Довлатов марш одиноких цитаты

Обновлено: 23.11.2024

Эти заметки напоминают речь у собственного гроба.
Вы только представьте себе — ясный зимний день, разверстая могила. В изголовье белые цветы. Кругом скорбные лица друзей и родственников. В бледном декабрьском небе тают звуки похоронного марша…
И тут — поднимаетесь вы, смертельно бледный, нарядный, красивый, усыпанный лепестками гладиолусов.
Заглушая испуганные крики толпы, вы произносите:
— Одну минуточку, не расходитесь! Сейчас я поименно назову людей, которые вогнали меня в гроб.
Велико искушение произнести обличительную речь у собственной могилы. Вот почему я решил издать этот маленький сборник.

Мой друг, Арий Хаймович Лернер, — в русские пробился. Даже не знаю, как ему это удалось. Говорят, теща русская была.
Мой приятель художник Шер говорил:
— Я наполовину русский, наполовину — украинец, наполовину — поляк и наполовину — еврей… — № 16, 30 мая 1980

Мы сыты, одеты, здоровы. Мы почти так же элегантны, как наши автомобили. Почти так же содержательны, как наши холодильники. — № 19, 17 июня 1980

Недавно [дочь] сказала <…>:
— Тебя наконец печатают. А что изменилось?
Короче, у нас всё по-прежнему. — № 64, 3 мая 1981

Американской демократии двести лет. И все эти годы американская демократия слабеет. Все эти годы ей предсказывают скорейшую гибель. Все эти годы дорожает жизнь. Все эти годы чернокожие пугают нас до смерти.
А магазины по-прежнему ломятся от жратвы. А миллионы книг по-прежнему распродаются. И по-прежнему звучит гениальная музыка. <…> И по-прежнему количество беженцев со всего мира — растёт.
И жить по-прежнему можно только здесь. И не только жить. Но ещё и учить американцев — демократии! — № 55, 24 февраля 1981

Советские лидеры единодушны, как волки, преследующие жертву. Их мнимые разногласия — дешевый спектакль. «Коммунист» и «Правда» топчутся возле одной лохани. Получают указания в одном и том же месте. Ловко жонглируют для виду кнутами и пряниками… — № 82, 6 сентября 1981

Не абсурдно ли такое выражение — бывший интеллигент? Не звучит ли оно так же глупо, как бывший еврей? Бывший отец? Или — бывший автор «Капитанской дочки»? — № 74, 12 июля 1981

В лагере я спросил оперуполномоченного:
— Почему среди евреев нет осведомителей?
Тот ответил:
— Сам посуди. Еврей, и к тому же — стукач! Это слишком. <…>
Еврей — знай своё место! В школе добивайся золотой медали. В институте будь первым. На службе довольствуйся второстепенной ролью.
А не еврей — докажи! Предъяви документы. Объясни, почему ты брюнет? Почему нос горбатый? Почему «эр» не выговариваешь? Почему ты Наумович? Или даже Борисович? Про Абрамовичей я уж и не говорю… <…>
И вот мы приехали. Евреи, русские, грузины, украинцы… Русские дамы с еврейскими мужьями. Еврейские мужчины с грузинскими женами. Дети-полукровки…
И выяснилось, что евреем быть не каждому дано. Что еврей — это как почетное звание.
И вновь мы слышим — докажи! Предъяви документы. Объясни, почему ты блондин? Почему без затруднения выговариваешь «эр»? Почему ты Иванович? Или даже Борисович. — № 75, 19 июля 1981

Болеть положено за того, кто лучше играет.
Либо положено болеть за своих. За команду своего родного города. Своего государства. Своего пионерского или концентрационного лагеря. — «Новый свет», № 4 (92), 14 ноября 1981

На свободе жить очень трудно. Потому что свобода одинаково благосклонна и к дурному и к хорошему. Разделить же дурное и хорошее не удается без помощи харакири. <…>
Зовут меня всё так же. Национальность — ленинградец. По отчеству — с Невы. — «Новый свет», № 3 (91), 7 ноября 1981

Видит Бог, мы покорены Америкой. Её щедростью и динамизмом. Благородством и радушием. И всё-таки… <…>
Что-то неладное происходит в этой стране…
Женщина тонет в реке Потомак. Некий отважный господин бросается с моста и вытаскивает утопающую. Герой, молодец, честь ему и хвала!
Дальше начинается безудержное чествование героя. Газеты, телевидение поют ему дифирамбы. Миссис Буш уступает ему своё кресло возле Первой леди. Говорят, скоро будет фильм и мюзикл на эту тему…
Из-за чего столько шума? Половина мужского населения Одессы числит за собой такие же деяния.
Так что же происходит в Америке? Равнодушие становится нормой? Нормальный жест воспринимается как подвиг? — № 104, 9 февраля 1982; см. также зарисовку «я спас утопающего» в «Невидимой газете» и «Соло на IBM»

Кнессет принял важное решение об аннексии Голанских высот.
<…> вообразите хилого мальчишку, наделённого чувством собственного достоинства. К тому же — еврея в очках. Да ещё — по фамилии Лурье.
Лурье приходилось очень туго. Местная шпана буквально не давала ему прохода.
Раза три Лурье уходил домой с побитой физиономией. На четвёртый раз взял кирпич и ударил по голове хулигана Мурашку. Лурье выбил ему шесть зубов «от клыка до клыка включительно». (Так было сказано в милицейском протоколе.)
Я знаю, что драться кирпичом — нехорошо. Что это не по-джентльменски. С точки зрения БУКВЫ Лурье достоин осуждения. Но В СУЩНОСТИ Лурье был прав.
От Израиля ждут джентльменского поведения. Израилю навязывают БУКВУ международного права…
<…> карта Ближнего Востока. <…>
Я взглянул и ужаснулся. Микроскопическая синяя точка. Слово «Израиль» не умещается. Конец — на территории Иордании. Начало — в Египте. А кругом внушительные пятна — розовые, жёлтые, зелёные.
Есть такая расплывчатая юридическая формулировка — предел необходимой самообороны. Где лежит этот злополучный предел? Нужно ли дожидаться, пока тебя изувечит шайка бандитов? Или стоит заранее лягнуть одного ногой в мошонку?
Казалось бы, так просто. Тем не менее прогрессивное человечество с дурацким единодушием осуждает Израиль. Прогрессивное человечество требует от Израиля благородного самоубийства. — № 98, 26 декабря 1981

Репутация Сахарова — уникальна. Он внушает любовь даже своим идейным противникам. Более того, своим заклятым врагам. <…>
Уважение к Сахарову — может быть, единственное, что объединяет всех русских эмигрантов… <…>
Мне кажется, главное в академике Сахарове — доброта. Его отношение к миру поражает снисходительностью и беззлобием. <…>
Мне кажется, его должны спасти. Иначе просто быть не может. Иначе жить на этой планете будет совершенно отвратительно.
Если убьют Сахарова, то не пощадят и вас! — «Новый свет», № 8 (96), 12 декабря 1981

Все даты жизни одного моего партийного родственника — 1917–1938. По-моему, это законченный трагический роман… — № 100, 8 1982

У него было много врагов. Как у всякого миролюбивого человека. <…>
Садат творил добро неумолимо и жестко. Очевидно, не знал, не увидел другого пути.
Сердце такого человека открыто пулям. — № 88, 17 октября 1981

Выбирая между дураком и негодяем, поневоле задумаешься. Задумаешься и предпочтёшь негодяя.
В поступках негодяя есть своеобразный эгоистический резон. Есть корыстная и низменная логика. Наличествует здравый смысл.
Его деяния предсказуемы. То есть с негодяем можно и нужно бороться…
С дураком все иначе. Его действия непредсказуемы, сумбурны, алогичны.
Дураки обитают в туманном, клубящемся хаосе. Они не подлежат законам гравитации. У них своя биология, своя арифметика. Им всё нипочём. Они бессмертны… — № 70, 14 июня 1981

У Ленина был незначительный дефект речи. У Сталина — рыночный акцент торговца гладиолусами. У Брежнева во рту происходит что-то загадочное. Советские лингвисты особый термин придумали для этого безобразия — «фрикативное Г».
Всё это не случайно: и «Г», и «Р», и цветочно-фруктовый акцент. Ведь у инопланетян должны быть какие-то этнические особенности. Иначе на людей будут похожи. А это — нельзя.
Вспомните день 1-го Мая. На трибуне мавзолея вереница серых глиняных изваяний. Брежнева и Косыгина ещё можно узнать. Пельше и Суслов однотипны и взаимозаменяемы. Остальные неотличимы, как солдатское бельё. — № 24, 25 июля 1980

Юмор — украшение нации. В самые дикие, самые беспросветные годы не умирала язвительная и горькая, простодушная и затейливая российская шутка.
И хочется думать — пока мы способны шутить, мы остаемся великим народом! — № 41, 19 ноября 1980

С детства нас убеждали, что мы — лучше всех. Внушали нам ощущение полного и безграничного совершенства.
<…> Наши луга — самые заливные! Наши морозы — самые трескучие! Наша колбаса — самая отдельная! — № 49, 14 января 1981; возможно, повторы предшественников

Мы объявили газету независимой и свободной трибуной. Стараемся выражать различные, иногда диаметрально противоположные точки зрения. Доверяем читателю. Предоставляем ему возможность думать и рассуждать.
В ответ то и дело раздается:
— Не хотим! Не желаем свободных дискуссий! Не интересуемся различными точками зрения! Хотим единственно верное учение! Единственную правильную дорогу! Хотим нести единственный, идеологически выдержанный транспарант!
Зачем нам яркие, праздничные одежды самостоятельной мысли? Хотим быть серыми и одинаковыми, как новобранцы…
Зачем нам колебаться, меняться и перестраиваться?!
Хотим быть твёрдыми, как шанкр!
Хотим, чтобы все было просто.
Были коммунистами, стали антикоммунистами. Сменили ворота, как на футбольном поле. <…>
Отказываемся выражать собственное мнение! За нас думает академик Сахаров.
Не желаем спорить и возражать. Пусть всё будет чинно и спокойно. Как в морге… — № 66, 17 мая 1981

В детстве я был невероятным оптимистом. В дневнике и на обложках школьных тетрадей я рисовал портреты Сталина. И других вождей мирового пролетариата. Особенно хорошо получался Карл Маркс. Обыкновенную кляксу размазал — уже похоже… — № 31, 9 сентября 1980

Истинное мужество состоит в том, чтобы любить жизнь, зная о ней всю правду.

Когда-то я работал <…> в заводской многотиражке.
На этом заводе произошел удивительный случай. Один мой знакомый инженер хотел поехать в Англию. Купил себе туристскую путевку. Начал оформлять документы. Все шло хорошо. И вдруг — отказ. Партком отказался выдать моему знакомому необходимые рекомендации.
Я спросил парторга:
— В чем дело? Ведь мой знакомый — не еврей?
— Ещё бы! — сказал парторг.
— Кроме того, он член партии.
— Естественно! — сказал парторг.
— Так в чём же дело? Чего вы его не отпускаете?
Парторг нахмурился и говорит:
— Ваш знакомый слишком часто улыбается. И даже смеётся. В том числе и на партийных собраниях. Есть свидетели…
— А, — говорю, — тогда понятно…
Улыбающийся человек неугоден тоталитаризму. Смеющийся — опасен. Хохочущий — опасен втройне.
Дома нас окружала тотальная безвыходная серьёзность. Вспомните лица парторгов, милиционеров и заведующих отделами. Вспомните лица домоуправов, торговых работников и служащих почты. Вспомните лица членов Политбюро ЦК. Вспомните, например, лицо Косыгина. Беременным женщинам нельзя показывать такие вещи… — № 26, 6 августа 1980

В редакцию зашел журналист. Предложил свои услуги:
— Хочу осветить серьезное мероприятие — выставку цветов. И разумеется — с антикоммунистических позиций. — № 22, 5 июля 1980

Критиковать Андропова из Бруклина — легко. Вы покритикуйте Андрея Седых! Он вам покажет, где раки зимуют…
Потому что тоталитаризм — это вы. Тоталитаризм — это цензура, отсутствие гласности, монополизация рынка, шпиономания, консервативный язык, замалчивание истинного дара. <…>
Вы и ваши клевреты, шестерки, опричники, неисчислимые Моргулисы, чья бездарность с лихвой уравновешивается послушанием.
И эта шваль для меня — пострашнее любого Андропова. Ибо её вредоносная ординарность несокрушима под маской безграничного антикоммунизма.

Следующая цитата

Философский материализм принадлежит к числу глубочайших истин. Веками противостоит ему истина религии, истина Бога.

Добавил T-34 25.01.13

Скопировать
Сообщить об ошибке

Разумеется, количественный принцип — не идеален. Истина далеко не всегда принадлежит большинству. Но меньшинству она принадлежит еще реже.

Добавил T-34 05.02.13

Скопировать
Сообщить об ошибке

Глупо было надеяться, что средний американец — Воннегут.

Добавила Adelaide 26.04.16

Скопировать
Сообщить об ошибке

Ленинград обладает мучительным комплексом духовного центра, несколько уязвленного в своих административных правах. Сочетание неполноценности и превосходства делает его весьма язвительным господином.

Добавил T-34 05.02.13

Скопировать
Сообщить об ошибке

Советские вожди догадываются, что их называют бандитами. Они привыкли. Они даже чуточку этим гордятся. Им кажется, лучше быть сильным, чем добрым. Сильного уважают и боятся. А добрый — кому он нужен, спрашивается?

Добавил T-34 05.02.13

Скопировать
Сообщить об ошибке

Мы сыты, одеты, здоровы. Мы почти так же элегантны, как наши автомобили. Почти так же содержательны, как наши холодильники. Может, обойдемся вообще без идеалов? Заменим государственный материализм — бытовым, ежесекундным, обыденным? Разрушим ложные идеи, и да здравствует безыдейность.

Добавил T-34 25.01.13

Скопировать
Сообщить об ошибке

Восемь эмигрантов из десяти мотивируют свой отъезд нравственными причинами. Мы выбрали — свободу. А получили — свободу выбора. Как это непривычно — уважать чужое мнение! Как это странно — дать высказаться оппоненту! Как это соблазнительно — быть единственным конфидентом истины! Казалось бы, свобода мнений — великое завоевание демократии. Да здравствует свобода мнений! С легкой оговоркой — для тех, чье мнение я разделяю. А как быть с теми, чье мнение я не разделяю? Их-то куда? В тюрьму? На сто первый километр? Может, просто заткнуть им глотку? Не печатать, не издавать, не экспонировать. Появляется в газете спорный материал. На следующий день звонки: — Вы посягнули на авторитеты! Вы осквернили святыни! Нарушили, затронули, коснулись.

Следующая цитата

Сегодня Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца ХХ века. Его произведения — та самая великая классика, которая при всем своем масштабе остается простой, занятной и доступной любому читателю, независимо от возраста, национальности, начитанности или, говоря словами самого Довлатова, «степени интеллектуальной придирчивости». Лев Лосев сформулировал это в простейшей фразе: «Довлатов знал секрет, как писать интересно». В 1980–1982 годах Довлатов вел рубрику в еженедельнике «Новый американец», являясь его главным редактором. Настоящая книга предлагает вниманию читателей собрание избранных статей той эпохи и дает яркое представление еще об одной грани необыкновенного таланта автора.