Притча о кифе мокиевиче и мокии кифовиче
Обновлено: 26.04.2024
В анекдотических ситуациях, «вставных» эпизодах, пословицах Гоголь рассыпает «подсказки» читателю. Но всего этого ему как будто кажется недостаточным. Наконец, содержание первого тома он обобщает в маленькой лаконичной притче, сводя все многообразие героев поэмы к двум персонажам.
«…Жили в одном отдаленном уголке России два обитателя. Один был отец семейства, по имени Кифа Мокиевич, человек нрава кроткого, проводивший жизнь халатным образом. Семейством своим он не занимался; существованье его было обращено более в умозрительную сторону и занято следующим, как он называл, философическим вопросом: “Вот, например, зверь, – говорил он, ходя по комнате, – зверь родится нагишом. Почему же именно нагишом? Почему не так, как птица, почему не вылупливается из яйца? Как, право, того: совсем не поймешь натуры, как побольше в нее углубишься!” Так мыслил обитатель Кифа Мокиевич».
Для поэтики «Мертвых душ» чрезвычайно характерен язык художественных ассоциаций, скрытых аналогий и уподоблений, к которому постоянно прибегает автор. Не случайно Кифа Мокиевич занят философическим вопросом о рождении зверя из яйца. Этот гоголевский образ очень хорошо «укладывается» в известное пословичное выражение о «выеденном яйце» и создан, в сущности, как развертывание этого выражения, как реализация заключенной в нем метафоры. В то время как «теоретический философ» Кифа Мокиевич занимается разрешением вопроса, не стоящего и выеденного яйца, его сын, богатырь Мокий Кифович, проявляет себя соответствующим образом на поприще практической деятельности.
«Был он то, что называют на Руси богатырь, – говорится в притче о Мокии Кифовиче, – и в то время, когда отец занимался рожденьем зверя, двадцатилетняя плечистая натура его так и порывалась развернуться. Ни за что не умел он взяться слегка: все или рука у кого-нибудь затрещит, или волдырь вскочит на чьем-нибудь носу. В доме и в соседстве все, от дворовой девки до дворовой собаки, бежало прочь, его завидя; даже собственную кровать в спальне изломал он в куски. Таков был Мокий Кифович…»
Образ Мокия Кифовича также восходит к фольклорной традиции. В одном из черновых вариантов притчи, где этот персонаж назван еще Иваном Мокиевичем, Гоголь прямо указывает на народно-поэтический первоисточник образа: «обращик Мокиев<ича> – Лазаревич…» (имеется в виду «Повесть о Еруслане Лазаревиче»). В основу образа Мокия Кифовича положены черты этого сказочного героя, ставшего символом русского национального богатыря. «И как будет Уруслан десяти лет, выдет на улицу: и ково возмет за руку, из того руку вырвет, а ково возмет за ногу, тому ногу выломат» .
Традиционный эпический образ, широко известный по народным источникам, Гоголь наполняет нужным ему «современным» смыслом. Наделенный необыкновенным даром – невиданной физической силой – Мокий Кифович растрачивает его попусту, причиняя одно беспокойство и окружающим, и самому себе. Понятно, что речь в притче идет не об отрицании свойств и особенностей ее персонажей, а, скорее, об их недолжном проявлении. Плохо не то, что Кифа Мокиевич мыслитель, а Мокий Кифович – богатырь, а то, как именно они используют данные им от природы свойства и качества своей натуры. «Здесь ли, в тебе ли не родиться беспредельной мысли, когда ты сама без конца? – восклицает автор в патетическом размышлении о Руси. – Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему?»
Завершая первый том поэмы, Гоголь недаром обращается к иносказательной форме притчи. «Красна речь с притчею», – гласит русская пословица. В контексте всего первого тома гоголевская притча приобретает особое, ключевое значение для восприятия поэмы. Вырастая в символ обобщающего значения, ее персонажи концентрируют в себе важнейшие, родовые черты и свойства других героев «Мертвых душ».
Философски-умозрительно – в духе Кифы Мокиевича – существование Манилова: «Дома он говорил очень мало и большею частью размышлял и думал <…> Хозяйством нельзя сказать, чтобы он занимался, он даже никогда не ездил на поля, хозяйство шло как-то само собою». О чем размышляет Манилов, в бесплодных мечтаниях издерживающий жизнь свою? О подземном ходе, мосте через пруд с лавками для крестьян, о том, как было бы хорошо «под тенью какого-нибудь вяза пофилософствовать о чем-нибудь, углубиться. »
Неуклюжий Собакевич, подобно Мокию Кифовичу, не умеющему ни за что взяться слегка, уже «с первого раза» наступил Чичикову на ногу, сказавши: «Прошу прощения». О сапоге этого «на диво сформированного помещика» сказано, что он был «такого исполинского размера, которому вряд ли где можно найти отвечающую ногу, особливо в нынешнее время, когда и на Руси начинают выводиться богатыри».
Собакевич. Иллюстрация к поэме «Мертвые души» Художник А.А. Агин, гравюра Е.Е. Бернардского
Образ Собакевича, унаследовавшего от своих древних предков недюжинную физическую силу и поистине богатырское здоровье («пятый десяток живу, ни разу не был болен»), создан с пародийным использованием традиционных элементов сказочной поэтики. Этот современный российский богатырь, совершающий свои подвиги за обеденным столом, съедает сразу целую «половину бараньего бока», ватрушки у него «каждая была гораздо больше тарелки», «индюк ростом в теленка». «У меня когда свинина – всю свинью давай на стол, баранина – всего барана тащи, гусь – всего гуся!»
Сам человек здоровый и крепкий, практичный помещик, Собакевич, «казалось, хлопотал много о прочности». Но практичность этого рачительного хозяина оборачивается самым настоящим расточительством. «На конюшни, сараи и кухни были употреблены полновесные и толстые бревна, определенные на вековое стояние. <…> Даже колодец был обделан в такой крепкий дуб, какой идет только на мельницы да на корабли».
Гротескно-выразительные образы Кифы Мокиевича и Мокия Кифовича помогают оглядеть героев поэмы со всех сторон, а не с одной только стороны, где они мелочны и ничтожны. «Все можно извратить и всему можно дать дурной смысл, человек же на это способен, – писал Гоголь в статье «О театре, об одностороннем взгляде на театр и вообще об односторонности» (1845). – Но надобно смотреть на вещь в ее основании и на то, чем она должна быть, а не судить о ней по карикатуре, которую из нее сделали. <…> Много есть таких предметов, которые страждут из-за того, что извратили смысл их; а так как вообще на свете есть много охотников действовать сгоряча, по пословице: “Рассердясь на вши, да шубу в печь”, то через это уничтожается много того, что послужило бы всем на пользу».
Обратимся теперь к Чичикову. В нем соединение всех «задоров» гоголевских героев. Ему автор заглядывает глубоко в душу, подчас передоверяет свои задушевные мысли. Еще в детстве Павлуша обнаружил «большой ум со стороны практической». Выказывая «прямо русскую изобретательность» и удивительную «бойкость в деловых делах», Павел Иванович всю жизнь занимался делом. В наиболее концентрированной, афористической форме эта черта главного героя поэмы выражена в его «пословичном» монологе: «…зацепил – поволок, сорвалось – не спрашивай. Плачем горю не пособить, нужно дело делать». «Делом» именуется в поэме и афера Чичикова с мертвыми душами. Весь свой незаурядный практический ум, волю в преодолении препятствий, знание людей, упорство в достижении цели этот неутомимый и хитроумный русский Одиссей растрачивает в деле… не стоящем выеденного яйца. Именно так говорит о своем «деле» Чичиков, выведенный из себя непонятливостью Коробочки: «Есть из чего сердиться! Дело яйца выеденного не стоит, а я стану из-за него сердиться!»
Как видим, автор заставляет своих героев «проговариваться» о себе в пословицах. Пословицы же в «Мертвых душах» функционально значимы, несут в себе гораздо больший смысл, чем это может показаться на первый взгляд.
Приобретение «херсонского помещика» расценивается чиновниками как «благое дело». По словам самого Чичикова, он «стал наконец твердой стопою на прочное основание» и «более благого дела не мог бы предпринять». На чем же пытается основать свое благополучие Павел Иванович? На мертвых душах! На том, чего нет, что ничего не стоит, чего быть не может! На пустоте. Тщета предприятий и замыслов Чичикова в том, что все они лишены духовного основания. Путь Чичикова бесплоден. Бесплодность эта и выражается через мудрость народного речения о деле, не стоящем выеденного яйца. Эта пословица впервые появляется задолго до финала первого тома, и ею же Гоголь подводит итог делу Чичикова. И этот традиционный народный вывод, венчающий похождения героя, содержит в себе и приговор ему, и возможность, по мысли автора, его грядущего возрождения. Недаром во втором томе Муразов повторяет про себя: «Презагадочный для меня человек Павел Иванович Чичиков! Ведь если бы с этакой волей и настойчивостью, да на доброе дело!»
Художественному мышлению Гоголя свойственны архитектурные ассоциации . Хорошо известно его сравнение «Мертвых душ» с «дворцом, который задуман строиться в колоссальных размерах» (из письма к В. А. Жуковскому от 26 июня (н. ст.) 1842 года). Тогда понятным становится и упоминание о двух обитателях отдаленного уголка России, которые «нежданно, как из окошка, выглянули в конце нашей поэмы». Продолжая метафору писателя, можно сказать, что притча – это окошко, позволяющее заглянуть в глубину художественного мира его книги.
Сходный образ встречается в статье Гоголя «Шлецер, Миллер и Гердер» (1834): «Может быть, некоторым покажется странным, что я говорю о Шлецере как о великом зодчем всеобщей истории, тогда как его мысли и труды по этой части улеглись в небольшой книжке, изданной им для студентов, – но эта маленькая книжка принадлежит к числу тех, читая которые, кажется, читаешь целые томы; ее можно сравнить с небольшим окошком, к которому приставивши глаз поближе, можно увидеть весь мир. Он вдруг осеняет светом и показывает, как нужно понять, и тогда сам собою наконец видишь все».
Похожая притча
Гоголь Н. В.
Мёртвые души. том 1. глава 11.
Отрывок: притча про патриотов и Кифу Мокиевича.
[. ]
Еще падет обвинение на автора со стороны так называемых патриотов, которые спокойно сидят себе по углам и занимаются совершенно посторонними делами, накопляют себе капитальцы, устроивая судьбу свою на счет других; но как только случится что-нибудь, по мненью их, оскорбительное для отечества, появится какая-нибудь книга, в которой скажется иногда горькая правда, они выбегут со всех углов, как пауки, увидевшие, что запуталась в паутину муха, и подымут вдруг клики: "Да хорошо ли выводить это на свет, провозглашать об этом? Ведь это все, что ни описано здесь, это все наше - хорошо ли это? А что скажут иностранцы? Разве весело слышать дурное мнение о себе. Думают, разве это не больно? Думают, разве мы не патриоты?"
Да такие мудрые замечания, особенно насчет мнения иностранцев, признаюсь, ничего нельзя прибрать в ответ. А разве вот что: жили в одном отдаленном уголке России два обитателя. Один был отец семейства, по имени Кифа Мокиевич, человек нрава кроткого, проводивший жизнь халатным образом. Семейством своим он не занимался; существованье его было обращено более в умозрительную сторону и занято следующим. как он называл, философическим вопросом: " Вот, например, зверь, - говорил он, ходя по комнате, - зверь родится нагишом. Почему же именно нагишом? Почему не так, как птица, почему не вылупливается из яйца? Как, право, того: совсем не поймешь натуры, как побольше в нее углубишься!"
Так мыслил обитатель Кифа Мокиевич. Но не в этом еще главное дело. Другой обитатель был Мокий Кифович, родной сын его. Был он то, что называют на Руси богатырь, и в то время, когда отец занимался рожденьем зверя, двадцатилетняя плечистая натура его так и порывалась развернуться. Ни за что не умел он взяться слегка: все или рука у кого-нибудь затрещит, или волдырь вскочит на чьем-нибудь носу. В доме и в соседстве все, от дворовой девки до дворовой собаки, бежало прочь, его завидя; даже собственную кровать в спальне изломал он в куски. Таков был Мокий Кифович, а впрочем, был он доброй души.
Но не в этом еще главное дело. А главное дело вот в чем: "Помилуй, батюшка барин, Кифа Мокиевич, - говорила отцу и своя и чужая дворня, - что у тебя за Мокий Кифович? Никому нет от него покоя, такой припертень!" - "Да, шаловлив, шаловлив, - говорил обыкновенно на это отец, - да ведь как быть: драться с ним поздно, да и меня же все обвинят в жестокости; а человек он честолюбивый, укори его при другом-третьем, он уймется, да ведь гласность-то - вот беда! город узнает, назовет его совсем собакой. Что, право, думают, мне разве не больно? разве я не отец? Что занимаюсь философией да иной раз нет времени, так уж я и не отец? Ан вот нет же, отец! отец, черт их побери, отец! У меня Мокий Кифович вот тут сидит, в сердце! - Тут Кифа Мокиевич бил себя весьма сильно в грудь кулаком и приходил в совершенный азарт.
- Уж если он и останется собакой, так пусть же не от меня об этом узнают, пусть не я выдал его".
И, показав такое отеческое чувство, он оставлял Мокия Кифовича продолжать богатырские свои подвиги, а сам обращался вновь к любимому предмету, задав себе вдруг какой-нибудь подобный вопрос: "Ну а если бы слон родился в яйце, ведь скорлупа, чай, сильно бы толста была, пушкой не прошибешь; нужно какое-нибудь новое огнестрельное орудие выдумать".
Так проводили жизнь два обитателя мирного уголка, которые нежданно, как из окошка, выглянули в конце нашей поэмы, выглянули для того, чтобы отвечать скромно на обвинение со стороны некоторых горячих патриотов, до времени покойно занимающихся какой-нибудь философией или приращениями на счет сумм нежно любимого ими отечества, думающих не о том, чтобы не делать дурного, а о том, чтобы только не говорили, что они делают дурное. Но нет, не патриотизм и не первое чувство суть причины обвинений, другое скрывается под ними. К чему таить слово? Кто же, как не автор, должен сказать святую правду?
Вы боитесь глубоко устремленного взора, вы страшитесь сами устремить на что-нибудь глубокий взор, вы любите скользнуть по всему недумающими глазами. Вы посмеетесь даже от души над Чичиковым, может быть, даже похвалите автора, скажете: "Однако ж кое-что он ловко подметил, должен быть веселого нрава человек!" И после таких слов с удвоившеюся гордостию обратитесь к себе, самодовольная улыбка покажется на лице вашем, и вы прибавите: "А ведь должно согласиться, престранные и пресмешные бывают люди в некоторых провинциях, да и подлецы притом немалые!" А кто из вас, полный христианского смиренья, не гласно, а в тишине, один, в минуты уединенных бесед с самим собой, углубит вовнутрь собственной души сей тяжелый запрос: "А нет ли и во мне какой-нибудь части Чичикова?" Да, как бы не так! А вот пройди в это время мимо его какой-нибудь его же знакомый, имеющий чин ни слишком большой, ни слишком малый, он в ту же минуту толкнет под руку своего соседа и скажет ему, чуть не фыркнув от смеха: "Смотри, смотри, вон Чичиков, Чичиков пошел!" И потом, как ребенок, позабыв всякое приличие, должное званию и летам, побежит за ним вдогонку, поддразнивая сзади и приговаривая: "Чичиков! Чичиков! Чичиков!"
[. ]
Похожая притча
/40x40/d41d/userpic.jpg" alt="Временный профиль" width="100%" height="100%" />
Больше историй
Гордеева Ольга (Beatrice_Belial) Гордеева Ольга написала в историях
5 апреля 2021 г. 13:58
Несколько соображений о поэме "Мертвые души" Николая Гоголя.
Автор исследования – Ольга Гордеева.
Вовсе не губерния и не несколько уродливых помещиков, и не то, что им приписывают, есть предмет "Мертвых душ". Это пока еще тайна, которая должна была вдруг, к изумлению всех (ибо ни одна душа из читателей не догадалась), раскрыться в последующих томах, если бы богу угодно было продлить жизнь мою и благословить будущий труд. Повторяю вам вновь, что это тайна, и ключ от нее покаместь в душе у одного только автора.
(Из письма Гоголя Смирновой-Россет за 1845 год).
«Мертвые души» Гоголя … Именно это произведение наиболее часто вспоминается, когда разговор заходит о Н.В., и хотя, на мой взгляд, эта поэма вовсе не является венцом его творчества, в силу самой истории ее создания и многих заключенных в ее тексте загадок, она не может не привлекать пристального внимания гоголеведов.
В данной краткой работе хотелось бы поговорить об итогах проведенного мною в начале прошлого года исследования «Мертвых душ» и чтобы не презентовать слишком длинный и утомительный для читателя текст, обозначим некоторые соображения максимально кратко.
1.То, что изображено в поэме Гоголя есть вовсе не только одна Россия, которой автор и не знал то толком (ведь даже само произведение писалось заграницей), а весь людской мир целиком. Набросав первые главы «Мертвых душ», Гоголь прочел их Пушкину, который всегда смеялся во время подобных чтений, но в тот раз сделался мрачен. В конце Пушкин сказал «Боже, как грустна наша Россия!» и очень интересно, как на это отреагировал Н.В - он записал:
«Меня это изумило. Пушкин, который так знал Россию, не заметил, что все это карикатура и моя собственная выдумка! Тут то я и увидел, что значит дело, взятое из души вообще, душевная правда…»
Оценивая замечание Пушкина, Гоголь сам признает, что его поэма – лишь карикатура на Россию и выдумка, которая имеет первостепенное отношение именно к нему, Гоголю, как «дело, взятое из души». Кстати, потом Н.В. сам начнет культивировать у публики мнение о «Мертвых душах», как о летописи русской действительности и всячески подчеркивать русскость этой поэмы, но это будет уже лишь типичная гоголевская игра. Н.В. написал поэму, выходящую далеко за пределы российской действительности.
2.То, что изображено у Гоголя - не только не просто Россия или какая-то обыденная реальность того времени, а то, как Гоголь видел весь мир и всех людей (и видел он совсем не тоже самое, что другие). Он вообще не так воспринимал мир, как остальные люди. Быть может, история Чичикова - просто наблюдения Гоголя, рассказ о том, что он видел вокруг в жизни? Ведь он сам был собиратель мертвых душ и прекрасно в них разбирался. Вот приехал Чичиков в очередной город, скупил мертвые души, заложил их в банк, получил барыш и поехал дальше. Эти бесконечные поездки всего то дают ему возможность существовать в некоей круговерти бытия, которая ему самому весьма нравится - красивая одежда, вкусная еда, он тщеславен и не слишком умен, он действительно любит этот примитивный пошлый мир, превосходно его понимает и с удовольствием существует в нем. И все, больше никакой интриги и смысла - герой, живущий плоскими радостями земного воплощения, без высшей цели или идеи?
3. В так называемом «духовном завещании» Гоголя находим:
«Будьте не мертвые, а живые души. Нет другой двери, кроме указанной Иисусом Христом….»
Быть может, именно в этой фразе ключ к пониманию названия «Мертвых душ»? Ведь сама формулировка этого названия не типична. В действительности, души умерших крепостных назывались убылыми, но никак не мертвыми. Никто не использовал такой термин. Его ввел сам Гоголь и именно потому, что он хотел подчеркнуть эту тему с мертвыми душами. В этом фокус всего произведения и даже сейчас, когда поэма изучена довольно полно, меня все равно не покидает ощущение некоей недосказанности, словно что-то еще осталось неразгаданным. Итак, в чем смысл фразы о живых и мертвых душах? Существует мнение, высказанное, в том числе, исследователем Воропаевым, что смысл данной фразы сводится к тому, что Гоголь, якобы, считал, что души его героев еще не полностью мертвы (в том числе душа Чичикова) и их можно будет воскресить в будущем, о чем и собирался написать во 2 томе поэмы. Все это соответствует христианской мысли о спасении души, которая даже если и кажется мертвой, на самом деле все равно бессмертна и может возродиться. Но так ли? Само построение фразы «Будьте не мертвые, а живые души» уже указывает на противопоставление, на то, что души (по Гоголю) могут быть мертвыми и живыми. И далее «Нет другой двери, кроме указанной Иисусом Христом» - т.е. нет иного входа в другой мир, кроме одной двери, той, через которую может пройти лишь душа живая. Читая Платона, встречаем его концепцию о мертвой душе, когда тело есть лишь пустая оболочка и человек с мертвой душой не попадет после смерти в иной мир и не получит вечной жизни. Возможно, именно к этому сводится смысл вышеобозначенной фразы писателя– тривиальные, пошлые люди (герои поэмы Гоголя) с мертвыми душами не войдут в дверь, не попадут в иной мир, а просто сгинут, растворятся как пыль?
И тогда название поэмы и ее суть становятся более понятны. Гоголь описывает земной мир, человеческий мир, как мир, населенный почти сплошь мертвыми душами. Он пишет о том, какими не надо быть, чтобы не лишиться души и вечности после смерти. Чичиков выступает лишь как проводник подобных смыслов в этой истории. Многие гоголеведы обозначают, что помещики поэмы Гоголя - не злодеи, это именно обыкновенные люди (тривиальные, пошлые), вот в чем видел Н.В. самое дурное в человечестве.
Одна из интереснейших особенностей помещиков, у которых Чичиков покупает их собственные мертвые души – это типичность и обыденность этих людей. Посмотрим, кого Гоголь почитает как обладателей умерших душ - злодеев, истязающих своих крепостных, садистов, убийц, воров и грозных преступников? А ведь именно такие люди логичнее всего должны приходить на ум, когда заходит разговор о мертвой душе. Но нет, у Гоголя обладатели мертвых душ – обыкновенные люди, они не являются положительными героями, не имеют особых добродетелей, но они и не злодеи. Трудно представить себе, чтобы Манилов причинил кому-то настоящий вред; как бы ни была неприятна Коробочка, по сути своей, это всего лишь обыкновенная старуха, каких во всем мире большинство - глупая, трусливая, не гнушающаяся легкой наживы. Ноздрев, при всей мерзости его образа, по сути – обыкновенный игрок, похабник и лжец. Собакевич – всего лишь образец грубого ограниченного человека с эмоциональным диапазоном меньше, чем у мухи, однако же, он знает своих крестьян по именам и биографиям, уважает и ценит их, держит хозяйство в порядке и, как минимум, не применяет свою грандиозную физическую силу для расправы над работниками. Лишь Плюшкин на этом фоне может показаться настоящим злодеем, но при более внимательном взгляде и он оказывается обыкновенным спятившим старикашкой, скрягой и неудавшимся помещиком, вследствие собственной глупости и жадности, приведшим свое же хозяйство в запустение. Как видим, помещики Гоголя, его мертвые души – вовсе не злодеи, они именно что обыкновенные люди, типичные до предела, такие, каких подавляющее большинство в любой стране мира. Именно в них писатель видит мертвые души. Не мелькают на страницах его поэмы ни грозные жестокие убийцы, ни святые старцы, ни благонравные девы, ни развратницы. За этими типами людей писатель, по всей видимости, признает наличие живых душ. А вот посредственность, серость, обыденность во всех ее разнообразных проявлениях, мелкие людишки, погрязшие в таких же мелких мыслях, деяниях и грехах – вот кто признан мертвыми душами у Гоголя.
4.Итак, ответим на некоторые важные вопросы. Чем является путешествие Чичикова? Бесконечной дорогой, подобной той, которая была культом в жизни самого Гоголя. На обложке первого издания «Мертвых душ», выполненной по рисунку самого Гоголя, прежде всего бросается в глаза крупная надпись «Поэма». Автор делает на этом акцент, что приводит нас к нескольким важным соображениям. Во-первых, Гоголь был именно поэтом, потому что он имел иное сознание, уходящее словно бы вглубь веков, это –«сознание эпоса». Во-вторых, замысел «Мертвых душ», несмотря на свою, казалось бы, типичную форму, тяготеет именно к эпосу или притче, вековечному сказанию, основанному на фольклоре и мифологии, которые очень важны, как в творчестве Гоголя в целом, так и в этом произведении.
В связи с этим, дополнение по поводу притчи о Кифе Мокиевиче и Мокии Кифовиче. Сам факт наличия притчи в тексте поэмы Гоголя в очередной раз подчеркивает ее истинную жанровую принадлежность как тяготеющую к древним эпосам, для которых наличие притч в сюжете было необходимым элементом, поясняющим и подчеркивающим смыслы произведения. Так что поясняет данная притча о «Мертвых душах»? Кифа Мокиевич занят философским вопросом, который «яйца выеденного не стоит», в то время как Мокий Кифович – русский богатырь, который, правда, не умеет приложить свою силу на благое дело, а лишь разрушает все вокруг. Таким образом, притча говорит нам о том, что люди одарены талантами (и философия, и сила сами по себе хороши), но по природе своей всегда все обращают на зло, а не на благо, всегда все свои таланты пускают по ветру или извращают, как герои этой притчи. Это о сути человечества в целом и о помещиках Гоголя в частности. У каждого из них есть таланты, положительные качества, да только все они идут во вред. Таким образом, с помощью этой притчи Гоголь художественно закольцовывает смысловую суть рассказа о своих помещиках.
Отношение Гоголя к человечеству в целом легко можно понять из его черновых записок к поэме.
«Идея города. Возникшая до высшей степени Пустота. Пустословие. Сплетни, перешедшие пределы, как все это возникло из безделья и приняло выражение смешного в высшей степени. ….. Как пустота и бессильная праздность жизни сменяются мутною, ничего не говорящею смертью. Как это страшное событие совершается бессмысленно. Не трогаются. Смерть поражает нетрогающийся мир и еще сильнее между тем должна представиться читателю Мертвая бесчувственность жизни. ….. Весь Город со всем вихрем сплетней – преобразование бездеятельности жизни всего человечества в массе. Как низвести все мира безделья во всех родах до сходства с городским бездельем? И как городское безделье возвести до преобразования безделья мира».
Вот она соль - безделье, праздность, никчемность мира и человечества, человеческих поступков, скучная, пошлая жизнь города из «Мертвых душ» и мертвая бесчувственность жизни. Вот они - мертвые души в мертвом городе, населенном пустотой, пустыми телами, оболочками без души. В финале 1 тома поэмы умирает прокурор и под его похоронную процессию Чичиков покидает город. Смерть не трогает мертвые души.
Похожая притча
Анализ притчи , включенной в поэму Н.В. Гоголя в 11 главу " Мертвые души".
Просмотр содержимого документа
«Анализ притчи о Кифе Мокиевиче и о Мокии Кифовиче.( Поэма Н.В. Гоголя " Мертвые души")»
В последнюю главу первого тома «Мёртвых душ» включена притча о Кифе
Мокиевиче и его сыне Мокии Кифовиче, двух «обитателях» одного отдельного уголка
России. В этой маленькой лаконичной притче автор обобщает содержание первого тома и
сводит многообразие героев поэмы к двум персонажам. автор обобщает содержание
первого тома и сводит многообразие героев поэмы к двум персонажам. Кифа Мокиевич
показан в поэме как псевдофилософ, всерьёз размышляющий о том, «почему зверь
родится нагишом , почему не так, как птица, почему не вылупливается из яйца?»
Этот «философский» вопрос заставляет вспомнить известное выражение о «выеденном
яйце». Кифа Мокиевич занимается решением вопроса, не стоящего и выеденного яйца, а
его сын, псевдобогатырь Мокий Кифович, разрушает всё на своём пути, пугая своей
чрезмерной силой всех «от дворовой девки до дворовой собаки». Образ Мокия Кифовича
восходит к фольклорной традиции. В одном из черновых вариантов притчи, где персонаж
назван Иваном Мокиевичем, Гоголь прямо указывает народно-поэтический
первоисточник образа: «Обращик Мокиевича – Лазаревич…», имея в виду «Повесть о
Еруслане Лазаревиче»: «И как будет Еруслан десяти лет, выйдет на улицу: и кого
возьмёт за руку, из того руку вырвет, а кого возьмёт за ногу, тому ногу выломает»).
Наделённый необыкновенной физической силой, Мокий Кифович растрачивает свой дар
попусту, причиняя лишь беспокойство себе и окружающим. Плохо не то, что Кифа
Мокиевич мыслитель, а его сын богатырь, а то, как именно они используют данные им от
природы свойства и качества.
Вырастая в символ обобщающего значения, герои гоголевской притчи
концентрируют в себе важнейшие, родовые черты и свойства других персонажей поэмы.
Пустым мечтателем является и помещик Манилов, размышляющий о подземном ходе и
мосте через пруд с торговыми лавками для крестьян. Мечтателем показан и Павел
Иванович Чичиков, который тратит незаурядный практический ум, волю в преодолении
препятствий, знание людей, упорство в достижении цели на «дельце», не стоящее
«выеденного яйца».
Неуклюжий Собакевич, подобно Мокию Кифовичу, не умеющему ни за что взяться
слегка, уже «с первого раза» наступил Чичикову на ногу. О сапоге этого «на диво
сформировавшегося помещика» сказано, что он был «такого исполинского размера,
которому вряд ли где можно найти отвечающую ногу, особливо в нынешнее время, когда
и на Руси начинают выводиться богатыри». Удаль и энергия Ноздрёва, как и Мокия
Кифовича, тратится зря, создаёт лишь неприятности окружающим.
Гротескно-выразительные образы Кифы Мокиевича и Мокия Кифовича помогают
рассмотреть героев поэмы со всех сторон, понять, что все они не обладают изначально
уродливыми качествами, но добрые их свойства (радушие и гостеприимство,
практичность и бережливость, молодецкая удаль и энергия) доведены до чрезмерности,
показаны в извращённой, гипертрофированной форме. В притче, как и в биографии
Чичикова (11 глава) ставится вопрос о неправильно развернувшихся возможностях,
заложенных в человеке, о причинах духовного «измельчания» общества.
В притче отмечено, что если люди жаловались Кифе Мокиевичу на его сына,
«философ» отвечал: «Да, шаловлив, шаловлив, да ведь как быть: драться с ним поздно, да
и меня же все обвинят в жестокости…». Павел Иванович Чичиков, как и Кифа
Мокиевич, стремится в любых ситуациях казаться внешне благопристойным. В этом
эпизоде притчи можно увидеть попытку Гоголя показать, что российские лжепатриоты,
доморощенные философы не хотят унять своих разбушевавшихся сыновей, терзающих
народ, поскольку боятся выносить сор из избы. Притча в итоге превращается в поучение,
смех переходит в дидактику.
Итак, притча о Кифе Мокиевиче и Мокии Кифовиче напоминает об эстетических
первоосновах человеческого существования и является связанной с нравственной
проблематикой всей поэмы, с мотивами омертвления и воскресения человека.
Похожая притча
Анализ притчи , включенной в поэму Н.В. Гоголя в 11 главу " Мертвые души".
Просмотр содержимого документа
«Анализ притчи о Кифе Мокиевиче и о Мокии Кифовиче.( Поэма Н.В. Гоголя " Мертвые души")»
В последнюю главу первого тома «Мёртвых душ» включена притча о Кифе
Мокиевиче и его сыне Мокии Кифовиче, двух «обитателях» одного отдельного уголка
России. В этой маленькой лаконичной притче автор обобщает содержание первого тома и
сводит многообразие героев поэмы к двум персонажам. автор обобщает содержание
первого тома и сводит многообразие героев поэмы к двум персонажам. Кифа Мокиевич
показан в поэме как псевдофилософ, всерьёз размышляющий о том, «почему зверь
родится нагишом , почему не так, как птица, почему не вылупливается из яйца?»
Этот «философский» вопрос заставляет вспомнить известное выражение о «выеденном
яйце». Кифа Мокиевич занимается решением вопроса, не стоящего и выеденного яйца, а
его сын, псевдобогатырь Мокий Кифович, разрушает всё на своём пути, пугая своей
чрезмерной силой всех «от дворовой девки до дворовой собаки». Образ Мокия Кифовича
восходит к фольклорной традиции. В одном из черновых вариантов притчи, где персонаж
назван Иваном Мокиевичем, Гоголь прямо указывает народно-поэтический
первоисточник образа: «Обращик Мокиевича – Лазаревич…», имея в виду «Повесть о
Еруслане Лазаревиче»: «И как будет Еруслан десяти лет, выйдет на улицу: и кого
возьмёт за руку, из того руку вырвет, а кого возьмёт за ногу, тому ногу выломает»).
Наделённый необыкновенной физической силой, Мокий Кифович растрачивает свой дар
попусту, причиняя лишь беспокойство себе и окружающим. Плохо не то, что Кифа
Мокиевич мыслитель, а его сын богатырь, а то, как именно они используют данные им от
природы свойства и качества.
Вырастая в символ обобщающего значения, герои гоголевской притчи
концентрируют в себе важнейшие, родовые черты и свойства других персонажей поэмы.
Пустым мечтателем является и помещик Манилов, размышляющий о подземном ходе и
мосте через пруд с торговыми лавками для крестьян. Мечтателем показан и Павел
Иванович Чичиков, который тратит незаурядный практический ум, волю в преодолении
препятствий, знание людей, упорство в достижении цели на «дельце», не стоящее
«выеденного яйца».
Неуклюжий Собакевич, подобно Мокию Кифовичу, не умеющему ни за что взяться
слегка, уже «с первого раза» наступил Чичикову на ногу. О сапоге этого «на диво
сформировавшегося помещика» сказано, что он был «такого исполинского размера,
которому вряд ли где можно найти отвечающую ногу, особливо в нынешнее время, когда
и на Руси начинают выводиться богатыри». Удаль и энергия Ноздрёва, как и Мокия
Кифовича, тратится зря, создаёт лишь неприятности окружающим.
Гротескно-выразительные образы Кифы Мокиевича и Мокия Кифовича помогают
рассмотреть героев поэмы со всех сторон, понять, что все они не обладают изначально
уродливыми качествами, но добрые их свойства (радушие и гостеприимство,
практичность и бережливость, молодецкая удаль и энергия) доведены до чрезмерности,
показаны в извращённой, гипертрофированной форме. В притче, как и в биографии
Чичикова (11 глава) ставится вопрос о неправильно развернувшихся возможностях,
заложенных в человеке, о причинах духовного «измельчания» общества.
В притче отмечено, что если люди жаловались Кифе Мокиевичу на его сына,
«философ» отвечал: «Да, шаловлив, шаловлив, да ведь как быть: драться с ним поздно, да
и меня же все обвинят в жестокости…». Павел Иванович Чичиков, как и Кифа
Мокиевич, стремится в любых ситуациях казаться внешне благопристойным. В этом
эпизоде притчи можно увидеть попытку Гоголя показать, что российские лжепатриоты,
доморощенные философы не хотят унять своих разбушевавшихся сыновей, терзающих
народ, поскольку боятся выносить сор из избы. Притча в итоге превращается в поучение,
смех переходит в дидактику.
Итак, притча о Кифе Мокиевиче и Мокии Кифовиче напоминает об эстетических
первоосновах человеческого существования и является связанной с нравственной
проблематикой всей поэмы, с мотивами омертвления и воскресения человека.
Читайте также: