Иди бестрепетно откуда цитата
Обновлено: 30.04.2024
Без преувеличения скажу, что Водолазкин - один из лучших современных писателей: он не «заигрывает» с читателям, не пишет «на доступном читателе языке», каждая его книга продумана до мелочей, каждая мысль заставляет и меня осмыслить что-то, найти ответ. Поэтому произведение о сути писательства и литературы, вышедшее из-под пера Водолазкина, стоит читать.
Обложка книги. Обложка книги.«Идти бестрепетно» - это или сборник эссе, или единое повествование о том, что такое ЖИЗНЬ и какое в ней место занимает ЛИТЕРАТУРА.
В название вынесена одна из узнаваемых фраз героев Водолазкина: Терентий Осипович Добросклонов призывает: «Иди бестрепетно!» Как это - «бестрепетно»? Верно, не сворачивая с пути истины, до конца. Все это, безусловно, можно и нужно отнести к писателю. Мне импонируют его взгляды на суть литературы.
«Главная задача искусства – рассказывать о человеке. Не о политической системе, не о придворных интригах, даже, по большому счету, не об истории. Рассказывать нужно об истории души».
Подзаголовок - «Между жизнью и литературой» - сразу ориентирует читателей на то, что речь пойдет о ЛИЧНЫХ взглядах, о том, что составляет суть жизни Водолазкина как человека и как творца, поэтому книга очень интересна.
Нам расскажут о детских годах, поделятся воспоминаниями о садике и школе, о времяпрепровождении - «игра в дуэль между Онегин и Ленским» (да-да, игра, подобная спектаклю):
«Дуэль, разыгрывавшаяся бессчетное количество раз, – между Онегиным и Ленским. Актерский состав был стабильным: я и какой-то мальчик, чьего имени уже не помню. Побывав с родителями на «Евгении Онегине», оба мы были потрясены до глубины души. Любовная коллизия нас оставила тогда равнодушными, но грозное «Теперь сходитесь!» произвело неизгладимое впечатление. В сцене дуэли я, в соответствии с именем, играл Онегина, а мой товарищ (уж не Владимир ли?) – Ленского. Предполагаемый Владимир был толст и после моего выстрела падал крайне неловко».
Мы прочитаем об институте, фольклорной практике, которая подарила осознание "красоты славянской речи", о встрече с будущей женой - Татьяной.
«Наш союз предлагал альтернативное развитие сюжета бессмертного романа в стихах. Можно догадаться, что пушкинские герои ни разу не были в колхозе, да и в целом не имели богатого студенческого опыта. В результате непростую ситуацию (а счастье было так возможно) они сумели усложнить до предела».
Узнаем о несостоявшейся футбольной карьере, побываем в тех местах, где жила семья Водолазкиных.
Все эти факты, преподнесенные с изрядной долей юмора, делают образ писателя ближе и понятнее.
Как же при этом без философских размышлений:
«Уходя, человек продолжается не только в вечности, но и во времени: живым остаются его дела, высказывания, книги. Становясь сущностью метафизической, ушедший продолжает свое присутствие на земле».
Или вопрос о том, что такое счастье:
Мне очень понравилось не просто замечание, что счастье в мелочах. А в перечислении тех мелочей, которые наверняка знакомы каждому из нас
«Утренний кофе, клочья тумана на крышах, звуки пианино во дворе – разве это не счастье? Это ведь только кажется, что туман серый».
Или о новогоднем ожидании чуда:
«Ночь напряженного ожидания счастья сама по себе была счастьем. Оливье, мандарины и бессмертная новогодняя сказка, доказывающая, что счастье возможно – пусть не сразу и не для всех (два человека там все-таки оказываются не у дел), но возможно».
Самые, пожалуй, "живые" страницы - это повествование о домашнем питомце.
Только владелец кота поймёт чувства автора, когда он объединяет себя с личностью (именно так!) кота, даже сливается с ним. Это Мусину нравилось заниматься наукой, а не писательством, Мусин одобрял написанное, принимал или отрицал литературные премии.
«Наши с ним вкусы в целом совпадали. После того как роман «Путь Мури» получил «Нацбест», его взгляд на литературный процесс стал еще более оптимистическим. Помимо романа Бояшова, Мусин ценил и более далекие от его любимой темы вещи. Он зачитывался романами финалистов « Большой книги», «Ясной Поляны», а также «НОСа», название которого ему казалось на редкость удачным. Не отвергал наш кот и «Русского Букера», ценя его за смелые решения. Премия Андрея Белого ему нравилась всем, кроме приза: к яблокам и водке он был равнодушен».
Потеря питомца описана сдержанно и трогательно одновременно.
"Он давал нам выполнить наш долг до конца. Хотя зачем я его выполнял, так до сих пор и не понимаю. Его уход стал для нас огромной потерей. И нам трудно было поверить, что это навсегда. Далеко-далеко… На каких лугах пасется он сейчас? "
Все это - ЖИЗНЬ. Литературе же посвящена большая часть размышлений.
«Литература - это последовательное проникновение в сферу невыразимого, отвоевывание у нее новых пространств. Художественные новации возникают не из праздного интереса, они – инструменты, при помощи которых с явлений
Не могу не отметить интересный вывод Водолазкина:
Первым писателем был Адам, которому Господь дал право наименовать окружавших его животных. Давая животным имена, Адам перевел их из единичного в общее – и сделал достоянием всех. Дело писателя – ловить музыку сфер и переводить ее в ноты. Быть, если угодно, «лучшим акыном степи»: петь о том, что видит».
Водолазкин делится своим впечатлением от творчества Набокова, Солженицына, Галича, Искандера, Шемякина. Уделяет внимание ответу на вопрос о нобелевской премии Светланы Алексиевич. Дает толкование понятию «новый реализм»:
«После размывания художественности Нового времени будет создаваться новая художественность и новая литература. К концу XX века слова оказались обременены дополнительными значениями – настолько громоздкими, что первоначальный смысл слова был под ними безвозвратно погребен. Под грузом литературной традиции слова изнемогали: невозможно было употребить слово без того, чтобы не вспомнить всех, кто его употреблял до этого».
Отличительная черта творчества Евгения Водолазкина - афористичность. Причем все, что цитируют, просто и продуманно.
Следующая цитата
Когда приводят цитаты из моего романа «Авиатор», чаще всего предпочитают призыв «Иди бестрепетно!». Принадлежит он Терентию Осиповичу Добросклонову, эпизодическому персонажу, совершенно не рассчитывавшему на цитирование.
Видео дняТема бестрепетности стала в моей жизни актуальной по случаю, прямо скажу, примечательному. Один известный и почитаемый мной человек недавно прислал мне письмо. Осознавая некоторую необычность излагаемого, он начал с заверений, что это не розыгрыш, а просьба его знакомой девушки.
От меня требовалось немногое: написать своей рукой пресловутое «Иди бестрепетно!», сканировать и послать ему. Это могло бы показаться делом рутинным (чего только мне ни приходилось памяти пишущей машинки писать в жизни), если бы не конечная цель предприятия. Высказывание моего героя девушка собиралась носить на своем теле в виде татуировки. Как говорит в проблемных ситуациях замечательный писатель Сергей Носов, здесь было подумать о чем.
Польза бестрепетных действий, подобно всему на свете, имеет свои границы
Прежде всего, я не знал деталей. Мыслилась ли моя цитата как замечание общего характера или предназначалась какому-то конкретному человеку? Если не ответить, то, по крайней мере, уйти от этого вопроса помогла классика. Оправдывая себя тем, что нам не дано предугадать, как слово наше отзовется, я выслал требуемый скан. Оставался, однако, другой вопрос — насколько такое утверждение справедливо по сути?
Да, был я свидетелем ситуаций, когда проявление решительности казалось оправданным. Однажды, много лет тому назад, мы с моей тетей гуляли по Москве, и на тогдашней улице Герцена нас с ног до головы облило водой проезжавшее такси. Таксист, разумеется, мог запросто лужу объехать, но нарядная моя тетя — по-человечески это очень понятно — была для него слишком большим искушением.
Облив нас, водитель остановился метрах в двадцати у светофора. Тетя ускорила шаг и пошла в полном смысле слова бестрепетно. Думаю, что усилием воли она этот светофор и зажгла. Предугадать тетино слово таксисту я не мог — догадывался лишь, что оно будет кратким, но горьким. Преподавание русского языка иностранцам научило ее обходиться минимумом языковых средств. Открыв дверь такси, негромко, но очень внятно тетя произнесла: «Чтоб ты сам себя задавил». Мы двинулись дальше. Спустя минуту я обернулся: дверь оставалась открытой, таксист — неподвижным. Сказанное — пугало, хотя техническая сторона проекта, судя по всему, так и осталась для него непонятной.
На фоне положительных примеров бестрепетности существует, однако, немало примеров противоположных. Как человек, отвечающий за высказывания Терентия Осиповича, считаю нужным подчеркнуть, что польза бестрепетных действий, подобно всему на свете, имеет свои границы. Недавно нашу общественность всколыхнуло видео, на котором молодой человек из Петербурга бьет бомжа по лицу ногой. Бестрепетность здесь состоит не столько в самом ударе (а выполнен он мастеровито — чувствуется практика), сколько в том, что это было снято и выложено в интернет. Нехватка в равной степени чувств и мозгов (большинство такого рода преступлений раскрывают саморазоблачения) в юном поколении становится пугающей.
В этой связи можно вспомнить и знаменитых девочек-живодерок, от чьих развлечений становится нехорошо. Тому, что они вытворяли, ужаснулись не только любители животных, но также и любители людей — путь от одного к другому здесь прямой. Невозможность издевательств над животными и людьми рождена одними и теми же данными нам тормозами. Если таких тормозов нет, в опасности и те, и другие.
Впрочем, было бы несправедливым ограничиваться одной лишь молодежью. Вовсе не только молодежь выгоняет инвалидов из кафе, не пускает их в самолеты или отказывает в строительстве пандусов, запирая их навеки в четырех стенах. Всё это, опять-таки, совершенно бестрепетно.
После пятидесяти обретаешь способность определять красоту даже по косвенным признакам
Может быть, нужна как раз трепетность? Может, пришло время призывать именно к ней всякого, перед кем старик, ребенок или инвалид? Вообще-то это положено чувствовать самому, но человек — он во всех смыслах растет, и некоторые задержавшиеся в развитии чувства воспитываются. Особенно если воспитание происходит по новейшим методикам — например, в виде татуировки.
Так вот, вернемся к тату. Представьте себе, недели через две после своей просьбы знакомый
прислал мне фотографию красивой девушки. Лицо ее в кадр не вошло, а грудь была целомудренно прикрыта, но даже то, что осталось доступным для обозрения, несомненно говорило о красоте: после пятидесяти обретаешь способность определять красоту даже по косвенным признакам. Под левой грудью девушки помещался призыв идти бестрепетно, выполненный знакомым корявым почерком. Несмотря на мои сомнения в универсальности призыва, здесь он смотрелся убедительно. Агитация была, что называется, очень наглядной.
Показав жене фотографию, я сказал ей, что Терентий Осипович был бы доволен. «Ты, по-моему, тоже», — ответила жена. Что ж, возможно Возможно, и я тоже. О старом и новом
На Эльдара Александровича? Так на него не очень-то и наедешь: он там, где Новый год уже не празднуют, да и годов нет, сплошная вечность. На моего нетрезвого тезку Лукашина (поскольку до фильма алкоголизма в нашей стране не было)? На Барбару Брыльску (в порядке контрсанкций)? Маловероятно. Да и кто, собственно, наехал?
Боюсь, ответ будет философским: время. Можно предположить, что те, для кого рязановский фильм был частью жизни, уже не составляют большинства. Многие из них последовали за режиссером и созерцают там совсем другие вещи. Оставшиеся, хоть и продолжают смотреть «Иронию судьбы», но перешли в ту возрастную категорию, которая представляет для рекламодателей второстепенный интерес. Не сомневаюсь, что в этом отношении телевидение располагает точной статистикой — там работают профессионалы.
Что для меня грустнее всего — устаревают и книги
Тревогу они забили не сегодня, а, по меньшей мере, тогда, когда было снято продолжение великого фильма. Попытка войти в прежнюю реку и привлечь внимание новых поколений не удалась. Под взгляды собравшихся на берегу продолжатели дела Рязанова дружно пошли на дно. Их героический, хотя и заведомо обреченный поступок имел одно несомненное достоинство: по-своему, по-телевизионному, он продемонстрировал неповторимость произведений искусства, а заодно — их полную безоружность перед временем. Они устаревают. Все, не только кино.
Что для меня грустнее всего — устаревают и книги. В сравнении с кино их сопротивляемость времени, конечно, выше, но она не безгранична. В среднем это лет 100-150. По истечении этого срока книга становится чем-то вроде адмирала в отставке: с ней обращаются почтительно, торжественно отмечают юбилеи, но к повседневной жизни отношения она больше не имеет.
К некоторым книгам литературная судьба проявляет благосклонность, продлевая их век за счет перемены читательской аудитории. Имею в виду тот эффект, который я бы назвал литературным омоложением. Книги, изначально написанные для взрослых, со временем переходят в категорию детской литературы. Даниэль Дефо, Вальтер Скотт, Александр Дюма — этот список можно продолжать. Речь идет, подчеркну, о хорошей взрослой литературе, превратившейся в хорошую детскую литературу. Понятно, что данная закономерность имеет тематические и стилевые ограничения. Кафки или Пруста она, скорее всего, не коснется.
Впрочем, общей судьбы не избежали и книги, сменившие читателя. На наших глазах они устаревают второй раз — теперь уже в качестве детской литературы. Судя по замечаниям коллег и друзей, ныне подрастает первое поколение, в значительной степени отказавшееся от детской классики в пользу современной детской литературы. В лучшем случае. В худшем — в пользу компьютерных игр.
Более того, дистанция начинает возникать и в отношении «взрослой» классики. Учителя-словесники неоднократно жаловались мне, что все чаще сталкиваются с непониманием при изучении корифеев русской словесности. Соединив их под общей кличкой Толстоевский, школьники плохо представляют себе не только каждого писателя в отдельности, но и в целом минувшее, его реалии и проблемы. Прежние споры о Наташе Ростовой потеряли накал, да и возникают чаще всего под нажимом учителя. Это прискорбно, но объяснимо.
Для читателя книга — это прежде всего возможность отождествления себя с литературным героем. Трудно отождествить себя с тем, кого не понимаешь.
Может показаться, что мои новогодние заметки имеют не вполне праздничный вид. Это не так. Просто праздник я воспринимаю во всей его полноте, как делает это всякий, кто перед тем, как встретить под бой курантов Новый год, провожает год прошедший. Ведь этот бой объявляет о наступивших переменах, иначе говоря — о встрече нового со старым. Так что, празднуя приход нового, мы должны отчетливо понимать, куда девается старое. А старое, как правило, исчезает. Навсегда. Лишь изредка, подобно ручью, оно скрывается под землей, чтобы когда-нибудь снова появиться на поверхности — среди других людей и пейзажей.
Я не киновед, но отчего-то мне кажется, что нечто подобное в конце концов произойдет и с живительной влагой «Иронии судьбы». Потому что так случается с вещами, в своей области образцовыми. Которые вроде бы должны были уйти со своей эпохой, но непостижимым образом переходят в новую. Произведения как будто прежние, но каждой новой эпохой они понимаются по-другому, — такая вот диалектика отношений старого и нового.
Главное же в том, что настоящие чувства способны жечь нас даже спустя века. Есть редкие случаи, когда мы все-таки видим их сквозь толщу времен и не вполне уже понятных обстоятельств. В конце концов, о чем бы ни было произведение, оно о человеке, а не об обстоятельствах: «Когда бы не Елена, / Что Троя вам одна, ахейские мужи?»
В силу своей профессии хорошие примеры я часто нахожу в Средневековье. Тексты там не устаревали, и под одной обложкой могли сосуществовать сочинения с тысячелетней разницей в возрасте. При таком положении вещей «Ирония судьбы» была бы внесена в программную сетку центрального телеканала на тысячу лет. В сентябрьскую, между прочим, сетку, поскольку год начинался 1 сентября. Наученный спорами о пластиковых бутылках в «Лавре», сразу же разъясняю, что это моя фантазия: ТВ в Средневековье не существовало, и Новый год никто не праздновал. Даже в сентябре.
Следующая цитата
Филолог -медиевист, научный сотрудник Пушкинского Дома, доктор филологических наук, автор романов «Соловьев и Ларионов», «Лавр», «Авиатор», «Брисбен», лауреат премий «Большая книга», «Ясная поляна», «Книга года». Признание читателей заслужил фирменной магией текста.
Фото из открытых источников Фото из открытых источниковЖизнь и литература
Коммуникации писателя и читателя – самая неизведанная область отношений. Евгений Водолазкин считает - «Дело писателя – ловить музыку сфер и переводить ее в ноты. Быть, если угодно, «лучшим акыном степи»: петь о том, что видит, что видят и все там живущие. А поет только он, потому что способен превращать степь в текст».
Писатель рассказывает в книге историю, как одна молодая и красивая девушка выбрала в качестве жизненного девиза цитату из романа «Авиатор» - Идти бестрепетно! Экстравагантность поступка выразилась в том, что она попросила писателя своим почерком написать эту фразу и превратила ее в тату под левой грудью. Автору романа был выслан снимок.
Между литературой и жизнью
Связь между ними непреодолима. Бывает, что жизнь разворачивается, как сюжет для романа, а роман отражается в жизни, как игра без правил. В главе «Будущее в прошедшем» автор отмечает, что современная литература тяготеет к реальности. «В современном литературном обиходе возникает понятие «новый реализм». В обществе сформировался культурный запрос на «реальность». На этом фоне происходит размывание художественности и идет создание новой литературы». Кстати, многие заметили размытость героя нашего времени. Первообраз героя - «доброго человека» уходит или, точнее – остается в прошлом.
Книги тоже устаревают
Приходится признать, что книги устаревают ( «О старом и новом»). «Их сопротивляемость времени не безгранична. В среднем это лет 100-150. По истечении этого времени книга становится чем-то вроде адмирала в отставке: с ней обращаются почтительно, отмечают юбилеи, но к повседневной жизни она отношения больше не имеет».
С этим можно поспорить, но и признавать ограничения приходится. Безусловно, есть книги, спасенные благосклонностью читателей, а есть навсегда канувшие в лету.
Следующая цитата
Идти бестрепетно. Звучит, согласитесь, хорошо. Красиво звучит, уверенно. Кому же не хочется именно так и ходить. И не в смысле бытовом, а шире, глобальнее. Так, чтобы прямо в вечность. От того рука сама потянулась к новому произведению Евгения Германовича.
Кстати, ёмкую фразу писатель уже использовал в одном из своих предыдущих романов. В «Авиаторе» она принадлежит Терентию Осиповичу Добросклонову, эпизодическому персонажу, по признанию Водолазкина совершенно не рассчитывавшему на цитирование. Но, сложилось как сложилось.
А задолго до этого в конце XIX века, Константин Бальмонт написал стихотворение «Смерть» с такими вот строками:
Бестрепетно иди все выше — выше,
По лучезарным чистым ступеням,
Пока перед тобой не развернется
Воздушная прямая бесконечность…
В общем, та ещё матрёшка получается… Совершенно в духе самого Водолазкина в целом и его новой книги, в частности. Теперь о новизне.
Новая книга Евгения Водолазкина «Идти бестрепетно. Между литературой и жизнью» (Издательство «АСТ») — это откровенная беседа с читателем. Автор рассказывает о своем детстве, семье, встрече с любимой женщиной, о первых литературных зарисовках в доме на Ждановской набережной и о многом другом
Оспаривать новизну книги, естественно, никто не будет. Однако же, читатель, более-менее знакомый с творчеством Водолазкина на первых страницах удивится: очень уж сильно автобиографическое повествование будет походить на целые отрывки романа «Брисбен», услышим мы и отголоски «Соловьева и Ларионова», и созвучные «Авиатору» строки, припомнятся цитаты из интервью. Всплывут даже те мысли, что Евгений Германович озвучивал на встрече с новгородцами минувшей зимой.
Понятно читателю романа станет и то, откуда и каким образом появился совершенно необыкновенный и ни на что не похожий «Лавр». То есть, сам по себе материал новой книги – не слишком нов. Но для истинных ценителей творчества писателя это, пожалуй, может и плюс – приятное возвращение к пройденному с последующим углублением.
Остальные же получат в меру откровенную, неспешную заочную беседу с талантливым писателем. Разговор будет течь неравномерно, как это водится, станет перескакивать с одного на другое, местами зацепит самые потаённые струны души – и если повезёт вы зазвучите в унисон. Местам придётся позёвывать от скуки, но чего не случается в дружеской беседе…
А в небольшой, «бонусной» и уже опубликованной ранее повести «Близкие друзья», напечатанной в конце книги, Евгений Германович привычно и очень точно раскроет перед читателем свою излюбленную тему ВРЕМЕНИ. Времени, по Водолазкину, не существует. Что он нам и докажет.
Даже при всём желании не зацепиться за эту мысль не удастся.
В общем, «Иди бестрепетно» - очень качественный и грамотно организованный сборник всякой всячины. Вроде бы и ничего нового, а читать, приятно.
Читайте также: