У меня нет рта но я должен кричать цитаты
Обновлено: 28.09.2024
— Ввожу в телефоне слова «Я должен»… Первое, что подсказывает телефон — «орать». Кажется, он что-то знает о моей нелёгкой жизни… — Надеюсь, у тебя есть рот?
Этого персонажа постигла ужасная судьба. Реально страшная. Нет, его не сожрали чудища, не запытали до смерти враги. Точнее — он это ПЕРЕЖИЛ, и сейчас являет собою очень жалкое зрелище — прикованный к постели и коляске инвалид, не способный жить без чужой помощи. + 100 очков, если персонаж действительно не способен говорить (максимум — издавать нечленораздельные звуки).
Обычно является подтропом Участь хуже смерти. Иногда — испытанием героической силы воли.
Следующая цитата
Предисловие Харлана Эллисона к его рассказу «У меня нет рта, а я хочу кричать» написано в 1997 году.
Рассказ включался в хрестоматии для университетов и колледжей, его перепечатывали журналы столь разные, как «Knave» и «Datamation». После публикации в последнем — ведущем журнале промышленности по производству оборудования для автоматической обработки информации — рассказ вызвал бурю разгневанных писем программистов и системных аналитиков, которые сочли уравнивание Бога со Злобной Машиной (как это изобразил я) неслыханной ересью. Они были не одиноки в ощущении, что в рассказе есть нечто подрывное и губительное: учительница старших классов из небольшого городка в Вайоминге потеряла работу, потому что включила его в программу для чтения для своих учеников; он был осужден существовавшим тогда на деньги католической церкви «Национальным бюро пристойной литературы»; Американская нацистская партия (или как там ещё эти придурки себя называют) прислала мне разорванный экземпляр книги с этим рассказом и записку, в которой заверяла меня, что я безбожный, блин, язычник, который теперь внесен в самое начало их списка кандидатов на тот свет за распространение такой безбожной, блин, и языческой пропаганды.
Он стал объектом нескольких учёных трактатов, представленных специалистами на престижных литературных семинарах. Весной 1976 года в «Журнале общего образования» джентльмен по фамилии Брэди препарировал его в монографии под названием «Компьютер как символ Бога: зловещий Исход Эллисона». Боюсь, я мало что в ней понял. Ах, но в журнале «Диоген» (1974, № 85) джентльмен по фамилии Оуэр обнажил подкожные слои философского восприятия этого рассказа в длинном эссе под названием «Скованные умы: два образа компьютера в научной фантастике». Ах! Это оказались ещё те размышлизмы! Второй из упомянутых трудов я не понял даже больше, чем не понял первый.
Рассказ, вернее его название, породил и множество пародий: «У меня нет таланта, но я должен писать», «У меня нет птички, и я должен умереть», и даже настоящую жемчужину, озаглавленную «У меня нет носа, но я должен чихнуть», написанную неким мистером Орром в 1969 году… это лишь немногие примеры заблудших детей-клонов, бродивших следом за исходными 6500 словами по увитым плющом залам литературного совершенства.
И ещё я однажды побывал на конклаве «Ассоциации современного языка», где блестящий учёный-иезуит представлял весомое исследование этой скромной фабулы и в ходе своего доклада упоминал катарсис, метафизическое самомнение, преднамеренное введение читателя в заблуждение, нарастающую повторяемость, chanson de geste, гонгоризм, Новый Гуманизм, юнговские архетипы, символизм распятия и воскрешения и вечного всеобщего любимца — основной конфликт между Аполлоном и Дионисом.
Когда учёный муж завершил доклад, меня попросили его прокомментировать. <…> Я встал, отлично сознавая, что сейчас полетят пух и перья.
. устаревшая и предвзятая убеждённость покойного Лестера дель Рея в том, что эрудиция, внимание к стилю и высшее образование навсегда калечат писателя и он уже никогда не сможет написать нечто, вызывающее «ощущение чуда». Подобная зашоренная убеждённость — а Лестер упорствовал в своих заблуждениях и пропагандировал их во всю мощь своего голоса добрых лет шестьдесят, и в результате его позицию стали разделять многие другие писатели его поколения — является не меньшей одержимостью, чем трепетная ловля блох, характерная для младших профессоров, решивших прославиться (опубликоваться или умереть!) на манипуляциях с текстами современных фантастов. На равнинах творчества Фицджеральда, Вулфа, Форда Мэдокса Форда и Фолкнера почва уже вспахана, но ещё можно сделать себе имя, если человек способен наполнить достаточным смыслом работы Диша, Барри Молзберга, Ле Гуин, Хайнлайна и Филипа Дика.
Однако проклятие, сопровождающее подобные попытки, принадлежит к числу тех, что чаще обрушиваются не на исследователя, а на объект исследования. Критик зачастую превращается в бациллоносителя, а болезнь, которой он заражает писателя, есть калечащая и иногда смертельная зараза, известная под названием «принимать себя всерьёз».
Мне кажется, что чувствительность, характерная для моих вещей, в значительной части подпитывается чем-то вроде невинности: твердой решимостью игнорировать любые голоса, звучащие в коридорах Потомков. Я уверен, что, придерживаясь подобной позиции, смогу избежать судьбы тех писателей, которые настолько уверовали в свою значительность, что стали частью литературного аппарата, утратили желание попадать в неприятные ситуации, гневить своих читателей, шокировать даже себя и вторгаться на опасные территории.
Груз тщеславия, отягощающий работу автора, если он обращает внимание на комментарии критиков, неизбежно оказывает разрушающий эффект на его невинность; он блокирует его способность дать пинка в зад.
И поэтому я, не просто ради самозащиты, но и следуя своему хорошо развитому чувству выживания, сопротивляюсь любым попыткам литературных философов приписать моим мотивам академическое благородство. (Хотя я и сознаю тяжкую реальность того факта, что если и получу хоть какой-то шанс остаться в памяти Потомков, то лишь благодаря вниманию литературных критиков.)
Вот почему, когда я поднялся, чтобы ответить тому достойному, благожелательному и льстивому ученому иезуиту, в сердце у меня царил хаос.
Я сказал:
— Я выслушал всё это бахвальство, всё это увешивание сюжета с незамысловатой моралью никчемными побрякушками глупого символизма и напыщенного обскурантизма, и если честно, святой отец, то я считаю, что вы по уши напичканы всякой чушью.
Те, кто со мной знаком, знают, что в моменты большого эмоционального напряжения я склонен выражаться в манере, весьма напоминающей покойного У. К. Филдса. Слова «трус, жонглёр и фигляр» я уже держал наготове.
Добрейший иезуит надулся и запыхтел. Оскорбился.
Тогда я стал разбирать по косточкам все его предположения и инсинуации (все они должны были представить меня как «серьёзного писателя»). Буквально все, что он выдавал за подтекст моего рассказа, все его закрученные и тарабарские интерпретации мне удалось представить в качестве вымыслов его обширной эрудиции (и витания в облаках), к которым Автор никакого отношения не имеет.
Послышались смешки. Обида нарастала. Возмущение достигло новых высот. Пятна на репутации расплывались все шире. И наконец, отступив на обычно неприступную позицию, которую академические языковеды используют в качестве последней баррикады, святой отец поставил меня на место таким доводом:
— Подсознание глубоко и таинственно. Даже сам автор может не сознавать все уровни смысла, заложенные в том, что он пишет.
Менее склонный к выживанию и, возможно, более добрый человек мог бы проглотить эти слова и отступить; но я не такой… и не отступил.
— Святой отец, если вы столь безупречно разбираетесь в тончайших нюансах моего рассказа, если вы заметили в нем то, о чем я даже не подозревал… то как вышло, что вы не заметили того, что женщина в рассказе чернокожая?
Иезуит снова надулся и запыхтел. Изумился:
— Чернокожая? Чернокожая? Где это написано?
— Да вот же. Открытым текстом: «Черты её лица, словно вырезанного из черного дерева, резко выделялись на фоне ослепительно белого снега». Никакого подтекста, никакого символизма, просто черное на белом фоне. В двух местах.
Он секунду подумал.
— Гм-м, да, конечно, я это увидел! Но подумал, что вы имели в виду…
И я победно развёл руками. Что и требовалось доказать. Больше меня на конференции «АСЯ» не приглашали.
Во многом именно из-за этого рассказа все мною написанное назвали «жестоким». Кровавым. Полным ненависти. Негативным. Когда я говорю на лекции, что «У меня нет рта…» рассказ позитивный, гуманистический и оптимистический, то неизменно наталкиваюсь на смущенные и недоверчивые взгляды. Долгие годы для множества читателей этот рассказ был примером тщетности и отвратительного унижения человеческого духа. Впечатление от завязки и несколько романтизированный ужас развязки скрыли от них заложенную в рассказ суть, его главное послание к читателю… которое я намеревался сделать позитивным и оптимистическим. То, что большая часть читателей не смогла ощутить этот аспект произведения, вынуждает меня разрываться между самобичеванием за неспособность растолковать собственную мысль… и ненавистью к читателям за то, что они читают слишком быстро и поверхностно.
В романе Венса Буржали «Игра, в которую играют мужчины» я прочёл фразу, которая подходит ко мне идеально: «…он был… полон ярости и любви, а ещё отвращения к человечеству, которое периодически накатывало и отступало подобно приступам малярии…»
Если читать рассказ, пользуясь приемами скоростного чтения, то легко может создаться впечатление, что Эллен самолюбивая, склонная пофлиртовать и чрезвычайно жестокая сука. Почему бы и нет, разве автор не говорит, что она именно такая? Да, говорит. И поэтому я должен здесь объяснить то, что должен объяснить — причем всё это имеется в тексте рассказа, и я не занимаюсь никакими интерпретациями или реинтерпретациями ради успокоения собственной совести, — женщинам, воспринимающим Эллен как классический пример моей «ненависти к женщинам». Но <…> всё как раз наоборот.
Подумайте сами: повествование ведется от первого лица — Теда, одного из группы людей, которых компьютер АМ поместил в центр Земли для пыток. Но, как я ясно указал в рассказе, и опять-таки устами Теда, компьютер так или иначе изменил каждого из этой группы. Машина их согнула, скрутила, искалечила тела или умы. Тед сам говорит, что превратился в параноика. Он был гуманистом, любил людей, но АМ так все переключил у него в голове, что теперь он воспринимает всех и все негативно. Это Тед, а не Автор оскорбляет Эллен и подвергает сомнению её поступки и мотивации. Но если вы посмотрите на её реальные поступки, то станет очевидно, что единственная личность в рассказе, сохранившая хоть какую-то доброту к другим, есть именно Эллен. Она плачет из-за них, пытается утешить и подбодрить, приносит им единственное тепло и облегчение в мире страданий, где они очутились.
Наконец, когда дело доходит до последних оставшихся в живых, Тед демонстрирует свое незаурядное мужество и необыкновенное человеческое чувство самопожертвования, преодолевая при этом своё глубокое психическое расстройство, и доводит до конца финальный акт любви и самоотрицания. Он убивает Эллен. А она прощает его взглядом. Даже в последний, преисполненный боли момент своей жизни она показывает себя настолько высокой личностью, что освобождает его от ответственности за акт убийства.
Какой удручающий и тяжелый конец. Наоборот — бесконечно положительный и полный надежд.
Как я могу делать такие заявления, если рассказ кончается несколькими убийствами и неслыханным ужасом? Могу и делаю, потому что «У меня нет рта…» утверждает, что даже когда последняя надежда утеряна, когда наградой может стать лишь пытка и физическая боль, то все равно даже в самом униженном человеческом существе отыщется негасимая искра внутреннего достоинства, самопожертвования и олимпийского мужества, способная возвысить каждого из нас до высот благородства в его предельном выражении. Из всех качеств, приписываемых человечеству как общепризнанному этноцентрическому raison d’etre за тот предмет спора, которым мы обладаем summatus правом переступать пределы во Вселенной… это, в моём понимании, есть единственно стоящий аргумент. <…> Этот замечательный аспект человеческого характера придаёт вес нашему утверждению о том, что мы заслуживаем высокого места в космическом пантеоне.
Даже полностью сознавая, что приговаривает себя к вечной пытке, Тед тем не менее лишает себя единственного, что могло бы снабдить его хотя бы ничтожно малым количеством товарищества, любви и сочувствия к подобной судьбе… единственного другого человеческого существа, оставшегося в живых на планете. Он освобождает Эллен… и приговаривает себя не только к вечным мукам, но и к одиночеству, никогда не прекращающемуся одиночеству. Теперь ему не с кем поговорить, не с кем разделить свою боль. Кто может сказать, что ужаснее: одиночество в масштабе, которого никогда не познают даже самые закоренелые мизантропы, или жуткая месть, которую обрушит на него безумный компьютер за то, что он лишил его игрушек-людей?
Это, в моем понимании, есть акт высшего героизма и демонстрация наиболее выдающегося качества, присущего человечеству. Да, компьютер уготовил для Теда воистину чудовищную, гнетущую и жуткую судьбу. Но подтекст ясно показывает, что Тед перехитрил компьютер; он оказался сильнее аморальных и нечеловеческих аспектов человеческой расы, которые были запрограммированы в машине и погубили мир. Тед, выступая парадигмой всего человечества, одолел то зло в нашей природе, которое и породило безумный образ компьютера. И оптимистическое послание, заложенное в концовку рассказа, откровенно утверждает: мы часто терпим неудачи и склонны к показухе… но мы безупречны в нашем мужестве и непобедимы в нашем благородстве: оба аспекта существуют внутри нас, и мы обладаем свободой воли, чтобы выбрать, что именно будет доминировать в наших действиях и тем самым сформирует нашу судьбу.
В основе всего этого лежит настойчивый мотив, очевидный во всех моих произведениях — о том, что мы можем уподобиться богам только в том случае, если станем стремиться к этой цели, карабкаться из тьмы к свету.
Поэтому, когда — как заметил один критик — создается впечатление, будто Тед и подобные ему персонажи других рассказов «ради выживания преступают грань правильных или достойных поступков» и что «он лишается всего человеческого, что в нем имелось», я начинаю склоняться к мнению, что эти буквоеды слишком долго сдирали кору с деревьев, пытаясь прочитать на голых стволах послание природы, содержащееся в совокупности всего леса. Они увидели лишь насилие, и я предполагаю, что это их проблема, а не та, что присуща самому рассказу. Просто они из тех людей, кто полагает, будто вестерны Серджо Леоне — это фильмы о насилии.
Использование компьютерных распечаток в качестве элементов рассказа было для меня чем-то большим, чем оригинальным приемом. В середине шестидесятых я переживал затяжной период раздражения физическими ограничениями печатной страницы. И хотя я не отрицаю, что писатель должен уметь создавать всё настроение и многоуровневый континуум, необходимые для рассказа, за счёт владения языком, мне кажется, что писатель, пытающийся растянуть параметры уравнения печатного текста, неизбежно дойдёт до момента, когда его начнет раздражать конформность простых символов, сведённых в ровные параллельные строки. Я мог бы ощутить себя самоуверенным нахалом, утверждая подобное, если бы не те, кто уже прошел по этому пути до меня и кто, очевидно, испытывал такие же чувства.
. больше всего проблем у меня возникало с другим нестандартным элементом, «колонной из нержавеющей стали с яркими неоновыми надписями». Она была замыслена как расположенная целиком на одной странице в качестве физического воплощения описанной в рассказе колонны, однако бездарность редакторов и наборщиков не давала ей появиться в таком виде целых восемь лет после первой публикации. (<…> я указал, что строки должны заполнять её целиком от левого края до правого, а внизу должна отсутствовать незавершенная последняя строка, которую полиграфисты называют «вдовой»… <…>)
Ныне я для всех переизданий высылаю вместе с рассказом отдельный лист с дизайном этой страницы.
. поскольку я пишу, чтобы удовлетворить и удивить самого себя, то творческое возбуждение во время написания рассказа, развязка которого неизвестна даже мне, есть одно из утончённейших наслаждений, связанных с изнурительным актом написания.
Фред Пол, несмотря на то количество крови, которое он мне попортил за многие годы — мы скромно умолчим, сколько крови за эти же годы ему попортил я, — был одним из весьма немногочисленных редакторов, кто не стал лезть мне в голову и позволил писать то, что я хотел писать ещё в те дни, когда слова «новая волна» только-только начали слетать с губ. <…> несмотря на все сварливые, хотя и дружественные слухи, которые он обо мне пустил, он и сейчас остаётся одним из справедливейших судей писательского таланта, которых только порождал наш литературный жанр.
Следующая цитата
— Святой отец, если вы столь безупречно разбираетесь в тончайших нюансах моего рассказа, если вы заметили в нем то, о чем я даже не подозревал… то как вышло, что вы не заметили того, что женщина в рассказе чернокожая?
Иезуит снова надулся и запыхтел. Изумился:
— Чернокожая? Чернокожая? Где это написано?
— Да вот же. Открытым текстом: «Черты ее лица, словно вырезанного из черного дерева, резко выделялись на фоне ослепительно белого снега». Никакого подтекста, никакого символизма, просто черное на белом фоне. В двух местах.
Он секунду подумал.
— Гм-м, да, конечно, я это увидел! Но подумал, что вы имели в виду…
И я победно развел руками. Что и требовалось доказать. Больше меня на конференции «АСЯ» не приглашали.
Следующая цитата
Ж. Сигошина (У меня нет рта, и я умею только пищать)
А. Друзь (Безмолвный крик)
В. Матвеев (У меня нет рта, а я должен кричать)
М. Стерлигов (У меня нет рта, чтобы кричать)
В. Реликтов (У меня нет рта, но я должен кричать)
Ш. Куртишвили (Мне нужно крикнуть, а у меня нет рта)
М. Кондратьев (У меня нет рта — и я должен кричать)
В. Гольдич, И. Оганесова (У меня нет рта, а я хочу кричать)
Я бы перевел как "У меня нет рта, но мой крик разрывает легкие".
Я бы убрал "рот"
"Я должен вам сказать, но нечем"
"Я нем, но должен докричаться"
Безмолвный крик - ИМХО - почти оно.
"В безротом крике зайдясь" Comrade_Witte пишет: ↑ 16 окт 2018, 00:36 Я бы убрал "рот""Я нем, но должен докричаться" Как же "убрать рот"?) Немота совсем не предполагает отсутствие рта. Спойлер Показать
Сами себя, по глупости, лишили рта - возможности хоть что-то высказать/решить и закономерно пожали, что посеяли.
Хочется поплакаться, да поздно. Точнее не поздно, невозможно. Рта уже нет. Ой, только начал писать, потом передумал, удалил, а тут уже комментарии.
Yety
1 - да. отсутствие рта таки обеспечивает.
2 - тут я с вами соглашусь - автор таки сдает идею, и переводчик, наверное, не должен уклоняться от основной линии. Но лично мне слово "рот" в названии кажется излишне биологичным, и я бы постарался как то его обойти (смотри выше). О, а теперь Yety убрал свои комментарии, на те мои комментарии, которые я убрал, на которые он/а/о ответил// Да, Yety убрал /а/о .) Comrade_Witte пишет: ↑ 20 окт 2018, 00:32 1 - да. отсутствие рта таки обеспечивает [немоту]. У меня нет глаз, но мне нужно видеть. ?=? Я слеп, но должен разглядеть. ? Comrade_Witte пишет: ↑ 20 окт 2018, 00:32 тут я с вами соглашусь - автор таки сдает идею, и переводчик, наверное, не должен уклоняться от основной линии. Но лично мне слово "рот" в названии кажется излишне биологичным, и я бы постарался как то его обойти (смотри выше). Оно и в оригинале, в общем-то, излишне биологично.) И излишне личностно. И излишне растянуто. Может, так задумано?)
И да, надо читать рассказ, чтобы понять, что там за идея, которую сдает автор. Yety пишет: ↑ 20 окт 2018, 00:51 Я слеп, но должен разглядеть Do you speak English? Yety пишет: ↑ 20 окт 2018, 00:51 Да, Yety убрал/а/о.) При том, что mouth однозначно переводится как "рот", это никак не обязывет переводчика к дословному переводу. Если бы рассказ назывался "На чужой каравай рот не разевай", обязательно ли было использовать "рот" в переводе на любой иностранный язык? Comrade_Witte пишет: ↑ 20 окт 2018, 01:31 При том, что mouth однозначно переводится как "рот", это никак не обязывет переводчика к дословному переводу. Is that really so?) Comrade_Witte пишет: ↑ 20 окт 2018, 01:31 Если бы рассказ назывался "На чужой каравай рот не разевай", обязательно ли было использовать "рот" в переводе на любой иностранный язык? Thank you for finding both the time and crayons to explain yourself to yety. Comrade_Witte пишет: ↑ 20 окт 2018, 01:31 При том, что mouth однозначно переводится как "рот", это никак не обязывет переводчика к дословному переводу. Если бы рассказ назывался "На чужой каравай рот не разевай", обязательно ли было использовать "рот" в переводе на любой иностранный язык? Нет конечно, но в данном рассказе, кмк, рот важен.
Точнее его осутствие, как отсутствие физической возможности.
Вот концовка. Спойлер Показать
I am a great soft jelly thing. Smoothly rounded, with no mouth, with pulsing white holes filled
by fog where my eyes used to be. Rubbery appendages that were once my arms; bulks rounding
down into legless humps of soft slippery matter. I leave a moist trail when I move. Blotches of
diseased, evil gray come and go on my surface, as though light is being beamed from within.
Outwardly: dumbly, I shamble about, a thing that could never have been known as human, a
thing whose shape is so alien a travesty that humanity becomes more obscene for the vague
resemblance.
Inwardly: alone. Here. Living under the land, under the sea, in the belly of AM, whom we
created because our time was badly spent and we must have known unconsciously that he could
do it better. At least the four of them are safe at last.
AM will be all the madder for that. It makes me a little happier. And yet … AM has won, simply
… he has taken his revenge …
I have no mouth. And I must scream.
diggerzz пишет: ↑ 20 окт 2018, 09:31 рот важен..
"I have no mouth. And I must scream." Судя по описанию, речь идёт о каком-то постапокалиптическом будущем, где наиболее развитым носителем жизни будут эти желеподобные существа без рта и только с зачатками "глаз". Поэтому Kind_Punk пишет: ↑ 14 окт 2018, 01:59 Я бы перевел как "У меня нет рта, но мой крик разрывает легкие".
лёгкие - слишком развитая дыхательная система для столь примитивных живых существ.
Тут, пожалуй, уместно вспомнить о том, что среди Простейших есть Класс Astomata.
В корне которого, понятное дело, опознаётся стомат ология и stoma/stomat a - уст ьице (ботан.).
Так что, похоже, протагонист рассказа - из Царства Протисты.))
Спойлер Показать
Рассказ кончается так:
“I am a great soft jelly thing. Smoothly rounded, with no mouth, with pulsing white holes filled by fog where my eyes used to be. Rubbery appendages that were once my arms; bulks rounding down into legless humps of soft slippery matter. I leave a moist trail when I move. Blotches of diseased, evil gray come and go on my surface, as though light is being beamed from within. Outwardly: dumbly, I shamble about, a thing that could never have been known as human, a thing whose shape is so alien a travesty that humanity becomes more obscene for the vague resemblance. Inwardly: alone. Here. Living under the land, under the sea, in the belly of AM, whom we created because our time was badly spent and we must have known unconsciously that he could do it better. At least the four of them are safe at last. AM will be all the madder for that. It makes me a little happier. And yet . AM has won, simply . he has taken his revenge .
I have no mouth. And I must scream.”
Yety пишет: ↑ 20 окт 2018, 14:31 Судя по описанию, речь идёт о каком-то постапокалиптическом будущем, где наиболее развитым носителем жизни будут эти желеподобные существа без рта и только с зачатками "глаз". Спойлер Показать Я, если честно, воспринял идею несколько по другому.Человечество, ослепленное взаимной ненавитью, все пролюбило.
Едиснтвенный выживший представитель и хотел бы покаяться громко, но у него нет рта.
AI, этим же человечеством произведенный, убрал рот ему.
То ли из мести, то ли логично рассудив, что рот оный ему больше тупо не нужен.
Зачем тебе воздух сотрясать, если ты уже не можешь ничего изменить. Логично? Логично. diggerzz пишет: ↑ 20 окт 2018, 14:43 Я, если честно, воспринял идею несколько по другому. Рассказа не читал - идею "реконструировал" из краткого завершающего аккорда, процитированного вами.)
Но это вряд ли что-то принципиально меняет. Kind_Punk пишет: ↑ 20 окт 2018, 14:40 там сложнее ) Да, даже догадывался, что этот 'AM' - некий Азъ есмь. Но этот мотив нечаянно заглох, пока представлял, как выглядит "протагонист". Yety пишет: ↑ 20 окт 2018, 14:54 Да, даже догадывался, что этот 'AM' - некий Азъ есмь. Artificial Mind, I suppose.
Иногда сигара, это просто сигара. Спойлер Показать Here lies Lester Moore. Four slugs from a .44, no Les, no more.
Орфография и пункуация, сохранены. :)
Ну, может, на пенсии и весь рассказ переведу )
Я — огромная куча желе. Округлая, без рта, с пульсирующими белыми дырами вместо глаз, заполненными туманом. С упругими отростками там, где раньше были руки, с округлыми скользкими огрызками вместо ног. Я оставляю за собой влажный след. Нездоровые злобно-серые пятна появляются и исчезают на моей оболочке, как будто подсвеченные изнутри.
Снаружи: я бессмысленно ползаю вокруг, существо, в котором никогда бы не узнали человека; создание, формы которого стали столь чуждой на него пародией, что сами люди воспринимались бы как мерзость из-за такого сходства.
Внутри: одинокий. Здесь, под землей, под дном моря, в чреве АМ, которого мы создали потому, что ничего хорошего сделать не могли и подсознательно знали, что у него все получится лучше.
Но, в конечном итоге, четверо уже избежали худшего. Из-за этого АМ будет очень зол. Мелочь, но она доставляет мне радость. Но, увы. АМ победил. Все просто, он отомстил.
У меня нет рта, но мой крик разрывает легкие.
Вот "Безмолвный крик" А. Друзя (хочу верить, что это ТОТ Друзь) )):
Я представляю собой большую желеобразную массу. Аккуратно округлую, без рта, с пульсирующими белыми углублениями, наполненными туманом, там, где раньше были впадины глаз. С резиновыми обрубками там, где были раньше мои руки; круглые бока кончаются двумя буграми из мягкой слизистой ткани вместо ног. Когда я двигаюсь, за мной остается влажный липкяй след. Зловещие, болезненные серые пятна появляются и исчезают на моей поверхности, как будто подсвеченные каким-то светом изнутри.
Внешне безмолвный, я ползу; существо, которое не напоминает даже отдаленно человека, чья форма всегда была противна человеческому восприятию. Из меня вытравили все, что хоть отдаленно может напомнить мне, что я человек.
Внутренне. Один. Здесь. Существую под землей, под морем, в желудке компьютера, который мы создали потому, что не умели правильно распоряжаться своим временем, и, наверное, чувствовали подсознательно, что он сумеет им распорядиться лучше.
По крайней мере, хоть эти четверо уже в покое.
А. ЭМ будет все больше беситься от этого. Это делает меня пусть ненамного, но счастливее. И все же. Он выиграл. По крайней мере, в одном он добился отмщения.
Читайте также: