И немедленно выпил цитата
Обновлено: 06.11.2024
Содержание
О, эфемерность! О, самое бессильное и позорное время в жизни моего народа — время от рассвета до открытия магазинов! Сколько лишних седин оно вплело во всех нас, в бездомных и тоскующих шатенов! — там же
Я согласился бы жить на земле целую вечность, если бы мне прежде показали уголок, где не всегда есть место подвигу. «Всеобщее малодушие»— да ведь где это спасение ото всех бед, эта панацея, этот предикат величайшего совершенства! — Москва. Ресторан Курского вокзала
… Господь Бог заботится только о судьбе принцев, предоставляя о судьбе народов заботиться принцам. А ведь ты бригадир и, стало быть, «маленький принц». — Кусково — Новогиреево
Да и зачем тебе ум, если у тебя есть совесть и сверх того ещё и вкус? Совесть и вкус — это уж так много, что мозги делаются прямо излишними. <…>
Когда я услышал одновременно сразу два полярных упрёка: и в скучности, и в легкомыслии. Потому что если человек умён и скучен, он не опустится до легкомыслия. А если он легкомыслен да умён — он скучным быть себе не позволит. — Никольское — Салтыковская
Если уж мы прожили тридцать лет, надо попробовать прожить ещё тридцать, да, да. <…> Уж если мы родились, ничего не поделаешь — надо немножко пожить… — Чёрное — Купавна
Вот видите — сколько в природе загадок, роковых и радостных. Сколько белых пятен повсюду!
А эта пустоголовая юность, идущая нам на смену, как будто и не замечает тайн бытия. Ей недостаёт размаха и инициативы, и я вообще сомневаюсь, есть ли у них у всех чего-нибудь в мозгах. Что может быть благороднее, например, чем экспериментировать на себе? Я в их годы делал так: вечером в четверг выпивал одним махом три с половиной литра ерша — выпивал и ложился спать, не раздеваясь, с одной только мыслью: проснусь я утром в пятницу или не проснусь?
И всё-таки утром в пятницу я не просыпался. А просыпался утром в субботу, и уже не в Москве, а под насыпью железной дороги, в районе Наро-Фоминска. А потом — потом я с усилием припоминал и накапливал факты, а, накопив, сопоставлял. А сопоставив, начинал опять восстанавливать напряжением памяти и со всепроникающим анализом. А потом переходил от созерцания к абстракции, другими словами, вдумчиво опохмелялся, и, наконец, узнавал, куда же всё-таки девалась эта пятница. — там же
А надо вам заметить, что гомосексуализм изжит в нашей стране хоть и окончательно, но не целиком. Вернее, целиком, но не полностью. А вернее даже так: целиком и полностью, но не окончательно. У публики ведь что сейчас на уме? Один гомосексуализм. Ну, ещё арабы на уме, Израиль, Голанские высоты, Моше Даян. Ну, а если прогнать Моше Даяна с Голанских высот, а арабов с иудеями примирить? — что тогда останется в головах людей? Один только чистый гомосексуализм.
Допустим, смотрят они телевизор: генерал де Голль и Жорж Помпиду встречаются на дипломатическом приёме. Естественно, оба они улыбаются и руки друг другу жмут. А уж публика: «Ого!? — говорит, — ай да генерал де Голь!» или «Ого! Ай да Жорж Помпиду!» — 85-й километр — Орехово-Зуево
— Летоисчисление, как думаешь, сменим или оставим как есть?
— Лучше оставим как есть. Как говорится, не трогай дерьмо, так оно и пахнуть не будет…
— Ты у меня ценный теоретик, Вадя, а это хорошо. — там же
Больше пейте, меньше закусывайте. Это лучшее средство от самомнения и поверхностного атеизма. Взгляните на икающего безбожника: он рассредоточен и темнолик, он мучается и он безобразен. Отвернитесь от него, сплюньте и взгляните на меня, когда я стану икать: верящий в предопределение и ни о каком противоборстве не помышляющий, я верю в то, что Он благ, и сам я поэтому благ и светел.
Он благ. Он ведёт меня от страданий к свету. От Москвы — к Петушкам. Через муки на Курском вокзале, через очищение в Кучине, через грёзы в Купавне — к свету и Петушкам.
… сердце вступило в единоборство с рассудком…
«Да чем же она тебе не нравится, эта тьма? Тьма есть тьма, и с этим ничего не поделаешь. Тьма сменяется светом, а свет сменяется тьмой — таково моё мнение. Да если она тебе и не нравится — она от этого быть тьмой не перестанет. Значит, остаётся один выход: принять эту тьму. С извечными законами бытия нам, дуракам, не совладать. Зажав левую ноздрю, мы можем сморкнуться только правой ноздрёй. Ведь правильно? Ну, так и нечего требовать света за окном, если за окном тьма…»
«Да-а… странно всё-таки… выехали в восемь утра… и всё ещё едем…»
Тут уж сердце взорвалось: «А другие-то? Другие-то что: хуже тебя? Другие — ведь тоже едут и не спрашивают, почему так долго и почему так темно? Тихонько едут и в окошко смотрят… Почему ты должен ехать быстрее, чем они? Смешно тебя слушать, Веня, смешно и противно… Какой торопыга! Если ты выпил, Веня, — так будь поскромнее, не думай, что ты умнее и лучше других. »
Алкоголь у Ерофеева — концентрат инобытия. Опьянение — способ вырваться на свободу, стать — буквально — не от мира сего. Веничкино пьянство — апофеоз аскезы. <…>
Водка — повивальная бабка новой реальности. Каждый глоток расплавляет заржавевшие структуры нашего мира, возвращая его к аморфности, к тому плодотворному первозданному хаосу, где вещи и явления существуют лишь в потенции. Омытый «Слезой комсомолки» мир рождается заново, и Веничка зовёт нас на крестины. Отсюда то ощущение полноты и свежести жизни, которое заражает читателя экстатическим восторгом. Как бы трагична ни была поэма Ерофеева, она наполняет нас радостью: мы присутствуем на пиршестве, а не на тризне.
Веничкино пьянство открывает путь в другой мир. Эта дорога, как лествица афонских старцев, ведёт к освобождению души, пленённой телом. Поэтому так важно Ерофееву проследить за каждым шагом — от утреннего глотка до череды железнодорожных станций, с нарастающим пафосом приближающихся к Петушкам.
Почему же терпит поражение Веничкин диалог с хаосом? Почему его смерть окончательна и бесповоротна?
Первая и важнейшая причина связана с юродивой «нераздельностью и неслиянностью» Венички по отношению к окружающему его хаосу. Дело в том, что Веничка сбивается, вычисляя запрятанную внутри хаоса логику. Он не может не сбиться, ибо такова расплата за «священное безумие», за вовлечённость в пьяный абсурд. Таков неизбежный результат диалогического взаимодействия с хаосом, а не монологического воздействия на него: диалог требует вовлечённости. <…>
Вся художественная конструкция поэмы и прежде всего образные соответствия/смещения между первой (до Петушков) и второй (после) частями поэмы внятно свидетельствуют о том, что буквально всё, проникнутое божественным смыслом, оказывается в равной мере причастно к хаосу. <…> Нового Христа предаёт не Иуда (характерно, что даже упоминание об Иуде отсутствует в поэме, не говоря уж о каких бы то ни было персонажных соответствиях) — но Бог и ангелы. Иначе говоря, запечатлённые в этом вечном сюжете духовные ценности не выдерживают испытания атмосферой тотальной амбивалентности.
Следующая цитата
И немедленно выпил — древний винрарный мем советской интеллигенции, происходящий из поэмы в прозе «Москва — Петушки» (1970) известного контркультурного автора советского времени Венедикта Ерофеева.
История повествует об интеллектуальном алкоголике Вене (или Веничке) Ерофееве, едущем в электричке из Москвы за 125 километров в Петушки к любовнице и ребёнку. Петушки — цель поездки — описываются рассказчиком как некое утопическое место: «Петушки — это место, где не умолкают птицы ни днем ни ночью, где ни зимой, ни летом не отцветает жасмин. Первородный грех — может, он и был — там никого не тяготит. Там даже у тех, кто не просыхает по неделям, взгляд бездонен и ясен…». Чуть менее, чем все главы книги названы перегонами между железнодорожными станциями и платформами, которые проезжает Веничка (Москва — Серп и Молот, Серп и Молот — Карачарово, Карачарово — Чухлинка и т. д.). Непосредственный интерес представляет глава «Серп и Молот — Карачарово», состоящая из одной единственной фразы — «И немедленно выпил…».
Ситуацию [1] с этой главой разъясняет сам автор в предисловии ко второму изданию:
Нужно заметить, что фраза «И немедленно выпил» является вольным и адаптированным к окружающей действительности переводом известного выражения Ergo bibamus . Поскольку русскому человеку и советскому интеллигенту в особенности не требуется никакой мотивации, чтобы немедленно принять. ИЧСХ, в еврейской традиции существует тост «Ле-хаим» , а в украинской — «Будьмо!» , да и американцы место тостов орут «Чирз!» что лишний раз говорит нам о том, что бухал простой народ от «весёлой жизни» во многих странах.
Некоторые доморощенные долбоёбы в целях «улучшить» и без того гениальный текст бессмертной поэмы предлагали ненавязчиво изменить редакцию главы «Серп и Молот — Карачарово», а именно: вместо фразы «И немедленно выпил» напечатать: «И медленно выпил», — дескать, так точнее и тошнотворнее… Ну это уже чёрт знает, что такое! «Все эти улучшения происходят от дряблости воображения», — как заметил классик.
Содержание
Пьющий просто водку сохраняет и здравый ум, и твёрдую память или, наоборот, теряет разом и то и другое. А в случае со «слезой комсомолки» просто смешно: выпьешь её сто грамм, этой «слезы» — память твёрдая, а здравого ума как не бывало. Выпьешь ещё сто грамм — и сам себе удивляешься: откуда взялось столько здравого ума? И куда девалась вся твёрдая память. Даже сам рецепт «слезы» благовонен. А от готового коктейля, от его пахучести, можно на минуту лишиться чувств и сознания. Я, например, лишался. Лаванда — 15 г. Вербена — 15 г. «Лесная вода» — 30 г. Лак для ногтей — 2 г. Зубной эликсир — 150 г. Лимонад — 150 г. Приготовленную таким образом смесь надо двадцать минут помешивать веткой жимолости. Иные, правда, утверждают, что в случае необходимости жимолость можно заменить повиликой. Это неверно и преступно! Режьте меня вдоль и поперёк — но вы меня не заставите помешивать повиликой «слезу комсомолки», я буду помешивать её жимолостью. Я просто разрываюсь на части от смеха, когда вижу, как при мне помешивают «слезу комсомолки» повиликой.
С учетом того факта, что стебель повилики нитевиден и помешивание им, соответственно, технически проблематично, данный текст выглядит особо тонким троллингом интеллигентствующей публики, в жизни не видевшей ни повилики, ни жимолости. Хотя, с другой стороны, анон, который в рамках школьных отработок обдирал повилику с кустов сирени, вспомнит, что её стебель может быть о-го-го и вполне годится для помешивания им разных зелий.
Из описанных в поэме напитков пригодна к употреблению только «чернобурка» (политура или денатурат с пивом). Остальные, конечно, можно попробовать, но помните: токсикология Склифа и без вас переполнена, бывает, что люди в коридорах лежат.
Следующая цитата
И немедленно выпил — древний винрарный мем советской интеллигенции, происходящий из поэмы в прозе «Москва — Петушки» (1970) известного контркультурного автора советского времени Венедикта Ерофеева.
История повествует об интеллектуальном алкоголике Вене (или Веничке) Ерофееве, едущем в электричке из Москвы за 125 километров в Петушки к любовнице и ребёнку. Петушки — цель поездки — описываются рассказчиком как некое утопическое место: «Петушки — это место, где не умолкают птицы ни днем ни ночью, где ни зимой, ни летом не отцветает жасмин. Первородный грех — может, он и был — там никого не тяготит. Там даже у тех, кто не просыхает по неделям, взгляд бездонен и ясен…». Чуть менее, чем все главы книги названы перегонами между железнодорожными станциями и платформами, которые проезжает Веничка (Москва — Серп и Молот, Серп и Молот — Карачарово, Карачарово — Чухлинка и т. д.). Непосредственный интерес представляет глава «Серп и Молот — Карачарово», состоящая из одной единственной фразы — «И немедленно выпил…».
Ситуацию [1] с этой главой разъясняет сам автор в предисловии ко второму изданию:
Нужно заметить, что фраза «И немедленно выпил» является вольным и адаптированным к окружающей действительности переводом известного выражения Ergo bibamus . Поскольку русскому человеку и советскому интеллигенту в особенности не требуется никакой мотивации, чтобы немедленно принять. ИЧСХ, в еврейской традиции существует тост «Ле-хаим» , а в украинской — «Будьмо!» , да и американцы место тостов орут «Чирз!» что лишний раз говорит нам о том, что бухал простой народ от «весёлой жизни» во многих странах.
Некоторые доморощенные долбоёбы в целях «улучшить» и без того гениальный текст бессмертной поэмы предлагали ненавязчиво изменить редакцию главы «Серп и Молот — Карачарово», а именно: вместо фразы «И немедленно выпил» напечатать: «И медленно выпил», — дескать, так точнее и тошнотворнее… Ну это уже чёрт знает, что такое! «Все эти улучшения происходят от дряблости воображения», — как заметил классик.
Содержание
Пьющий просто водку сохраняет и здравый ум, и твёрдую память или, наоборот, теряет разом и то и другое. А в случае со «слезой комсомолки» просто смешно: выпьешь её сто грамм, этой «слезы» — память твёрдая, а здравого ума как не бывало. Выпьешь ещё сто грамм — и сам себе удивляешься: откуда взялось столько здравого ума? И куда девалась вся твёрдая память. Даже сам рецепт «слезы» благовонен. А от готового коктейля, от его пахучести, можно на минуту лишиться чувств и сознания. Я, например, лишался. Лаванда — 15 г. Вербена — 15 г. «Лесная вода» — 30 г. Лак для ногтей — 2 г. Зубной эликсир — 150 г. Лимонад — 150 г. Приготовленную таким образом смесь надо двадцать минут помешивать веткой жимолости. Иные, правда, утверждают, что в случае необходимости жимолость можно заменить повиликой. Это неверно и преступно! Режьте меня вдоль и поперёк — но вы меня не заставите помешивать повиликой «слезу комсомолки», я буду помешивать её жимолостью. Я просто разрываюсь на части от смеха, когда вижу, как при мне помешивают «слезу комсомолки» повиликой.
С учетом того факта, что стебель повилики нитевиден и помешивание им, соответственно, технически проблематично, данный текст выглядит особо тонким троллингом интеллигентствующей публики, в жизни не видевшей ни повилики, ни жимолости. Хотя, с другой стороны, анон, который в рамках школьных отработок обдирал повилику с кустов сирени, вспомнит, что её стебель может быть о-го-го и вполне годится для помешивания им разных зелий.
Из описанных в поэме напитков пригодна к употреблению только «чернобурка» (политура или денатурат с пивом). Остальные, конечно, можно попробовать, но помните: токсикология Склифа и без вас переполнена, бывает, что люди в коридорах лежат.
Следующая цитата
Пья́нство — употребление спиртных напитков регулярно и в больших количествах, — род зависимости, связанной со специфическим, приятным для большинства приматов возбуждением мозга под воздействием алкоголя. Пьянство можно считать не столько медицинским, сколько этическим термином: в строгом смысле слова, это ещё не алкоголизм, но ступень к нему. В словаре Ушакова можно прочесть: «Пьянство — постоянное и невоздержанное потребление спиртных напитков. Пьянство ведет к различным заболеваниям».
С употреблением спиртных напитков связаны многие и многовековые традиции: свадьба, похороны, дни рождения и всенародные праздники, которые в большинстве случаев являются поводом для ритуального получения удовольствия путём приёма алкоголя.
Содержание
«Пьющий Бахус»
(1623)
Вино сообщает каждому, кто пьёт его, четыре качества. Вначале человек становится похожим на павлина — он пыжится, его движения плавны и величавы. Затем он приобретает характер обезьяны и начинает со всеми шутить и заигрывать. Потом он уподобляется льву и становится самонадеянным, гордым, уверенным в своей силе. Но в заключение он превращается в свинью и, подобно ей, валяется в грязи.
Пьянство — мать всех пороков.
Золотопромышленница его — как выражался Кузьма Прутков, — «следуя обычаям своей страны», — пила мёртвую чашу, допивалась до белой горячки и скандалила на весь Урал, пока благополучно не умерла от цирроза печени. Говорили, правда, что пить она стала с выучки и благословения возлюбленного супруга, но таких преступлений российские законы не предвидели и наказания за них не предусмотрели. Да и правда ли? Мало ли с чего вдруг возьмёт да и сопьётся русская купчиха: чему другому, а пьянству учить ихнюю сестру нечего, — горазда и без наставников.
Опьянение - добровольное сумасшествие.
Пьют и едят все люди, но пьянствуют и обжираются только дикари.
Пьянство – это форма самоубийства, когда тебе позволено возвращаться к жизни и начинать всё заново на следующий день.
. большинство тех, кто причисляет себя к алкашам, вовсе даже не алкаши. Чтобы сделаться заправским алкоголиком, требуется не меньше двух десятков лет. Я стал им на сорок пятом году жизни и еще ни разу об этом не пожалел.
Многие идиоты и слабоумные появляются на свет от родителей, предававшихся пьянству.
Никакие напасти и преступления не уничтожают столько народа и народного богатства, как пьянство.
Берегись ссоры, пьянства и блуда, из-за них душа погибает и тело.
Я получил ответ гораздо раньше: на другой день вся деревня поголовно была пьяна по случаю сдачи кабака. Ловкий купец, содержавший кабак, выставил несколько вёдер водки, задел их самолюбие, что они не крепостные, и — кабак был сдан.
— А что я натворил? Не натворил ли я чего? Я же не был пьян!
— До положения риз, — отвечал Швейк, — вдребезги, господин фельдкурат, до зеленого змия. Я думаю, вам станет легче, если вы переоденетесь и умоетесь…
— У меня такое ощущение, будто меня избили, — жаловался фельдкурат, — и потом жажда. Я вчера не дрался?
— До этого не доходило, господин фельдкурат. А жажда — это из-за жажды вчерашней. От нее не так-то легко отделаться. Я знал одного столяра, так тот в первый раз напился под новый тысяча девятьсот десятый год, а первого января с утра его начала мучить жажда, и чувствовал он себя отвратительно, так что пришлось купить селёдку и напиться снова. С тех пор он делает это каждый день вот уже четыре года подряд. И никто не может ему помочь, потому что по субботам он покупает себе селёдок на целую неделю. Такая вот карусель, как говаривал наш старый фельдфебель в Девяносто первом полку.
„A co jsem vyváděl? Vyváděl jsem vůbec něco? Nebyl jsem snad opilý?“
„Pod obraz,“ odpověděl Švejk, „ouplně, pane feldkurát, přišlo na vás malinký delirium. Doufám, že vám pomůže, když se převléknete a umyjete.“
„Mně je, jako by mne někdo zmlátil,“ stěžoval si polní kurát, „potom mám žízeň. Nepral jsem se včera?“
„Nebylo to tak nejhorší, pane feldkurát. Žízeň je následkem včerejší žízně. Z toho se člověk nedostane tak brzy. Znal jsem jednoho truhláře, ten se ponejprv opil na Silvestra roku 1910 a prvního ledna ráno měl takovou žízeň a bylo mu tak špatně, že si koupil herynka a pil znovu, a to tak dělá denně už po čtyry roky a nikdo mu nepomůže, poněvadž si vždycky v sobotu koupí herynky na celej tejden. Je to takovej kolotoč, jako říkal jeden starej šikovatel u 91. pluku.“
Kdybyste byl znal starýho Vejvodu, políra z Vršovic, ten vám si, pane lajtnant, umínil, že nebude pít žádný nápoje, po kterých by se vopil. Tak si dal ještě štamprle na cestu a vyšel z domova hledat ty nápoje bez alkaholu. Zastavil se tedy napřed v hospodě Na zastávce, dal si tam čtvrtičku vermutu a počal se nenápadně vyptávat hostinskýho, co vlastně pijou ti abstinenti. Von docela správně soudil, že čistá voda je i pro abstinenty přece jen krutej nápoj. Hostinskej mu tedy vysvětlil, že abstinenti pijou sodovky, limonády, mlíko a potom vína bez alkaholu, studenej oukrop a jiný lihuprostý nápoje. Z toho se starýmu Vejvodovi přece jen zamlouvala ta lihuprostá vína. Optal se ještě, jestli jsou také lihuprosté kořalky, vypil ještě jednu čtvrtičku, pohovořil si s hostinským vo tom, že je to vopravdu hřích se často vožírat, načež mu hostinskej řekl, že všechno na světě snese, jenom ne vožralýho člověka, kterej se jinde vožere a přijde k němu vystřízlivět flaškou sodovky a ještě udělá kravál. ‚Vožer se u mne,‘ povídá hostínskej, ‚pak jseš můj člověk, ale jinak tě neznám.‘ Starej Vejvoda tedy dopil a šel dál, až vám přišel, pane lajtnant, na Karlovo náměstí do obchodu s vínem, kam také někdy zacházel, a optal se tam, jestli nemají lihuprostá vina. ‚Lihuprostá vína nemáme, pane Vejvodo,‘ řekli mu, ‚ale vermut nebo šery.‘ Starýmu Vejvodoví bylo nějak hanba, tak tam vypil čtvrtku vermutu a čtvrtku šery, a jak tak sedí, seznámí se vám, pane lajtnant, s nějakým takyabstinentem. Slovo dalo slovo, pijou ještě po čtvrtce šery, a konečně se domluvili, že ten pán zná místo, kde se čepují lihuprostá vína. ‚Je to v Bolzánově ulici, jde se tam po schodech dolů a mají tam gramofon.‘ Za tuhle dobrou zprávu dal starej Vejvoda celou láhev vermutu na stůl a potom se voba vypravili do Bolzánový ulice, co se tam jde dolů po schodech a co tam mají gramofon. A skutečně, tam se čepovala samá ovocná vína, nejen lihuprostá, ale dokonce i bez alkaholu. Napřed si každej dal půl litru angreštovýho vína, potom půllitr rybízovýho vína, a když vypili ještě půl litru angreštovýho lihuprostého vína, počaly je brnět nohy po všech těch vermutech a šery předtím, počali křičet, aby jim přinesli úřední potvrzení, že co tady pijou, je lihuprostý víno. Voní že jsou abstinenti, a jestli jim to hned nepřinesou, že to tady všechno rozsekají i s gramofonem. Potom je policajti museli oba tahat po těch schodech nahoru do Bolzánovy ulice, museli je dát do truhly a museli je hodit do separace voba dva museli bejt vodsouzený pro vožralství jako abstinenti.“
„Proč mně to povídáte,“ vykřikl poručík Dub; který touto řečí úplně vystřízlivěl.
„Poslušně hlásím, pane lajtnant, že vono to vlastně k sobě nepatří, ale když už si tak povídáme…“
Нет человека несчастней пьяницы. Дым отгоняет пчёл, а пьянство отгонит и Святого Духа. Пьяница весь из плоти, весь исполнен пороков и нечистот, пьяница не помышляет ни о каком благе.
Читайте также: