому-то услугу». – «Для себя, – говорю, – покупает. У него кончились сигареты, и он, как угорелый, помчался за ними в магазин. Меня оставил здесь одного, и я даже не знаю, когда он вернется. Если увижу, что его долго нет, – тоже уйду». В глазах у паренька заблестели слезы, и он – опять с добрым помыслом – произнес: «Как мы утомляем Старца!» – «А зачем он тебе, – спрашиваю, – нужен?» – «Хочу, – говорит, – взять у него благословение». – «Какое еще благословение, дурачок! Он же в прелести! Такой беспутный человечишка – я его знаю как облупленного. Так что зря не жди. Ведь он, когда вернется, будет сильно не в духе. А то еще и пьяный заявится – он ведь вдобавок ко всему и за воротник не прочь заложить». Однако, что бы я ни говорил этому пареньку, ко всему он относился с добрым помыслом «Ну ладно, – сказал я тогда, – я подожду Паисия еще немного. Скажи, что ты хочешь, и я ему передам». – «У меня, – отвечает, – есть для Старца письмо, но я дождусь его, чтобы взять у него благословение».

Видите как! Что бы я ни говорил – он все принимал с добрым помыслом. Я ему сказал: «Этот Паисий, как угорелый, помчался за сигаретами», а он, услышав это, начал вздыхать, на глазах появились слезы. «Кто знает, зачем он за ними пошел? – подумал он. – Наверное, хотел сделать доброе дело». Другие столько читают [и добрых помыслов не имеют]. А здесь – ученик второго класса гимназии имеет такие добрые помыслы! Ты ему портишь помысл, а он мастерит новый, лучше прежнего, и на основании его приходит к лучшему заключению. Этот ребенок привел меня в восхищение. Такое я увидел впервые.

(Старец Паисий Святогорец. Слова. Том III. Тот, кто имеет добрые помыслы, все видит добрым)

Источник: Притчи православных старцев/ Составитель Е.В. Тростникова. - Издательство Борисова, 2012. - 232 с.

Похожая притча

Всю ночь Паук плёл новую сеть-паутину. И мечтал о том, как однажды попадётся ему крупная добыча. Паутина получилась прочная и густая. И место Паук выбрал подходящее: возле дерева, в листве которого он устроил засаду, росли прекрасные благоухающие розы.

«Ну вот, теперь можно и отдохнуть… Подождём, авось кто-нибудь прилетит сегодня на обед», – думал Паук, поудобнее устраиваясь на ветке.

С самого восхода солнца к розам стали слетаться шмели, мухи, пчёлы, бабочки и разная мошкара. Они ползали по цветам, но к дереву с паутиной почему-то не подлетали.

«Странно, – удивлялся Паук, – прошло полдня, а никто так и не попался… Наверно, я не там натянул паутину – нужно было её прямо на цветы повесить. И-эх…»
Однако переделывать всё заново ему не хотелось. Наблюдая за розовыми кустами, Паук заметил, что совсем недалеко от него то в одном, то в другом цветке усердно копошится Пчела.

– Эй, Пчёлка! – окликнул её Паук. – Ты так много работаешь, неужели не устаёшь?
Ответа не последовало.

– Ты такая красивая, нежная… Наверняка среди пчёл ты самая главная, – снова попытался завести разговор Паук.
Пчела посмотрела в его сторону и прожужжала:
– Нет, главная у нас Царица пчёл, а я рабочая пчела.
– Как?! – воскликнул Паук. – С такими тонкими изящными крылышками, ты всего лишь простая рабочая? Быть такого не может – ты достойна лучшей участи!
– У нас в пчелиной семье так заведено, – кротко произнесла Пчела.
– Неужели тебе никогда не хотелось стать первой? – продолжал между тем Паук. – Получать лучшую пищу, всеобщее поклонение… Ты целый день трудишься, а, небось, подъедаешь последние жалкие крошки – или я ошибаюсь?

Пчела задумалась: «И вправду, я каждый день приношу в улей нектар и пыльцу, а почти всё достаётся прожорливым личинкам, которых плодит Царица. Она живёт дольше всех, её берегут, она не работает…»

– Пожалуй, ты прав, незнакомец, – вздохнула Пчела. – У нас всё устроено несправедливо.
– Ну, вот видишь – я же верно говорю! – обрадовался Паук. – Тогда, если ты хочешь стать первой, я тебя кое-чему научу. Только подлети ко мне чуть ближе.
– Но я тебя не вижу, – прожужжала Пчела, всматриваясь в сумрак листвы.
– А ты лети на голос, сладкая моя, – вкрадчиво поманил Паук.

Пчела замахала крылышками, взлетела… и угодила прямо в паутину.

– Вот теперь ты стала первой! – радостно закричал Паук, бросаясь к своей жертве. – Первой добычей за весь день!

Похожая притча

Жили-были в улье пчёлы. И были эти пчёлы умны, трудолюбивы и многочисленны. Каждый день трудились они не жалея сил, в любую погоду носили пчелки мёд в улей. От цветка к цветку, от дерева к дереву, от поля к полю летали они по всей округе в поисках нектара. С рассвета и до заката носили они мёд, стараясь изо всех сил, и становилось его много, так как были они сильными и умелыми. Множилось его количество изо дня в день, и был он сладок и ароматен. Не жалели пчёлы ни здоровья, ни сил своих и труд их приносил радость и добро. И деток своих сызмальства приучали к труду нелёгкому, лишая забав, обучали ремёслам премудрым.
Но пришёл хозяин и забрал из улья мёд весь для выгоды и услады своей. И кинул пчёлкам пригоршню сахара, дабы с голоду не помирали. Пусть и дальше носят ему мёд, и завтра, и послезавтра, и все дни жизни своей.

Собирали пчёлы мёд, и приходил хозяин и забирал его по усмотрению своему. Опять трудились пчёлы, собирая нектар цветочный, и опять приходил хозяин и брал плод их трудов тяжких. Так было.
Но выросла одна пчела умной и справедливой, сильной и не ведающей страха. И решила она, - так несправедливо. Приблизился хозяин к улью, дабы взять мёд, по обычаю своему, и кинулась на него пчела и ужалила. Взмахнул рукой хозяин и убил дерзкую пчелу. Взял мёд, и было всё по-прежнему.
Выросла другая пчела, такая же смелая и сильная. И была она ещё и мудра. И решила она, - так несправедливо. И сказала она это всём пчелам в улье своём. Опять пришёл хозяин взять своё, и множество пчёл кинулись на него и стали жалить. И не стало хозяина.
Прошло время, и пришёл новый хозяин. Хотели пчёлы напасть на него, но хозяин прикрыл лицо и телеса свои одеждами грубыми, и не смогли пчёлы ужалить его. И забрал он мёд. И так продолжалось.
Выросла ещё одна Пчела, и была она умна и отважна, а так же свободолюбива. И собрала она пчёл улья своего, и спросила, - почему так? Молчали пчёлы, ибо не знали. Тогда предложила Пчела покинуть улей хозяйский и искать новый дом. И сделали так, и нашли пристанище в дупле дерева лесного. Стали они носить мёд в гнездо своё и множиться необычайно. И стало так, и будет во веки.
Ибо могут быть пчёлы без хозяина. А хозяин без пчёл?

Да, мысль интересная. "Была бы шея - хомут найдётся", - гласит русская народная мудрость.

На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.

Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Похожая притча

Джонатан Свифт

Полное и правдивое известие о разразившейся в прошлую пятницу битве древних и новых книг в Сент-Джеймской библиотеке

Джонатан Свифт. Избранное. — Л.: Художественная литература, 1987. — С. 277-294.

КНИГОПРОДАВЕЦ — ЧИТАТЕЛЮ

Следующее ниже рассуждение принадлежит несомненно тому же автору, что и предыдущее, а посему, можно полагать, оно было написано примерно в то же время, а именно в 1697 году, когда бушевала известная распря по поводу древней и новой учености. Спор возник после появления опыта на эту тему сэра Уильяма Темпла. Далее последовал ответ У. Уоттона, бакалавра богословия, с приложением, написанным д-ром Бентли, где тот пытался опорочить сочинителей Эзопа и Фаларида, которых сэр Уильям Темпл немало восхвалял в своем вышеупомянутом опыте. В этом приложении доктор свирепо напал на новое издание Фаларида, выпущенное достопочтенным Чарлзом Бойлем (ныне графом Оррери), на что г. Бойль отвечал обстоятельно со всею ученостью и остроумием, а доктор пространно ему возражал. В ходе спора публика была крайне возмущена, видя, что два вышеозначенных почтенных джентльмена без каких-либо оснований грубо обращаются со столь достойной и заслуженной особой, как сэр Уильям Темпл. Раздору не было конца, и тогда, повествует наш автор, КНИГИ в Сент-Джеймской библиотеке, причисляя себя к наипаче заинтересованным сторонам, включились в спор и завязалась решительная битва. Однако рукопись, пострадавшая от непогоды или какой иной случайности, повреждена в некоторых местах, и мы так и не можем узнать которая же из сторон одержала победу.

Должен остеречь читателя, дабы он не прилагал к людям то, что здесь говорится в буквальном смысле лишь о книгах. Например, если упомянут Вергилий, мы должны понимать, что речь идет не об особе славного поэта, носившего это имя, но всего лишь о неких бумажных листах, переплетенных в кожу, на которых напечатаны творения названного поэта, и то же относится к остальным.

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Сатира — род зеркала, где каждый, кто в него глядится, находит обыкновенно все лица, кроме собственного; и поэтому, главным образом, она встречает в свете благосклонный прием и мало кого оскорбляет. Но и в противном случае опасность была бы невелика: многолетний опыт научил меня не опасаться неприятностей со стороны тех, кого мне удавалось раздразнить. Ибо хотя телесные силы напрягаются под действием гнева и ярости, силы умственные в то же время расслабляются, и все старания ума становятся тщетными и бесплодными.

С иного мозга можно лишь единожды снять сливки; так пусть же обладатель осторожно собирает их и расходует свой небольшой запас экономно, а пуще всего да остережется он ударов сильнейших противников, которые могут взбить их до состояния дерзкого безрассудства, а новых ему уже неоткуда будет набраться. Разум без знаний — это род сливок, которые за ночь скопляются наверху, и искусная рука сумеет их взбить; но, коль скоро они сняты, то, что осталось внизу, никуда не годится, разве что на пойло для свиней.

ПОЛНОЕ И ПРАВДИВОЕ ИЗВЕСТИЕ О РАЗРАЗИВШЕЙСЯ В ПРОШЛУЮ ПЯТНИЦУ БИТВЕ И Т. Д.

Каждый, кому приходится изучать с должной обстоятельностью годичные альманахи, не раз прочтет, что «война есть дитя гордыни, а гордыня — дщерь богатства» [1] . Первое из этих утверждений может быть признано без труда, но едва ли кто согласится с последним; ибо гордыня состоит в ближайшем родстве по отцу или по матери, а иногда и по обоим, с нищенством и нуждою, и, говоря по правде, людям редко случается ссориться, когда у них всего вдоволь, а набеги обычно совершаются с севера на юг, то есть от скудости к изобилию. Древнейшие и наиболее естественные основания раздоров суть вожделение и алчность, которые, хотя, пожалуй, и состоят в близком или отдаленном родстве с гордыней, но являются прямыми потомками нужды. Ибо, если говорить языком политических сочинителей, то, наблюдая республику собак (которая в исходном состояний представляется объединением многих), мы обнаружим, что при достатке пищи вся держава находится в состоянии полнейшего мира, а гражданские свары возникают тогда лишь, когда некий собачий вождь захватит большую кость, которую либо делит с немногими, что приводит к олигархии, либо оставляет себе, и тогда устанавливается тирания. То же положение имеет место при несогласиях, какие наблюдаются, когда среди них объявится сука в течке. Ибо, поскольку право обладания принадлежит всем (а в столь деликатном случае невозможно утвердить собственность), ревность и подозрительность распространяются с такою силой, что все собачье государство данной улицы ввергается в состояние открытой войны всех против всех, пока некто один, более храбрый, умелый или удачливый, чем прочие, не захватит добычу и не насладится ею вполне, после чего вся злость и рычание остальных обращаются против счастливого пса. Точно так же, если мы станем рассматривать одну из таких республик, находящихся в состоянии войны, все равно — наступательной или оборонительной, то обнаружим, что основанием и причиною раздора служат те же самые соображения и что действия зачинщика распри во многом обусловлены тою или иною степенью бедности или нужды (неважно, действительной или мнимой), равно как и гордыней.

Итак, тот, кому будет угодно принять это построение и приложить его к государству ума, или ученой республике, легко обнаружит первичные основания разногласий между нынешними двумя великими воюющими партиями и выведет справедливые заключения о достоинствах каждой из них. Однако не так-то просто предугадать события и исход этой войны; ибо горячие головы с той и с другой стороны разжигают нынешний раздор с такою силой, а всевозможные их притязания столь непомерны, что не допускают ни малейшей попытки достичь соглашения. Раздор этот впервые возник (как мне довелось слышать от одного старика, проживавшего по соседству) по поводу крохотного клочка земли, лежащего и находящегося на одной из двух вершин горы Парнас, из которых более высокой и обширной, видимо, с незапамятных времен спокойно владели некие жители, именуемые древними, а другою владели новые. Эти последние, недовольные своим положением, направили к древним посланцев с жалобой на чрезвычайное неудобство, причиняемое высокой частью Парнаса, которая заслоняет им вид, особенно на восток, а потому, во избежание войны, предлагали следующий выбор: либо древние соблаговолят переместиться со всем своим достоянием на более низкую вершину, которую новые милостиво им уступят, а сами перейдут на их место, либо же реченные древние разрешат новым прибыть с лопатами и мотыгами и срыть реченную вершину до того уровня, какой те сочтут удобным. На это древние ответили, что никак не ожидали получить подобное послание от колонии, которой сами же милостиво разрешили расположиться в столь близком соседстве. Что же касается их собственного местопребывания, они здесь коренные жители и всякие разговоры об их переселении или какой-либо иной уступке им попросту непонятны. А если высота горы с их стороны заслоняет новым вид, то они этого устранить не в силах, но предлагают тем подумать, не вознаграждается ли с лихвою данный недостаток (буде таковой существует) тенью и укрытием, какие он доставляет. Предложить же сравнять или срыть их вершину можно лишь по глупости или невежеству: разве новым не ведомо, что эта сторона горы — сплошная скала, о которую разобьются их орудия и сердца, не причинив ей ни малейшего изъяна. А потому они советуют новым не мечтать о том, Как бы унизить вершину древних, но постараться возвысить собственную на Что они, древние, не только дадут свое согласие, но и будут изрядно тому поспешествовать. Все это с великим негодованием было отвергнуто новыми, которые продолжали настаивать на удовлетворении одного из двух своих требований, и в итоге разногласий вспыхнула продолжительная и упорная война, поддерживаемая с одной стороны решимостью и бесстрашием некоторых вождей и их союзников, а с другой — многочисленностью войска, непрерывно пополняемого при всяком поражении новобранцами. В ходе этой распри были исчерпаны целые реки чернил, и злоба обеих партий неизмеримо возросла. Здесь следует заметить, что во всех битвах ученых мужей главным метательным средством служат чернила, переносимые особым снарядом, именуемым перо, и доблестные воины с каждой стороны с равным умением и свирепостью мечут в противника бесконечное число этих перьев, словно сражаются дикобразы. Пагубная эта жидкость была составлена ее изобретателем из двух снадобий, а именно из желчи и купороса, дабы они своими горечью и ядом не только отвечали в какой-то мере духу сражающихся, но и разжигали бы его. А коль скоро греки, когда после битвы они никак не могли решить, кто же все-таки победил, имели обыкновение воздвигать трофеи с обеих сторон, и побежденные бывали довольны тем, что несут равные издержки и тем самым сохраняют свое достоинство (похвальный древний обычай, успешно возрожденный недавно в военном искусстве), то и ученые мужи после жестокого и кровавого спора также вывешивают с обеих сторон свои трофеи, сколь бы худо ни обернулась для них распря. На этих трофеях пространно начертаны обстоятельства дела: полное и беспристрастное описание битвы, из чего явствует, что победа досталась той самой партии, которая их водрузила. Трофеи эти известны свету под разными названиями, а именно: споры, доказательства, частные соображения, ответы, возражения, замечания, размышления, протесты, опровержения. Они сами или их представители [2] вывешиваются на несколько дней во всех общественных местах для всеобщего обозрения, а затем самые важные и большие переносятся в особые хранилища, именуемые библиотеками, где они и остаются в помещениях, нарочно им предназначенных, и с того времени начинают именоваться полемическими книгами.

Читайте также: