Петербург андрей белый цитаты
Обновлено: 20.05.2024
Есть бесконечность в бесконечности бегущих проспектов с бесконечностью в бесконечность бегущих пересекающихся теней. Весь Петербург - бесконечность проспекта, возведенного в энную степень.
За Петербургом же - ничего нет.
+19 Rossehen_LiveLibЕсть бесконечность в бесконечности бегущих проспектов с бесконечностью в бесконечность бегущих пересекающихся теней. Весь Петербург - бесконечность проспекта, возведенного в энную степень.
За Петербургом же - ничего нет.
Дверь защелкнуть на ключ и уйти с головой в одеяло.
+8 Lizzaveta_Holms_LiveLibДверь защелкнуть на ключ и уйти с головой в одеяло.
Осаждаясь туманом, и меня ты преследовал праздною мозговою игрой: ты – мучитель жестокосердый; ты – непокойный призрак; ты, бывало, года на меня нападал; бегал я на твоих ужасных проспектах и с разбега взлетал на чугунный тот мост, начинавшийся с края земного, чтоб вести в бескрайнюю даль; за Невой, в потусветной, зеленой там дали – повосстали призраки островов и домов, обольщая тщетной надеждою, что тот край есть действительность и что он – не воющая бескрайность, которая выгоняет на петербургскую улицу бледный дым облаков.
От островов тащатся непокойные тени; так рой видений повторяется, отраженный проспектами, прогоняясь в проспектах, отраженных друг в друге, как зеркало в зеркале, где и самое мгновение времени расширяется в необъятности эонов: и бредя от подъезда к подъезду, переживаешь века.
О, большой, электричеством блещущий мост!
Помню я одно роковое мгновение; чрез твои сырые перила сентябрёвскою ночью перегнулся и я: миг, – и тело мое пролетело б в туманы.
О, зеленые, кишащие бациллами воды!
Еще миг, обернули б вы и меня в свою тень. Непокойная тень, сохраняя вид обывателя, двусмысленно замаячила б в сквозняке сырого канальца; за своими плечами прохожий бы видел: котелок, трость, пальто, уши, нос и усы…
+5 olastr_LiveLibОсаждаясь туманом, и меня ты преследовал праздною мозговою игрой: ты – мучитель жестокосердый; ты – непокойный призрак; ты, бывало, года на меня нападал; бегал я на твоих ужасных проспектах и с разбега взлетал на чугунный тот мост, начинавшийся с края земного, чтоб вести в бескрайнюю даль; за Невой, в потусветной, зеленой там дали – повосстали призраки островов и домов, обольщая тщетной надеждою, что тот край есть действительность и что он – не воющая бескрайность, которая выгоняет на петербургскую улицу бледный дым облаков.
От островов тащатся непокойные тени; так рой видений повторяется, отраженный проспектами, прогоняясь в проспектах, отраженных друг в друге, как зеркало в зеркале, где и самое мгновение времени расширяется в необъятности эонов: и бредя от подъезда к подъезду, переживаешь века.
О, большой, электричеством блещущий мост!
Помню я одно роковое мгновение; чрез твои сырые перила сентябрёвскою ночью перегнулся и я: миг, – и тело мое пролетело б в туманы.
О, зеленые, кишащие бациллами воды!
Еще миг, обернули б вы и меня в свою тень. Непокойная тень, сохраняя вид обывателя, двусмысленно замаячила б в сквозняке сырого канальца; за своими плечами прохожий бы видел: котелок, трость, пальто, уши, нос и усы…
Как ужасна участь обыденного, совершенно нормального человека: его жизнь разрешается словарем понятливых слов, обиходом чрезвычайно ясных поступков; те поступки влекут его в даль безбрежную, как суденышко, оснащенное и словами, и жестами, выразимыми – вполне; если же суденышко то невзначай налетит на подводную скалу житейской невнятности, то суденышко, налетев на скалу, разбивается, и мгновенно тонет простодушный пловец… Господа, при малейшем житейском толчке обыденные люди лишаются разумения; нет, безумцы не ведают стольких опасностей повреждения мозга: их мозги, верно, сотканы из легчайшего эфирного вещества. Для простодушного мозга непроницаемо вовсе то, что эти мозги проницают: простодушному мозгу остается разбиться; и он – разбивается.
+4 Toccata_LiveLibКак ужасна участь обыденного, совершенно нормального человека: его жизнь разрешается словарем понятливых слов, обиходом чрезвычайно ясных поступков; те поступки влекут его в даль безбрежную, как суденышко, оснащенное и словами, и жестами, выразимыми – вполне; если же суденышко то невзначай налетит на подводную скалу житейской невнятности, то суденышко, налетев на скалу, разбивается, и мгновенно тонет простодушный пловец… Господа, при малейшем житейском толчке обыденные люди лишаются разумения; нет, безумцы не ведают стольких опасностей повреждения мозга: их мозги, верно, сотканы из легчайшего эфирного вещества. Для простодушного мозга непроницаемо вовсе то, что эти мозги проницают: простодушному мозгу остается разбиться; и он – разбивается.
Невский ветер присвистывал в проводах телеграфа и плакался в подворотнях; виднелись ледяные клоки полуизорванных туч; и казалось, что вот из самого клочковатого облака оборвутся полосы хлопотливых дождей – стрекотать, пришепетывать, бить по плитам каменным каплями, закрутивши на булькнувших лужах свои холодные пузыри.
+4 olastr_LiveLibНевский ветер присвистывал в проводах телеграфа и плакался в подворотнях; виднелись ледяные клоки полуизорванных туч; и казалось, что вот из самого клочковатого облака оборвутся полосы хлопотливых дождей – стрекотать, пришепетывать, бить по плитам каменным каплями, закрутивши на булькнувших лужах свои холодные пузыри.
Вон там вспыхнуло первое светлое яблоко; там – второе; там – третье; и линия электрических яблок обозначила Невский Проспект, где стены каменных зданий заливаются огненным мороком во всю круглую, петербургскую ночь и где яркие ресторанчики кажут в оторопь этой ночи свои ярко-кровавые вывески, под которыми шныряют все какие-то пернатые дамы, укрывая в боа кармины подрисованных губ, – средь цилиндров, околышей, котелков, косовороток, шинелей – в световой, тусклой мути, являющей из-за бедных финских болот над многоверстной Россией геенны широкоотверстую раскаленную пасть.
+4 viktor-w_LiveLibВон там вспыхнуло первое светлое яблоко; там – второе; там – третье; и линия электрических яблок обозначила Невский Проспект, где стены каменных зданий заливаются огненным мороком во всю круглую, петербургскую ночь и где яркие ресторанчики кажут в оторопь этой ночи свои ярко-кровавые вывески, под которыми шныряют все какие-то пернатые дамы, укрывая в боа кармины подрисованных губ, – средь цилиндров, околышей, котелков, косовороток, шинелей – в световой, тусклой мути, являющей из-за бедных финских болот над многоверстной Россией геенны широкоотверстую раскаленную пасть.
Розоватое, клочковатое облачко протянулось по Мойке: это было облачко от трубы пробежавшего пароходика; от пароходной кормы холодом проблистала зеленая полоса, ударяясь о берег и отливая янтарным, отдавая – здесь, там – искрою золотой, отдавая – здесь, там – бриллиантом; отлетая от берега, полоса разбивалась о полосу, бьющую ей навстречу, отчего обе полосы начинали блистать роем кольчатых змей. В этот рой въехала лодка; и все змеи разрезались на алмазные струнки; струночки тотчас же путались в серебро чертящую канитель, чтоб потом на поверхности водной качнуться звездами. Но минутное волнение вод успокоилось; воды сгладились, и на них погасли все звезды. Понеслись теперь снова блиставшие водно-зеленые плоскости каменных берегов. Поднимаясь к небу черно-зеленой скульптурой, странно с берега встало зеленое, бело-колонное здание, как живой кусок Ренессанса.
+4 viktor-w_LiveLibРозоватое, клочковатое облачко протянулось по Мойке: это было облачко от трубы пробежавшего пароходика; от пароходной кормы холодом проблистала зеленая полоса, ударяясь о берег и отливая янтарным, отдавая – здесь, там – искрою золотой, отдавая – здесь, там – бриллиантом; отлетая от берега, полоса разбивалась о полосу, бьющую ей навстречу, отчего обе полосы начинали блистать роем кольчатых змей. В этот рой въехала лодка; и все змеи разрезались на алмазные струнки; струночки тотчас же путались в серебро чертящую канитель, чтоб потом на поверхности водной качнуться звездами. Но минутное волнение вод успокоилось; воды сгладились, и на них погасли все звезды. Понеслись теперь снова блиставшие водно-зеленые плоскости каменных берегов. Поднимаясь к небу черно-зеленой скульптурой, странно с берега встало зеленое, бело-колонное здание, как живой кусок Ренессанса.
Невский Проспект обладает разительным свойством: он состоит из пространства для циркуляции публики; нумерованные дома ограничивают его; нумерация идет в порядке домов – и поиски нужного дома весьма облегчаются. Невский Проспект, как и всякий проспект, есть публичный проспект; то есть: проспект для циркуляции публики (не воздуха, например); образующие его боковые границы дома суть – гм… да:… для публики. Невский Проспект по вечерам освещается электричеством. Днем же Невский Проспект не требует освещения.
Невский Проспект прямолинеен (говоря между нами), потому что он – европейский проспект; всякий же европейский проспект есть не просто проспект, а (как я уже сказал) проспект европейский, потому что… да…
Потому что Невский Проспект – прямолинейный проспект.
Невский Проспект – немаловажный проспект в сем не русском – столичном – граде. Прочие русские города представляют собой деревянную кучу домишек.
И разительно от них всех отличается Петербург.
+4 olastr_LiveLibНевский Проспект обладает разительным свойством: он состоит из пространства для циркуляции публики; нумерованные дома ограничивают его; нумерация идет в порядке домов – и поиски нужного дома весьма облегчаются. Невский Проспект, как и всякий проспект, есть публичный проспект; то есть: проспект для циркуляции публики (не воздуха, например); образующие его боковые границы дома суть – гм… да:… для публики. Невский Проспект по вечерам освещается электричеством. Днем же Невский Проспект не требует освещения.
Невский Проспект прямолинеен (говоря между нами), потому что он – европейский проспект; всякий же европейский проспект есть не просто проспект, а (как я уже сказал) проспект европейский, потому что… да…
Потому что Невский Проспект – прямолинейный проспект.
Невский Проспект – немаловажный проспект в сем не русском – столичном – граде. Прочие русские города представляют собой деревянную кучу домишек.
И разительно от них всех отличается Петербург.
Александр Иванович думал о том, что черты лица Флейш были сняты с красавиц: и нос - с одной, рот - с другой, уши - с третьей красавицы.
Вместе ж - они раздражали.
+3 Ella_Lucretia_LiveLibАлександр Иванович думал о том, что черты лица Флейш были сняты с красавиц: и нос - с одной, рот - с другой, уши - с третьей красавицы.
Вместе ж - они раздражали.
Там вдали посиживал праздно потеющий муж с преогромною кучерской бородою, в синей куртке, в смазных сапогах поверх серых солдатского цвета штанов. Праздно потеющий муж опрокидывал рюмочки; праздно потеющий муж подзывал вихрастого полового:– «Чего извоетс. »– «Чаво бы нибудь…»– «Дыньки-с?»– «К шуту: мыло с сахаром твоя дынька…»– «Бананчика-с?»– «Неприличнава сорта фрухт…».– «Астраханского винограду-с?»<. >– «Арбузика-с?»– «К шуту арбузик: только хруст на зубах; а во рту – хоть бы что…»– «Ну так водочки…»Но бородатый мужчина вдруг выпалил:– «Мне вот чего: раков…»
+3 viktor-w_LiveLibТам вдали посиживал праздно потеющий муж с преогромною кучерской бородою, в синей куртке, в смазных сапогах поверх серых солдатского цвета штанов. Праздно потеющий муж опрокидывал рюмочки; праздно потеющий муж подзывал вихрастого полового:– «Чего извоетс. »– «Чаво бы нибудь…»– «Дыньки-с?»– «К шуту: мыло с сахаром твоя дынька…»– «Бананчика-с?»– «Неприличнава сорта фрухт…».– «Астраханского винограду-с?»<. >– «Арбузика-с?»– «К шуту арбузик: только хруст на зубах; а во рту – хоть бы что…»– «Ну так водочки…»Но бородатый мужчина вдруг выпалил:– «Мне вот чего: раков…»
Следующая цитата
Петербургские улицы обладают несомненнейшим свойством: превращают в тени прохожих; тени же петербургские улицы превращают в людей.
Николай Аполлонович, так же как и Аполлон Аполлонович, сам с собой разговаривал.
Слышал ли и ты октябрёвскую эту песню тысяча девятьсот пятого года? Этой песни ранее не было; этой песни не будет никогда.
О домино рассуждали, волновались ужасно и спорили; одни видели тут революционный террор; а другие только молчали да пожимали плечами. В охранное отделение раздавались звонки.
Гармонической простотой отличалися его вкусы.
здесь был и край земли, и конец бесконечностям.
Аполлон Аполлонович был в известном смысле как Зевс: из его головы вытекали боги, богини и гении
И разночинца он как будто бы видел – где-то, когда-то: может быть, нигде, никогда…
цифра два – символ дамы; символ мужа – единство. Только так получается троичность, без которой возможен ли домашний очаг?
Возвыситься до логической ясности было ему сегодня особенно трудно: бог весть почему, Аполлон Аполлонович пришел к заключению, что собственный его сын, Николай Аполлонович, – отъявленный негодяй.
Следующая цитата
Николай Аполлонович понял, что он – только бомба; и лопнувши, хлопнул: с того места, где только что возникало из кресла подобие Николая Аполлоновича и где теперь виделась какая-то дрянная разбитая скорлупа (в роде яичной), бросился молниеносный зигзаг, ниспадая в черные, эонные волны…
старый туранец, некогда его наставлявший всем правилам мудрости, был Аполлон Аполлонович; вот на кого он, понявши превратно науку, поднимал свою руку. Это был Страшный Суд.
Следующая цитата
Участь ужасная - обыденного, нормального человека, которого жизнь разрешается словарями понятливых слов и поступков; поступки влекут его, как судёнышко, оснащённое и словами, и жестами; если судёнышко налетит на подводную скалу невнятности, то оно разбивается: тонет пловец.
Невский проспект
Вязкую и медленно текущую гущу образовали все плечи; плечо Александра Ивановича приклеилось к гуще: и, так сказать, - влипло; последовал он за плечом, сообразуясь с законами о цельности тела; и так выкинут был он на Невский.
Что такое икринка?
Там тело влетающих на панель превращается в общее тело, в икринку икры: тротуары же Невского - бутербродное поле; мысль влипла в мыслительность многоногого существа, пробегающего по Невскому.
И безмолвно они загляделись на многие ноги; и гуща ползла: переползала и шаркала на протекающих ножках; из члеников была склеена гуща; и членик был - туловищем.
Не было на Невском людей; но - ползучая, голосящая многоножка была там; сырое пространство ссыпало многоразличие голосов - в многоразличие слов; все. →→→
Оттуда вставал Петербург; из волны облаков запылали там здания; там, казалось, парил кто-то злобный, холодный; оттуда, из воющего хаоса, уставился кто-то каменным взглядом, в туман выдаваяся черепом и ушами.
Всё то незнакомец подумал; зажал он в кармане кулак; и он вспомнил, что падали листья.
Всё знал наизусть. Эти павшие листья - для скольких последние листья: он стал - синеватая тень.
- "Словом, жалобы ваши, обращённые в видимый мир, - без последствий, как всякие жалобы. Трагедия в том, что мы - в мире невидимом: в мире теней".
- "Есть такой?" - выкрикнул Александр Иванович, собираясь ускочить из каморки и припереть посетителя, становившегося всё субтильней: в комнату вошёл человек, имеющий все три измерения; прислонившись к окну, и - стал контуром (или - двухмерным), стал тонкою слойкою копоти, наподобие той, которая выбивает из лампы; теперь эта чёрная копоть истлела вдруг в блещущую луною золу; а зола - отлетала: и контура не было; вся материя превратилася в звуковую субстанцию, трещавшую - только вот где? Александру Ивановичу показалося: в нём самом затрещало уже.
- "Господин Шишнарфнэ", - говорил Александр Иваныч пространству (а Шишнарфнэ-то ведь. →→→
Закоулок был пуст: так же пуст, как душа. На минуту пытался он вспомнить о том, что события бренного мира не посягают нисколько на мысль и что мыслящий мозг лишь феномен сознания; подлинный дух-созерцатель способен светить ему: даже с этим; светить даже. в это. Кругом - встало это: встало заборами; у ног он заметил: какую-то подворотню и лужу.
И ничто не светило.
Сознание тщетно тщилось светить; не светило: ужасная темнота! Озираясь, дополз до пятна фонаря; под пятном лепетала струя тротуара, неслась апельсинная корочка.
Изморось поливала улицы и проспекты, тротуары и крыши.
Она поливала прохожих: награждала их гриппами; ползли вместе с пылью дождя инфлуэнцы и гриппы под приподнятый воротник: гимназиста, студента, чиновника, офицера, субъекта; субъект озирался тоскливо; глядел на проспект; циркулировал он в бесконечность проспектов без всякого ропота – в потоке таких же, как он – среди лета и грохота, слушая голос автомобильных рулад.
Издалека-далёка, будто дальше, чем следует, опустились испуганно и принизились острова; и принизились здания; казалось - опустятся воды, и хлынет на них в этот миг: глубина, зеленоватая муть; а над этою зеленоватою мутью в тумане гремел и дрожал Николаевский Мост.
"Вдруг" знакомы тебе. Почему же, как страус, ты прячешься при приближении неотвратного "вдруг"?
Карета стремительно пролетела в туман; и случайный квартальный глядел чрез плечо в грязноватый туман - туда, куда стремительно пролетела карета; вздохнул, и пошёл; посмотрел туда же лакей: на пространство Невы, где так блёкло чертились туманные, многотрубные дали и откуда испуганно поглядел Васильевский Остров.
Есть бесконечность бегущих проспектов с бесконечностью бегущих пересекающихся призраков. Весь Петербург - бесконечность проспекта, возведённого в энную степень.
За Петербургом же - ничего нет.
Петербургские улицы обладают одним несомненнейшим свойством: превращают в тени прохожих.
Листья трогались с места; сухими кругами кружились вокруг полы шинели; круги суживались и беспокойнее завивались винтами; живей танцевал золотой, что-то шепчущий винт. Крутень листьев стремительно завивался, перематывался, бежал, не крутясь - как-то вбок, как-то вбок; красный лапчатый лист подлетел и простёрся. Протянулась в стальной горизонт темноватая сеть из перекрещенных сучьев; в ту сеть он прошёл; и когда он прошёл, то ворон оголтелая стая вспорхнула и стала кружиться над крышей Петровского домика; а сеть начинала качаться, гудеть; и слетали какие-то робко-унылые звуки; сливалися - в звук органного гласа. Вечерняя атмосфера густела; казалось душе, будто не было настоящего; будто из тех вон деревьев нахмуренность трепетно озарится зеленовато-светлым огнём; ярко-красные егеря. →→→
В лакированном доме житейские грозы протекали бесшумно; тем не менее грозы житейские протекали здесь гибельно.
Было видно, как пенились волны; раскачивалось судно, вечеровое и синее; резало мглу острокрылатыми парусами; на парусе медленно уплотнялась синеватая ночь.
Ширилось: погибельное молчание; строило шорохи; и без меры, без устали губошлёп глотал слюни в тягучей отчётливости; были звуки, сплетённые из стенанья времён; сверху, из окон, порой мгла взметалась в клочкастые очертания; и тусклая бирюза стлалась под ноги - без единого звука.
Глядела луна.
Но рои набегали: косматые, дымные, - все на луну: бирюза омрачалася.
Петербургская улица осенью - проницает; и леденит костный мозг, и щекочет; как скоро с ней попадаешь в помещение, улица в жилах течёт лихорадкой.
Читайте также: