Блатным всегда солнце светит откуда фраза
Обновлено: 04.11.2024
Но выражение на пожелании сладкого чифира не заканчивается, хотя в цельном виде его мало кто знает и редко употребляет:
Вечер в хату, арестанты ! Часик в радость, чифир в сладость. Ногам ходу, голове приходу. Матушку удачу, сто тузов по сдаче. Ходу воровскому, смерти мусорскому. Братцы, да взойдут семена посеянные вами, да взойдут на них плоды крупные и будет мир и благополучие в доме нашем общем. Здоровья и терпения вам и вашим близким.
А в жизни моей есть огромный пробел:
Я лучшие годы с баландою съел,
Крупинки мечты в чифирЕ заварил,
Остатки надежд в самокрутке скурил.
Дальше солнца не угонят. История блатной поговорки
ДАЛЬШЕ СОЛНЦА НЕ ЗАГОНЯТ
*Привет из солнечной Сибири
В арестантском фольклоре бытует несколько поговорок с зачином «Дальше солнца не загонят». Нынче они начинают забываться, но во времена гулаговские были на слуху у всех зэков, да и в хрущевско-брежневский период активно гуляли в тюремно-криминальном сообществе. Некоторые можно услышать и сейчас. Смысл их сводится к русской присказке «Держи хвост морковкой».
Часто «сидельцы» ограничиваются лишь присказкой: «Дальше солнца не загонят». Но есть и несколько расширенных вариантов этой «арестантской мудрости».
Впрочем, во время войны, бывало, и эти пайки урезались. Вот что писал в мемуарах «Детство в тюрьме» Петр Якир (сын видного советского военачальника Ионы Якира, расстрелянного в 1937 году как участника «военно-фашистского заговора»):
Тот же Фрид со своим другом Юлием Дунским (оба киносценариста были осуждены в 1944 году по одному делу «антисоветской молодежной террористической группы», вместе сидели в одном лагере и вместе вышли) опубликовали в журнале «Киносценарии» (№ 3, 1992) рассказ «Лучший из них», где упомянута та же поговорка: «Не бзди, кирюха! Дальше солнца не угонят, меньше триста не дадут. Если что коснется, тебя с пацаном я по делу не возьму».
Но ГУЛАГ с его суровыми правилами внутреннего распорядка канул в прошлое, а вместе с ним и эта поговорка.
Зато другую поговорку с тем же зачином можно услышать в арестантской среде и сегодня: «Дальше солнца не загонят, больше срока не дадут». Вторая часть поговорки используется и отдельно. К примеру, каторжанин сталинского ГУЛАГа Валерий в «Записках смертника» рассказывает о двух «побегушниках»: «Решили фартово погулять по Колыме. Месяц-два с девочками пей-гуляй, а там видно будет. Больше срока не дадут».
Существуют и другие вариации. Например, «Дальше солнца не загонят, больше “вышки” не дадут». «Вышка», как известно, на жаргоне означает смертную казнь, которую в 20-е годы именовали «высшей мерой социальной защиты», затем – «высшей мерой наказания» и лишь на излете советской эпохи – «исключительной мерой наказания».
Или: «Дальше солнца не загонят, больше жизни не дадут». Этот вариант, скорее всего, появился уже тогда, когда смертную казнь в Российской Федерации заменили пожизненным заключением. Есть и более мрачный вариант, где упоминание cолнца отсутствует: «Дальше гроба не загонят, больше жизни не дадут».
Наконец, по сегодня популярна залихватская поговорка: «Дальше солнца не загонят, хреном в землю не воткнут». Вместо «хрена» арестанты обычно используют матерное название пениса, состоящее из трех букв. Существует и вариант рифмованный: «Дальше солнца не сошлют, хреном в землю не воткнут».
Поговорку о хрене вспоминает, например, лагерник Николай Болдырев в мемуарах «Зигзаги судьбы»: «Какой-то весельчак-оптимист начертал: “Дальше солнца не угонят, хреном в землю не воткнут!” Оптимизм автора не оправдывался: втыкали. Да еще как втыкали. Сколько их осталось, “воткнутых” в землю в безымянных могилах?»
Или воспоминания гулаговского узника Михаила Ротфорта «Колыма – круги ада»: «Самозваные камерные “юристы” все больше уверяли, что дело мое, видимо, направлено на ОСО – Особое Совещание НКВД СССР, и в худшем случае меня ждет “червонец” и “колесо” на Колыме. При этом по-русски успокаивали: “Дальше солнца не загонят, хреном в землю не воткнут”».
Многие «сидельцы» и уголовники уверены, что этот фольклор рожден в арестантском сообществе. В самом деле, срок, вышка, пайка – атрибуты жизни за «колючкой», в местах лишения свободы.
На самом же деле все эти поговорки корнями уходят в русское народное творчество – частушки, песни, традиции, обряды. Ничего удивительного: отечественный жаргон щедро черпал лексику и фольклор из отечественной же истории и культуры. На сей раз – из народной культуры Сибири.
Вот что пишет в работе «Отражение национальной культуры сибиряков в пословицах и поговорках» тобольский филолог А. Шишкина:
«Долгое время Сибирь была местом каторги и ссылки. Люди боялись Сибири. Если человек ехал туда, считалось, что он едет к черту на рога, т. е. в опасное для проживания место. Но приехав на место, человек убеждался, что и в Сибири люди живут, так возникла пословица: и в Сибири наше солнце светит. Побывав там, он уже не боялся Сибири. И если его пугали Сибирью, т. е. тайгой, ссылкой, он весело оговаривался: дальше Сибири не угонят; дальше Сибири не угонят, а Сибирь – тоже нашего царя. »
И впрямь, еще с XIX века бытовали поговорки, где место cолнца занимала Сибирь: «Дальше Сибири не угонят, а Сибирь – тоже нашего царя», «Дальше Сибири не угонят, а в Сибири то же солнышко светит».
Залихватское заявление о том, что Сибири не стоит бояться, встречаем и позднее, в известной песне «Чубчик», популярной среди русских певцов-эмигрантов (Петр Лещенко, Юрий Морфесси и пр.):
А что Сибирь? Сибири не страшуся:
Сибирь ведь тоже – русская земля!
Зачин «Дальше солнца не угонят» тоже появился в Сибири. Известна, например, горькая частушка о каторжанской жизни:
Дальше солнца не угонят,
Сибирь – наша сторона.
В Сибири тоже живут люди,
Только воля не своя.
Возникают и варианты: «Дальше солнца не угонят, из Сибири не сошлют», «Дальше солнца не сошлют».
К концу XIX – XX веков поговорки с солнцем и Сибирью распространяются по всей России в разных вариантах.
*Запевай – и бей по морде!
Но почему эти поговорки так прочно укоренились именно в криминально-арестантском мире России? Понятно, что Сибирь тесно связана с представлением о каторге, и это уже само по себе – веская причина для заимствования уголовниками. Однако есть и другая, впрочем, тесно связанная с первой.
Зачин «Дальше солнца не загонят, Сибирь – наша сторона», распространяясь по всей России, еще в XIX веке стал в «низовой» народной традиции призывом к драке – безжалостной, зачастую массовой. Из книги Изабеллы Шангиной «Русские девушки» мы узнаем, что в русской деревне модель взаимоотношений девушек и парней строилась на создании устойчивых пар молодых людей, питающих друг к другу «симпатию». Девушку и парня в такой паре называли «игральщица» и «игральщик», «почетница» и «почетник», «миленка» и «миленок», «беседница» и «беседник» и тому подобное. На посиделках, «вечерках» и других молодежных сборищах пары держались вместе. Если же за девушкой пытался ухаживать другой парень, это могло привести к серьезной драке – в том случае, когда «разлучник» не внимал предупреждениям «почетника».
Вот что пишет Шангина:
«Лишь в редких случаях чужой парень решался пригласить чужую “милку” в игру больше одного-двух раз. Такая оплошность могла привести к драке, в которую включалась обычно вся мужская часть молодежной группы.
Вот, например, какая история произошла в 1897 году в селе Клепиково Вологодской губернии, когда один из парней посягнул на чужую девушку. Парень по фамилии Свистунов из села Фетиньино ухаживал за клепиковской девушкой Марьей. Он заплатил местным деревенским парням за Марью выкуп и “с той поры, – как рассказывал очевидец, – безнаказанно ходил к своей милой Маше. Раз он, по обыкновению своему, пришел на посиденку в Клепиково. На посиденке играли “заяньку”. Один парень из деревни Бревнова Иван Мушников играл с его Марьей. Первую “заяньку” проиграли, на вторую же Свистунов хотел “взять” Марью, но Мушников предупредил и уже взял его Марью. Это не понравилось Свистунову. По окончании “заяньки” все сели и разговаривали между собою, кушая конфекты, пряники и орехи. Мушников продолжал сидеть с Марьей. Посиденка стала уже расходиться. Вдруг выбегает Свистунов, пляшет и поет: “Дальше Солнца не угонят, Сибирь наша сторона. ”, что служит признаком, что молодец поющий собирается кого-нибудь отколотить. И действительно, только что вышли на улицу, как Свистунов набежал на Мушникова и ударил его по “башке”, в это же время набежали некоторые из клепиковских робят и тоже ударили Мушникова. Скоро Мушникова сбили с ног и, проломивши голову в трех местах гирями, отпустили домой».
Марина Громыко в книге «Мир русской деревни» сообщает, что порою потасовка двух парней из-за девушки переходила в драку целых деревень.
Итак, мы выяснили, что поговорка о солнце и Сибири являлась прямым призывом к драке, доходящей до кровопролития. То есть приобрела в народе криминальный оттенок.
Но, может быть, мы делаем поспешный вывод на основе частного случая? Вдруг в этом смысле поговорку использовали лишь в каких-то конкретных регионах?
Ничуть не бывало: именно что по всей России. В «низах» русского фольклора существует такой жанр, как «частушка под драку». Перед тем как начать потасовку, стороны подзуживают одна другую задорными припевками, заодно раззадоривая и себя. «Солнечная» сибирская поговорка в различных переделках входила в состав многих таких подзуживаний. Что касается приведенного Шангиной случая, речь идет о частушке, дошедшей до нас в разных вариантах:
Я Сибири не боюся,
Сибирь – наша сторона,
Кто милашечку полюбит,
Тот попробует ножа.
А вот Малмыжский уезд (территория нынешней Удмуртии), частушка, записанная в 1926 году учительницей Н.А. Чистяковой:
Будем резать, будем бить –
Все равно в Сибири быть.
Дальше солнца не угонят,
Сибирь – наша сторона.
В исследовании «Повседневная жизнь русского кабака от Ивана Грозного до Бориса Ельцина» Игорь Курукин и Елена Никулина приводят другой пример (глава «Угар нэпа»): «В те времена песни улицы и эстрады мало чем отличались – народ всегда любил тюремно-каторжный репертуар: “Эх-ма, семерых зарезал я, / Дальше солнца не угонят, / Сибирь наша сторона”».
В Вологодской губернии, о которой уже шла речь, в 20–30-е годы прошлого века гуляла частушка:
Без ножей ходить не будем,
Без каменья – никогда.
Дальше солнца не угонят,
Сибирь – наша сторона.
Встречаем мы в народе и вариант с упоминанием «мужского достоинства», который позднее охотно подхватили гулаговские зэки. Вариант этот записал в Костромской губернии известный священник, философ и поэт Павел Флоренский. Хотя Павел Александрович слышал частушку в 20-е годы, текст относится еще к дореволюционным временам, поскольку в нем упоминаются «листочки» – революционные прокламации:
За листочки нас рестуют,
А за ножик – никогда.
Дальше солнца не угонят,
Сибирь – наша сторона.
С земного шара не столкнут,
Туром в землю не воткнут.
В первые послереволюционные десятилетия отмечены несколько частушек, где варьируется та же тема «дальше не угонят», но уже в совсем свободном перепеве:
Бей, кулак, по всем оградам,
Что над волюшкой стоят.
Дальше неба не угонят,
За решеткой лишь сгноят.
…
Ты мочи кого попало,
Не страшна милиция.
Дальше Пскова не угонят,
Там своя позиция.
Так что народная сибирская поговорка в первые советские десятилетия обрела по всему Союзу широкую популярность.
*Блатной фольклор во фронтовом исполнении
В довоенные советские годы появилась и другая «вольная интерпретация» сибирской поговорки: «Глубже шахты не спустят». Французский исследователь Жак Росси, «отпыхтевший» в советских местах заключения и ссылке два десятка лет, помечает этот вариант как «общетюремно-лагерный» и расшифровывает так: «что-то вроде “двум смертям не бывать, одной не миновать” (в горнорудных или угледобывающих лагерях)». Не исключено, однако, что перелицовка сибирской поговорки могла появиться и на воле, среди обычных шахтеров. Хотя, кроме справочника Росси, отыскать письменные следы «шахтерского» варианта пока мне не удалось, несмотря на то, что в быту поговорку я слышал. Разве что приводится она в боевике Олега Приходько «Один в чужом пространстве»: «Я еще раз глянул в записку: не виляй, пасут – явно жаргон. А в сущности, какое мне дело? Глубже шахты не спустят, “бабки” идут, остальное – не мои проблемы». Но год издания – 1995-й, так что автор мог просто воспользоваться словарем француза, вышедшим ранее.
Другая переделка была чрезвычайно популярна во время Великой Отечественной войны. Тогда молодых ребят с высшим, незаконченным высшим и даже средним образованием спешно обучали на ускоренных курсах, присваивали лейтенантское звание и отправляли на передовую. Тогда и родился вариант: «Дальше фронта не загонят, меньше взвода не дадут». Он часто встречается в военной прозе писателей-фронтовиков и в более широком смысле – офицеру на войне терять нечего:
«Несколько офицеров, таких же бедолаг, как и я, которые по разным причинам были выведены за штат и откомандированы в резерв корпуса, кантовались здесь в ожидании назначения, стояли рядом. Увидев меня, лейтенант приветствовал пополнение язвительной частушкой:
Эх, дальше фронта не загонят,
Меньше взвода не дадут!»
(Владимир Богомолов. «Жизнь моя, иль ты приснилась мне. »)
«– Хотим, чтобы командир первой роты «ИС» гвардии капитан Поздняков был мужественным командиром! А не только храбрым.
– Какая разница: мужественный, храбрый. Не нравлюсь, можете отчислить из полка. Все равно дальше фронта не загонят, меньше взвода не дадут».
(Вениамин Миндлин. «Последний бой – он трудный самый»)
«Мы-то, солдаты-окопники, давно знали, какая грязная сволочь иногда попадается в наших штабах. Но, даже зная, говорили об этом шепотом. Не потому, что кого-то боялись. На войне ведь и офицера «дальше фронта не загонят, меньше взвода не дадут!».
(Газета «Дуэль» от 1 октября 2002 года)
Существовал и расширенный вариант в виде фронтовой частушки. Ее приводит Владимир Дягилев в повести «Змея и чаша», где рассказывается о студентах медицинских вузов страны, собранных в далеком сибирском городке, чтобы из них наскоро сделать военных врачей:
Дальше фронта не загонят,
Меньше взвода не дадут,
Заживо не похоронят
И диплом не отберут.
Существует также вариант «Больше роты не дадут, дальше фронта не пошлют».
Обратите внимание: фронтовая поговорка, несомненно, пришла в офицерскую среду именно из среды уголовно-арестантской, а не из народной. В народе не существовало схемы «дальше – больше (меньше)». Только в сталинских лагерях: «меньше триста не дадут», «больше вышки не дадут». Вообще это – отдельная тема: влияние блатного фольклора на фронтовой и наоборот. Она заслуживает особого исследования.
Мы же завершим экскурс упоминанием еще одной поговорки советских офицеров, которая возникла уже после войны и как бы продолжила «лагерно-фронтовую» традицию. Многие вспоминают эту присказку до сих пор: «Дальше Кушки не сошлют, меньше взвода не дадут».
О погоде:
«Лето в Кушке – это словно один бесконечный, сводящий с ума от жары день и одна душная и короткая ночь. За исключением того времени, когда с юга задувает афганец – сильный горячий ветер, несущий с собой тучи песка и пыли.
Вот тут-то и начинается настоящее “веселье”. Пыльную бурю в кино видели? Это, по сути, она и есть. Афганец, как наша русская пурга, может через сутки улечься, а может и неделю не утихать. И тогда – туши свет. В прямом смысле слова: электричество, пока дует афганец, в городе отключают. Значит, сами понимаете, мы с вами тут же попадаем в XIX век
В окрестностях Кушки водится довольно много змей. В том числе ядовитых: гюрза, среднеазиатская кобра, эфа. На каждом шагу они, разумеется, не попадаются, но смотреть под ноги, гуляя по весенним сопкам, настоятельно рекомендуется».
А вот впечатления на форуме в Интернете пользователя с ником Panzir56, который служил в Кушке (время – 1973 год):
«Действительно мало привлекательного. население – дикое и чисто туземное. климат поганый. сушь да ветра. из животных одни тушканчики. речка Кушка, которую мы переходили не замочив сапоги. встречали и не раз кобру. брррр. в общем, экзотика. »
Появляется также другая поговорка, где «увековечена» не только Кушка, но и городок Мары, расположенный в относительной близости. Отсюда до Кушки в 1900 году протянули железную дорогу, связав крепость с «цивилизованным миром» (беру в кавычки, поскольку Мары – наследник древнейшего города Средней Азии Мерв, основанного более 4 тысяч лет назад). Во всех вариантах поговорки упомянуты Кушка и Мары, а вот третий город или поселение из окрестных мест могли меняться. К примеру, «Есть в Союзе три дыры – Эмба, Кушка и Мары», где Эмбу сменяли Термез, Теджен, Кульсары («Кушка, Кульсары, Мары»). Часто добавляли: «И один ад – Кизыл-Арват».
Таким образом, старинная сибирская поговорка породила уголовную, а та, в свою очередь, фронтовую, из которой возникла уже «советская офицерская».
Как говорится, Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду и братьев его.
Читайте также: