Хлеб цитаты из песен
Обновлено: 22.12.2024
Кукояка: Суть в том, что мы остаемся честны по отношению к себе. Если мы делаем "AirPods" — это значит, что нам чертовски нравится делать такие вещи. Фиг знает, время покажет, стоило нам оставаться заложниками образов или делать то, что мы считаем нужным. Мы пока выбираем второй путь.
Шулико: Но все равно есть ощущение страха за Stadium — оно усиливается, когда разные люди в разных местах в разное время спрашивают: "Вот вы же изменились, да?" С таким тонким-тонким намеком, что это уже не тот Хлеб.
Кукояка: Но в случае с новым альбомом мы слишком часто сталкиваемся с такой фразой: "Непонятно, для какой это аудитории". Финальный момент апатии был, когда мы пришли на один из крупных мейджоров, который к нам очень хорошо расположен, они готовы забрать альбом, заплатить большой по нашим меркам аванс за него. Но они сопровождают это одной фразой: "Мы тоже не понимаем, для кого это. Мы не знаем, как с этим работать". После этого мы ушли, и у нас былая такая апатия от того, что никто, кроме нас, не чувствует этот альбом, и поэтому мы решили забрать его с мейджора и уйти в самостоятельное плавание. Мы отдадим его людям, а дальше будь что будет.
Почему альбом без фитов
Кукояка: Был переломный момент на альбоме "Пушка". Я настрадался больше всех — я пошел ко всем своим кумирам просить фиты, а они все отказали по разным причинам. Мне это так причинило боль, что я решил больше никому не предлагать фиты.
(про самый обидный отказ)
Кукояка: Нет, там как такового отказа не было. Баста просто суперзанятой человек. Он же изначально согласился сделать куплет на "Плачу на техно": он сказал, что это золотой хит, который не нуждается в его куплете, но "если вы хотите"… Он накормил нас тогда креветками.
Шулико: Креветки были в соусе песто.
Кукояка: Да, очень вкусные. Самый болезненный отказ — Влади. Он сказал, что "Хлеб" — это жесткач, за гранью. Мне стало так обидно, что он не разделяет юмор. Мы в своих песнях никогда никого не оскорбляли. Мы ему тогда поставили песню "Хочу прическу как у Фараона": нам казалось смешным, если будет читать куплет лысый чувак.
Он тогда отказал. А я все свое подростковое становление слушал Касту, вспомнил недавно, что в кошельке за каким‑то хером носил фотографию Шыма.
Трифонов: Я за фиты, но надо делать такие фиты, как "Мохер". Я его очень люблю, и он шокирующий. Когда мы еще работали в Good Story Media, мы поставили продюсерам, с которыми работали. Во-первых, они из Перми, а в Перми более консервативные люди, чем в Москве. Во-вторых, они взрослее нас и, когда услышали трек, вообще остолбенели, кажется. Этот эффект мне нравится. Если у нас будут такие треки, я бы еще кого‑нибудь позвал. Только не знаю кого.
О конкуренции на поле комедии
Трифонов: Мы буквально сегодня это обсуждали, когда Дэн включил нам новый куплет OG Buda.
Кукояка: Я полгода назад я говорил пацанам: парни, мы выбрали верный путь — все идут в комедию, а мы в освободившемся поле поиграем в нытиков. Мы ехали и слушали OG Buda, он читает: "Соси мою жопу, ты выглядишь как Покахонтас". Через несколько строчек: "Я гик, соси мою писю, пока я играю в компьютер". Это высший уровень!
Трифонов Нам нравится, что люди стали более раскрепощенными. Это проблема для российского менталитета. Людям тяжело смеяться над собой и воспринимать с легкостью свои недочеты. Надеемся, что наш вклад в это есть. Это прекрасно, когда люди раскрепощаются: у них тогда рак может не образоваться.
Кукояка: При этом сейчас какая‑то совершенно дурацкая тенденция прессовать комиков, подтягивать за слова и высказывания. Мы тут написали песню, где выдумали имя и фамилию человека — ту самую, про дикпик.
Трифонов: Да, школьника зовут Столяров Максим.
Кукояка: Позавчера мы встречаемся на студии, и Полина, наш пиар-менеджер, говорит: "Ребята, вы знали, что Столяров Максим — это менеджер Инстасамки?"
О том, как люди массово обижаются на юмор
Кукояка: Я сейчас переживаю о том, как все меняется: мы с пацанами начинали в том интернете, когда была абсолютная свобода. Можно было говорить что угодно, шутить как угодно и над кем угодно. Сейчас лучше подумать над всем, чем потом что‑то произойдет. Сейчас этот компромиссный момент сказывается на тебе как на комике. Я вчера заливал влог, и там был небольшой неймдроппинг, совершенно безобидный. Но я позвал жену и попросил оценить.
Что они сами будут делать, если их кто-то обидит
Кукояка: Вообще ничего. Не было ни одного человека, которому мы бы публично ответили. Я помню, когда один человек очень сильно уделял внимание нашим персонам, и он жестко топил. Как это воспринимается в публичном пространстве: если ты молчишь, значит ты неправ, поделом тебе. Все принимают громкую сторону чаще всего. Я помню, мы долго обсуждали эту историю: Саня говорил, что надо идти в суд.
Шулико Я помню, мы в машине ехали и обсуждали ситуацию. Возвращаясь назад, я вспоминаю твою позицию: нужно просто сесть напротив этого человека и поговорить с ним. Даже, может быть, отвлеченно.
Кукояка: Я уверен, что в 99% случаев такого общения весь конфликт сойдет на нет.
Вернутся ли на ютуб, если альбом не выстрелит
Кукояка: Невозможно спрогнозировать наше поведение. У нас были метания. Я говорил: пацаны, давайте делать шоу. По моей теории надо производить много шума, много контента. Какой бы ты клип красивый ни снял, он теряется в пятницу среди всех остальных релизов.
И я говорю: "Кирилл, давай сделаем [шоу]". Кирилл говорит: "У нас много работы сейчас". И мы не стали ничего делать.
Трифонов: Неправда, просто он импульсивный. Он может сегодня сказать: "Давайте делать", — а завтра: "Я передумал".
Кукояка: Я такой, да. Не знаю, как пойдет если Adrenaline Stadium скажет: «Идите в жопу, вы ничего не собрали» — и [концерт] отменится. Ну я утрирую.
Шулико: Я тут недавно с женой поговорил. И рассказал ей такие же опасения: что будет, если наша аудитория возьмет и уйдет? Настя сказала гениальную вещь: "Ну придет новая". Так же как пришла эта аудитория. Главное, что мы делаем то, что нам нравится, — уже десять лет. Пока что мы не били мимо.
Например, Фейс: сначала он гиперпопулярный, потом делает альбом и уходит в ноль, выходят новые песни — и они снова в топ-100. Не было бы успеха, если бы нельзя было его сравнить с падением.
Кукояка: Мы переживаем очень интересное время. Мы попали в зону комфорта: концертный график, гонорары. А сейчас у нас нет заработка и не будет его до ноября: и мы такие — интересная ситуация. Это странно. Мы находимся в стрессе, но это приятный творческий стресс, который побуждает тебя делать много и кайфовать от процесса.
О песне "200 ден"
Кукояка: В момент написания альбома мы, кажется, потеряли курс и начали слушать чужое мнение, опираться на него как на свое. Это нас выбило из колеи. Речь о "200 ден" и о том, что было позже, когда мы каждую песню начали согласовывать. "200 ден" была ради маркетинга. Мы слушали людей знающих и незнающих, лейблы. В итоге мы абсолютно потеряли себя. Мы отдали это миру, а мир: "Серьезно? Про колготки поете?" В итоге никакое радио ее не взяло, каналы не взяли, никто не взял. В итоге сидим мы, три дурака, которые послушали всех и все, сделали все, что не близко нам, а обвинить-то и некого, кроме нас. Я смотрю на нее в iTunes и думаю: надо делать так, как считаешь нужным, а не "200 ден".
Следующая цитата
Август! Уже закончился
поединок мёда и дыни.
Ах, солнце – красная косточка
у вечера в сердцевине.
Вскоре грянет крутой початок
жёлтым хохотом в гулкий зной.
Август! Детям душист и сладок
Тёплый хлеб пополам с луной!
Перевод Сергея Гончаренко.
Добавил Дмитрий Кузнецов 21.09.16- Скопировать
- Сообщить об ошибке
Там горячим хлебом пахнет в доме нашем,
И бежит куда–то под горой река,
И дорогу гуси переходят важно,
И в овраге шмель мохнатый пьет росу с цветка.
- Скопировать
- Сообщить об ошибке
Не забывайте, что «Отче наш» начинается с просьбы о хлебе насущном. Трудно хвалить Господа и любить ближнего на пустой желудок.
Добавил Дмитрий Кузнецов 20.02.16- Скопировать
- Сообщить об ошибке
Пшеница — это нечто большее, чем телесная пища. Питать человека не то, что откармливать скотину. Хлеб выполняет столько назначений! Хлеб стал для нас средством единения людей, потому что люди преломляют его за общей трапезой. Хлеб стал для нас символом величия труда, потому что добывается он в поте лица. Хлеб стал для нас непременным спутником сострадания, потому что его раздают в годину бедствий. Вкус разделенного хлеба не сравним ни с чем.
Следующая цитата
«Хлеб» — российская группа, основанная в 2013 году тремя видеоблогерами и исполняющая комедийный рэп.
Следующая цитата
Буханка хлеба
Содержание
И узнал Иаков, что в Египте есть хлеб, и сказал Иаков сыновьям своим: что вы смотрите? И сказал: вот, я слышал, что есть хлеб в Египте; пойдите туда и купите нам оттуда хлеба, чтобы нам жить и не умереть. Десять братьев Иосифовых пошли купить хлеба в Египте, а Вениамина, брата Иосифова, не послал Иаков с братьями его, ибо сказал: не случилось бы с ним беды. И пришли сыны Израилевы покупать хлеб, вместе с другими пришедшими, ибо в земле Ханаанской был голод. Иосиф же был начальником в земле той; он и продавал хлеб всему народу земли.
Ты утешил меня и говорил по сердцу рабы твоей, между тем как я не сто́ю ни одной из рабынь твоих. И сказал ей Вооз: время обеда; приди сюда и ешь хлеб и обмакивай кусок твой в уксус. И села она возле жнецов. Он подал ей хлеба; она ела, наелась, и еще осталось. И встала, чтобы подбирать. Вооз дал приказ слугам своим, сказав: пусть подбирает она и между снопами, и не обижайте её; да и от снопов откидывайте ей и оставляйте, пусть она подбирает, и не браните её. Так подбирала она на поле до вечера и вымолотила собранное, и вышло около ефы ячменя.
Отцы наши ели манну в пустыне, как написано: хлеб с неба дал им есть. Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: не Моисей дал вам хлеб с неба, а Отец Мой дает вам истинный хлеб с небес. Ибо хлеб Божий есть тот, который сходит с небес и дает жизнь миру. На это сказали Ему: Господи! подавай нам всегда такой хлеб. Иисус же сказал им: Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда.
То же разделение труда, которое установили между людьми, хотели установить и между народами. Человечество полагалось разделить, так сказать, на национальные фабрики, имеющие каждая свою особую специальность. Россия, говорили нам, предназначена природой выращивать хлеб; Англия — выделывать бумажные ткани; Бельгия — производить сукна, а Швейцария — поставлять нянек.
Там, когда поспевали хлеба на поле, жители вывозили в поле пушки и пушечными выстрелами срезали хлеба до корня. Но это было и трудно, и неудобно: один стрелял поверх хлеба, другой попадал не в стебли, а в самые колосья и широко их размётывал кругом; при этом много зерна пропадало, да и шум был невыносимый.
А наш молодец со своей косой как пристал к полю, так втихомолку и очень скоро скосил его чистехонько, и все жители острова надивиться не могли его проворству.
Они готовы были дать ему за это драгоценное орудие всё, чего бы он ни потребовал.
И дали за косу коня, навьючив на него столько золота, сколько тот снести мог.
Поля вокруг ивы были засеяны рожью, ячменём и овсом — чудесным овсом, похожим, когда созреет, на веточки, усеянные маленькими жёлтенькими канарейками. Хлеба стояли прекрасные, и чем полнее были колосья, тем ниже склоняли они в смирении свои головы к земле.
Тут же, возле старой ивы, было поле с гречихой; гречиха не склоняла головы, как другие хлеба, а держалась гордо и прямо.
— Я не беднее хлебных колосьев! — говорила она. — Да к тому же ещё красивее. Мои цветы не уступят цветам яблони. Любо-дорого посмотреть! Знаешь ли ты, старая ива, кого-нибудь красивее меня?
Инге нарядилась в самое лучшее платье, надела новые башмаки, приподняла платьице и осторожно пошла по дороге, стараясь не запачкать башмачков, — ну, за это и упрекать её нечего. Но вот, тропинка свернула на болотистую почву; приходилось пройти по грязной луже. Не долго думая, Инге бросила в лужу свой хлеб, чтобы наступить на него и перейти лужу, не замочив ног. Но едва она ступила на хлеб одною ногой, а другую приподняла, собираясь шагнуть на сухое место, хлеб начал погружаться с нею всё глубже и глубже в землю, — только чёрные пузыри пошли по луже!
Так размышлял Аркадий… а пока он размышлял, весна брала свое. Всё кругом золотисто зеленело, всё широко и мягко волновалось и лоснилось под тихим дыханием теплого ветерка, всё — деревья, кусты и травы; повсюду нескончаемыми звонкими струйками заливались жаворонки; чибисы то кричали, виясь над низменными лугами, то молча перебегали по кочкам; красиво чернея в нежной зелени ещё низких яровых хлебов, гуляли грачи; они пропадали во ржи, уже слегка побелевшей, лишь изредка выказывались их головы в дымчатых её волнах.
Утром пили чай в ветхом бараке, где была кухня, и уходили к насыпи. В обед ели убийственную в своём однообразии постную чечевицу, полтора фунта чёрного, как антрацит, хлеба.
Это было всё, что мог дать город.
Однажды, в начале 1943 года, все магазины в крупных городах СССР оказались буквально завалены мешками кофе в бобах. Видно американцы подбросили пару пароходов. До войны натуральное кофе считалось в СССР предметом роскоши. Теперь же все полки в магазинах, до этого пустовавшие, ломились под тяжестью мешков с красными заграничными буквами. Без карточек, по 80 рублей кило. Хлеб в то время на вольном рынке стоил 150 рублей кило.
Вскоре люди стали покупать кофе целыми мешками. Не то чтобы русские люди заразились иностранными вкусами. Вовсе нет. Они выпаривали кофейные бобы в кипятке, благовонную жижу сливали ко всем чертям, вываренные бобы сушили, толкли их в ступке или мололи на кофейной мельнице и… пекли из этого продукта хлеб. Хлеб из кофе! До этого подобные фокусы проделывались с горчицей в порошке. Хлеб из горчицы! Хлеба, хлеба!
Запахи неизменны. Есть запахи, которые не меняются из века в век, — запахи печей, дорог, хлеба.
Хлеба́ колосятся (пшеничное поле)
Кто слёз на хлеб свой не ронял,
Кто близ одра, как близ могилы,
В ночи, бессонный, не рыдал, —
Тот вас не знает, вышни силы!
Кто с хлебом слёз своих не ел,
Кто в жизни целыми ночами
На ложе, плача, не сидел,
Тот незнаком с небесными властями
Кто со слезами свой хлеб не едал,
Кто никогда от пелён до могилы,
Ночью на ложе своем не рыдал,
Тот вас не знает, небесные силы.
Кто с плачем хлеба не вкушал,
Кто, плачем проводив светило,
Его слезами не встречал,
Тот вас не знал, небесные силы!
Роскошны вы, хлеба заповедные
Родимых нив,—
Цветут, растут колосья наливные,
А я чуть жив!
Ах, странно так я создан небесами,
Таков мой рок,
Что хлеб полей, возделанных рабами,
Нейдёт мне впрок!
Кукуй, кукуй, кукушечка!
Заколосится хлеб,
Подавишься ты колосом —
Не будешь куковать!
Ропща на прихоти судеб
И в испытаньях малодушный,
Я ждал насушенный твой хлеб,
Как ожидают хлеб насущный.
Чёрный день! Как нищий просит хлеба,
Смерти, смерти я прошу у неба.
Я в широкое сбегаю поле,
Где волнуется нива кругом,
Где хлеба дозревают на воле,
Наливается колос зерном.
Дар блистательной Венеры — нежный хлеб и жёлтый мёд.
И колосья золотятся, и в лугах пчела поёт.
В пышноцветной Атлантиде, меж садов и пирамид,
Слышу я, пшеничный колос, там в веках, в веках шумит.
Хлебы, пшеница, вино, и елей,
Вот они, тут.
Силы живые Небесных зыбе́й.
Я не просил иной судьбы у неба,
Чем путь певца: бродить среди людей
И растирать в руках колосья хлеба
Чужих полей.
Я попросил у вас хлеба — расплавленный камень мне дали,
И, пропалённая, вмиг, смрадно дымится ладонь…
Отравлен хлеб, и воздух выпит.
Как трудно раны врачевать!
Иосиф, проданный в Египет,
Не мог сильнее тосковать!
Кружка, хлеба краюшка
Да малинка в лукошке,
Эх, — да месяц в окошке, —
Вот и вся нам пирушка!
Сижу без света, и без хлеба,
И без воды.
Затем и насылает беды
Бог, что живой меня на небо
Взять замышляет за труды.
Вот она, суровая жестокость,
Где весь смысл страдания людей!
Режет серп тяжёлые колосья,
Как под горло режут лебедей.
Хлеб от земли, а голод от людей:
Засеяли расстрелянными — всходы
Могильными крестами проросли:
Земля иных побегов не взрастила.
Снедь прятали, скупали, отымали,
Налоги брали хлебом, отбирали
Домашний скот, посевное зерно:
Крестьяне сеять выезжали ночью.
Читайте также: