Левин и китти цитаты

Обновлено: 07.11.2024

Если я и писала на эту тему раньше, то больше о том, что мне не нравилось в этой сюжетной линии романа Толстого «Анна Каренина» (она раздулась до основной, Левин слишком идеализирован даже по сравнению с Пьером Безуховым). Теперь мне хочется написать о том, что мне нравится в этой линии. А положительных эмоций, безусловно, больше, чем желания придираться.

Линия Щербацких-Левиных - моя любимейшая в романе, я ради нее многократно перечитывала «Анну Каренину», воспринимая другую пару героев (Анна и Вронский) с гораздо меньшим интересом. В идеале я предпочла бы, чтобы роман был вообще не о них. А фильм бы снимали о другой паре (Кити и Левин).

Так ли это у других читателей? У каждого – по-своему. Меня, как, видимо, и Толстого привлекают отношения, основанные не на чистой физиологии, не ставящие во главу угла дикую страсть, хотя никто не отрицает ее существование и право на описывание. Возможно, кинематографистам это интереснее – эротика в той или иной форме всегда была в моде, она обеспечит кассовые сборы. А исследование душевных глубин и метафизики эти сборы могут и не обеспечить. Последнюю экранизацию я пока не смотрела и пишу вовсе не в связи с ней.

Но одно очевидно: сценаристы в кино не уделяют ей должного внимания – или эта линия есть, но фрагментарно, эпизодически, либо ее нет вообще. А почему? Сам Толстой явно отдавал предпочтение именно отношениям Кити и Левина, писал о них с удовольствием, смаковал иные моменты.

Кити – обыкновенная девушка, прелесть которой именно в том, что она ни на что не претендует, не считает себя венцом творения (и автор ее в качестве таковой не навязывает читателям). Но описана эта «обыкновенность» с такой любовью, что трудно остаться к ней равнодушным – на мой взгляд. И привязанность эта возникает естественно, не по чьей-то указке. В нее можно вглядываться с удовольствием – и видеть нюансы, которые бесконечно тронули Левина, отчасти утратившего наивное светлое цельное восприятие жизни и тоскующего по иллюзиям, которые он утратил. В ней он любит себя молодого. То «поэтическое», что он видел в юной княжне Щербацкой, это поэзия его собственного видения жизни, которое она помогает ему воскресить, обновить.

Трудно сказать, как складывались бы их отношения, не появись на горизонте Вронский. Красивый, самоуверенный, спокойный. Блестящая светская оболочка, скрывающая (на мой взгляд) – не пустоту (это, наверное, чересчур), а… пустоватость. До романа с Анной Карениной он был именно таким. Я бы сказала, ему переживания такой силы пошли на пользу, в нем появилось умение сострадать, понимать, что с чувствами других людей нельзя играть… как он хладнокровно играл с Кити, прекрасно понимая, что обманывает ее, таким образом развлекаясь.

Это было не охлаждение к Кити (у него не было к ней никаких чувств, и охлаждаться там нечему), а именно сознательный обман - вот в чем подлость. Но он это делал не со зла, он просто искренне не понимал, что такое любовь, никогда не испытывая сколько-нибудь сильных ощущений. Первое же чувство к женщине застигло его врасплох – он не знал, что с этим делать. И в итоге отказался от всей своей прежней жизни, потому что иначе не смог и даже пытался стреляться. Он, благодаря страданиям, из франта превратился в мученика. А изменилась ли к лучшему Анна? Вот она – нет. Ее это чувство разрушило.

Если противопоставлять два вида любви, которые называют «любовь-гибель» или «любовь-спасение», то для Анны это была любовь-гибель. И не потому, что она была замужем. (Какие можно предъявить претензии к Каренину, кроме того, что он не красавчик? Вдруг «уши не те» оказались – это, на мой взгляд, не озарение, а какой-то знак, что она резко вдруг поглупела и стала придавать вселенское значение пустякам. Не говоря уже о том, что Каренин ей в мужья не набивался и никогда не навязывался, как Сомс Форсайт навязывался Ирэн, – это для нее брак с ним был очень выгодным, и она в юности это ценила.) Анна не ощущала себя счастливой с Вронским – это была некая черная энергия: возбуждение сродни наркотическому, агония прежней души героини (умиротворенной, светлой, по-своему цельной, взвешенной, мудрой), любовь-болезнь, лихорадка, методическое разрушение основ ее личности, которая была многогранной, но позволила одной грани поглотить все остальные. Почему? Она влюбилась в мужчину глупее себя, не способного ее понимать, но испытывающего к ней тягу – чисто физическую (а другой он и не понимал). И ее собственный внутренний свет погас. Не могла она уважать ни себя, ни его.

Не случайно Анне не нравилось само слово «любовь», когда о ней говорил он, она чувствовала, что Вронский не понимает его полноценный смысл, умаляя его, видя одну лишь физическую сторону, как это у них в результате и вышло. И до чего ее коробило, когда он говорил о «счастье»! Как герой бульварного романа, который повторяет реплики, не очень вдумываясь в их суть. Для нее это была болезненная зависимость, а никакое не счастье. Хотя при всей его ограниченности сочувствие к нему на протяжении романа растет, он становится фигурой, возможно, еще более трагической, чем сама Анна.

Конечно, были у них во второй половине романа периоды относительного покоя, но это скорее напоминало самообман – подсознательное желание поверить, что все проблемы решатся сами собой, а они только усугублялись. А Вронский как будто не понимал очевидную вещь: скандальная ситуация для женщины может обернуться социальной смертью, а мужчину так сурово никто не судит, и положение их с Анной в глазах общества вовсе не одинаково, он теряет гораздо меньше и не становится парией. За это его и возненавидела Анна. Сломал ей жизнь, а сам может как ни в чем не бывало теперь начать и новую жизнь… если захочет! Возможно, так и было бы, не случись самоубийства (Анна знала, как это подействует на него, и таким образом уничтожила все его потенциальные планы на счастливое будущее без нее).

Впрочем, довольно об этой паре. Кити увлеклась этой красивой оболочкой Вронского, как многие девушки, мечтающие о принце и не разбирающиеся в мужчинах в реальной жизни. В эмоциональном, человеческом плане ему ей было нечего дать – только милые улыбки, пустые светские разговоры… она достаточно быстро ощутила бы этот психологический вакуум. Ведь на тот момент Вронский, обаяв очередную красотку, дальше не знал, что с ней делать. Вот их отношения и затоптались на месте.

В будущем это ее увлечение «оболочкой» отравит отношения с Левиным. Потому что он никогда уже не мог быть уверен, что Кити в глубине души не предпочитает другого. Не будучи красавцем, Левин переживал из-за этого, и эта его больная мозоль не давала возможности наслаждаться счастьем, подозрения изводили, они изъедали его. А, поскольку он комплексовал из-за того, что не соответствует светским стандартам, вел себя скованно, не умел нравиться знати, понятия не имел, как обольщать. Простодушная Кити чувствовала его муки и тайно сопереживала им. Но она и заподозрить тогда не могла, что усвоенная светская манера поведения Вронского с дамами – не более чем привычная для него игра. И свято верила каждому его взгляду, жесту, потому что ни разу в жизни не сталкивалась с обманом, не представляла, как это бывает.

А здесь как раз будет уместно вернуться к вопросу воспитания девушек в семье Щербацких. Долли, старшая сестра Кити, жаловалась, что воспитание maman сделало ее такой наивной, что поведение Стивы стало для нее потрясением. Она и представить себе не могла, что на момент сватовства, во время помолвки, после свадьбы муж может вести двойной образ жизни. В таком же «неведении» держали и Кити. Любимица отца, младшая дочка была так опекаема всеми членами семьи, что никто и подумать не мог, какой ее ждет удар. И семья Щербацких оказалась неподготовленной к этому удару.

Князь Щербацкий, человек ясный веселый прямой и простой, никак не мог прочувствовать нутро Вронского, всегда относился к нему с подозрением. Княгиня была им очарована – наивно, по-женски. Мужчины оценивают друг друга точнее, чем женщины, и в некоторых вопросах лучше положиться на их суждение. Но Княгиня была упряма, она вбила себе в голову, что Вронский – прекрасный принц. И случившееся (его отъезд вслед за Анной Карениной) ее сокрушило. Она, конечно, раскаивалась, что не прислушивалась к своему мужу, не пыталась предостеречь дочь, но в глубине души считала, что во всем виновата лишь Анна, а Вронский – несчастная жертва. Есть тип людей, которые настолько очарованы светским лоском и блеском, что они отказываются верить, что за этим может скрываться отсутствие всякого внутреннего содержания. (НАПОЛНЕНИЕМ для Вронского стало чувство к Анне, иначе он мог таким и остаться.)

У Кити рухнула вера в любовь, она стала видеть мир в черном свете. Как будто все человеческие недостатки вдруг стали все более отчетливо представать перед ней. Разочарования юности страшны именно этим: у человека рушится восприятие окружающего мира, он от наивности переходит чуть ли не к… мизантропии. Теперь ему кажется, все вокруг – обман, торг. Кити перестает верить даже родственникам! Она подозревает их в желании избавиться от нее – найти какого угодно мужа. И восстает против всяких дальнейших попыток свести ее с кем-то…

Врач говорит, что в таком состоянии больной девушке лучше не противоречить, это чревато серьезными осложнениями для психики, может закончиться чахоткой (а это смертельный приговор). Кити кажется затвердевшей, стальной – но эта броня лишь ее временная защита. Она критически смотрит на отношения между мужьями и женами, не видя образцов семейного счастья. Брак сестры представляется ей унизительным – Долли все терпит и делает вид, что не замечает измен своего мужа. Кити осознает некоторые черты своего характера: гордость, самолюбие. Сама она никогда бы этого не потерпела!

Вот почему она всегда так сочувствовала Левину и «прощала» все его неловкости и светские промахи – зная, что его чувство собственного достоинства ранить нельзя. В ней самой теперь появилось то самое отвращение к свету, которое было и у него, заставляя его проводить время в деревне, вникая в проблемы сельского хозяйства.

Кити постепенно трансформируется в человека, который все ближе и ближе к тому идеалу жены, который сформировался в воображении Левина. Но она и сама не подозревает о том. В Левине никогда не было никакой фальши – это Кити чувствовала безошибочно. Даже в самой себе она иной раз чувствовала это, только не в нем!

Но при всей своей простоте и отзывчивости Кити – княжна. А Варенька, девушка, с которой она подружилась на водах, родилась от простолюдина, а затем ее удочерила богатая дама. И не может быть у нее такой свободы, непосредственности, открытости… Такая девушка должна знать свое место, и Варенька нашла спасение в фатализме – приятии жизни такой, какая она есть, смирении.

Кити казалось, что после предательства Вронского, она никогда не сможет открыть душу людям. И Варенька, сдержанная, спокойная, немногословная, жертвенная оказалась для нее лучшим лекарством. Кити влюбилась в нее, создав в своем воображении женский идеал, которому она теперь хотела соответствовать. И со своей обычной пылкостью, готовая к самоуничижению и созданию себе кумира, она подражает ей, теперь мечтая не о любви или замужестве, а о том, чтобы посвятить себя благотворительности, помощи неимущим, отказе от личного счастья. (Надо сказать, что эти черты – скромное мнение о себе и готовность признать других людей выше, лучше, прекраснее - свойственны и Левину. Это самые симпатичные их качества. Импульсивность, порывистость, эмоциональная неустойчивость, нетерпимость к фальши – тоже их общие черты.)

Но достаточно щепотки иронии старого князя, и Кити видит теперь своих новых знакомых в ином свете: ей кажется, в этих людях есть притворство, позерство. И она внутренне отворачивается от них. Сохраняя в своем сердце место только для Вареньки. (С какой радостью она будет потом наблюдать за сближением любимой подруги с Кознышевым, братом Левина, которого тот тоже считал во всех отношениях лучше себя – более уравновешенным, зрелым и мудрым. Линия эта ничем не закончится, но сам по себе эпизод оставляет приятное, хотя и грустное, впечатление.)

Кити больше не тянет к бунту, она понемногу взрослеет – возвращаясь домой, она не мечтает о невероятных подвигах, а пытается жить прежней жизнью, встречая Левина, в душе которого произошел серьезный переворот. Все это время он терзался, потому что после отказа Кити выйти за него замуж, казалось, все было кончено для него. Долли своими попытками повлиять на Левина только еще больше его разозлила. Он подумал: меня воспринимают как «запасной вариант», если с другим кавалером не получилось. А это значит, что Кити его никогда не любила.

Все это время он все-таки тайно пытался обдумать слова Долли: каково для девушки, которая мало знает жизнь и плохо разбирается в людях, решить для себя, кого она предпочитает. Как бы скромно ни относился к себе Левин, согласиться играть роль утешителя он не хотел. И не вынес бы сосуществования с женщиной, которая тайно вздыхает по другому человеку. Унизительней не придумать! Он пытался вывести умозаключения – одно за другим, но ничего не помогало… Ему подбирали невест, причем привлекательных, подходящих, но он даже смотреть на них не хотел.

И только вид Кити – и прежней и совсем другой… пристыженной, робкой, как раскаявшийся ребенок… осветил его по-иному: он увидел в ней неискушенное существо, которое нуждается в руководстве. И без него может пропасть. Он увидел себя иначе – как защитника, покровителя… И они без слов одновременно поняли это.

Их связала не бурная страсть, а романтическое нежное чувство. То самое, которое преображает, делает людей лучше, придает им сил, способствует их внутреннему просветлению.

В этой линии Толстой прибег к собственной биографии – знакомству с семейством будущей жены (когда он не знал, в кого из сестер влюбиться, и остановился в итоге на Софье – так же было у Левина, когда он выбирал из трех сестер Щербацких и все-таки выбрал Кити), объяснению с невестой начальными буквами каждого слова, и молниеносной вспышке взаимного понимания, когда она ответила на его предложение долгожданным согласием.

В описании предсвадебных хлопот, венчания, первых месяцев жизни супружеской четы, возможно, тоже есть автобиографические мотивы. Ссоры, взаимная ревность, упреки – и примирения. Осознание, что они теперь – одно существо. Не только физически, в высшем смысле. И Левин не может сердиться на Кити – он понимает, что сердится как будто на свою руку… на неотъемлемую часть себя самого.

Смерть брата Левина и помощь в приготовлениях к ней тоже сблизили Кити и ее мужа. Он увидел, что при всем своем интеллектуальном багаже, оказывается беспомощным там, где простым душам открывается поле деятельности. Кити делает последние дни жизни его брата насыщенными, осмысленными, приятными, радостными. И она куда меньше боится смерти и всего, что с ней связано, принимая ее буднично, как, наверно, и должно.

Беременность Кити – относительно спокойный период их жизни, когда они наслаждались общением с родственниками, гостями, природой. Кити в упоении ощущала себя «взрослой», она беседовала наравне с дамами старше себя – собственной матерью, сестрой, помощницей по хозяйству. Довольно долго она будет находиться в положении «взрослого ребенка», который строит свое гнездышко, отчасти играючи, в то же время серьезнейшим образом желая утвердить свой авторитет.

После рождения сына Левин оказывается в положении человека, для которого никаких тайн природы уже не осталось. Он не обрел твердой веры в бога, он мечется, понимая, что ребенку нужно духовное руководство, но не знает, как его осуществить. Для него это мучительно и тяжело. Он, с одной стороны, понимает, что несет ответственность за семью, с другой, страдает – некий круг замкнулся. От романтизации идеи любви и семьи нужно переходить к практическому воплощению. Ребенок – это уже не мечты и фантазии, а реальность. А мужчин она подсознательно часто пугает.

Утратив любопытство к процессам, которые происходят с Кити (она стала матерью), он отчасти утрачивает к ней интерес. И Левин, и Кити – люди неустойчивые, их настроения меняются, их чувства подвержены посторонним влияниям. Они знают это и понимают, что спасение – в том, чтобы держаться друг за друга и не поддаваться никаким искушениям. А в силу их характера новые увлечения, увы, могут возникнуть.

Толстой рисует не идиллию, а реальную картину жизни двух людей с определенными особенностями темперамента, психики. При этом кристально честных с самими собой и друг с другом. И той самой честности в других людях они могут не обрести, это вообще очень редко встречается.

Поэтому союз Кити и Левина при всех его внутренних колебаниях и метаниях, видимо, все-таки устоит. И эта «переменчивость» сделает его живым, не статичным, меняющимся – впрочем, как и сама жизнь вокруг них.

«Война и Мир». Вечная книга. Когда последний раз перечитывал, то осознал – почему в фильме Бондарчука так раздражала Наташа Ростова. Ведь из школы воспоминания о первом бале. Романтика. Любовь.
А как Толстой «опустил» в романе эту персону. Эта ее мерзкая история с Курагиным, с венчанием. Это безнравственное, даже и по сегодняшним меркам, поведение с Болконским.
Весь образ Наташи Ростовой Толстой обнажил в эпилоге словами Пьера: «Толстая самка». Трудно точнее выразиться.
Только глупые школьники в сочинениях пишут, что Наташа Ростова – любимый герой Толстого.
А «Анна Каренина»? Думаешь, что роман об Анне, а на самом деле книга – о Левине. О его пути к семейной жизни и его отношениях в семье. В общем-то Анна Каренина – фон. Значительный, сильный, но – фон. Также достойный изучения и анализа.
Этот гнилой щеголь Вронский, о котором, думаю, не одна женщина слезы лила и мечтала, не видя сути эгоистичной, себялюбивой натуры Вронского. Ну – и чем красивее актер в роли Вронского, тем для женщин его образ романтичнее и желаннее. А ведь в романе словами отца Кити Толстой сказал: «Петербургский щеголь, их там станками делают»… И, по-моему, то ли канарейкой назвал, то ли еще как похоже.
А школьницы пишут сочинения об уме, мужестве и честности Вронского.

На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.

Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Следующая цитата

И вот наконец они оказываются один на один в гостиной Облонских. Кити подходит к карточному столу, садится и, взяв мелок, начинает чертить круги на зеленом сукне. Некоторое время они молчат. Глаза Кити, как пишет Толстой, «блестели тихим блеском». Левин наклоняется, берет у нее мел и пишет: «к, в, м, о, э, н, м, б, з, л, э, н, и, т».

«Буквы эти значили: «когда вы мне ответили: этого не может быть, значило ли это, что никогда, или тогда?» Не было никакой вероятности, чтоб она могла понять эту сложную фразу; но он посмотрел на нее с таким видом, что жизнь его зависит от того, поймет ли она эти слова.

Она взглянула на него серьезно, потом оперла нахмуренный лоб на руку и стала читать. Изредка она взглядывала на него, спрашивая у него взглядом: «То ли это, что я думаю?».

– Я поняла, – сказала она, покраснев.

– Какое это слово? – сказал он, указывая на н, которым означалось слово никогда.

– Это слово значит никогда, – сказала она, – но это неправда!

Он быстро стер написанное, подал ей мел и встал. Она написала: т, я, н, м, и, о.

Он вдруг просиял: он понял. Это значило: «тогда я не могла иначе ответить».

Он взглянул на нее вопросительно, робко. – Только тогда?

– Да, – отвечала ее улыбка.

– А т. А теперь? – спросил он.

– Ну, так вот прочтите. Я скажу то, чего бы желала. Очень бы желала! – Она записала начальные буквы: ч, в, м, з, и, п, ч, б. Это значило: «чтобы вы могли забыть и простить, что было».

Он схватил мел напряженными, дрожащими пальцами и, сломав его, написал начальные буквы следующего: «мне нечего забывать и прощать, я не переставал любить вас».

Она взглянула на него с остановившеюся улыбкой. – Я поняла, – шепотом сказала она».

Этот диалог, на мой взгляд, захватывает внимание и помогает проникнуться к героям. Как думаете?

Следующая цитата

… потянуло меня к нетленке - перечитала (после 30-ти лет перерыва) "Анну Каренину" ныне забываемого (даже в школе уже не читают) нашего графа Льва Николаевича Толстого.

Сколько раз слыхала – «перечитывайте классику, читается другими глазами».
Точно!

Через тридцать лет - так много вдруг открывается нового: хозяйственные заботы Левина, государственная деятельность Каренина, смерть Николая, брата Левина – (особенно мучительные сцены).
(Как важно, чтобы около были близкие в это время! Как человек страдает перед смертью, как ждёт её!)

Как дотошно передаёт Толстой нюансы человеческого поведения, разговорную речь – она будто записана на плёнку, а потом изложена на бумаге.

А вот женщин всё-таки он не знал и интерпретировал уж больно узко, по-своему.
С трудом, мною, женщиной, понимается Анна.
Всё вроде описано: и душевные моменты, и обиды, и ожидания… А представить я эту женщину, войти в неё – не могу. Как и в Кити, и в Доли, и в Вареньку. Ни одна из них – не я.
Мне Татьяна Ларина ближе…

Что я запомнила из прежнего прочтения, закреплённое и нашим давним фильмом с Самойловой в главной роли: Стива с Доли, встреча Анны и Вронского, первая жертва (мужик под поездом) про их встрече, Китти и Левин на катке, бал с Китти и Анной. Опять поезд и Анна с Вронским. Каренин (Гриценко), его сухость, сочувствие Анне. Объяснение Левина и Китти. Бетси (Плисецкая). Скачки, объяснение Анны с мужем. Болезнь Китти, Анна и Вронский в Италии. Встреча с Серёжей. Охлаждение Вронского, отторжение Анны светом. Её отчаяние. Сон про мужика. Анна на станции. Смерть («Что я делаю?»). Вронский после её смерти – отчаяние и ожесточение.
Всё.

А вот перечла нынче, и всё, что между этими ключевыми эпизодами, встроилось в общую картину совершенно.
И мой личный вывод – роман должен называться не «Анна Каренина», а по-другому, потому что – второй (если не первый) её герой – Константин Левин.
И последняя глава посвящена ему, именно ему, а не Анне. Ей в этой последней главе почти и не уделено места, разве описание переживаний Вронского, когда он увидел тело мёртвой Анны.

Роман об отличии жизни женщины, (цели её существования, образе жизни и мыслей), и мужчины. Только, если мужчину Толстой описывает всесторонне – и все нюансы его поведения разбирает по косточкам (чего только стоят переживания Левиным периода подготовки к свадьбе с Китти), то внутренняя жизнь женщины – для автора – за семью замками, описывает он женщину только исходя лишь из внешних признаков, из её поведения.

При всей внешней привлекательности Анны, особенно на первых страницах, Толстой, в конце концов, делает из неё демоницу: она хочет только «любви», но любовь эта – исключительно плотская, телесная. В самом конце романа так и говорится: ей не нужен нежно любимый Серёжа, ни тем более маленькая дочь от Вронского, никто. Все вызывают у неё отвращение, даже сам охладевший к ней Вронский. Ей нужны только его ласки. Анна Толстым лишается всякой духовности и чистоты, она вся – воплощение страсти.
Никто из персонажей-мужчин в романе не наделён такой похотью, как она. Даже ветреный Стива Облонский.
Анна желает, чтобы любимый мужчина принадлежал лишь ей, и, уяснив, что так не может быть, решает, что и жить тогда – незачем, нет смысла в жизни без плотской страсти.
Опять на женщину Толстым кладётся клеймо: похоть.
Сам граф по жизни был очень далёк от умеренности, да и, к слову, среди женщин похотливых навряд ли больше, чем среди мужчин, а может быть и на порядки – меньше.
А уж невнимание к детям или жертвование ими ради любимого мужчины (в чём «преуспела» Анна, описанная Толстым) – это, вообще, уродство, как уродством является всякое отступление от установленного природой: материнский инстинкт силён.

В противовес метаниям Анны параллельно идёт линия мучительных поисков смысла жизни Левиным – хорошим, добрым, умным, работящим – воплощением идеала мужчины, чьи метания выливаются в убеждение: что бы ни происходило, жить необходимо для добра, то есть для Бога.
(Если бы это ещё внушить каждому. )

Роман «Анна Каренина» – это вариант развития событий в русле: а что, если бы Татьяна ответила Онегину взаимностью.
Только Пушкин доверялся своей героине, а Толстой Анну вёл сам, как он представлял логику поведения женщины, ослеплённой страстью.

Вот и вышедший недавно на наши экраны английский фильм…
«Страсти по Анне», - так бы я его назвала.
Феерия!
Первые полчаса сидела в оторопи - и это ещё полтора часа будет продолжаться?
(Но потом раскочегарилось и благополучно досмотрелось).
Но Толстой - великий реалист - от сценария и постановки перевернётся в гробу не однажды.

. ассоциации, ассоциации - сорок тысяч одних ассоциаций.
Начало - чисто киношный "Призрак оперы". Даже послышалось пение. "Мюзикл, что ли?" - промелькнуло в голове. Потом вдруг почудился балет по чеховской "Анне на шее" (как бишь его - кажется, "Анюта"?)
Потом клюква, клюква. Столы – рядами (по Гоголю), поезд, как из ледяного ада - весь в ледяных наплывах.
Потом, вроде, выехали в поле (как бы усадьба Констанина Левина), потом сенокос (мужики у костра, Левин на стогу).
А промежутках - кресла-ампир, и на них всё француженки и американки с одним голым плечом.
Одна Долли - вся беременная и под подбородок утянутая в текстиль.
Потом Вронский - херувим с усиками.
Страстные взгляды Анны, страстные взгляды Вронского.
Вальс! Что за вальс! Танцующие руки – притягивающие и отталкивающие. Сногсшибательно!
Потом - альков, скачки (всё, напомню, как бы на сцене - Фру-фру не через барьер прыгает, а валится со сцены в партер).
"Я - его любовница!"
Послеродовая горячка, "Он святой, пожмите друг другу руки".
Объятия мужа и любовника. Выздоровление.
"Я не могу жить без него".
"Серёжа! Мальчик мой!"
(Кити уже беременная).

В общем, конец всем известен, даже тем, кто Толстого не читал.
И поле в цветах, по которому бегают дети Анны, а министр Каренин за ними присматривает.
И всё это действие проходит под фонограмму русской народной песни "Во поле берёзка стояла". Чтобы мы не забывали, наверное, - это всё происходило в России, в 1874 году.

Но Анна – именно та Анна, которую представлял себе Толстой – сплошная страсть.
Испанеризированная, правда, какая-то страсть, не русская. Может быть, Толстой так и представлял: если с чадами и беременная (Долли, Китти) - то это русская женщина, а как - страстная и свободная - так это Бэтси Тверская, "соблазнившая" Анну и сама совершенно англиризированная.

Извините, Нина. По тексту вопросов нет, там всё путём, а вот по части грамматики есть вопрос. Два слова: "испанеризированная" (страсть) и "англиризированная" (Бэтси Тверская) - это новые слова или можно строить их с помощью таких сложных суффиксов?
Не иронизирую, а просто спрашиваю. Любознательный я - хочу всё знать, хотя и понимаю, что это мне грозит быстрым старением.

С уважением - Александр.

Спасибо за вопросы, Александр. Насчёт, можно ли строить - я не задавалась таким вопросом или задачей. Такие вещи у меня сами как-то образуются. Я их не торможу - а может им настало время родиться? Вам же понятно, что они обозначают?
Почему не пришли в голову уже известные, означающие то же самое, слова - "испанская" или "англоманская"?
Ну, не знаю.
Возможно, подкоркой ощутилось, что это всё же не то же именно самое.
Возможно, ввернув (это я так над собой иронизирую) вот эти суффиксы, хотелось подчеркнуть, что всё же и то, и другое (придание испанского оттенка - жгучего, страстного и прочее) или английского (чопорного, внешне благопристойного) представляемым явлениям было скорее постановочного плана, а не искреннего, органичного.
(Я пожимаю плечами. )
Словообразование, на мой взгляд, не возбраняется ни в каком языке, если только новые слова не нарушают основ нравственности :)

Спасибо, Нина! Полёт - нормальный. Сам такой - люблю вставлять собственного изобретения новые словообразования. Правда, редактор альманаха, где я печатаюсь, безжалостно их вычёркивает. Дошло до того, что он заменил у меня слово "гоминоид" на "гуманоид". Пришлось ему показывать статью в словаре, сам напросился. Трудно с великими.

С уважением - Александр.

"Люблю новые слова вставлять" - нет, у меня такого нет. Когда они возникают, сомнений нет - надо ли, можно ли. Главное, чтобы не противоречило правилам грамматики. Порою только написав и уже отойдя на расстояние, вдруг обнаруживаю - слово-то какое-то неожиданное, что ли. Не вспомню даже, слышала или читала. Вдруг вот вынырнет откуда-то. Ну, пусть живёт. Рогов и хвоста нет - пусть.
А вот с корректорами я не знакома, сочувствую Вам: им такие вещи - оправдание собственного заработка и, наверное, смысла жизни.

Следующая цитата

У Толстого в творчестве много раз возникала тема семейного счастья: не любви как таковой, а того, что с ней происходит потом.

“Анна Каренина” - один из лучших, на мой взгляд, русских романов. Тонкий, глубокий. Язык Толстого так прекрасен, что читать роман - наслаждение. Смысл же внушает безысходность. В книге несколько любовных историй, они все по-разному начинались, и все неудачные.

Константин Левин был честен, надежен, не бездельник, не "лишний человек". Он мечтал о хорошей семье и, глядя на игриво настроенного Стиву, даже немного пугался, как будто видел что-то больное. Кроме того, он женился на любимой девушке. Кажется, было все, чтобы сложилось счастье. Но Левин не любил Кити, а превозносил, обожествлял. Это нисколько не помогло ему понять ее (и ее потребности), даже помешало. Кити-то оказалась обычной бабой, которая интересовалась низменным: приличиями, сватовством, чтобы не остаться старой девой или не было скандала. Потом она станет думать о скатертях, простынках. Левина это раздражало, даже оскорбляло, как Болконского в "Войне и мире" раздражало вращение Лизы в свете.

Кити оказалась приземленной женщиной: пошло хотела замуж Кити оказалась приземленной женщиной: пошло хотела замуж

Левина покорила красивая, светская девушка (а не страшненькая, но духовно развитая умница из деревни). Но эти качества же его и раздражали и возбуждали ревность. Не такую ревность, когда боятся потерять (куда бы она после свадьбы делась), а когда появляется гнев. Конечно, история Левина и Кити не трагична - потом они кое-как приспособились. Но эта история о том, что даже чистые любовные порывы приходят в тупик. Чтобы можно было жить, приходится, так сказать, понизить градус любви.

Таким, как Левин и Болконский, надо было жениться друг на друге. Но тогда это было не принято. Приходилось жениться на девушках. Хотя что может быть отвратительнее мужчины, которого раздражают милые женские слабости?

Вронский тоже сначала любил Анну. Точнее, сначала таскался за ней и добивался, а потом полюбил. Безусловно она с первого взгляда привлекла его, но любовь появилась позже. Помимо красоты, в Анне было много чего, что притягивает: она любимая жена статусного человека (что на других мужчин неосознанно действует как магнит), она проста и совсем не кокетлива (в отличие от большинства дам), она нравится всем: не только мужчинам, но и детям, юным девушкам, пожилым дамам.

Анна и Вронский: история о самых лучших порывах, которые привели в тупик Анна и Вронский: история о самых лучших порывах, которые привели в тупик

Вронский - светский, но не семейный тип. Его увлекал процесс покорения замужней женщины. Это было красиво и изысканно, и гораздо интереснее, чем четко регламентированные ухаживания за незамужней для последующего брака.

Кто же знал, что все обернется серьезно? Но Анна была хоть и притягательная, но проблемная. Ради нее пришлось пожертвовать карьерой, добрыми отношениями с родней. Наверное, Вронский каждый раз думал - не переплатил ли. Так потихоньку даже самая сильная любовь может ослабеть. А Анна, видя охлаждение, напирала все сильнее, чем добивала остатки, и тоже подсчитывала, не слишком ли много отдала за эти отношения (пожертвовала сыном). Не жертвовать, но при этом спать с Анной, Вронский считал ниже своего достоинства. Так же как Анна не могла тихонько крутить романы на стороне годами, как Бетси, не скандализируя. Получается, и здесь искренние порывы привели в тупик.

Анна во всем хочет нарушать правила: начиная от своего некокетливого поведения (и это интересно, необычно, мило) и заканчивая наплевательством на более важные законы света (а это уже тяжело вынести).

Долли, будучи матерью семерых детей, любила Стиву, как юная девушка. Поэтому особенно тяжело было падать с небес на землю, хотя, если бы она оценивала ситуацию немного более трезво, она бы не удивилась измене. Ведь после 10 лет семейной жизни спокойное родственное отношение к мужу даже более уместно - ну подумаешь, какая-то гувернантка. После примирения Дарья Александровна хочет сменить одни иллюзии на другие: начинает идеализировать детей и свою роль матери. Но оказалось, что дети дерутся и не всегда ее радуют, и в этом смысле она не более выдающаяся, чем любая многодетная мать. А других предметов гордости нет. Еще один тупик.

Читайте также: