Мышлаевский белая гвардия характеристика с цитатами
Обновлено: 14.05.2024
Виктор Викторович Мышлаевский – второстепенный герой романа М.А. Булгакова «Белая гвардия». Как и большинство героев этого произведения, он имеет прототипа. Исследователи до сих пор не пришли к общему мнению о нем.
Чаще всего булгаковеды утверждают, что литературный герой связан с другом детства М.А. Булгакова Н.Н. Сынгаевского. На самом деле, у Сынгаевского мало общего с Мышлаевским. Он не был военным, повесой, участником гражданской войны. Некоторые исследователи считают, что образ списан с друга семьи Булгаковых П.А. Бржезицкого – бывшего офицера, преподавателя военной кафедры одного из киевских институтов. О повадках и характере Бржезицкого можно сделать вывод на основе протоколов допросов контрреволюционеров и белых. Многое в документах сходится с тем, что написано в романе.
Описывая внешность офицера Мышлаевского, М. Булгаков обращает внимание на такие черты: нос с горбинкой, разные глаза, косо срезанный рот, маленький подбородок, напоминающий женский. Портрет вызывает ассоциацию с Мефистофелем. Интересно сравнивать внешность Мышлаевского и Воланда из романа «Мастер и Маргарита». Мужчина широкоплечий: «оказалась над громадными плечами голова поручика». Эта деталь указывает на физическую силу Виктора Викторовича. Автор восхищается красотой Мышлаевского: «Голова эта была очень красива, странной и печальной и привлекательной красотой давней настоящей породы и вырождения».
Образ Мышлаевского а романе «Белая гвардия» неоднозначный. Мужчина остается верным офицерской чести. Он защищает Отечество до последнего, посвящая всего себя службе. Он записывается в моторный дивизион. Позже оказывается, что среди других офицеров он самый суровый и подготовленный. Ему чужда сентиментальность, о чем свидетельствует его желание поджечь родную гимназию после роспуска дивизиона. Это нужно, чтобы противники не получили оружие. Эта деталь характеризует героя как стратега.
Однако, многие мнения, идеи Мышлаевского остаются пустыми словами. Например, во время одного из застолий офицер заводит разговор о «мужичках-богоносцах» Достоевского, которые убили офицеров под Киевом. Виктор Викторович осуждает их за то, что они стали смирными после угрозы расправы. Хотя сам герой занимает пассивную позицию: в отличие от «мужиков-богоносцев» он даже не пытается восстать против господ. В связи с этим стоит вспомнить о красноречивой детали внешности мужчины – маленьком подбородке, свидетельствующем, видимо, о внутренней слабости.
Негативное качество Виктора Викторовича – и слабость к прекрасному полу. Мужчина хорош собой, поэтому привлекает женщин и пользуется этим. Читатель догадывается о таинственном романе героя с Анюткой, наблюдает за тем, как он пытается понравиться Елене. Такое поведение офицера – давно сложившийся стереотип, поэтому не удивляет читателей.
Следующая цитата
В романе «Белая гвардия» фигура Мышлаевского важная, но всё же отчётливо второстепенная. Более того, в какой-то мере она даже несколько комична. Достаточно вспомнить первое появление этого персонажа в романе:
«Перед Алексеем и Еленой очутилась высокая, широкоплечая фигура в серой шинели до пят и в защитных погонах с тремя поручичьими звездами химическим карандашом. Башлык заиндевел, а тяжелая винтовка с коричневым штыком заняла всю переднюю.
- Здравствуйте, — пропела фигура хриплым тенором и закоченевшими пальцами ухватилась за башлык.
Николка помог фигуре распутать концы, капюшон слез, за капюшоном блин офицерской фуражки с потемневшей кокардой, и оказалась над громадными плечами голова поручика Виктора Викторовича Мышлаевского. (…).
- Осторожнее, — слабо ответил Мышлаевский, — не разбей. Там бутылка водки.
Николка бережно повесил тяжелую шинель, из кармана которой выглядывало горлышко в обрывке газеты».
Ну сами понимаете — человек чуть насмерть не замёрз, еле живой, но по дороге где-то раздобыл бутылку водки (собственно не где-то, а в «Замке Тамары») и беспокоится в первую очередь не об обмороженных пальцах на ногах, а о ней, родимой. И правильно — не с пустыми же руками пришёл. У него ж из имущества только маузер и вши (впрочем, маузер может быть казённый).
Потом, соответственно, Мышлаевский упивается до такой степени, что доктору Турбину приходится его буквально реанимировать.
В ранней редакции окончания романа оказывается, что Анюта (представлена как девушка, выросшая в доме Турбиных) беременна от Мышлаевского. Дальше следует совершенно замечательный фрагмент:
«В спальне под соколом поручик Мышлаевский впервые в жизни нарушил правило, преподанное некогда знаменитым командиром тяжелого мортирного дивизиона, — артиллерийский офицер никогда не должен теряться. Если он теряется, он не годится в артиллерию.
Поручик Мышлаевский растерялся.
- Знаешь, Виктор, ты все-таки свинья, — сказала Елена, качая головой.
- Ну уж и свинья. — робко и тускло молвил Мышлаевский и поник головой».
Мышлаевский — друг детства Алексея и Елены Турбиных, чем, собственно, объясняется его присутствие в романе. И он действительно очень толковый, прирождённый офицер, что констатирует полковник Малышев. Другие офицеры из турбинского окружения (Степанов-Карась и тем более Шервинский и Тальберг) никаких особых военных качеств не демонстрируют.
Важным моментом является и психология персонажа: «другие, армейские штабс-капитаны конченых и развалившихся полков, боевые армейские гусары, как полковник Най-Турс, сотни прапорщиков и подпоручиков, как Степанов-Карась, сбитых с винтов жизни войной и революцией, и поручики, тоже бывшие студенты, но конченные для университета навсегда, как Виктор Викторович Мышлаевский. Они, в серых потертых шинелях, с еще не зажившими ранами, с ободранными тенями погон на плечах, приезжали в Город и в своих семьях или в семьях чужих спали на стульях, укрывались шинелями, пили водку, бегали, хлопотали и злобно кипели. Вот эти последние ненавидели большевиков ненавистью горячей и прямой, той, которая может двинуть в драку».
В общем, сильный персонаж, но роль его чисто служебная. Основные герои романа — Турбины. Именно с ними происходят главные события. Мышлаевский же служит в основном источником информации о каких-то событиях, в которых главные герои не участвовали (о тех же боях под Красным Трактиром).
А вот в пьесе «Дни Турбиных» ситуация другая. Во второй и третьей версиях пьесы Булгаков радикально сократил число персонажей. Одни из них (Турбин, Малышев и Най-Турс) были объединены, другие (Рейсс) просто элиминированы, чтобы не перегружать повествование (Юлии Рейсс, кстати, не повезло — её ликвидировали уже в первой редакции пьесы). Так вот Виктор Мышлаевский в пьесе остался в целости и сохранности, со всем своим окопным колоритом, что само по себе показывало особое место, отводимое автором этому персонажу.
Так, собственно, и получается. После смерти полковника Турбина «командование» в доме Турбиных принимает на себя штабс-капитан Мышлаевский. Потому что Елена — женщина, Тальберг бежал, а Николка слишком молод.
Во всём дальнейшем действии именно Мышлаевский является опорой для всех остальных, в то время как душой семьи остаётся, разумеется, Елена.
И совершенно не случайно, что К.С. Станиславский, когда искал персонажа, который мог бы сказать что-то хорошее о большевиках, остановился именно на кандидатуре Мышлаевского — как на личности цельной и сильной. И тогда в пьесе появляются слова: «Пусть мобилизуют! По крайней мере буду знать, что я буду служить в русской армии. Народ не с нами. Народ против нас. Алёшка был прав!»
Очень характерно, что у Булгакова ничего подобного нет. Отношение Мышлаевского к большевикам по Булгакову (оставшееся в третьей редакции пьесы) совсем не такое: «комиссаров буду стрелять. Кто из вас комиссар?». В «Белой гвардии» к красным должен пойти Шервинский (он снится Елене в красноармейской форме, и та называет его кондотьером). Но Шервинский, понятно, для этой роли не подходит — слишком он похож на Хлестакова, что, разумеется, совершенно обесценивает его слова, да и поступки тоже.
Дискуссионным является вопрос о прототипе Мышлаевского.
Сама по себе фамилия взята из жизни — в России был генерал Александр Мышлаевский. В 1914 году он был заместителем командующего Кавказской армией. Из-за его паники чуть было не было проиграно Сарыкамышское сражение (справедливости ради надо сказать, что судьба Закавказья действительно висела на волоске) и он был с позором отправлен в отставку — от греха подальше.
Общим местом в булгаковедческой литературе является утверждение, что непосредственным прообразом Мышлаевского был друг детства Булгаковых Николай Николаевич Сынгаевский (Сингаевский). Это мнение пошло от утверждения Татьяны Лаппа: «…Мышлаевский — это Коля Сынгаевский… Он был очень красивый… Высокий, худой… голова у него была небольшая… маловата для его фигуры… Глаза, правда, разного цвета, но глаза прекрасные».
Сынгаевский действительно интересный персонаж. Он жил в Киеве на Мало-Подвальной улице (которая в романе названа Мало-Провальной) в большой семье. Его мать дружила с Варварой Михайловной Булгаковой. Имел польские корни.
В 1916-17 году воевал в составе 20-й артиллерийской бригады. Скорее всего, окончил после университета юнкерское училище и, скорее же всего, получил звание подпоручика.
Вернувшись в Киев, он в 1919 году поступил в балетную школу Брониславы Нижинской и стал со временем её вторым мужем. В 1920 году он с женой смог перебраться в Польшу, а потом во Францию, где оба танцевали в труппе Сергея Дягилева. В 1938 году семья перебралась в США, где Сынгаевский был импресарио и переводчиком Нижинской. Умер в 1968 году.
Как видно, Сынгаевский с равной вероятностью может быть и прототипом Шервинского. Тем более что Юрий Гладыревский, которого обычно видят таким прототипом, в опере никогда не пел и никакой художественной карьеры не сделал, а об учёбе Сынгевского в «Школе движения» Булгаков должен был знать.
Кстати, разницы в возрасте между учеником и учительницей, о которой писал в воспоминаниях прототип Тальберга Леонид Карум, могло и вовсе не быть. Как пишет Борис Соколов, «в романе возраст Мышлаевского не указан, а в первой редакции пьесы "Дни Турбиных", называвшейся "Белая гвардия" и наиболее близкой к роману, Мышлаевскому, правда, произведенному уже в штабс-капитаны, в конце 1918 года — 27 лет (в окончательной редакции, где Алексей Турбин стал полковником-артиллеристом и постарел с 30 до 38 лет, Мышлаевский был его ровесником и тоже состарился до 38 лет, превратившись в кадрового офицера). В этом случае, если возраст Мышлаевского совпадал с реальным возрастом Сынгаевского, то Николай Николаевич должен был родиться в 1891 году, как и Михаил Булгаков, как и Бронислава Нижинская». Что представляется естественным, если уж Сынгаевский — школьный друг Булгакова, и сценка, где педель Максим тащит за уши Турбина и Мышлаевского, имеет автобиографический характер.
Ярослав Тинченко полагает, что Сынгаевского связывает с Мышлаевским только школьная дружба да схожесть имён — Николай Николаевич / Виктор Викторович. Он почему-то отрицает факт военной службы Сынгаевского, хотя это обстоятельство упоминает и Татьяна Лаппа (она, правда, относит юнкерство Сынгаевского к 1918 году), и, главное, Надежда Булгакова-Земская, которая встречалась с ним в сентябре 1916 года в Москве перед отправкой на фронт.
С другой стороны, он прав в том смысле, что Сынгаевский по характеру отличается от Мышлаевского (судя по всему, он был человек семейный и домашний), да и в Гражданской войне он участия не принимал и не мог быть свидетелем боёв, о которых рассказывает Мышлаевский.
Тинченко полагает прототипом Мышлаевского Петра Бржезицкого. Он ухаживал за Ниной Коссобудзской (а уже после Гражданской войны женился на ней) — дочерью военного врача 130-го Херсонского пехотного полка киевского гарнизона Константина Коссобудзского. С ним Бржезицкий был знаком по службе — после окончания Константиновского артиллерийского училища в Санкт-Петербурге он в 1913 году был направлен в Киев. В доме Коссобудзских бывали и Варвара Булгакова с Леонидом Карумом, и Михаил Булгаков с Татьяной Лаппа.
Бржезицкий принимал участие в Первой мировой войне, дослужившись до должности командира артиллерийского дивизиона в звании штабс-капитана.
После развала армии вернулся в Киев, работал сторожем автопарка Красного Креста. Накануне падения гетмана он поступил на службу в Киевскую добровольческую дружину генерала Кирпичёва.
Обычно считается, что Булгаков описывал бои под Красным Трактиром и Жулянами на основании мемуаров Романа Гуля. Однако Булгаков, скорее всего, с ними знаком не был. Зато он наверняка разговаривал с Бржезицким, который тоже находился под Красным Трактиром с вечера 20 ноября в составе 2-го отдела дружины во главе с гвардии полковником Сергеем Крейтоном. Однако, в отличие от Гуля, он в Красном Трактире не был, а остался в цепи за пределами села. И именно эту историю рассказывает Турбиным Мышлаевский.
Подобно большинству офицеров, взятых в плен петлюровцами, он был вывезен немецким командованием в Германию, где работал с военнопленными. Позже, пройдя переподготовку в Великобритании, он был направлен на Дальний Восток в армию адмирала Колчака. После её разгрома служил в Красной армии — сначала по медицинской части (Тинченко утверждает, что Бржезицкий хотел поступить на медицинский факультет Киевского университета, но на источник информации не ссылается), а потом в артиллерии до демобилизации в 1922 году. Потом работал десятником на стройке, по приглашению Леонида Карума читал курс военной химии на военной кафедре Киевского Института Народного Хозяйства и очень много пил.
В 1931 году был арестован по делу «Весны» (контрреволюционной организации бывших офицеров) и осуждён на «высшую меру социальной защиты — расстрел» (большевики знали толк в социальной политике), которую, однако, заменили на пять лет заключения (пути советского лево, направо и прямосудия неисповедимы). Умер в лагере в 1932 году.
В целом, если исключить досадную ошибку Тинченко с военной службой Сынгаевского, можно считать, что образ Мышлаевского описывался с учётом личных черт и Сынгаевского, и Бржезицкого.
Ну и в заключение — цитаты:
- - Как это Вы ловко её опрокидываете, Виктор Викторович!
- — Я против поэтов ничего не имею. Не читаю я,правда, стихов.
- И никаких других книг, за исключением артиллерийского устава и первых пятнадцати страниц Римского права. На шестнадцатой — война началась, он и бросил.
- Ларион, не слушайте! Если угодно знать, «Войну и мир» читал. Вот действительно книга. До конца прочитал и с удовольствием. А почему? Потому что писал не обормот какой-нибудь, а артиллерийский офицер.
- Что же это делается в этом богоспасаемом доме? Вы водкой полы моете?
- - Я, собственно, водки не пью.
- А как же вы селёдку без водки будете есть? Абсолютно не понимаю!
Кстати, приходилось встречать утверждение, что эта фраза — импровизация Владимира Басова, исполнявшего роль Мышлаевского в своей экранизации пьесы (кому ж ещё поручить эту роль как не фронтовику-артиллеристу?), но нет — легко проверить, что текст булгаковский и есть в пьесе.
Следующая цитата
Разумеется, есть. Это Михаил Семёнович Шполянский. К сожалению, этот колоритнейший персонаж, как и вся его линия, оказался вырезан из «Дней Турбиных». Но нельзя объять необъятное.
«Вокруг Булгакова»: сага о семи комнатах
Загадочный Шполянский
И он исполняет роль вполне демоническую, если не сказать больше: «Гетманский Город погиб часа на три раньше, чем ему следовало бы, именно из-за того, что Михаил Семёнович второго декабря 1918 г. вечером в "Прахе" заявил Степанову, Шейеру, Слоных и Черемшину (головка "Магнитного Триолета") следующее:
- Все мерзавцы. И гетман, и Петлюра. Но Петлюра кроме того, еще и погромщик. Самое главное, впрочем, не в этом. Мне стало скучно, потому что я давно не бросал бомб».
Бомб он, однако, бросать не стал, а совсем даже наоборот — пошёл записываться к гетману в броневой дивизион, куда был, конечно, принят как человек, отлично умевший управлять машиной и георгиевский кавалер (правда, не вполне настоящий, поскольку крест он получил из рук А.Ф. Керенского, к которому доктор Турбин относился не лучшим образом).
Автор специально подчёркивает демоническую сущность Шполянского двумя чертами.
Во-первых, он «чрезвычайно похож на Евгения Онегина», что, разумеется, должно поставить читателя в тупик.
Онегин — литературный персонаж, у которого никакой внешности, помимо зафиксированной пушкинским же рисунком, не имеется. Причём если в «Борисе Годунове», например, Александр Сергеевич приводит описание самозванца Григория Отрепьева (документальное, кстати), то в «Евгении Онегине» ничего подобного нет.
Кстати, «Евгений» в романтической литературе, которую пародировал Пушкин в своём романе, имя злодея. Игра состояла в том, что читатель, привыкший к романтическим штампам (которые разбросаны по произведению в количестве примерно «оver 9000»), должен ждать от него неких кровопролитиев, а он только чижика съел (в смысле — застрелил на дуэли юного поэта, но, поскольку речь шла об относительно честной дуэли, злодейства в этом нет). Знал ли Булгаков об этой особенности пушкинского текста? Бог весть. Но странный злодей, не совершающий злодейств, уж очень созвучен эпиграфу «Мастера и Маргариты» — «часть вечной силы я, всегда желавшей зла, творившей лишь благое». Это ж неспроста.
Во-вторых, «всему городу Михаил Семенович стал известен немедленно по приезде своем из города Санкт-Петербурга».
Перечитаем эту фразу ещё раз. Из Санкт-Петербурга. Да. Именно так.
События, как мы помним, происходят в 1918 году. Когда приехал Шполянский в Киев, непонятно, но он сразу прославился «как превосходный чтец в клубе "Прах" своих собственных стихов». Т.о., клуб этот должен был уже существовать и себя как-то зарекомендовать. Под названием «Прах» (точнее — ПРАХ: это аббревиатура — «поэты, режиссёры, артисты, художники») в романе показан реальный клуб «Х.Л.А.М.» (художники, литераторы, артисты, музыканты), работавший в зале гостиницы «Континенталь» на углу Крещатика и Николаевской (Городецкого). Кстати, здание это, точнее его фасадная стена, уцелевшая в пожаре 1941 года, существует по сей день и вписано в комплекс Консерватории.
Когда именно был основан «Х.Л.А.М.», точно неизвестно, но считается, что в 1918 году. Так что и появился Шполянский в Киеве весной-летом 1918 года, т.е. во время, когда Санкт-Петербурга на карте не существовало уже 3,5-4 года — 31 августа 1914 года он был в припадке патриотизма «декоммунизирован» в Петроград. Как-то уж очень долго Михаил Семёнович до Киева добирался. Такое впечатление, что он по дороге преодолевал не столько пространство, сколько время…
Ну и, кроме всего прочего, Шполянский — муж Юлии Рейсс, по-женски непоследовательного и умеренно загадочного персонажа романа. Она своему мужу изменяет с Турбиным, но остаётся ему верна. Это, впрочем, взаимно: Шполянский «содержал балерину оперного театра Мусю Форд и еще одну даму, имени которой Михаил Семенович, как джентельмен, никому не открывал».
Ну и масса всяких разных частностей. Он, например, не нуждается в деньгах, нигде не работая (как не вспомнить червонцы из «Мастера и Маргариты»), ухитряется заполучить себе номер в лучшей гостинице в переполненном городе (+ квартирка Юлии) и т.п.
Известен он как деятель культуры. Булгаков специально перечисляет его подвиги на этой ниве: «пил белое вино, играл в железку, купил картину "Купающаяся венецианка", ночью жил на Крещатике, утром в кафэ «Бильбокэ», днем — в уютном номере лучшей гостиницы «Континенталь», вечером — в «Прахе», на рассвете писал научный труд "Интуитивное у Гоголя"».
Политическая деятельность Шполянского нелогична и непоследовательна. Он заявляет, что собирается усилить обороноспособность города перед лицом погромщика Петлюры, но вместо этого выводит гетманские броневики из строя. Несколько проясняется его роль в сцене на параде петлюровских войск, когда он спасает большевистского агитатора. Очевидно, перед нами — большевистский агент. Но цели его остаются неясными, как и неясна степень вовлечённости в его политическую деятельность Юлии.
В общем, Шполянский в романе персонаж очень важный — он оказывает решающее во многом влияние на судьбы героев, при этом не будучи с ними даже знаком! Представьте, как бы развивались события, если бы все броневики выехали? Ну уж точно Турбин не столкнулся бы на Прорезной с петлюровцами, не был бы ранен и не встретился с Юлией…
Вопрос о прототипе
Естественно, возникает вопрос относительно того, а был ли у Шполянского прототип, и тут как раз между булгаковедами есть полное единство мнений. Это, безусловно, Виктор Борисович Шкловский — русский советский писатель, литературовед, критик, сценарист. Кстати, именно он ввёл в русский язык понятие «гамбургский счёт».
Шкловский был членом комитета петроградского Запасного броневого дивизиона, в качестве его представителя участвовал в работе Петроградского совета. Как помощник комиссара Временного правительства был направлен на Юго-Западный фронт, где в июле 1917 возглавил атаку одного из полков, был ранен в живот и получил Георгиевский крест 4-й степени из рук Лавра Корнилова.
Почему именно Булгаков обошёл вопрос с награждением Корниловым, в общем, понятно: Корнилов — один из виднейших деятелей белого движения, причём именно тот, который лично вёл солдат в бой и в бою погибший. Он, прямо скажем, противоречил линии на «предательство генералов», которая явно заметна в «Белой гвардии» и нашла полное выражение в «Днях Турбиных». Окарикатуренная большевистской пропагандой фигура Керенского тут явно была более к месту.
Шкловский, правда, был эсером, а не большевиком, но и партийность Шполянского нигде явно не указывается. В конце концов, не дело белогвардейцев разбираться в сортах… революционеров.
Мариэтта Чудакова заявила, что это она первая обнаружила данный факт, но при всём уважении к Мариэтте Омаровне её заявление — плод недоразумения, поскольку первым обнаружил это сам Шкловский.
Впервые этот период его жизни был описан в автобиографической книге «Сентиментальное путешествие», изданной в 1923 году в Берлине. В уже советской автобиографии 1972 года, за 11 лет до статьи Чудаковой, он написал так: «Попал в Киев. Увидел белую Россию. В Киеве поступил шофером в броневой дивизион Скоропадского. Там я засахарил его броневые машины. (…) Об этом написал Булгаков, одним из дальних персонажей романа которого я оказался». Кстати, в Киеве он тогда женился и свою жену описывал так: «дама жила в комнате с коврами и со старинной мебелью красного дерева; мне она и мебель показались красивыми». Где-то мы видели такое описание… Не квартира ли это Юлии Рейсс? Всё может быть.
Кстати, относительно «засахаривания» кто-то приврал. Вообще в 4-м бронедивизионе гетманской армии в Киеве было шесть бронеавтомобилей, и они принимали участие в осенних боях. В частности, броневики поддерживали действия дружины Кирпичёва около Борщаговки. На август 1918 года в дивизионе исправными было две машины, остальные — в ремонте. Во время боёв 14-15 декабря петлюровцы, по данным Ярослава Тинченко, захватили три, причём они были на ходу. Собственно, сам эпизод с «засахариванием» встречается только в воспоминаниях Шкловского и, вполне вероятно, оттуда его Булгаков и узнал уже в Москве.
Однако Шкловский не единственный прототип Шполянского, что, кстати говоря, легко угадывается, потому что Шкловский в описываемый период уж никак не был эстетствующим декадентом, которому скучно и от этого хочется покидать бомбы. Нет, он был настоящим футуристом, и внешность у него была соответствующая — на фотографиях явно виден стиль Маяковского.
Предлагаются ещё два варианта.
Прототипом Шполянского мог быть… Шполянский. Только не Михаил Семёнович, а Аминад Петрович (Аминодав Пейсахович) — в то время известнейший поэт-сатирик, сатириконовец, писавший под псевдонимом Дон Аминадо (или Дон-Аминадо). Легко представить себе его популярность, если вспомнить какое-нибудь из его высказываний. Вот например — «оскорбить действием может всякий, оскорбить в трёх действиях — только драматург». Разве не про Булгакова сказано?
Если о том, что Шкловский был в Киеве в 1918 году, Булгаков мог до прочтения его книги и не знать, то уж о Дон Аминадо он знал совершенно точно: «тотчас же вышли новые газеты, и лучшие перья в России начали писать в них фельетоны и в этих фельетонах поносить большевиков».
Ещё один схожий персонаж отмечен Мироном Петровским — это режиссёр и драматург Николай Николаевич Евреинов. С Петровским тут трудно не согласиться, поскольку на это сходство указывает сам Булгаков. В «Записках на манжетах» он пишет: «Евреинов приехал. В обыкновенном белом воротничке. С Черного моря, проездом в Петербург. Где-то на севере был такой город. Существует ли теперь? Писатель смеётся: уверяет, что существует. Но ехать до него долго: три года в теплушке. Целый вечер отдыхали мои глазыньки на белом воротничке. Целый вечер слушал рассказы о приключениях…» Как мы помним, Шполянский в Киев попал из Санкт-Петербурга же и ехал из него три или четыре года. Случайность? Ни в коем случае.
Евреинов был личностью яркой, и Булгаков, уже в то время большой театрал, никак не мог его не заметить. Николай Николаевич, конечно, в Киеве никакой политической деятельности не вёл, а занимался только театром и лекциями, но этого было вполне достаточно, чтобы находиться на слуху. Булгаков не скрывал, что его пьеса «Багровый остров» тесно связана с опытом театра «Кривое зеркало», который Евреинов возглавлял в 1910-16 годах.
P.S.: В завершение рассказа о Шполянском стоит, пожалуй, привести цитату из статьи «"Белая гвардия" Михаила Булгакова: об удачах и провалах экранизаций», опубликованной чуть больше года назад Украиной.ру:
«В фильме демоничность Шполянского (в немалой степени благодаря игре Бондарчука) превознесена до небес. Это вообще олицетворение злой силы, которая рушит ту самую нормальную жизнь, о необходимости защищать которую говорит Турбин офицерам…
Так и хочется продолжить, что 10 лет спустя Михаил Семенович Шполянский, никем не узнанный, в час небывало жаркого заката встретится на Патриарших прудах с двумя литераторами…»
Следующая цитата
На довольно глубокое исследование Ярослава Тинченко «Белая гвардия Михаила Булгакова» мы уже ссылались и даже случаем его критиковали.
Начнём с сильных сторон этого сочинения, изданного в 1997 году и уже ставшего библиографической редкостью (впрочем, в интернете книга вполне доступна).
Второй важный момент — автор хорошо знает и любит текст романа. Особенность нередкая для булгаковедов, но тем более приятная, что, как показывает практика, она вовсе не обязательная. Иные булгаковеды, бывает, цитаты из разных произведений путают…
Надо действительно обладать очень большим интересом к роману и его автору, чтобы внимательнейшим образом разбирать семью Михаила Булгакова и круг его общения, выискивая людей, каким-то боком вхожих в дом на Андреевском спуске, чтобы найти среди них тех, чьи биографические особенности в наибольшей мере совпадают с характеристиками героев романа.
Кстати говоря, насколько мы можем судить, предположения Тинченко наиболее основательны. Например, общим местом в булгаковедческих штудиях является признание того, что прототипом Виктора Мышлаевского является друг детства писателя Николай Сынгаевский.
Тинченко совершенно логично отмечает, что этого быть никак не могло: «Сынгаевский никогда не имел никакого отношения к действительной военной службе: не учился в военных училищах, не служил офицером в артиллерии, не принимал участия в гражданской войне, не был забулдыгой и повесой, имел, в отличие от Мышлаевского, квартиру на Малой Подвальной, где жил вместе со всей семьей».
Он предлагает свой вариант — из значительно более дальнего круга общения семьи Булгаковых, но более убедительный именно с биографической точки зрения. Впрочем, об этом персонаже мы расскажем вам отдельно.
Главный недостаток «Белой гвардии Михаила Булгакова» — принципиальный отказ автора от научно-справочного аппарата. Книга, дескать, публицистическая, потому это всё лишнее. В общем, логика в таком заявлении есть. Действительно, полноценные ссылки на источниковую базу сильно перегрузили бы книгу, увеличили её объём и, соответственно, себестоимость и цену. В этом смысле автора понять можно.
В то же время у историка всегда есть масса возможностей, чтобы указать на источник информации, не прибегая к постраничной ссылке по всем библиографическим правилам. Более того, Тинченко эти секреты отлично знает и виртуозно их использует, ссылаясь, например, на мемуары Романа Гуля (он был непосредственным участником событий, описанных в «Белой гвардии», будучи бойцом дружины генерала Кирпичёва; считается, что Булгаков с его воспоминаниями знаком не был).
Однако в самом важном, пожалуй, моменте своего повествования он как воды в рот набирает. Версия Тинченко относительно службы Булгакова в белой армии наиболее интересна прежде всего потому, что она существенно расходится с общепринятой. Дело в том, что Михаил Афанасьевич, по понятным причинам, свою службу у Деникина отнюдь не рекламировал. Татьяна Лаппа или, тем более, Леонид Карум (прототип Тальберга), всех подробностей не знали. Потому «общепринятая версия» основывается на литературных текстах самого Булгакова, которые можно счесть автобиографическими (прежде всего «Необыкновенные приключения доктора»). Но вот беда — тексты-то эти литературные и на документальную точность отнюдь не претендуют.
В то же время версия Тинченко не подтверждена абсолютно ничем. Даже ссылкой на тексты Булгакова. Ну вот не указывает он даже полусловом, что за документы и материалы были им использованы. В результате возникает странная ситуация — и хочется принять на веру, и колется.
Есть и ещё одно обстоятельство, которое вызывает на самом деле лёгкий когнитивный диссонанс. Это политические взгляды автора.
По идее, он должен ненавидеть Булгакова и белогвардейцев, но нет — Булгакова он любит, а белогвардейцев описывает нейтрально и где-то даже сочувственно. Поток ненависти изливается из него, только когда речь заходит о большевиках. Хотя, с точки зрения Булгакова 1918 года, большой разницы между петлюровцами и большевиками нет, а с точки зрения Булгакова — автора «Белой гвардии» и «Дней Турбиных», — большевики даже чем-то лучше (справедливости ради надо сказать, что почти все «пробольшевистские» фразы в третьей редакции пьесы внесены МХАТом, чтобы обойти цензурные ограничения).
Кстати, описание Булгакова, объясняющее появление Петлюры, в той же степени объясняет и появление большевиков. Тинченко это, правда, игнорирует.
Сам Ярослав Тинченко — фигура достаточно забавная. Как свидетельствует «Википедия», он с 16 лет (?) «системно сотрудничает с Вооружёнными Силами Украины» (кто его знает, что это значит).
Она же уверяет, что он «окончил заочное отделение исторического факультета Львовского государственного университета по специальности — военная история Украины 1917-1920 гг, история гражданской войны, униформология». Двухминутная проверка показывает, что такой специальности в ЛНУ им. И. Франко нет (это, собственно, и так ясно). И совершенно непонятно, по каким таким причинам Тинченко не смог получить образование в нормальном порядке — очное или хотя бы вечернее.
При этом он кандидат исторических наук, автор двух десятков монографий, посвящённых событиям 1917-1920 годов (причём не только на Украине). Среди его трудов, например, книга с вполне «булкохрустным» названием «Голгофа русского офицерства в СССР, 1930-1931», посвящённая репрессиям против офицеров. Сейчас он заместитель директора Национального военно-исторического музея Украины по научной работе. В общем, человек, который должен по должности быть профессиональным фальсификатором истории, но вместо этого её изучает, а срывается на «идеологический речекряк» только в оценочных суждениях. Впрочем, с его более поздними книгами мы не знакомы — может быть, после «Белой гвардии» он исправился.
Читайте также: