Высказывания историков о восстании декабристов

Обновлено: 22.11.2024

Почему на протяжении 150 лет они оставались героями почти для всех слоев российского общества? Историк Ольга Эдельман составила хронологию отношения к декабристам: от окончания процесса над ними до развала СССР

Дореволюционная Россия

Декабристы утверждаются в пантеоне главных героев русской истории

Даже когда декабристы жили в сибирской ссылке, многие — в том числе правительственные чиновники — относились к ним с глубоким уважением и даже восхищением. В европейской части России о них знали меньше, но Герцен и Огарев еще детьми знали о декабристах и считали их героями и мучениками свободы.

Такое же отношение окружало и вернувшихся из ссылки декабристов после амнистии 1856 года. Накануне великих реформ в обществе нарастали либе­ральные настроения и, следовательно, сочувствие идеям декабристов. К тому же в массовой литературе по-прежнему царил романтизм с его обостренным интересом к фигуре узника — мятежника, благородного страдальца, поплатившегося за свободолюбие, верность убеждениям, или же жертвы интриг и клеветы. Русская образованная публика 1850–60-х годов прекрасно знала и переведенного Жуковским «Шильонского узника» Байрона, и «Графа Монте-Кристо» Дюма (он к тому же был автором романа «Учитель фехтования», где речь шла о декабристах).

В пореформенной России цензура была смягчена, правительство объявило курс на гласность, и сразу же началась публикация декабристских мемуаров. То, что не могло пройти цензуру, публиковалось за границей, в первую очередь в герценовской вольной печати.

Титульный лист альманаха Александра Герцена и Николая Огарева «Полярная звезда». 1855 год © Wikimedia Commons

С 1863 года выходил журнал «Русский архив» Петра Бартенева, с 1870-го — журнал «Русская старина» Михаила Семев­ского. Бартенев по убеждениям был умеренным консерватором с нале­том славянофильства, Семевский был радикальнее и тяготел к либерально-народническим взглядам. Их бурная публикаторская деятельность, а также старания Евгения Якушкина, сына декабриста Ивана Якушкина, и других родственников и наследников декаб­ристов сыграли большую роль в соби­рании декабристских материалов. Более того — оставшихся декабристов (со времен восстания прошло почти полвека) активно побуждали к состав­лению новых записок и воспоминаний.

Тогда же декабристская тема вошла в русскую литературу, и характерно, что наиболее значительным посвящен­ным ей произведением стала поэма Некрасова «Русские женщины» — чистейшая апология жертвенного подвига любви и верности.

Восхищение декабристами стало своего рода общественным консенсусом, на этом сходились представители большинства появившихся во второй половине XIX века политических течений, кроме крайне правых. Все, от умерен­ных либералов до народовольцев, большевиков и эсеров, готовы были считать декабристов своими предшественниками, зачислить их в свой символический багаж. Это было тем легче, что в эпоху декабристских обществ оппозиционная мысль еще не делилась на разные направления, проявившиеся позднее (западники, славянофилы, либералы, демократы, радикалы и т. д.).

Декабристы называли свои идеи «либеральными», но слово это в их эпоху наделялось иным значением, нежели то, которое оно приобрело позднее. Политический окрас декабристов по более поздней шкале определить невозможно, тем более что это движение объединяло людей различных взглядов. Тем проще было позднейшим партиям считать себя их наследни­ками. В том числе Ленину с его пресловутой схемой трех этапов освободи­тельного движения в России, где «декабристы разбудили Герцена». Мани­фест 17 октября 1905 года снял цензурные барьеры, а заодно открыл доступ к материалам декабристского следствия. В предреволюционные годы декабристы все прочнее утверждались в пантеоне главных героев русской истории.

Послереволюционные годы, 1917 — 1920-е

Годятся ли декабристы в предшественники большевикам?

Титульный лист очерка Дмитрия Мережковского «Первенцы свободы». 1917 год

Неудивительно, что едва произошла Февральская революция, как в Петро­граде вышла из печати книжка Дмит­рия Мережковского «Первенцы сво­боды. История восстания 14 декабря 1825 года» с посвящением «продолжа­телю дела декабристов А. Ф. Керен­скому». В Петрограде устраивали вечера памяти декабристов. Деятели Февраля всех направлений считали декабристов своими предшествен­никами, это вытекало из давних традиций демократической, либеральной, радикальной интеллигенции. После Октября отношение к декабристам было не столь очевидно.

В первые годы советской власти на идеологическом фронте царила неразбериха. Большевикам было нужно переписывать историю под себя, нужны были героические предшест­венники. Но было неясно, годятся ли декабристы в таковые, ведь они хоть и революционеры, но классово чуждые, дворяне и, хуже того — офицеры, а в годы после Гражданской войны офицер стойко ассоциировался с белогвардейцем (военно‑патриотическая риторика с возвеличиванием Суворова, Кутузова, Багратиона вернулась только во второй половине 1930-х годов).

Разнообразным левацким деятелям, стремившимся стать идеологами новой власти, декабристы казались недостаточно революционными и народными, в отличие, например, от народных бунтарей Емельяна Пугачева и Степана Разина. Цитата из Ленина про декабристов  «Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но дело их не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен начал революционную агитацию» (В. И. Ленин. Памяти Герцена, 1912). в начале 1920-х решающим аргументом еще не служила. С декабристами так запутались, что одна из брошюр 20-х годов вышла с заголовком «Революционеры или предатели-дворяне?».

При этом писали и печатали про декабристов невероятно много. Историко‑революционная тематика была на подъеме, она служила легитимации новой власти. Был и вполне естественный интерес к недавнему прошлому, помноженный на энтузиазм исследователей, получивших возможность полного доступа к архивам и ощущающих спрос публики на результаты своих изысканий.

В 1925 году широко отмечали столетний юбилей восстания декабристов. Множество книг издавалось под эгидой Нарком­проса, Центрархива, Академии наук, выходили журналы «Красный архив», «Исторический архив». Разнообразные советские, профсоюзные издательства выпускали популярные брошюры для народа в массовых дешевых сериях. Печатались и академические труды крупных ученых, и написанные ими же брошюры для широкого читателя, и творения авторов, имена которых заслуженно забыты.

Декабристы органично вливались в образ героя-революционера, которому старались соответст­вовать вернувшиеся из ссылок радикалы всех мастей — они активно создавали вокруг себя ореол мучеников. Все они числили декабристов своими предшественниками и использовали их для легитимации и утверждения своих притязаний на статус героев, пострадавших за свободу. Действовало влиятельное Общество политкаторжан и ссыльнопоселенцев, которое издавало книги и журнал «Каторга и ссылка».

Декабристы. Рисунок Сергея Чехонина для блюда Ленинградского фарфорового завода имени М. В. Ломоносова. СССР, 1925 год © Государственный Эрмитаж

Сталинская эпоха

Декабристы утверждаются в качестве предков большевиков

К началу 1930-х годов отношение советской власти к декабристам опреде­лилось и устоялось, как устоялось и представление власти о самой себе. Декабристы оказались прочно вписаны в пантеон героев-предшественников.

Советская власть нуждалась в героях из прошлого. Декабристы, несмотря на их классовую чуждость, оказывались наиболее подходящим примером, нейтральным и удобным во всех отношениях. Дело в том, что как раз с классово близкими возникали проблемы: это были или многочисленные враги большевиков, или официальные предшественники этих врагов (как народовольцы, от которых произошли эсеры). Набор приемлемых, удобных персонажей суживался до декабристов, Герцена и Огарева, петрашевцев, революционных демократов во главе с Чернышевским и собственно большевиков.

В сталинскую эпоху для историков декабристоведение (и еще пушкинистика) была той нишей, в которой сохранялась возможность исследований русского XIX века. В декабристоведение были привнесены элементы марксистских (в советском варианте) оценок. Надежным прикрытием стала служить ленинская схема трех этапов революционного движения  Ленин выделил этапы: дворянский, разночинский, пролетарский. , где декабристам отводилась почетная роль героев первого, дворянского этапа.

В середине 20-х годов в советской науке прошла дискуссия, являлись ли декабристы революционерами или либералами. Подоплека состояла в том, что революционеров большевики считали положительными героями и своими предшественниками, а либералов — противниками, обслуживавшими интересы господствовавших классов. Разумеется, советской исторической науке удалось доказать революционный характер декабризма. Но исследователи перестали применять к ним часто употреблявшиеся в 20-х годах термины «заговор» и «бунт» и доказывали их неуместность, утверждая, что декабристы не заговорщики, они стремились не к политическому перевороту, а к более широким социальным преобразованиям. Термин «восстание декабристов» уступил место термину «движение декабристов».

Середина 20-х — начало 30-х годов были для декабристоведения периодом расцвета. Были написаны блистательные работы, до сих пор представляющие интерес. Можно смело рекомендовать сегодняшнему читателю труды П. Е. Щеголева, Б. Л. Модзалевского, С. Я. Штрайха, А. Е. Преснякова, С. Я. Гессена, Б. Е. Сыроечковского, М. К. Азадовского, С. Н. Чернова и многих других — в частности, яркие работы молодой М. В. Нечкиной.

В те годы сложился канон трактовки декабристов советской историографией. Он включал утверждения об их революционности, о подготовке военного восстания, о сравнительно большей прогрессивности Пестеля, выделявшегося на фоне своих сподвижников. Конечно же, желательно было видеть декабристов атеистами или хотя бы умалчивать об их религиозности. Трактовка тяготела к апологетичности, проблемные темы исследователи обходили молчанием. Причиной тому было не только давление принятой догмы, но и искренняя любовь к декабристам, желание ими восхищаться.

С середины тридцатых годов активность декабристских публикаций стала падать, а выходившие книги относились преимущественно к жанру нарочито сухих академических публикаций. В сороковые годы декабристская литература вообще практически прекратилась из-за войны. Немного ее выходило и в 1950–60-х годах: у хрущевской оттепели были другие герои.

1970–80-е годы: официоз и диссиденты

Чем декабристы устраивали и власть, и диссидентов?

Следующий всплеск интереса широкой публики к декабристам приходится на 1970–80-е годы. На этот раз его подпитывали заново востребованная в хрущевское время революционная романтика, официальная пропаганда, утверждавшая, что советская власть воплотила в жизнь мечты всех героев‑революционеров, а также готовность «перешедшей на антисоветские позиции» интеллигенции видеть в декабристах своих предшественников, а в самодержавии — параллели с советским режимом. В очередной раз декабристы оказались парадоксальной точкой консенсуса.

Для интеллигенции на первый план выступила проблема свободной личности, противостоящей тираническому режиму, с насущными вопросами нравственно-этического свойства. Они были сформулированы Натаном Эйдельманом как дилемма о «подвиге ожидания и подвиге нетерпения», то есть выбор между революцией, чреватой кровью и новой диктатурой, и медленным эволюционным развитием, обрекающим ныне живущих терпеть имеющееся положение. Из всего отечественного революционного пантеона наиболее симпатичными, близкими, морально безупречными были декабристы и Герцен. Они служили нравственным мерилом, тем святым в отечественной истории, чему можно было поклоняться открыто, лукаво пользуясь совпадением с официальной системой ценностей. Показательно, что в 1960–70-е годы декабристы вернулись в актуальную художественную литературу, причем наиболее востребованы были стихи, где размышление о декабристах переплеталось с поиском собственного жизненного выбора (Д. Самойлов, Н. Коржавин, Б. Окуджава, Ю. Ким, А. Галич).

Мемориальная доска на обелиске в Петропавловской крепости, установленном в 1975 году © Mark A. Wilson (Department of Geology, The College of Wooster) / Wikimedia Commons

В научном отношении эти годы оказались плодотворными, дали ряд авторитетных авторов и блестящих работ. Празднование 150-летнего юбилея восстания декабристов в 1975 году способствовало публикациям как научной, так и популярной литературы. Было издано огромное количество краеведческих книг о декабристах — ярославцах, пензенцах, смолянах, о декабристах на Украине, в Грузии, Армении, в Молдавии и Казахстане. Особенно важны они были для петербургской легенды и для Сибири. Популярность темы привела к появлению массы не только превосходной, но также и слащавой, сентиментальной, откровенно дурновкусной литературы. Увлечение декабристами выходило далеко за круги диссидентствующей интеллигенции. Очень притяга­тельным и волнующим на шестом десятилетии советской власти оказался образ дворянина и царского офицера. Декабристы, герои 1812 года, писатели и поэты стали ярчайшим романтическим образом позднесоветского времени. Откликнулось и кино, о декабристах был снят фильм «Звезда пленительного счастья». К тому же книги про декабристок и их «подвиг любви бескорыстной» восполнили потребность публики в любовных романах. Сложился образ декабристов, в котором главным было то, что они офицеры и герои, с флером гусарства, умевшие хранить верную дружбу, чувство собственного достоинства и свободу суждений, поэты и мыслители, задававшие себе те же вопросы, какими терзались их потомки полтора века спустя. Главным героем эпохи с талантли­вой подачи Эйдельмана стал гусар, независимый остроумец Михаил Лунин. 

Читайте также: