Ницше о достоевском цитата

Обновлено: 22.12.2024

Мне не очень нравятся творения Фёдора Михайловича. Большинство персонажей его книг, особенно главные – больные, ущербные телом или умом.

Но при чтении поздних книг Достоевского замечаешь поразительные параллели отдельных идей персонажей с идеями в книгах Ницше: метания Раскольникова «тварь я дрожащая или право имею» – с моралью рабов и моралью господ; рассуждения князя Мышкина о происхождении атеизма и социализма от католицизма – вообще говорить нечего; рассуждения Ивана Карамазова об искоренении веры (в главе «Чёрт. Кошмар Ивана Фёдоровича»).

Можно предположить, что кто-то у кого позаимствовал, даже предположить, что Ницше позаимствовал кое-что из повестей и романов Достоевского, потому что Достоевский – старший современник Ницше. Но, как оказалось. нет.

(Далее идёт цитирование с одного из сайтов)

Согласно исследованиям профессиональных историков, Ницше познакомился с творчеством Достоевского в 1887 г., будучи уже зрелым философом. Впервые имя русского писателя упоминается в его письме к Овербеку 12 февраля 1887 г. «До недавнего времени, – пишет Ницше, – я даже не знал имени Достоевского <…> В книжной лавке мне случайно попалось на глаза произведение «L’esprit souterra in» , только что переведенное на французский язык…».
Долгое время считалось, что Ницше ознакомился с трудами Достоевского раньше. Правда, и утверждение Ницше о том, что до 1887 г. он не знал даже имени Достоевского, также вызывает сомнение, если учесть его окружение: сначала Р. Вагнер [друг Ницше с 1868 по 1872 год – ист. справка] с его обширными русскими знакомствами, потом Мальвида фон Мейзенбуг – воспитательница детей Герцена, Ольга Герцен и, наконец, Лу Саломе [которая на самом деле Луиза Густавовна фон Саломе, дочь генерала российской армии Густава фон Саломе – ист. справка], которая позже много писала о русской литературе в немецкой прессе. К тому же Ницше вообще проявлял определенный интерес к русской литературе. В его личной библиотеке были сочинения Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Г. Данилевского. Поэтому вполне можно допустить, что Ницше так или иначе слышал о Достоевском…
Письма Ницше к Овербеку (23 февраля 1887 г.) и к П. Гасту (7 марта 1887 г.) свидетельствуют о том, что первыми произведениями Достоевского, им прочитанными, были «Записки из подполья» и «Хозяйка». Со своей стороны Овербек рекомендует Ницше «Униженных и оскорбленных» – единственную книгу Достоевского, которую он знает, и посылает ему ее во французском переводе. «Униженных и оскорбленных» Ницше читал, будучи в Сильс-Мария, что подтверждает гостившая у него в это время Мета фон Салис-Маршлинс: «Там он читал такие книги, как «Бабье лето» Штифтера и «Humilies et offenses»[«Униженные и оскорбленные» на французском]». В переписке, в некоторых работах немецкого философа довольно часто упоминаются «Записки из Мертвого дома», с которыми он познакомился по французскому переводу с предисловием Вогюэ, откуда почерпнул также биографические сведения о русском писателе.
По письмам Ницше можно судить, что ему в какой-то мере были знакомы «Рассказы» Достоевского («Хозяйка», «Елка и свадьба», «Белые ночи», «Мальчик у Христа на елке», «Честный вор»), вышедшие в 1886 г. в переводах В. Гольдшмидта, о качестве которых он высказывался резко неодобрительно.
Роман «Преступление и наказание» Ницше упоминает дважды. В одном случае он назван «последним произведением Достоевского» в полемической реплике в адрес брошюры К. Блайбтроя, где упоминается лишь единственное произведение Достоевского – «Преступление и наказание». В 1888 г. Ницше сообщает одному из своих корреспондентов: «Французы инсценировали главный роман Достоевского». И здесь речь идет, несомненно, о «Преступлении и наказании», поставленном в том же году в парижском театре «Одеон».
Знал ли Ницше о поздних романах Достоевского – «Подросток», «Бесы» и «Братья Карамазовы» – увы, можно лишь гадать.

В «Сумерках идолов, или как философствуют молотом» (1888) Ницше пишет о Достоевском (раздел девятый, «Очерки несвоевременного», абзац 45 «Преступник и что ему родственно»): «. Для проблемы, являющейся перед нами здесь, важно свидетельство Достоевского – Достоевского, единственного психолога, у которого я мог кое-чему поучиться: он принадлежит к самым счастливым случаям моей жизни, даже еще более чем открытие Стендаля. Это глубокий человек, который был десять раз вправе презирать поверхностных немцев, нашел сибирских каторжников, в среде которых он долго жил, исключительно тяжких преступников, для которых уже не было возврата в общество, совершенно иными, чем сам ожидал, – как бы выточенными из самого лучшего, самого твердого и драгоценнейшего дерева, какое только растет на русской земле. ».

В «Антихристианине» (абзац 31): «Я предвосхитил свой ответ на проблему. Предпосылкой для него является то, что тип Спасителя мы получили только в сильном искажении. На нём должна была оставить следы и среда, в которой вращался этот чуждый образ, ещё более история, судьба первой христианской общины. Тот странный и больной мир, в который вводят нас Евангелия, – мир как бы из одного русского романа, где сходятся отбросы общества, нервное страдание и «ребячество» идиота, – этот мир должен был при всех обстоятельствах сделать тип более грубым: в особенности первые ученики, чтобы хоть что-нибудь понять, переводили это бытие, расплывающееся в символическом и непонятном, на язык собственной грубости, – для них тип существовал только после того, как он отлился в более знакомые формы. Можно было бы пожалеть, что вблизи этого интереснейшего из decadents не жил какой-нибудь Достоевский, т. е. кто-либо, кто сумел бы почувствовать захватывающее очарование подобного смешения возвышенного, больного и детского. Ещё одна точка зрения: тип мог бы, как тип decadence, фактически совмещать в себе многое и противоречивое: такая возможность не исключается вполне. Однако всё говорит против этого именно: предание должно было бы в этом случае быть вполне верным и объективным – а всё заставляет предполагать противоположное. ».

Знал ли Достоевский о Ницше? Вряд ли. Свидетельств нет. Фёдор Михайлович умер 9 февраля 1881 года – Ницше написал свои основные труды уже после смерти русского писателя.

Оба искали суть бытия и суть человека, место человека в мире, но пришли к противоположным выводам. Во взглядах и идеалах Ницше и Достоевский – противоположности.

Достоевский – раскаявшийся социалист и верующий христианин, «почвенник» – сторонник идеи сближения интеллигенции с народом – и русский патриот (за некоторые высказывания получившийся имя националиста, антисемита и монархиста).

Ницше – атеист и космополит, противопоставляющий великое активное меньшинство – «сверхчеловеков» с моралью господ – и пассивную массу, инструмент меньшинства – «последних» («современных») людей с моралью рабов (к которой он относит христианство). Исконный немец, называвший себя потомком польских аристократов, придуманных им Ницких.

«Здесь необходимо коснуться воспоминаний, ещё в сто раз более мучительных для немцев. Немцы лишили Европу последней великой культурной жатвы, которую могла собрать Европа, – культуры Ренессанса. Понимают ли наконец, хотят ли понять, что такое был Ренессанс? Переоценка христианских ценностей, попытка доставить победу противоположным ценностям, благородным ценностям, при помощи всех средств, инстинктов, всего гения. Ренессанс – явление без смысла, вечное напрасно. – Ах, эти немцы, чего они уже нам стоили! Напрасно – это всегда было делом немцев. – Реформация, Лейбниц, Кант и так называемая немецкая философия, войны за “свободу”, империя – всякий раз обращается в тщету то, что уже было, чего нельзя уже вернуть назад. Сознаюсь, что это мои враги, эти немцы: я презираю в них всякого рода нечистоплотность понятия и оценки, трусость перед каждым честным Да и Нет. Почти за тысячу лет они все сбили и перепутали, к чему только касались своими пальцами, они имеют на своей совести все половинчатости – три восьминых! – которыми больна Европа, они имеют также на совести самый нечистоплотный род христианства, какой только есть, самый неисцелимый, самый неопровержимый – протестантизм. Если не справятся окончательно с христианством, то немцы будут в этом виноваты. » (Ф. Ницше, «Антихристианин», абзац 61).

Следующая цитата

По письмам Ницше можно кроме того заключить, что ему в какой-то мере были знакомы «Рассказы» Достоевского («Хозяйка», «Елка и свадьба», «Белые ночи», «Мальчик у Христа на елке», «Честный вор»), вышедшие в 1886 г. в переводах В. Гольдшмидта, о качестве которых он высказывался резко неодобрительно [10] .

Большинство критиков справедливо сходятся на том, что Ницше не знал поздних романов Достоевского — «Подростка», «Бесов» и «Братьев Карамазовых»…

С одной стороны, Ницше усматривает в «Записках из Мертвого дома» оправдание морали «сильной личности», с другой стороны — считает их автора поборником «морали рабов»; с одной стороны, он высоко ценит Достоевского-художника, с другой — не приемлет его «русского пессимизма»; и, наконец, с одной стороны, Достоевский пробуждает у него «инстинкт родства», а с другой — противоречит его «самым потаенным инстинктам». Причем, из последних слов напрашивается вывод, что «инстинкт родства» пробуждает у него не сам Достоевский, а иррационализм его подпольного героя. Не потому ли Ницше воздержался от прямых заявлений о своей идейной близости Достоевскому (или наоборот, о близости Достоевского его идеям), о которой столь охотно рассуждают современные зарубежные интерпретаторы? И не потому ли он настойчиво подчеркивал свой интерес к Достоевскому-психологу? Видимо, сферой психологии и ограничивается предполагаемое воздействие Достоевского на Ницше.

Бесспорно также и то, что в своей трактовке образа Иисуса Христа Ницше в какой-то мере отталкивается от Достоевского. «Остается только сожалеть, — замечает он в «Антихристе», — что рядом с этим интересным decadent <т. е. Иисусом Христом> не было Достоевского — я имею в виду того, кто умел ощущать захватывающую прелесть в сочетании болезненного, возвышенного и детского» [30] . Критики усматривают в этих словах явный намек на «Идиота», тем более, что, полемизируя с Ренаном, Ницше прямо называет Иисуса Христа «идиотом»: «Говоря со строгостью физиолога, здесь было бы уместно скорее совсем другое слово: идиот» [31] . Однако и это заявление не рассеивает всех сомнений. Ясперс, к примеру, считает, что Ницше употребляет слово «идиот» в таком же смысле, как и Достоевский по отношению к князю Мышкину [32] . Это ошибка. В том же «Антихристе» Ницше употребляет это слово в применении к Канту совсем в другом смысле [33] …

В конечном итоге Ницше сознавал — и это как раз не принимают во внимание интерпретаторы, сближающие его с Достоевским, — что мировоззрение Достоевского не только «родственно», но и чуждо его собственному. Слова философа-имморалиста Ницше о том, что великий русский писатель противоречит его «самым потаенным инстинктам», являются вольным или невольным, но красноречивым признанием Достоевского-гуманиста.

Под редакцией Tannarh’a, 2014 г.

[2] Д. Вергун. Достоевский и славянство. — «Славянский век» (Вена), 1901, вып. 33, стр. 225.

[4] А.В. Смирнов. Достоевский и Ницше. Казань, 1903, стр. 13; М. Зайдман. Ф.М. Достоевский в западной литературе. Одесса, 1911, стр. 98 и др.

[5] Т. Манн. Собр. соч., т. 10, стр. 329.

[7] M. V. Salis-Marschlins. Philosoph und Edelmensch. Ein Beitrag zur Charakteristik F. Nietzsches. Leipzig, 1907, S. 51.

[8] Dostoievsky. Souvenirs de la Maison des morts. Paris, 1886.

[15] F. Nietzsсhe. Werke. I. Abt. Bd. VII. Leipzig, 1895, S. 157.

[17] F. Nietzsсhe. Der Wille zur Macht. Leipzig, 1917, S. 280.

[20] F. Nietzsсhe. Gesammelte Werke. Bd. 10. Munchen, 1964, S. 113.

[21] Friedrich Nietzsches Gesammelte Briefe. Hrsg. von E. Forster-Nietzsche und C. Wachsmuth, Bd. III. Erste Halite. Berlin und Leipzig, 1904, S. 322.

[22] F. Nietzsсhe. Gesammelte Werke, Bd. 10, S. 113.

[24] Т. Шварц. От Шопенгауэра к Хейдеггеру. М., 1969, стр. 53.

[27] M. Горький. Собр. соч., т. 27. М., 1953, стр. 313.

[28] D. Cizevskij. Dostojewskij und Nietzsche. Die Lehre von der ewigen Wiederkunft. Bonn. 1948, S. 2.

[30] F. Nietzsсhe. Gesammelte Werke, Bd. II, S. 33-34.

[32] К. Jaspers. Aneignung und Polemik. Munchen, o. J., S. 343.

[33] F. Nietzsсhe. Gesammelte Werke, Bd. 11, S. 14.

Следующая цитата

Уважаемый Иван! Вы, как специалист по Достоевскому, можете, думаю, сказать, читал ли Достоевский на французском? Не могу найти эту информацию.

Конечно, читал. Он ведь получил хорошее образование.

На это произведение написаны 4 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.

Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Следующая цитата

Ницще оставил свыше двадцати высказываний о Достоевском, иногда беглых, «по поводу», иногда развернутых и концептуальных. В стране Ницше все они были собраны и прокомментированы в статье немецкого слависта Вольфганга Геземана 2 . В стране Достоевского это пока просто некое «дерево» в «лесу» проблем под названием «Достоевский и Ницше». Исключение составляет лишь конспект Ницше романа Достоевского «Бесы» сенсационная находка в веймарском архиве философа, обнаруженная издателями полного критического собрания его сочинений. Некоторые из высказываний Ницше о Достоевском, особенно из его эпистолярного наследия и вовсе не известны в переводе на русский язык.

Через две недели, 7.03.1887 г., Ницше спешит поделиться своими первыми впечатлениями о Достоевском с Гастом: «С Достоевским получилось так же, как со Стендалем: раскроешь случайно первую попавшуюся в руки книгу в книжной лавке абсолютно незнакомого автора, и вдруг инстинкт подсказывает тебе, что встретил родственную душу. Пока мне мало что известно о его положении в обществе, о его репутации, о его судьбе. Он умер в 1881 году. В молодости ему пришлось туго: болезнь, бедность (и это при дворянском-то происхождении); в 27 лет, приговоренный к смертной казни, он был помилован на эшафоте, потом провел четыре года в Сибири, закованный в кандалы, среди тяжких преступников. Это был переломный, решающий момент в его жизни: он открыл в себе мощь психологической интуиции, и более того, его душа умилилась и углубилась его книга воспоминаний об этом времени La maison des morts одна из «наичеловечнейших книг», какие только есть.

Первое его произведение, с которым я познакомился, называется «L`esprit souterrain», состоит из двух новелл: первая некая неведомая музыка, вторая воистину гениальная эскапада, ужасное и жестокое осмеяние принципа «познай самого себя», но исполненное с такой бесшабашной дерзостью и упоением, бьющей через край силы, что я был опьянен от наслаждения. Между тем по рекомендации Овербека я прочитал «L`Humiliés et offensés», единственное, что он знал из Достоевского, с величайшим благоговением перед Достоевским-художником. Я также обратил внимание, что молодое поколение французских романистов прямо-таки подавлено влиянием Достоевского и снедаемо ревностью к нему (например, Поль Бурже)» (G., 131-132). Совершенно очевидна это видно по эмоциональному подъему тотальная захваченность Ницше этим событием (по-немецки сам Ницше определил это состояние словом schwaermend). Из всего множества книжных «открытий» сам Ницше выделил только три: Шопенгауэр на 21-м году жизни, Стендаль в 35 лет и вот, наконец, Достоевский в 43 года, когда ему оставалось чуть меньше двух лет до безвременного погружения в духовный мрак. Ницше к этому времени обрел пик своей духовной зрелости, но какой юношеский пыл, какой энтузиазм от знакомства с русским писателем. Ситуация встречи Ницше с Достоевским абсолютно не типична.

Но при этом парадоксальным образом Ницше не желает разрушать целостность своих впечатлений от произведений и прибегает для их оценки к метафорике.

Встреча Ницше с Достоевским была словно запрограммирована, предопределена судьбой, и именно с Достоевским-психологом. «Душа человека и ее границы, вообще достигнутый до сих пор объем внутреннего опыта человека, высота, глубина и даль этого опыта, вся прежняя история души и ее еще не исчерпанные возможности вот охотничье угодье, предназначенное для прирожденного психолога и любителя «большой охоты». Но как часто приходилось ему восклицать в отчаянии: «Я один здесь! Ах, только один! А кругом этот огромный девственный лес!» И вот ему хочется иметь в своем распоряжении несколько сот егерей и острых на нюх ученых ищеек, которых он мог бы послать в область истории человеческой души, чтобы там загонять свою дичь. Но тщетно: он с горечью убеждается всякий раз в том, как мало пригодны помещики и собаки для отыскивания всего того, что привлекает его любопытство. Неудобство посылать ученых в новые и опасные охотничьи угодья, где нужны мужество, благоразумие и тонкость во всех смыслах, заключается в том, что они уже более не пригодны там, где начинается «большая охота», а вместе с нею и великая опасность: как раз там они теряют свое острое зрение и нюх. Чтобы, например, отгадать и установить, какова была бы до сих пор история проблемы знания и совести в душе homines religiosi для этого, может быть, необходимо самому быть таким глубоким, таким уязвленным, таким необъятным, как интеллектуальная совесть Паскаля, и тогда все еще понадобилось бы, чтоб над этим скопищем опасных и горестных пережитков распростерлось небо светлой, злобной гениальности, которое могло бы обозреть с высоты, привести в порядок, заключить в формулы. Но кто оказал бы мне эту услугу! Но у кого хватило бы времени ждать таких услуг! они являются, очевидно, слишком редко, во все времена их наличность так невероятна. » 4 . Кто в большей степени, чем Достоевский, мог бы претендовать на роль представленного в этом пассаже «сверхпсихолога» вопрос риторический (разве только сам Фридрих Ницше, на что он недвусмысленно и намекает).

Что такое «гениальная психологическая выходка»? «Выходка» по-немецки Streich шалость, проделка, шутка, проказа, озорство. Этимологически связан с этим словом Strahl луч и сохраняет в себе семантический нюанс легкости (легкого касания), грациозности, изящества. Современный немецкий толковый словарь дает этому понятию следующее объяснение: «действие, чаще всего совершенное из озорства и резвости (шаловливости), имеющее целью подразнить кого-либо, обмануть, ввести в заблуждение, одурачить». Для Ницше также важно подчеркнуть этим словом спонтанное, импровизированное начало, которое он усиливает словом hingeworfen (с неизменным для Ницше обыгрыванием многозначительности слов это означает также «брошенное к ногам» (как щедрый дар). Двусмысленность гнездится и в ключевом понятии «выходка»: с одной стороны, Ницше говорит о самом Достоевском-художнике, с другой же он мог иметь в виду подпольного героя, его «эксперимент» с Лизой.

Отсюда понятно, что чувство пьянящего наслаждения, которое испытал философ за чтением Достоевского, не гипербола. И вообще «опьянение» на философском языке Ницше это в такой же степени метафора, как и философский термин. В «Сумерках идолов» Ницше дает ему подробное объяснение: «К психологии художника. Для того, чтобы существовало искусство, для того, чтобы существовало какое-либо эстетическое творчество и созерцание, необходимо одно физиологическое предусловие опьянение. Опьянение должно сперва усилить возбудимость целой машины: иначе не дойдет до искусства. Все виды опьянения, сколь разнообразны ни были их причины, обладают силой для этого: прежде всего опьянение полового возбуждения, эта древнейшая и изначальнейшая форма опьянения. Равным образом опьянение, являющееся следствием празднества, состязаний, бравурной пьесы, победы, всех крайних возбуждений; опьянение жестокости, опьянение разрушения; опьянение под влиянием известных метеорологических явлений, например, весеннее опьянение; или под влиянием наркотических средств; наконец, опьянение воли, опьянение перегруженной вздувшейся воли. Существенным в опьянении является чувство возрастания силы и полноты. Из этого чувства мы отдаем кое-что вещам, мы принуждаем их брать от нас, мы насилуем их, это явление называют идеализированием. Освободимся тут от одного предрассудка: идеализирование не состоит, как обыкновенно думают, в отвлечении или исключении незначительного, побочного. Скорее решающим является чудовищное выдвигание главных черт, так что другие, благодаря этому, исчезают» (Н., 2, 597-598). Далее следует весьма существенное уточнение: «Что означают введенные мною в эстетику противостояния аполлонического и дионисического, если понимать их как виды опьянения? Аполлоническое опьянение держит прежде всего в состоянии возбуждения глаз, так что он получает способность к видениям. Живописец, пластик, эпический поэт визионер par excellence. В дионисическом состоянии, напротив, возбуждена и повышена вся система аффектов: так что она сразу выгружает все свои средства выражения и выдвигает одновременно силу изображения, подражания, преображения, всякого рода мимику и актерство. Существенным остается легкость метаморфоза, неспособность не реагировать (подобно некоторым истеричным, которые также по каждому мановению входят во всякую роль). Для дионисического человека невозможно не понять какого-либо внушения, он не проглядит ни одного знака аффекта, он обладает наивысшей степенью понимающего и отгадывающего инстинкта, равно как и наивысшей степенью искусства передачи. Он входит во всякую шкуру, во всякий аффект: он преображается постоянно» (Н., 2, 599).

В приведенных суждениях философа следует особо выделить следующие моменты. Во-первых, опьянение очень напоминает состояние вдохновения, творческого экстаза. Во-вторых, обращает на себя внимание противоречивая сущность опьянения: с одной стороны, оно навязывает вещам некое их понимание, насилует их, с другой гарантирует «легкость метаморфоза», обладает податливостью, своеобразным протеизмом. И надо сказать, что Ницше-читатель, Ницше-критик сочетал в себе оба эти начала, агрессивную напористость и «понимающий и отгадывающий инстинкт» в его «наивысшей степени».

«Переход образа в символ придает ему смысловую глубину и перспективу», писал М. М. Бахтин 5 . Именно так как символ воспринял Ницше «подполье» у Достоевского. Расширение смысла этого символа осуществляется уже в самом переводе французского слова souternain на немецкий язык. Семантика немецкого Unterwelt несравненно шире, универсальнее. Оно означает и царство мертвых (в древнегреческой мифологии), и деклассированные элементы общества, и преступный мир, помимо той специфической, восходящей несомненно к Достоевскому, смысловой доминанты, которую это слово приобретает у самого Ницше. Топологически Unterwelt это топос некоей неестественной призрачной жизни. Психологически это понятие накрепко увязано с рессентиментом, «нечистой совестью», болезненным накоплением в себе негативного опыта и самоистязанием. Опять же как у Достоевского. Но наметились все эти признаки подполья у Ницше еще до знакомства с Достоевским. Ницше как критик христианства состоялся задолго до знакомства с Достоевским. Как раз христианство, по его мнению, и породило феномен подполья. Достоевский же, напротив, видел в нем следствие упадка христианской веры. Получается, как всегда у Достоевского и Ницше: совпадение в идеях при полной противоположности их трактовок.

Если Достоевский видел в подполье следствие упадка христианской веры, то Ницше, напротив, был убежден, что как раз христианство и породило такой феномен, как подполье.

Но несколько позже, в собрании афоризмов под заглавием «Злая мудрость» (1882-1885) Ницше уже не сопрягает музыку и поэзию, а разъединяет их. «Лишь теперь брезжит человеку, что музыка это символический язык аффектов: а впоследствии научатся еще отчетливо узнавать систему влечений музыканта из его музыки. Он, должно быть, и не подозревал, что выдает себя тем самым. Такова невинность этих добровольных признаний в противоположность всем литературным произведениям» (Н., 1, 750). Однако противопоставлением дело не ограничивается: музыка и литература иерархически меняются местами. «Наиболее вразумительным в языке является не слово, а тон, сила; модуляция, темп, с которыми проговаривается ряд слов, короче, музыка за словами, страсть за этой музыкой, личность за этой страстью: стало быть, все то, что не может быть написано. Посему никаких дел с писательщиной» (Н., 1, 751).

Ключом к разгадке фразы «очень чужая (fremd), очень ненемецкая музыка» является, конечно, слово «ненемецкая». О немецкой музыке Ницше высказывался часто и зачастую резко.

«Заметили ли, что музыка делает свободным ум? дает крылья мысли? что становишься тем более философом, чем более становишься музыкантом?» (Н., 2. 529).

Смотреть «глазами Ницше» это, конечно, метафора, условность. Смотреть «глазами Ницше» мог только он сам. Мы можем смотреть только с позиции философии Ницше. А это далеко не одно и то же. Поэтому вполне логично допустить также, что Ницше не заметил в «Хозяйке» ничего дионисийского, как не заметил, к примеру, ничего «сверхчеловеческого» в героях романа «Бесы».

Читайте также: