Что означает выражение гоп со смыком
Обновлено: 22.12.2024
Вот что он напел мне , восьми-девятилетнему шкету :
. Подошёл ко мне Ильиский :
- Здравствуй , Мишечка Лезинский ,
Выпьем с тобой пару кружечек пивца !
Пару мы , конечно , заказали ,
А потом до дюжины догнали .
Выпили - подзакусилии ,
всю дорогу шли бузили .
Игорёк толкнул меня сначала ,
Так , что меня сразу закачало .
Развернувшись на протуху ,
Ёбнул Игорька по уху ,
Так , что Игорь сразу охуел .
Дальше не помню .
Это Семёну Мендельсону принадлежит :
Есть в колхозе птицеферма ,
И другая строится ,
А колхозник видит яйца ,
Когда в бане моется !
Удачи тебе , коллега в поисках ! Но и то что ты сделал сегодня , восхищает .
Михаил Леонидович,
по "Гопу" я написал целый трактат - любопытнейший, блин, весёлый и трагичный одновременно.
Но сейчас он сначала должен выйти в журнале "Неволя" у Наума Нима, где вообще у меня первоначально публикуются такие вещи.
Вот там есть отдельная главка и по поводу переделки, которую вы приводите.
Эксклюзивно для вас -
«Здравствуй, Васенька Гущинский!»
СУЩЕСТВОВАЛИ ПЕРЕДЕЛКИ «ГОПА» и вполне пристойные, без порнографии и мата. Одна из них посвящена популярным тогда актёрам – Игорю Ильинскому и Василию Гущинскому. Вот что пишет об этом известный филолог, исследователь уголовно-арестантского и уличного фольклора Владимир Бахтин в очерке «Гоп со смыком»:
«На популярный мотив создаются всё новые и новые произведения. Вот удивительная городская, наша, ленинградская песня, которая посвящена Игорю Ильинскому и Василию Гущинскому. Песня, конечно, не имеет под собой реальных оснований - это просто шутка, говорящая о любви ленинградцев к замечательным артистам. Текст мы восстановили по памяти с одноклассником В. Щеголевым.
Шёл я по проспекту Октября.
На улице стоять совсем нельзя.
Подошел ко мне Ильинский:
- Здравствуй, Васенька Гущинский!
Пойдем выпьем парочку пивца!
Парочку пивца мы заказали,
А потом за дюжиной послали.
Выпили и закусили
И домой пошли без силы,
Впрочем, в доску пьяны напились.
Васенька толкнул меня сначала,
И меня, конечно, закачало.
Но и я собрался с духом,
Ляпнул Васе тоже в ухо –
Васенька Гущинский мой упал.
Васенька Гущинский - мой партнёр.
Незаметно подошел мильтон.
- Ну, вставайте! - с нетерпеньем.
И похряли в отделенье –
И платите штрафу три рубля!
Заплатили штрафу три рубля.
Обещали дать нам всем вина.
Жена Игоря встречает
И по матушке ругает:
- Где ты, сволочь, пьяный напился?!
. Вот они идут и говорят,
А на них прохожие глядят:
- Это Игорь наш Ильинский,
Это Васенька Гущинский.
- Пойдем выпьем парочку пивца!
Григорий Гейхман и Семён Лаевский - моложе нас, они вспомнили несколько иной, более короткий вариант. Драки друзей в нём уже нет. Зато есть стычка с милицией. Но сама конструкция, как и в первом случае, основана на бесконечном повторении выпивона:
Шёл я по проспекту Октября.
У пивной болтался я не зря –
Подошел ко мне Ильинский:
- Здравствуй, Васенька Гущинский,
Пойдём выпьем парочку пивка.
Парочку пивка мы заказали,
А потом до дюжины догнали.
Выпили, подзакусили
И домой поколбасили,
Оба в доску пьяны напились.
В этот нерешительный момент
Подошел ко мне легавый мент.
- Вы, товарищ, не бузите,
В отделение пройдите,
Заплатите штрафу три рубля!
Штрафу мы, конечно, заплатили,
А потом мы мента извозили.
Выпили, подзакусили
И домой поколбасили,
Оба в доску пьяны напились.
Кто такой Игорь Ильинский, и сегодня объяснять не надо. Но Василия Васильевича Гущинского забыли. Не по его вине, конечно. Не ко времени, не по времени был артист, смелый очень… Приведу слова нашего писателя-классика Л. Пантелеева, автора рассказов о беспризорниках и книги "Республика Шкид" (написанной совместно с Г. Белых): "Василий Васильевич Гущинский, или просто Васвас Гущинский! Кумир петербургской, петроградской, а потом ленинградской публики. Демократической публики, плебса. Ни в "Луна-парк", ни в "Кривое зеркало" его не пускали. Народный дом, рабочие клубы, дивертисмент в кинематографах. Здесь его красный нос, его костюм оборванца, его солёные остроты вызывали радостный хохот.
В. В. Гущинский - это мое шкидское детство, послешкидская юность"».
Замечательный куплетист, клоун-эксцентрик, исполнитель фельетонов Василий Васильевич Гущинский родился в 1893 году, в семье ярославских крестьян. Ещё до революции Гущинский начал работать в маске «босяка» и чуть ли не единственный сохранил её на эстраде вплоть до 30-х годов. Зрителю был близок рубаха-парень. Его сценический псевдоним «ВасВас» стал его вторым именем.
Артист-эксцентрик смешил уже своим внешним видом: наклеенным нелепым носом, стоящими дыбом остатками волос, обрамлявшими большую лысину, драным костюмом, но с хризантемой в петлице. Гущинский использовал цирковые трюки — загорающиеся глаза, светящиеся уши, ярко пульсирующее сердце. Большое место в творчестве Гущинского занимал куплет. Он исполнял «Фонарики», «Скажите вашей тёте», «Прыг да скок», написанные Яковом Ядовым.
Но уже к середине 30-х годов Гущинский вынужден расстаться с маской «босяка», которая шла вразрез с официальной эстетикой того времени. Он стал выступать в обычном костюме, читать фельетоны от своего лица, но прежнего успеха не имел. Именно поэтому создание песни можно датировать временем между второй половиной 20-х и первой половиной 30-х годов.
Возможно, куплеты первоначально были предназначены для исполнения со сцены дуэтом Гущинский – Ильинский, на что указывает сам текст: рассказ ведётся попеременно то от лица Гущинского, то от лица Ильинского. Позднее песню в народе сократили и адаптировали под одного исполнителя. В. Леонтьев в питерских мемуарах «Седьмая тетрадь» вспоминает: ".
«Решил пропеть на мотив “Гоп со смыком”. Не знаю, принадлежат ли слова Вас. Вас. Гущинскому.
Около Введенского канала,
Что гниёт у нашего вокзала,
Подошел ко мне Ильинский:
“Здравствуй, Васенька Гущинский,
Пойдём выпьем парочку пивца”.
Пару мы, конечно, заказали,
А потом за дюжиной послали…
Выпили, подзакусили,
Всю дорогу шли-бузили,
Потому что пьяны были мы…»
А потом песня Гущинский с Ильинским вообще исчезли из текста. Бахтин сообщает:
«…В 1990 году Елена Никитина, тогда редактор издательства "Советский писатель", подарила мне эту же песню, но с другими именами:
Шёл я по проспекту Октября,
И вся шпана глядела на меня.
Подошел ко мне Хмельницкий:
- Здравствуй, Сеня Городницкий,
Пойдем выпьем парочку винца!
("Парочку" правильно бы - "пивца", но так уж спето)
Мы, конечно, пару заказали,
А потом до дюжины добрали.
Выпили, подзакусили,
Всю дорогу шли - бузили,
Потому что пьяные мы были, да-да!
Ванечка толкнул меня сначала,
Да так, что меня сразу закачало.
Я собрался тоже с духом,
Съездил Ванечку по уху
Так, что наш Ванюша осовел.
В этот-то решительный момент
Подошел ко мне легавый мент:
- Гражданин, вы не бузите,
В отделение пройдите,
Заплатите штрафу три рубля!
Мы, конечно, штрафу не платили,
Взяли и легавого избили.
Песня становится всё более уличной, хулиганской и - грубой. Конечно, сложен этот текст на основе более старой и знаменитой песни об Ильинском и Гущинском. Кто такие Иван Хмельницкий и Сеня Городницкий, проживши в городе семь десятков лет, не знаю».
Новые времена – новые песни…
Интересное у вас исследование , но первоисточник куплетов сегодня вряд ли найти . Вот уж воистину , когда куплеты становятся НАРОДНЫМИ .
Вот пару слов о Семёне Мендельсоне :
НЕКТО ПО ФАМИЛИИ МЕНДЕЛЬСОН - отрывок из романа .
Мы с вами не будем проводить исследование, почему многие благоглупости, присущие евреям, связывают с польским городом Хелмом.
"Хелмер хохем" - говорят хасидские мудрецы. При том, в слово "мудрец" вкладывается большущая порция иронии. Лично я бы осмелился перевести эти слова так: тоже мне, ха-ха и ещё три раза ха-ха, мудрец!
Почему из Хелма? А я, извините-подвиньтесь, почём знаю! Знаю только, ещё - относительно древние пейсатые евреи утверждали на полном серьёзе, что несколько веков до них, наш земной шарик облетал Ангел и в руках, - ага, значит, кроме крыльев, Господь Б-г и руки ему приделал! - и в руках было по мешку. В одном из мешков находилась вся мудрость мира, - этот мешок Ангел держал в левой руке, ближе к сердцу, в другом - глупость, собранная со всего света.
По моим размышлениям, мешок, набитый глупостью, был намного вместительней, чем другой - с мудростью.
Скажем так, по современному, если глупость на земных весах тянула, примерно, на две тонны, то мудрости было не больше двух-трёх килограммов - мудрости во все времена не хватало!
Но это личное моё предположение и вы вправе, - глядя на себя в зеркало, - с ним не согласиться. Перефразируя фразу братьев Жемчуниковых и, примкнувшего к ним Алексея Константиновича Толстого, замечу: изучая историю - нельзя не удивляться!
Так вот, тот Ангел, - ещё тот ангел! - пролетая над Хелмом, выпустил , из руки, - той, что подальше от сердца! - мешок с набором всех глупостей мира, и содержимое мешка высыпалось на голвы хелмцев.
Уж не хелмцы ли подкинули россиянам выражение: "Ударенный пыльным мешком из-за угла?" В смысле - шлемазл.
Конечно, Ангел, оправдываясь перед Господом Б-гом, пытался сослаться на объективные причины: дескать, поднялся такой ураган, что он просто не смог удержать один из мешков.
- А - второй? - грозно спросил Бог.
- Второй я выпустил над морем-океаном. Ну, кой-что и на сушу попало, хотя и в малолюдные места - ураган был такой силы, такой мощи, что я.
Ураган так ураган! Не мог удержать, значит не мог! Если ему сам Господь Бог поверил, то я лично не могу сомневаться в честности Ангела.
И вот сегодня, когда я говорю "мудрец из Хелма", то он он вовсе не обязательно должен быть родом из славного польского городка, "мудрец" может оказаться родом из Севастополя, откуда я приехал в Израиль, или из Одессы, где я родился, а то из самого Нацерет-Иллита, где живёт мой друг и единомышленник Марк Азов, в своё время, достаточно много поработавший на Аркадия Райкина.
Евреи - такой уж народ, который, как никто другой - не мною подмечено! - может посмеяться над собою. И эта национальная особенность, помогает удержаться на крутых виражах истории. Истории, которая во все времена была неблагодарной к нашей нации.
А вот ещё одна история, которую рассказал мне хелмер-хохем, то есть, один чудак-человек из-под Бердичева.
Еврей не умел плавать и стал тонуть."Помогите! Спасите!" - стал он кричать во всю мощь своих лёгких.
Услыхал те крики городовой - раз "городовой", то сами понимаете, произошло это не сегодня и даже не вчера, произошло это при царе-императоре! - так вот, прибежал городовой на шум и увидел: тонет Мойша.
Городовой вздохнул облегченно:
- Нехай себе тонет жидок!
Понял тогда тонущий, что не следует ему ждать милостей от природы, и, выплюнув воду из-зо рта, завопил:
- Долой царя-живоглота и всю его полицейскую рать!
Городовой понял, что "абрам" и на этот раз его перехитрил, - "ну что за народ такой! Молча утонуть не может!" - надо спасать и спасать немедленно. Вон сколько праздношатающихся собралось на берегу, - обязательно "накапают", что еврей на самого царя словом покушался, а чин при исполнении мер никаких не принял!
Бросился городовой в воду, вытащил утопающего и . посадил его в кутузку. То бишь, - в тюрьму.
Не знаю, чего не знаю, того не знаю, были ли те, рассказанные мною хасидские байки или не были, но то, что я сейчас собираюсь рассказать, было, было, было.
Я уже печатно рассказывал, что в те далёкие времена, ставшие для моих детей и внуков седой историей, я жил в ссыльном городе. С отцом, матерью и младшей сестрою Валей, которая живёт сейчас в Тират-Кармеле. Собственно говоря, это был не город, а маленький посёлочек Сегежа, что находился в Карело-Финской ССР.
А если быть совсем точным, то и не посёлок это был, а огромная строительная площадка, на которой трудились уголовники и "враги народа", - строился будущий гигант социндустрии, целлюлозно-бумажный комбинат имени товарища Сталина Иосифа Виссарионовича.
На этой стройплощадке трудился и мой отец, один из "врагов народа", но разговор сейчас не о нём.
Случилось это на одной из строительных площадок Сегежского бумкобината, на так называемой "бирже балансов и дров". Один зек из "врагов народа" Семён Мендельсон замерзал.
Я знал его, он был приятелем моего отца, и, когда его расконвоировали ненадолго, приходил к нам домой.
Сегодня, когда я выстукиваю на старенькой пишмашинке эти строки, во всём мире отмечается двухсотлетие Александра Пушкина, но впервые "это весёлое имя Пушкин" я услышал из уст Семёна Мендельсона. Он говорил моему отцу:
- Слышь, Лёнька, ты знаешь, о чём я себе сейчас подумал. Не Ленин виновник всех наших бед, не Сталин, не Ежов, а - Пушкин!
- Совсем сбрендил, Сёмка!
"Сёмка- поэт" как его называли зеки, был парадоксальным человеком. Это он сочинил куплетик, который потом получил широкое распространение:
Когда Ленин умирал, -
Сталину наказывал:
- Хлеб по карточкам давай! -
Мяса не показывай!
Есть в колхозе птицеферма
И другая строится!
А колхозник видит яйца,
Когда в бане моется!
И ещё много чего написал Сёма Мендельсон. За его весёлый нрав, его не только политические, но и уголовники уважали, - он же на волю за них письма писал! В стихах! Сентиментальный народ - уголовники.
- Причём здесь Пушкин, Сёма!?
- Э-э, не скажи! Это он первым выдвинул лозунг для всех нквэдэшников: "Души прекрасные порывы!".. Вот нас и душат.
И этот Семён Мендельсон замерзал на моих глазах.
Температура воздуха в те дикие и неправедные февральские дни 1938 года была зверской. Мендельсон замерзал не фигурально, а в самом прямом значении этого слова: его отмороженные пальцы на руках можно было запросто отломать. Не дай Мендельсону глотнуть спиртяжки, не разотри Мендельсона шерстяной тряпкой, да не оттащи его в тёплое помещение, - именно "оттащи", передвигать ногами он уже не мог, - кранты человеку!
И замерзающий Мендельсон вдруг хриплым, прокуренным, простуженным, но достаточно громким, чтобы быть услышанным, голосом закричал:
- Смерть фашисту Йоське Сталину! Йоське-собаке собачья смерть!
Отошли в сторону зеки, и уголовные, и политические: в свидетели бы не попасть! За такие слова, - вышка! Высшая мера наказания - расстрел! И свидетелям, слышавшим эти слова - рассстрел!
Один из зеков прошептал:
- В трюм попасть хочет - так называли карцер! - в тепло.
Подбежал охранник - между прочим, охранников, как и в царские времена, заключённые называли городовыми! - засмеялся в лицо замерзающему человеку:
- А ты - хитрющий, жидок! Трюмануться захотел!? В карцер мы тебя не посадим, замерзай, жидовское племя.
Замёрз Семён Мендельсон. И я, наверное, один сегодня знаю, где находится его могила. Номерная могила. Без имени и фамилии. Тем более, отчества.
И сегодня, когда я слышу по радиоприёмнику: "Марш Мендельсона! Марш Мендельсона!", я тотчас его выключаю.
Отрывок из рецензии на роман-признание Михаила Лезинского, вышедшего в иерусалимском издательстве "S-PRESS" В 2000 ГОДУ "ЕСЛИ Б ИЗ МЕНЯ НЕ ВЫШЕЛ ПИСАТЕЛЬ - СТАЛ БЫ УГОЛОВНИКОМ"
Читайте также: