Фаина гримберг притча о зависти
Обновлено: 21.12.2024
- . а то вдруг я заболею и умру, а ты никуда не вырвешься отсюда.
Я погрозила ей кулаком. Она сказала серьезно, что у меня "детские жесты".
Она сама брала деньги у отца, не смущаясь. Отец покорно давал, ссорился с женой. Я знаю, что Гриша З., хотя они давно не жили вместе, давал Тате деньги. Мне никто не давал денег, но никакого чувства зависти не возникало. И мне бы и в голову не пришло осудить Тату; я и сейчас скажу, что она была права, когда брала у них деньги. Это долго и путанно пришлось бы объяснять, то есть если бы я взялась это объяснять; и, может быть, я и не смогла бы это объяснить. Но я знаю и сейчас, что она была права, права, права.
Зимой Тата делалась другая. Какая-то летняя вихревость исчезала, проявлялись - в лице - милая застенчивость, в походке в темных сапожках, мехом отороченных, - легкость. Она гляделась барышней славянской провинции начала века, двадцатого, для кого-то - Серебряного; в этом черном изящном пальто в талию, каракулевый воротничок и обшлага - витым, серо поблескивающим каракулем; черные перчатки гибко обтянули тонкие кисти; шапочка наподобие средневекового берета - и все то же начало века двадцатого - карнавальная девушка-паж. Однажды - зима - светлота - сосульки - Тата смеется, как маленькие дети смеются, так прерывисто, когда с горки на санках во дворе стремглав летят.
Мы жили в столице на правах птиц не перелетных. Тата все же устраивалась дворником, и мы перебирались с Веснина на Метростроевскую, а там еще - на Герцена, в глубь дворов, и - в переулки. Иногда она даже и подметала, но обычно отдавала кому-нибудь из работавших за жилье свою зарплату, и они и ее участок убирали. А мы с ней гуляли, ходили, заблуждались в целой куче переулков. Мы поворачивали в разные переулки с Арбата, с Калининского, с Метростроевской еще. Модерн старой империи выставлял перед нами свои дома Русский модерн - комнатная ниша с азиатским кумганом, оклеенная обоями "либерти". Тогда еще желтизна фасадов была грязная, грязно-белые атланты и барельефные античные девушки. Один фасад был весь в таких барельефах писатели-классики, а вокруг них, обнимают их, такие игривые античные девушки. Мы остановились и запрокинули головы. Странный фасад. Я заметила барельефного Льва Толстого - с бородой, окруженного барельефными девушками. Мы улыбались. Не могли понять, что это. Переулок пустынный, белый снег, солнечный день зимы московской. Я многим рассказывала об этом переулке. Кто-то мне сказал, что там когда-то публичный дом был. Но, наверное, это неправда.
В известном ЦДЛ, в Доме-клубе литераторов, с Татой часто происходило что-нибудь занятное. Ей нравилось ходить туда, заходить. Она находила, что там "смешно, как в паноптикуме". Там продавались вкусные недорогие бутерброды и кофе - опять-таки - неплохой и недорогой. Одно время мы ходили туда на такое подобие семинара - "Лаборатория первой книги". Туда хорошие люди ходили, одаренные; обсуждали рукописи сборников стихов. И Аркадий Ш. туда ходил. На семинар пропускали. И мою рукопись обсудили. А Тата не захотела, чтобы ее стихи обсуждали. Вот это - еще и за то я ее любила, что она могла - не так, как все. Эти дежурные при входе (вахтеры? сторожа?) пропускали ее, запомнили; то есть она иногда приходила с отцом; он попросил, чтобы ее и без него пускали. Один раз не хотели пустить меня с ней, но она не обращала внимания на эти слова остановительные, а просто шла быстро, широкими легкими шагами, держа, увлекая меня за руку; и нас не остановили.
Помню несколько занятных случаев в этом ЦДЛ. Один случай, когда я пошла за кофе к стойке, а Тата осталась одна за столом. Я подхожу, ставлю чашечки, а против нее уже сидит кто-то пьяный, с набрякшим лицом. А лицо знакомое. Я осторожно пригляделась, и оказался Шукшин, "жеманный баловень" тогдашней либеральной интеллигенции, для которой он был "человек из народа", этакий "самородок" и полудрессированный медвежонок на задних лапах; но уже становился знаменем нелиберальной. интеллигенции, да? Нелиберальной интеллигенции, уже скоро прогревшейся в журналах "Древляя гвардия" (прозрачно!) и "Дикий соплеменник". И я не решалась сесть, я таких пьяных не люблю. И слышу, он говорит Тате, пьяно распустившись, как маргаритка, и говорит: "Сара! Скажи мне, Сара. ". Вероятно, для него, для пьяного (а может, и для трезвого) всякая женщина, девушка восточной внешности была еврейка. А Тата минеральную воду пила, ей просто хотелось пить, и пила минеральную воду. И спокойно, даже и не глядя особенно в его лицо, а равнодушно и спокойно выплеснула ему в лицо стакан воды. И попала, вода по лицу и на пиджак потекла. Кто-то рядом заговорил громко. Этот сидит и будто и ничего не понял. Тата встала и с чашечкой кофе пошла к другому столу, я - за ней, там сидели наши знакомые по этой "Лаборатории". Кругом говорили, но она внимания не обращала. Знакомые поняли, что она не хочет говорить про этот "стакан воды" (пьеса Скриба!). Закончилось обсуждение, мы вышли в вестибюль, я тихонько жму Татину руку повыше локтя. Шукшин стоит, лицо у него злое. Рядом с ним тесть Татиного отца, Иван Максимович, что-то ему лопочет. Мне Тата рассказывала, как отец потом ей выговаривал. Меня этот Шукшин и не заметил. Кто бы меня заметил рядом с Татой! И что с того; она же была моя, часть лучшая меня - мои стихи. А другой раз мы идем, а в зале накрыты столы и блюдечки-тарелочки с какими-то круглыми красными ягодками. Я пригляделась - это красная икра. Была дата у кого-то из братьев Вайнеров. А другой раз - без меня - мне рассказывали, Тата била тарелки, а кругом сбились толстые писатели - осоловелой стаей кабанов. А она хохотала. Ее тогда все-таки выставили из ЦДЛ, но потом она снова ходила. Из тех, кто мне рассказывали, никто не помнил (или не знал даже), зачем она стала бить тарелки. Она и сама не помнила; только сказала мне задумчиво: "Нет, кажется, не было никакой причины; просто было много тарелок и захотелось побить. ". Вознесенский мимоходом Тату назвал "цыганочкой", подошел и взял под руку. Тоже был немножко пьяный. Она так вырвала руку, что он к стенке откачнулся, а она резко, размашисто плюнула ему в белое кашне. Тата считала Вознесенского никаким поэтом, а я так и не прочитала ни одного стихотворения Вознесенского, но это я не нарочно. Если бы она чуточку захотела, у нее была бы публикаций бездна, и сборник стихов был бы издан, и она была бы член Союза писателей. Но она не хотела. Да я видала такое, вроде бы, простое: стала девушка, молодая женщина любовницей, чьей надо, - и все получила. Но на самом деле - опять-таки - силы-то ушли; на то, чтоб ублажать кого-то дрянного, они ушли. А Вознесенский нажаловался на нее, и ее с месяц не пускали, а потом ничего - снова стали пускать.
Похожая притча
Фаина Гримберг (Гаврилина)
Венсану Молли и Моник Розенбаум
«Я изобретаю для себя биографию и личность».
«Каждый историк непременно должен быть
ясновидящим, устремляющим свой взгляд в прошлое».
Э.-Т.-А. Гофман, «Дож и догаресса»
«В искусстве вымысел и есть правда».
Моя бабушка давно умерла
;;;;;;;;;;;; Я никогда не видела её
;;;;; Но вот она говорит
;;;;;;;;; Она говорит вот эти слова:
;;;;;;;;;; мне было одиннадцать лет, а ему пятнадцать
;;;;;;;; когда замуж выдали меня за него
; Отрезали мои косы
;;;;;;;;;;; завязали голову платком
Женщины возле дома
;;;;; Играли две скрипки
Я поняла, что теперь всегда буду жить с этим чужим парнем, сапожником
;;;;;;;;;;;;;;;; всегда буду жить с ним
;;;;;;;;;; Я закрылась руками и стала плакать
Я пятнадцать лет прожила с этим чужим парнем
;;;;;;;; как был чужой, так и остался
;;; Потом его убили
;;;;;;;; Моего мужа убили эти мужики, когда погром был
Я кричала, кричала над этим мёртвым чужим парнем
;;;; и говорила, говорила, говорила о нём
А я ведь так и не узнала его
;;; А он и не думал узнавать меня
;;;;;;; он только узнал, что я плохо умею варить еду
;;;;;;;;;;;;; и плохо умею латать одежду
;;;;;;; И он привык сердиться на меня
Но я говорю мои слова о нём
;;;;;;;;;; над его мёртвым телом
;; и это уже совсем другой он
;;;; И я вдруг его люблю!
Мой сын через их деревню шёл
;;;;; и видит, что свинья тащит их ребёнка
;;; он кинулся отнимать, спасать,
;; а эти сбежались бить моего сына,
;;;;;; который их ребёнка спас!
;;;; Мой сын мне всё рассказал
;;;;; Я так разозлилась на них! —
— Да пусть всех ихних ублюдков свиньи съедят!
А он сказал мне: «Мама! Так нельзя говорить»
;;;;;;;; Он правду сказал
;;; Правда, так нельзя говорить
;;;; Вы знаете, как это хорошо: гордиться своим сыном?!
Вы никогда не хоронили двух дочерей, девочек
;;;;;;;; девять лет, заячья губка
;;;;;;; сгорели в болезни
;;; маленькие на кровати
;;;;;; такие худенькие маленькие тела
;;;;;; в синих пятнах вдруг
;;;;;;;;;;; и не умели говорить
;;;;;; и не могли ничего сказать мне
Уже у меня слёз не было
Мои чёрные прямые волосы сделались седыми совсем
;;;;; и выпали мои зубы после всех родов
Но я ещё говорю, я ещё причитаю
;;;;;;;;;;; в обычае похоронном.
И я не плачу слезами
;;;;;;;;;; я плачу словами
; Я зу́герун — говорщица, причитальщица
;;;;;; Я говорю, я причитаю
Мёртвого после похорон надо оплакивать семь дней
А кто не умеет причитать, говорить о своем мёртвом,
;;;; те причитальщицу нанимают
А я умею говорить о мёртвых
За эти причитания мне дают одну курицу
;;;;;;;;;;;; так платят каждый раз
Но дело не в какой-то курице дурацкой,
;;;; которую я плохо варю для моих детей
;;;;;; дело в том, что я люблю это дело — причитать
;;;;;;;;; быстро находить слова
Платок чёрный повязан под подбородком
;;; полотенце мокрое от крови из горла
Нет, я не хочу умирать
;;;; Я хочу увидеть моего сына
;;;;;;; единственного выжившего из всех моих детей
Я хочу увидеть моего сына
;;; единственного, который выжил
;;;;;;;;;;;;; из всех моих детей
;;; В каком речном порту какие-то тюки таскает
;;;;;;;;; и вечером в каморке при одной свече
;;;;;;;; уткнулся в книгу на русском языке
И ты перестаёшь говорить
;;; ты захлёбываешься кровью из горла
; Теперь говорю я:
;;;;;;; кроме туберкулёза, ревматизма и слабых глаз
;;;;;;;;; кроме всего этого
;; дар оплакивать словами, причитать, кричать
;;;;;;;;;; ладони к вискам и говорить, говорить
;;;;;;;; говорить эти мои причитания,
Когда она вдыхает кокаин
;;;;;;;;;;;;; в таверну, где она поёт
;;;; она никогда не наказывала его
;;;;; не заставляла тепло зимой одеться
;;;; и даже вовсе не существовала
;;;;;;; он её не помнит
;;;;;;; она давно оставила его в приюте
;;;;; Он вырос, он взрослый
;;;;;;;;;;; Он работает в пекарне Мицоса Пангеса
;;;;;;;; Он входит наяву в таверну,
;;;;;;;; Он её нашёл, свою мать!
;;; Он слушает её песни
;;;;;; Пати фума́ро кокаини
У ворот она стоит
;;;;; девочка в грязном платьице
;;;;;;;;; и семечки грызёт,
;;; которые находчивые греки
;;;;;; зовут «еврейский разговор»
;;;;;; Она живёт в еврейской трущобной махалле,
;;;;;;;;;; где душно воняет бедной грязной одеждой,
;;;;;;;;;;; Большая семья, из которой она уйдёт, ушла
;;;;;;;;; Они почти что нищие, её отец старьёвщик
;;;;;;;;; Она не знает грамоте
;;;;;; Её имя Сара Скина́зи.
;; как варенье из роз на подносе с кофием по-турецки
;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;; и со стаканом ключевой воды
Аккордеон и мандолина-бузуки
;;;;;; и непременный бубен
; В ряд сидят певцы и музыканты
;;;;; И вот она встает и извивает руки…
О путешествие по этим маленьким кофейням тавернам,
;;;;;;;;;; где пьют тихонько водку виноградную
;; фески, черные шляпы и пиджаки и кепки
;;;; О Димитру́ла му — в её голосе тянется,
;;;;;;;;;;;;;; как варенье из роз
Мои тонкие пышные рыжие светлые волосы
;;;;;;; и мои веснушки на светлом лице
;;;; моя смутная улыбка
;;;;;;;;; неведомым мне художником
;;;;;;;;;;;;;;; с растопыренными пальцами
;;; вскидываются к потолку низкому тёмному
;;;;;;;; падают к подмышкам
Ах, Канари́ни му глико́
Песни турецкие и греческие
;;; как варенье из лепестков розовых
;;;; пощади возлюбленная влюблённого
Сидят рядком музыканты
;;;;;; Я сижу посерёдке
;;;;;;; я трясу бубен и пою
;; И встаю со стула и танцую, верчусь медленно,
;;;;;;;;;;; и бубен верчу обеими руками
О возгласы, разбитые тарелки — знак восторга
;;;;;;;;;;;; моим пением моим танцем
;;; Молчаливый турок в феске глядит в упор
;;;;;;; В лёгкой полумгле таверны
;;;;;;; в слабом свечении электричества голой лампочки
;;;;; Задумавшийся турок курит трубку
Ага́пи му! — Любовь моя!
;;;;;;; Каждый, кому я отдавалась
;;;;; задрав резко платье чёрное короткое
;;;;; у стенки на заднем дворе маленького кабачка
;;;; в полутьме летнего жаркого вечера
;;;;; Музыканты сидели рядком, играли на бузуки
;;;;;;;; кому я отдавалась на узкой кровати
;;;;;;; Не смотри на меня и на этого человека
;;;;;; и на этого человека
;;;;;; Тогда она ещё растила своего сына
;;;; кому я отдавалась
;;;;; Посмотри, любимый, голуби в небе
;;;; Агапи му! — Любовь моя!
;; Закидываю мои руки за его плечи
;;;;;; и сладко вхожу моими сладкими губами
;;;;;;;;; в его жёсткие губы
;;; В небе летят голуби
;;;; Любовь моя! — Агапи му!
Греки-полицаи врываются в таверны
;;;;;; и закрывают это всё,
;;;;;;; поскольку их диктатор —
И поэтому твоё убегание, бегство
;;;;;; в тёмный переулок
;;;;;;;;; всё ещё с бубном в руках
;;;;;;; уже не звучащим.
Евреев больше нет в Салониках.
;;;;;;; Потому что их всех увезли и убили.
;;;;;; Не осталось никого.
;;;; Я танцую и пою Рембетико
;;;;; Пора всё изучать
;;;; Пришла пора накладывать печать
И Сара старая пришла в кафе
;;;;;;;; женщина восьмидесяти лет
;;;;;;;;;; с большими бровями, с диковатыми глазами
;;;;;;;; немного сгорбленная и худая
;;;;;;;;; она танцует, извивает руки
;;;;; Рембетико Рембетико Рембетико!
Здесь узкие улочки глядят на глухие окошки
;; А во внутреннем дворе в зелени кустов розовые бутоны
;;;;;;;;; зелёная узорная листва тутовых деревьев
Я толстая, я живу в этом внутреннем дворе
;;;;;;;;; и в комнате на ковре
А мой муж торговец
;;;;;;;;;; в лавке у него медные весы и воск и сахар
У нас много детей, все погодки
Он учит мальчиков библейским словам
;;; мальчиков в полосатых таджикских халатиках
;;;;;; в маленьких пёстрых шапочках на головках обритых
;;;;;; только на щёки свисают чёрно-кудрявые тонкие прядки
;;;;;;; а мы говорим на фарси, на персидском наречии
Вы знаете, какая красивая я была невеста?
Круглое лицо, чёрные брови насурьмленные
;;;;;;;;;;;; маленькая золотая серьга в ноздре
;;;; кисейное покрывало на чёрных-чёрных волосах
Когда-то мы были персами
МОСКВА — ПАРИЖ — АУШВИЦ
В ясный зимний полдень мы летим с катальной горы
;;;;;;;; на маленьких санках, обитых ярко-красным сукном
;;;;;;;;; на шапочку соболью повязан пуховый платок
Холодный ветер в лицо
;;;;; И Митя, мой будущий муж —
;;;;;;;;;;;; еврейская фамилия — Розенбаум
;;;;;;;;;; начинающий поэт, студент
;;;;;;;;;;;;; фуражка набок, шершавость воротника шинели
;;; Его лицо разрумянилось
;;;;;;; Его губы из-под тонкой полоски щегольских усов
;;;;;;;;;;;;;;;;;;;; на уже совсем родном языке
;;;;;; — Я люблю вас, Марина… Я люблю вас.
Хорошо, что он умер,
;;;;;;;;;; что его уже нет в живых
;;;; Это хорошо сейчас
Хорошо, что он уже умер,
;;;;;;; хорошо, что он не поедет со мной
;;;;;;; в эту последнюю поездку на последнем поезде
;;;;; в какой-нибудь немецкий польский город,
Хорошо, что он никогда не узнает о моей смерти,
;;;; потому что она будет страшная,
;;;; из этого моего сегодняшнего знания
;;;; возвращаюсь туда, на катальную гору
;;;;;;; и он шепчет мне
;;;;;;;;;; на родном нашем русском языке —
;;;;;;;;;; — Я люблю вас, Марина!
Мой отец меценат
;;;;;;;;;; пенсне барашковая шапка пирожком
;; концессия железная дорога хлебная биржа
Осенью скромной курсисткой иду на занятия
;;;;;;;;;;;; чёрный плед на плечах,
;;;; отливающий синим на солнце осеннем
;; Тихо лежу в постели,
;; На кружевах коса.
;; Пахнет цветами в щели:
;; Верно, легла роса.
;; Сомкнуты плотно губы,
;; Сердце чего-то ждёт…
Утром к морю спускаюсь
И на синагогальном дворе
;;;;;;; под балдахином свадебным
;;; я слышу Митино и моё имена,
; какими их записал казённый раввин,
;;;;;; не Дмитрий и Марина,
;;;;; какими обычно никто не зовёт нас
;;;; И я стою рядом с моим женихом
;;;;;;;; И его пальцы, сильные смуглые
;;;; надевают на мой тонкий нежный палец
;;;;;;;; простое серебряное колечко
— Вот, с этим кольцом ты посвящаешься мне
;;;;;;;;;;;;;; согласно закону Моисея…
;;; Я смотрю на Митино лицо, смотрю в его глаза
;;;;;;; Теперь он мой любимый единственный муж
И поезд уносит нас в Териоки
Пусть над новой избой
Будет свод голубой —
Полно соснам скрывать синеву!
Пусть недаром я гордым слыву!
Жил в лесу, как во сне,
Пел молитвы сосне,
Надо мной распростершей красу.
Ты пришла — и светло,
Зимний сон разнесло,
И весна загудела в лесу.
Я бросаю курсы Герье ради семьи
;;;;;;;; ради мужа и детей
;;;;;;;; во фраке в ложе Художественного театра
;;; уважаемый издатель трудов по древней русской истории
;;;;;;;;;;;;;;; мягкий взгляд сквозь очки
;;;;;; деревянная винтовая лестница в зале
;;;;;;;;; ведёт к портрету босого Толстого
И у нас в гостях на подмосковной даче обрывок разговора
;;;;;;;;;;;; уже знаменитого прозаика
;;;;;;;;;;;;;; с известным художником —
Я делаю вид, будто этого разговора, этих слов нет!
;;;;; Они бы не посмели при мне сказать…
Я появляюсь на террасе —
;;;;; коричневый бант у ворота светлой розовой блузы —
;;;;;;;; и приглашаю гостей —
;;;;;;;;;;; писателя и художника —
;;; пить чай из японских фарфоровых чашек.
В моём будуаре я собираюсь на зимний бал в дворянском собрании
;;;; моя растрёпанная роскошная коса
;;;;; мои дорогие золотые кольца
;;;;;;; мои жемчужные серьги
; "Narcisse Noir" выдыхает из открытого хрустального флакона
;;;;;;;;;;; в тонкий воздух моего будуара
;;;;;;;;;; нежность марокканского апельсина
;;;;;;;;;;; и тяжесть мускуса
;;;;;; Лицо све́тло-смуглое, пухлые губы
;;;;;;;;; чёрные глаза и вот такие ресницы!
;;;;;;;;; перчатка шведская из тонкой кожи
;;;;;; Бархатное пальто с синими лентами
;;;;;;;; мягкая шляпа с пушистым облачком перьев
; Тёплая томность и стройная горделивость Востока
;;;;;;;;;;; в зимней русской старой столице
;;;;;; Жидовка! Вот вам всем!
; И белая кофточка, чёрная юбка
;;;;;;; русская роща берёз Подмосковья
И время проходит
;;;;; и время приходит
;;;;;;;; отплытия на Философском пароходе
;;;;;; особняк на шоссе д,Антен
;;;;;;;;;;;;;;;; летние прогулки за городом
;;;;;;; … в Париж приходит весна…
Paris change! mais rien dans ma mélancolie…
Мои взрослые дети
;;;;;;; Коля — bohème parisien — Café de Flore -
;;;;;;;;;;;;; новая философия называется экзистенциализм
Мои взрослые дети
;;;;;;; Как хорошо, что они в Швейцарии,
;;;;;;;;;;;; как хорошо, что они в безопасности
;;;;;;; Вы знаете, как это хорошо.
Мадам Лильевр, вы убираете у меня в последний раз
;;;;;; Мне больше не понадобятся
;;;;;;;;; Мне больше ничего не понадобится
;;;;;;;; Хлеб мне тоже не понадобится
Там, куда меня увезут, меня убьют
;;;;;;;;;;;;; Но я вам не скажу…
;;;;;;; Надо выдержать эту последнюю в моей жизни поездку,
;;;;; Это снова я в срединном зеркале трельяжа
;;;;; Не принимайте меня такою, какая я теперь
;;;;;; Сострадайте мне в моём несчастье,
;;;;;;;;;; которое называется старость.
Но моя смерть будет страшнее моей старости, я знаю.
Моя смерть среди множества голых, безобразно задыхающихся тел
;;;;;;;;; заставит умолкнуть все в мире слова…
В примечаниях я не указываю источники цитат и отсылок к текстам известных произведений, а также не даю объяснений, когда в этом, в сущности, нет необходимости, поскольку главное — звучание слов.
… Отрезали мои косы… — Обряд традиционной еврейской свадьбы представлял собой драматическое событие для девочки-невесты, затем новобрачной жены. Для мальчика брачный возраст начинался с его религиозного совершеннолетия в тринадцать лет. Для девочки не предусматривалась фиксация совершеннолетия. Ещё в конце девятнадцатого века, в отдалённых местечках, женили тринадцатилетних мальчиков на восьмилетних девочках; разумеется, физически такой брак не мог быть консумирован, и жена какое-то время просто жила в доме свёкра и свекрови как бы в качестве воспитанницы. Самым драматическим моментом в свадебной обрядности являлось отрезание кос или даже полное бритьё головы девочки. Голову покрывали платком или чепцом; но в девятнадцатом веке, в более европейски культурных состоятельных религиозных семьях, женщины носили парики, что, впрочем, простые евреи считали неправильным и вульгарным. В истинно русифицированных и европеизированных культурных еврейских семьях свадебная обрядность была максимально приближена к христианской, и, конечно, не включала отрезание кос или бритьё головы, и ношение женщиной парика.
Мои тонкие пышные рыжие светлые волосы… — Балканские евреи в основном потомки евреев, изгнанных из Испании в 1492 году по указу королевской четы — Фернандо и Изабеллы, и нашедших приют в Османской империи, их называли эспаньолами. Эспаньолы отличались характерной внешностью: хрупким (грацильным) телосложением, светлыми рыжеватыми волосами и светлыми глазами, а также и светлой кожей. Очарование женщины подобного типа запечатлел Рембрандт на картине «Ассур, Амман и Эсфирь».
Рембетико — манера исполнения песен и танцев, основанная на турецком музыкальном фольклоре, впервые появилась в тавернах Измира (Смирны), затем распространилась в Греции в несколько измененном варианте. Греческие композиторы Манос Хадзидакис и Микис Теодоракис сделали песни и танцы в стиле Рембетико музыкальным символом Греции.
Иоа́ннис Метакса́с (греч. Ιωάννης Μεταξάς; 12 апреля 1871 — 29 января 1941) — греческий генерал, премьер-министр (фактически диктатор ) Греции с 1936 года до своей смерти. По его приказу кабачки, где исполнялись песни и танцы в стиле Рембетико, закрывались, певцы и танцоры преследовались. Чрезвычайное возмущение диктатора-националиста вызывало воспевание свободной любви, воспевание забытья при употреблении кокаина, а также — турецкие слова в песнях и покачивание бедрами в танцах.
Тихо лежу в постели… — из стихотворения Клары Арсеневой ( Клара Соломоновна Арсенева ( Арсенева -Букштейн) — 1889, Тифлис — 1972, Москва) — поэтесса и переводчица).
… какими их записал казенный раввин… — «Казенными раввиноми» назывались в Российской империи раввины, которые должны были регистрировать рождения и смерти в еврейских общинах. Евреям законодательно запрещалось использовать христианские имена в официальных документах, фиксирующих рождения и смерти. Разумеется, в брачной процедуре, совершавшейся по канонам иудаизма, назывались иудейские имена брачующихся, которыми в семьях культурных европеизированных и русифицированных евреев не пользовались в быту.
Териоки — финская курортная местность (Terijoki — «Смоляная река), входившая в состав Российской империи. Ныне — пригород Санкт-Петербурга.
… «жиденята»… — так в одном из своих писем назвал маленьких Николая и Ольгу, детей переводчицы Евдокии Эфрос и издателя Ефима Коновицера, А.П. Чехов. Любопытно, что в Евдокию (Дуню) он был в свое время страстно влюблен.
…в Париж приходит весна… — фрагмент цитаты из кииги Генри Миллера «Тропик Рака».
Похожая притча
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Нет аккаунта? Зарегистрироваться jaschil_14hane 09:43 am December 19th, 2015 СТИХОТВОРЕНИЕ ФАИНЫ ГРИМБЕРГ.Фаина Гримберг
ПРОСТОЕ ПОВТОРНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Андрею, Тосе, Тиму Хайнсу
Похожая притча
Нет аккаунта? Зарегистрироваться
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Читайте также: