Твардовский по праву памяти цитаты
Обновлено: 22.12.2024
Перед отлетом
Ты помнишь, ночью предосенней,
Тому уже десятки лет, —
Курили мы с тобой на сене,
Презрев опасливый запрет.
То вслух читая чьи-то строки,
То вдруг теряя связь речей,
Мы собирались в путь далекий
Из первой юности своей.
Мы не испытывали грусти,
Друзья — мыслитель и поэт.
Кидая наше захолустье
В обмен на целый белый свет.
Мы жили замыслом заветным,
Дорваться вдруг
До всех наук —
Со всем запасом их несметным —
И уж не выпустить из рук.
Мы повторяли, что напасти
Нам никакие нипочем,
Но сами ждали только счастья, —
Тому был возраст обучен.
Мы знали, что оно сторицей
Должно воздать за наш порыв
В премудрость мира с ходу врыться,
До дна ее разворотив.
Готовы были мы к походу.
Что проще может быть:
Не лгать.
Не трусить.
Верным быть народу.
Любить родную землю-мать,
Чтоб за нее в огонь и в воду.
А если —
То и жизнь отдать.
Что проще!
В целости оставим
Таким завет начальных дней.
Лишь от себя теперь добавим:
Что проще — да.
Но что сложней?
Такими были наши дали,
Как нам казалось, без прикрас,
Когда в безудержном запале
Мы в том друг друга убеждали,
В чем спору не было у нас.
И всласть толкуя о науках,
Мы вместе грезили о том,
Ах, и о том, в каких мы брюках
Домой заявимся потом.
Дивись, отец, всплакни, родная,
Какого гостя бог нанес,
Как он пройдет, распространяя
Московский запах папирос.
Москва, столица — свет не ближний,
А ты, родная сторона,
Какой была, глухой, недвижной,
Нас на побывку ждать должна.
Ты не забыл, как на рассвете
Оповестили нас, дружков,
Об уходящем в осень лете
Запевы юных петушков.
Их голосов надрыв цыплячий
Там, за соломенной стрехой, —
Он отзывался детским плачем
И вместе удалью лихой.
В какой-то сдавленной печали,
С хрипотцей истовой своей
Они как будто отпевали
Конец ребячьих наших дней.
Как будто сами через силу
Обрядный свой тянули сказ
О чем-то памятном, что было
До нас.
И будет после нас.
Но мы тогда на сеновале
Не так прислушивались к ним,
Мы сладко взапуски зевали,
Дивясь, что день, а мы не спим.
И в предотъездном нашем часе
Предвестий не было о том,
Какие нам дары в запасе
Судьба имела на потам.
И где, кому из нас придется,
В каком году, в каком краю
За петушиной той хрипотцей
Расслышать молодость свою.
Сын за отца не отвечает
Сын за отца не отвечает —
Пять слов по счету, ровно пять.
Но что они в себе вмещают,
Вам, молодым, не вдруг обнять.
Их обронил в кремлевском зале
Тот, кто для всех нас был одним
Судеб вершителем земным,
Кого народы величали
На торжествах отцом родным.
Вам —
Из другого поколенья —
Едва ль постичь до глубины
Тех слов коротких откровенье
Для виноватых без вины.
Вас не смутить в любой анкете
Зловещей некогда графой:
Кем был до вас еще на свете
Отец ваш, мертвый иль живой.
В чаду полуночных собраний
Вас не мытарил тот вопрос:
Ведь вы отца не выбирали, —
Ответ по-нынешнему прост.
Но в те года и пятилетки,
Кому с графой не повезло, —
Для несмываемой отметки
Подставь безропотно чело.
Ты здесь, сынок, но ты нездешний,
Какой тебе еще резон,
Когда родитель твой в кромешный,
В тот самый список занесен.
Еще бы ты с такой закваской
Мечтал ступить в запретный круг.
С тебя тот знак отныне снят.
Счастлив стократ:
Не ждал, не чаял,
И вдруг — ни в чем не виноват.
Конец твоим лихим невзгодам,
Держись бодрей, не прячь лица.
Благодари отца народов,
Что он простил тебе отца
Родного —
с легкостью нежданной
Проклятье снял. Как будто он
Ему неведомый и странный
Узрел и отменил закон.
(Да, он умел без оговорок,
Внезапно — как уж припечет —
Любой своих просчетов ворох
Перенести на чей-то счет;
На чье-то вражье искаженье
Того, что возвещал завет,
На чье-то головокруженъе
От им предсказанных побед.)
Сын — за отца? Не отвечает!
Аминь!
И как бы невдомек:
А вдруг тот сын (а не сынок!),
Права такие получая,
И за отца ответить мог?
И в тех краях, где виснул иней
С барачных стен и потолка,
Он, может, полон был гордыни,
Что вдруг сошел за кулака.
А может быть, в тоске великой
Он покидал свой дом и двор
И отвергал слепой и дикий,
Для круглой цифры, приговор.
И в скопе конского вагона,
Что вез куда-то за Урал,
Держался гордо, отчужденно
От тех, чью долю разделял.
(Смотри, какой ты сердобольный, —
Я слышу вдруг издалека, —
Опять с кулацкой колокольни,
Опять на мельницу врага. —
Доколе, господи, доколе
Мне слышать эхо древних лет:
Ни мельниц тех, ни колоколен
Давным-давно на свете нет.)
(Мужик не сметил, что отныне,
Проси чего иль не проси,
Не Ленин, даже не Калинин
Был адресат всея Руси.
Но тот, что в целях коммунизма
Являл иной уже размах
И на газетных полосах
Читал республик целых письма —
Не только в прозе, но в стихах.)
А может быть, и по-другому
Решал мужик судьбу свою:
Коль нет путей обратных к дому,
Не пропадем в любом краю.
Но как и где отец причалит,
Не об отце, о сыне речь:
Сын за отца не отвечает, —
Ему дорогу обеспечь.
Клеймо с рожденья отмечало
Младенца вражеских кровей.
И все, казалось, не хватало
Стране клейменых сыновей.
Недаром в дни войны кровавой
Благословлял ее иной:
Не попрекнув его виной,
Что душу горькой жгла отравой,
Война предоставляла право
На смерть и даже долю славы
В рядах бойцов земли родной.
Одна была страшна судьбина:
В сраженье без вести пропасть.
И до конца в живых изведав
Тот крестный путь, полуживым —
Из плена в плен — под гром победы
С клеймом проследовать двойным.
Нет, ты вовеки не гадала
В судьбе своей, отчизна-мать,
Собрать под небом Магадана
Своих сынов такую рать.
Средь наших праздников и буден
Не всякий даже вспомнить мог,
С каким уставом к смертным людям
Взывал их посетивший бог.
Он говорил: иди за мною,
Оставь отца и мать свою,
Все мимолетное, земное
Оставь — и будешь ты в раю.
А мы, кичась неверьем в бога,
Во имя собственных святынь
Той жертвы требовали строго:
Отринь отца и мать отринь.
Забудь, откуда вышел родом,
И осознай, не прекословь:
В ущерб любви к отцу народов —
Любая прочая любовь.
Ясна задача, дело свято, —
С тем — к высшей цели — прямиком.
Предай в пути родного брата
И друга лучшего тайком.
И душу чувствами людскими
Не отягчай, себя щадя.
И лжесвидетельствуй во имя,
И зверствуй именем вождя.
Любой судьбине благодарен,
Тверди одно, как он велик,
Хотя б ты крымский был татарин,
Ингуш иль друг степей калмык.
Рукоплещи всем приговорам,
Каких постигнуть не дано.
Оклевещи народ, с которым
В изгнанье брошен заодно.
И в душном скопище исходов —
Нет, не библейских, наших дней —
Превозноси отца народов:
Он сверх всего.
Ему видней.
Он все начала возвещает
И все концы, само собой.
Сын за отца не отвечает —
Закон, что также означает:
Отец за сына — головой.
Но все законы погасила
Для самого благая ночь.
И не ответчик он за сына,
Ах, ни за сына, ни за дочь.
Давно отцами стали дети,
Но за всеобщего отца
Мы оказались все в ответе,
И длится суд десятилетий,
И не видать еще конца.
О памяти
Забыть, забыть велят безмолвно,
Хотят в забвенье утопить
Живую быль. И чтобы волны
Над ней сомкнулись. Быль — забыть!
Забыть родных и близких лица
И стольких судеб крестный путь —
Все то, что сном давнишним будь,
Дурною, дикой небылицей,
Так и ее — поди, забудь.
Но это было явной былью
Для тех, чей был оборван век,
Для ставших лагерною пылью,
Как некто некогда изрек.
Забыть — о, нет, не с теми вместе
Забыть, что не пришли с войны, —
Одних, что даже этой чести
Суровой были лишены.
Забыть велят и просят лаской
Не помнить — память под печать,
Чтоб ненароком той оглаской
Непосвященных не смущать.
О матерях забыть и женах,
Своей — не ведавших вины,
О детях, с ними разлученных,
И до войны,
И без войны.
А к слову — о непосвященных:
Где взять их? Все посвящены.
И даром думают, что память
Не дорожит сама собой,
Что ряской времени затянет
Любую быль,
Любую боль;
Нет, все былые недомолвки
Домолвить ныне долг велит.
Пытливой дочке-комсомолке
Поди сошлись на свой главлит;
Втолкуй, зачем и чья опека
К статье закрытой отнесла
Неназываемого века Недоброй памяти дела;
Какой, в порядок не внесенный,
Решил за нас
Особый съезд
На этой памяти бессонной,
На ней как раз
Поставить крест.
Иль, о минувшем вслух поведав,
Мы лишь порадуем врага,
Что за свои платить победы
Случалось нам втридорога?
В новинку ль нам его злословье?
Иль все, чем в мире мы сильны,
Со всей взращенной нами новью,
И потом политой и кровью,
Уже не стоит той цены?
И дело наше — только греза,
И слава — шум пустой молвы?
Тогда молчальники правы,
Тогда все прах — стихи и проза,
Все только так — из головы.
Что нынче счесть большим, что малым —
Как знать, но люди не трава:
Не обратить их всех навалом
В одних непомнящих родства.
Пусть очевидцы поколенья
Сойдут по-тихому на дно,
Благополучного забвенья
Природе нашей не дано.
Спроста иные затвердили,
Что будто нам про черный день
Не ко двору все эти были,
На нас кидающие тень.
Но все, что было, не забыто,
Не шито-крыто на миру.
Одна неправда нам в убыток,
И только правда ко двору!
А я — не те уже годочки —
Не вправе я себе отсрочки
Предоставлять.
Гора бы с плеч —
Еще успеть без проволочки
Немую боль в слова облечь.
Ту боль, что скрытно временами
И встарь теснила нам сердца
И что глушили мы громами
Рукоплесканий в честь отца.
С предельной силой в каждом зале
Они гремели потому,
Что мы всегда не одному
Тому отцу рукоплескали.
Всегда, казалось, рядом был,
Свою земную сдавший смену.
Тот, кто оваций не любил,
По крайней мере знал им цену.
И, грубо сдвоив имена,
Мы как одно их возглашали
И заносили на скрижали.
Как будто суть была одна.
А страх, что всем у изголовья
Лихая ставила пора,
Нас обучил хранить безмолвье
Перед разгулом недобра.
Велел в безгласной нашей доле
На мысль в спецсектор сдать права,
С тех пор — как отзыв давней боли
Она для нас — явись едва.
Нет, дай нам знак верховной воли,
Дай откровенье божества.
Уж он за всеми мелочами
Узрел бы ширь и глубину.
А может быть, пожал плечами
И обронил бы:
— Ну и ну! —
Так, сяк гадают те и эти,
Предвидя тот иль этот суд, —
Как наигравшиеся дети,
Что из отлучки старших ждут.
Но все, что стало или станет,
Не сдать, не сбыть нам с рук своих,
И Ленин нас судить не встанет:
Он не был богом и в живых.
А вы, что ныне норовите
Вернуть былую благодать,
Так вы уж Сталина зовите —
Он богом был — Он может встать.
Чтоб мерить все надежной меркой,
Чтоб с правдой сущей быть не врозь,
Многостороннюю проверку
Прошли мы — где кому пришлось.
И опыт — наш почтенный лекарь,
Подчас причудливо крутой, —
Нам подносил по воле века
Его целительный настой.
Зато и впредь как были — будем, —
Какая вдруг ни грянь гроза —
Людьми
из тех людей,
что людям,
Не пряча глаз,
Глядят в глаза.
Александр Твардовский был не только известным писателем-литератором, но и успешно совмещал литературную деятельность с журналистской, что, в свою очередь, оставило отпечаток на стиле написания стихотворений и поэм, а также на их тематике и посыле к читателю.
В конце 1970 года Твардовский написал знаменитое стихотворение «По праву памяти», в основу которого легла автобиография поэта. Время написания автобиографического стихотворения пришлось как раз на тот период в истории, когда писателей перестали ущемлять в высказываниях и упоминаниях политических тем. Александр Твардовский не упустил возможность высказать свое мнение о политике Сталина, и написал «По праву памяти».
Стихотворение Твардовского можно условно разделить на три части, которые объединены между собой одной главной мыслью, с помощью которой писатель попытался донести до читателя, почему для написания произведения была выбрана именно эта тема.
Вторая часть автобиографического стихотворения
В конце 70х годов 20го века среди народа было широко распространено такое понятие, как «враг народа». Чтобы получить такое «звание» достаточно было не только самому нарушить законы или переступить черту в высказываниях в адрес политических деятелей, но и иметь родителей, за ошибки которых отвечали и несли наказание их дети. В скором времени, Сталин объявил народу, что это неправильно, и «сын не должен отвечать за ошибки отца». После таких слов многие люди смогли наконец-то свободно вздохнуть, но не Твардовский. Он отнесся к такому шагу известного политика как к предательству в кругу семьи. Получается, теперь дети вправе «отказаться» от своих родителей, тем самым навсегда разорвав кровную связь. К современным читателям он обратился с некой долей иронии:
«Вас не смутить в любой анкете
Зловещей некогда графой:
Кем был до вас еще на свете
Отец ваш, мертвый иль живой.»
Третью, заключительную часть стихотворения «По праву памяти» Твардовский посвятил читателю. Поэт хотел донести, что чтобы не случилось, нельзя отказаться от своего прошлого, своей семьи или ее поступков. Человек не имеет права забыть о своих корнях и начать все заново.
Прочитав стихотворение – сердце читателя не сможет остаться равнодушным. Главная мысль и посыл, лежащие в основе литературного произведения в том, что нельзя идти смелыми шагами в хорошее будущее, если вы не помните или не хотите знать своего прошлого.
Следующая цитата
Название поэмы «По праву памяти» подчёркивает её значение как акта сопротивления против наступившей реставраторской тенденции в общественной жизни СССР после отставки Н. С. Хрущёва. Поэма состоит из трёх глав: «Перед отлётом», «Сын за отца не отвечает», «О памяти». Глава «Сын за отца не отвечает» — центральная в поэме. В ней Твардовский, комментируя широко известное высказывание Сталина, использует оригинальный, ранее никем не применявшийся подход к истории сталинских преступлений: с точки зрения сыновней ответственности за отца. Развивая свою мысль, Твардовский перечисляет преступления Сталина: трагическая судьба крестьянства на примере собственного отца и его семьи после «Великого перелома»; судьбы целых народов «брошенных в изгнанье»; тех, кому пришлось заплатить двойной ценой за ошибки Верховного главнокомандующего: «Из плена в плен — под гром победы С клеймом проследовать двойным».
Содержание
Первая часть
В ней писатель рассказывает читателям о своих заветных мечтах, говорит, к чему стремился и какие цели ставил перед собой в юношеские годы. При жизни поэта была издана в тираже только первая часть автобиографического стихотворения.
В начале Твардовский знакомит читателей с двумя молодыми ребятами из обычной деревни, которые еще не сталкивались с суровой реальностью жизни и проблемами, и до сих пор верят в безоблачное будущее и исполнение заветных желаний. Их запал, юношеский максимализм и желание жить дают им прилив сил, которые они тратят на пользу Родине. В этой же части автор четко намекает, что юношам придется столкнуться с жестокой реальностью и спуститься на землю со своих радужных мечтаний.
Следующая цитата
Содержание
В тот день, когда окончилась война
И все стволы палили в счёт салюта,
В тот час на торжестве была одна
Особая для наших душ минута.
В конце пути, в далёкой стороне,
Под гром пальбы прощались мы впервые
Со всеми, что погибли на войне,
Как с мёртвыми прощаются живые.
Но праздник свят и величав.
В огне полки сменяя,
Огонь врага огнём поправ,
Идёт страна родная.
Её святой, великий труд,
Её немые муки
Прославят и превознесут
Благоговейно внуки.
И скажут, честь воздав сполна,
Дивясь ушедшей были:
Какие были времена!
Какие люди были!
Не спеши, невеста,
Замуж за бойца:
Нынче неизвестна
Доля молодца.
То ли он героем
В дом придёт родной,
То ли не напишет
Строчки ни одной.
Да и где ты будешь
Ждать его тот срок,
Если немец дома
Грянет на порог?
Не спеши, невеста,
Замуж за бойца.
Это всё начало,
Погоди конца.
Ах, своя ли, чужая,
Вся в цветах иль в снегу…
Я вам жить завещаю -
Что я больше могу?
Ведёт дорога длинная
Туда, где быть должна
Муравия, старинная
Муравская страна.
И в стороне далёкой той,
Знал точно Моргунок,
Стоит на горочке крутой,
Как кустик, хуторок.
И всё твоё перед тобой,
Ходи себе, поплёвывай.
Колодец твой, и ельник твой,
И шишки все еловые.
И всем крестьянским правилам
Муравия верна.
Муравия, Муравия!
Хо-рошая страна.
На своём коне с дугой
Ехать подходяще:
Всякий видит, кто такой,
Житель настоящий.
На своём коне с дугой
Ехать знаменито.
Остановят:
— Кто такой?
— Моргунов Никита.
В чужедальней стороне
Едешь, смотришь смело:
Раз ты едешь на коне,
Значит, едешь делом.
— Кабы нам душа одна бы…
— Кабы жить нам не вразлад…
— Кабы если бы не бабы,
Бабы слушать не хотят.
Не бил, не мучил и не жёг, -
Далёко до беды.
Вступил он только на порог
И попросил воды.
И, наклонившись над ковшом,
С дороги весь в пыли,
Попил, утёрся и ушёл
Солдат чужой земли.
Не бил, не мучил и не жёг, -
Всему свой срок и ряд.
Но он входил, уже он мог
Войти, чужой солдат.
Чужой солдат вошёл в ваш дом,
Где свой не мог войти.
Вам не случилось быть при том?
И бог не приведи!
…
Но если было суждено
Всё это, всё в зачет,
Не доведись хоть то одно,
Чему ещё черед.
Не доведись вам за войну,
Жена, сестра иль мать,
Своих
Живых
Солдат в плену
Воочью увидать.
А мать родную не учить,
Как на куски кусок делить,
Какой кусок ни скудный,
Какой делёж ни трудный.
А где боец за столько лет
Себе жилья не строил!
Не только там, где лесу нет,
А нет земли порою.
Та память вынесенных мук
Жива, притихшая, в народе,
Как рана, что нет – нет – и вдруг
Заговорит к дурной погоде.
Но, люди, счастье наше в том,
Что счастья мы хотим упорно,
Что на века мы строим дом,
Свой мир живой и рукотворный.
Пусть трезвый опыт не перечит,
Что нам дорога – лучший быт.
Она трясет и бьет,
А – лечит.
И старит нас,
А – молодит.
Мы все – почти что поголовно -
Оттуда люди, от земли,
И дальше деда родословной
Не знаем: предки не вели,
Не беспокоились о древе,
Рождались, жили в свой черед,
Хоть род и мой – он так же древен,
Как, скажем, твой, читатель, род…
Я считаю Твардовского единственным сейчас из официально признанных безусловным и сильным поэтом.
Твардовский пытается зачеркнуть двадцатый век русской поэзии, и от того-то поэтический отдел «Нового мира» так беден и бледен.
Следующая цитата
Нельзя научить любить то, чего сам не любишь или не умеешь любить.
Так о солдате говорят.
И сам порой он врет:
Мол, для чего смотреть назад,
Когда идешь вперед?
Принять решение — значит смириться с перевесом одних внешних факторов над другими.
Литературу надо любить страстно и ревниво. Мы в юности споры решали как? Помню, в Смоленске, в редакции газеты один кричит: «Лев Толстой дерьмо!» – «Что?!» – не думавши, разворачиваюсь и по зубам за такие слова!
Как ни трудно, как ни худо —
Не сдавай, вперед гляди,
Это присказка покуда,
Сказка будет впереди.
Общение с книгой — высшая и незаменимая форма интеллектуального развития человека.
Я вдвойне тогда счастливый,
Если вволю потружусь.
И даром думают, что память
Не дорожит сама собой,
Что ряской времени затянет
Любую быль,
Любую боль;
Кто прячет прошлое ревниво,
Тот вряд ли с будущим в ладу…
Грянул год, пришел черед,
Нынче мы в ответе
За Россию, за народ
И за все на свете.
От Ивана до Фомы,
Мертвые ль, живые,
Все мы вместе — это мы,
Тот народ, Россия.
Все сроки кратки в этом мире,
Все превращенья — на лету.
Сирень в году дня три-четыре,
От силы пять кипит в саду.
Тот, кто оваций не любил,
По крайней мере знал им цену.
Балагуру смотрят в рот,
Слово ловят жадно.
Хорошо, когда кто врет
Весело и складно.
Не стареет твоя красота,
Разгорается только сильней.
Пролетают неслышно над ней,
Словно легкие птицы, лета.
Читайте также: