Достоевский об омске цитаты
Обновлено: 07.11.2024
Войти
Нет аккаунта? ЗарегистрироватьсяАвторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Нет аккаунта? ЗарегистрироватьсяА был ли Омск "третьей столицей" ?
Вот хотел удержатся. Не дали.
ГЭПИ провел обследование 54% за установку памятника Колчаку в Омске. То что такое произойдет я не сомневался, памятник практически готов, фундамент залили, опрос доверили профи. И хотя из тех 54% большинство скорее всего знает об Адмирале из развесистой клюквы "Адмиралъ" и в принципе им пофиг что и где будет стоять ( согласен с mib55 ).
Итак, что представлял из себя Омск до революции ??
Самое знаменитое высказывание:
Достоевский
Омск — гадкий городишко. Деревьев почти нет. Летом зной и ветер с песком, зимой буран. Природы я не видал. Городишко грязный, военный и развратный в высшей степени…
Гинс упоминает Потанина: (сборник «Нужды Сибири», стр. 250), «Омск был всегда бедным городом, лишенным всякого торгового значения. Богатого купечества в городе совсем не было, да и мещанское общество было, сравнительно с другими городами, небольшое. Значительный процент городского населения составляли отставные чиновники и отставные офицеры и солдаты. В Омске была самая дешевая жизнь на всем расстоянии от Петербурга до Иркутска, и в то же время, благодаря генерал-губернаторской резиденции, здесь было веселее, чем в каком-нибудь другом губернском городе; здесь бывали концерты, спектакли, балы и фейерверки. Поэтому омские чиновники, вышедши в отставку, никуда не уезжали и оставались здесь жить; из других городов Сибири, даже из Иркутска и Оренбурга, отставные чиновники съезжались сюда доживать свой век на пенсию. Это обилие чиновников, служащих и отставных, превращало Омск в город Акакиев Акакиевичей.
Что представлял из себя Омск при Колчаке:
Гинс пишет :
Каменные здания все были казенные; это были канцелярии, казармы, лазареты и дома с квартирами для офицеров. Все остальные постройки были деревянные, и в шестидесятых годах был всего один каменный купеческий дом. В клубе из буржуазии был принят всего один только член — винный откупщик. Нигде в Сибири не было такого отчуждения интеллигентного общества от массы, как в Омске; интеллигенция здесь не служила местному населению. В Омске никогда не было такого общественного учреждения, которое концентрировало бы на себе симпатии населения целого округа, вроде Томского школьного общества или вроде Иркутского музея Географического Общества».
Два-три адвоката с кругозором шире деловой практики, несколько интеллигентных врачей, занятых с утра до вечера, но всё же уделяющих кое-что науке и политике, один-другой кооператор из самородков, а там — хоть шаром покати. Только нажива и попойка. Всё, что имел Омск более или менее выдающегося в период адмирала Колчака, — это была интеллигенция, понаехавшая с Запада, гонимая большевизмом. Здесь оказались разорившиеся помещики, не оставившие идеи реванша, представители промышленности, жаждавшей возрождения за счет субсидий, бывшие петроградские чиновники — словом, всё «навозный» народ, по терминологии сибиряков.
Барон Будберг:
Уличное освещение совершенно отсутствует, и для него нет никаких приспособлений, даже керосиновых. Создал себе внушительный круг врагов среди сильных представительниц слабого пола, проведя через ставку приказ о воспрещении пользоваться казенными автомобилями для частных надобностей; надо положить конец тем безобразиям, которые мы видели на большой войне и которые продолжаются и ныне, приводя к тому, что число автомобилей тем меньше, чем ближе к фронту; тылы переполнены автомобилями, а на фронте начальники корпусных групп и дивизий их не имеют; здесь вся адъютантщина и прихлебательская челядь высоких лиц раскатывает по магазинам, ресторанам и визитам в казенных автомобилях, тратя скудные запасы горючей смеси и масла и разбивая шины, — все, что мы достаем с великими усилиями и на золотую валюту; по вечерам вся дорога у загородного сада покрыта казенными машинами с высокими военными и гражданскими дамами, приезжающими сюда отдохнуть от ужасной омской пыли. О том, во что обходятся казне эти прогулки, головки милых дам не думают. По ночам казенные автомобили торчат у крылец разных увеселительных и злачных мест, ожидая иногда высоких сановников, освежающихся там от великих государственных трудов, а чаще всего их адъютантов, чиновников для поручений и прочего чиновного лакейства.
До сих пор не подумали даже, чтобы обеспечить приезжающих с фронта офицеров и солдат хоть каким-нибудь приютом. Существующие здесь так называемые офицерские гостиницы — это какие-то грязные притоны самого последнего сорта; в одной из них офицеры спят на полках бывшего магазина, солдатам же предоставляется свобода устраиваться как угодно на свежем воздухе.
Для омских Олимпов все это мелочи — здесь заняты политикой, переворотами, спекуляциями, и им не до таких пустяков.
Жанен:
В этом городе насчитывалось около 6.000 уклонявшихся офицеров (59, например, служили в цензуре главного штаба).
Устрялов Н. Белый Омск. Дневник колчаковца: Сам по себе Омск занятен, особенно по населению. Сплошь типично столичные физиономии, столичное оживление. На каждом шагу - или бывшие люди царских времен, или падучие знаменитости революционной эпохи. И грустно становится, когда смотришь на них, заброшенных злою судьбой в это сибирское захолустье: - нет, увы, это не новая Россия, это не будущее. Это - отживший старый мир, и ему не торжествовать победу. Грустно. Это не авангард обновленной государственности, это арьегард уходящего в вечность прошлого. Нужно побывать в обеденные часы в зале ресторана "Россия", чтобы почувствовать это живо и осязательно.
Был в театре: - находящийся здесь английский батальон устраивал парадный "концерт с дивертисментом" в честь Колчака. Торжественно. "Министры", "представители иностранных держав", "видные общественные деятели" и пр. Разумеется, и сам Колчак. В литерной ложе, слева, если смотреть со сцены.
Играли, разумеется, средне. Наиболее непосредственно занятное - были гимнастические упражнения и бокс. Остальное - лишь характерно. Здоровый народ. Не прошибешь. Но. славянофилы нашли бы много чего сказать. Пели "типэрэри", играли "Коль славен", английский гимн, марсельезу. Грустно было. Кругом иностранцы - слетелись на развалины и думают, вспоминают о родине. А мы. Горько, тяжело. (1 час ночи).
И это вот так называемая "третья столица". А можно поинтересоваться чего ? Российской империи ? Так император отрекся от власти еще в начале 1917-го ? Какая империя без императора ? Государства Российского ? Смешно, власть в Омске менялась как перчатки пока не установилась диктатура под властью английского военнослужащего. Кстати о титуле адмирала. Тут вообще интересно, во всех государствах это звание присваивается высшим должностным лицом и никакх уж не Советом министров, как в случае с Колчаком. При этом как некоторые его величают Адмиралом Российского военного императорского флота он никак не может быть, так как такие назначения проводились только по воле Императора. Таким образом Омск был максиму просто ставкой "Верховного главнокомандующего" офицера флота его величества Георга II А.В.Колчака.
Следующая цитата
Сегодняшний день, 4 февраля, — важная дата в литературной истории Омска. В этот день, 23 января (по юлианскому календарю) 1850 года, в наш город привезли одного арестанта, которому предстояло отбыть в Омске четыре года каторги. Звали арестанта Фёдор Михайлович Достоевский. Как известно, о нашем городе у него остались неприятные воспоминания; тем не менее здесь о Достоевском помнят и, может быть, даже немного гордятся тем, что в Омске жил великий русский писатель. Есть памятники, есть музей; и даже университет, основанный уже в советскую эпоху, назвали в честь Достоевского. Как сложилась омская жизнь Фёдора Михайловича? Где он жил, чем занимался, по каким улицам ходил и с какими людьми встречался? На все эти вопросы мы попытались ответить в нашей статье.
Предыстория
Неформальное членство Достоевского в обществе «петрашевцев», где по пятницам велись беседы на тему отмены крепостного права, свободы печати и судебной реформы, довело его до беды. В апреле 1849 года писатель был арестован. Восемь месяцев он провёл в Петропавловской крепости, а потом военный суд приговорил его к смертной казни, причём главной виной объявили «недонесение о распространении преступного о религии и правительстве письма литератора Белинского». Это то самое письмо, которое недавно цитировал юморист Максим Галкин в своём нашумевшем интервью:
«Россия видит своё спасение не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиетизме, а в успехах цивилизации, просвещения, гуманности. Ей нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, столько веков потерянного в грязи и навозе, права и законы, сообразные не с учением церкви, а со здравым смыслом и справедливостью, и строгое, по возможности, их выполнение».
Политике императора Николая I эти слова в корне противоречили. В итоге Достоевский оказался преступником и был приговорён к расстрелу, который, правда, заменили каторгой — сначала восьмилетней, а потом, по личному решению царя, четырёхлетней с последующей военной службой. Отбывать наказание надлежало в Омске. Шесть дней Достоевский пробыл в бывшей столице Сибири Тобольске, а 23 января 1850 года приехал в наш город.
Новые места
«Омск гадкий городишка. Деревьев почти нет. Летом зной и ветер с песком, зимой буран. Природы я не видел. Городишка грязный, военный и развратный в высшей степени». Это цитата из письма Достоевского брату Михаилу, отправленного вскоре после выхода с каторги. Понятно, что у писателя были личные причины для негативного отношения к Омску, но город в те времена и правда не казался вершиной благоустройства, особенно для человека, привыкшего к жизни в Петербурге. Центром жизни Омска была земляная крепость с каменным Воскресенским собором, офицерскими домами и казармами, её окружали одноэтажные деревянные дома, в которых жили штатские.
Так выглядела вторая Омская крепость. Острог находился в одном из верхних зубцов (правом)
Достоевского привезли в Омск в санях вместе с товарищем по несчастью, поэтом Сергеем Фёдоровичем Дуровым. Приехал он с северо-запада по Тюкалинскому тракту, переходившему в городской черте в улицу Тобольскую (нынешняя Орджоникидзе). В центре города эта улица упиралась в большую площадь, и слева можно было увидеть городскую рощу (на месте нынешней Соборной площади), а справа — крепость. Арестантов везли через Тарские ворота и направляли в острог, находившийся на месте нынешнего драмтеатра.
Теперь для Достоевского началась новая, каторжная жизнь. Ему выбрили переднюю половину головы (бессрочным каторжникам выбривали левую сторону), выдали «лоскутные платья» — арестантскую одежду со специальными метками (зимой чёрная, летом белая), надели ножные кандалы. Это был так называемый «мелкозвон», оковы весом в четыре-пять кило, которые снимались только при освобождении.
«Форменные острожные кандалы, приспособленные к работе, — пишет сам Достоевский в "Записках из Мёртвого дома", — состояли не из колец, а из четырех железных прутьев почти в палец толщиною, соединенных между собою тремя кольцами. Их должно было надевать под панталоны. К серединному кольцу привязывался ремень, который в свою очередь прикреплялся к поясному ремню, надевавшемуся прямо на рубашку».
Жили каторжники в здании острога с большим двором (шагов 200 на 150), обнесённым высоким тыном. Содержать их требовалось «в наилучшей чистоте», но это требование не выполнялось.
«Вообрази себе старое, ветхое деревянное здание, которое давно уже положено сломать и которое уже не может служить, — писал Достоевский брату. — Летом духота нестерпимая, зимою холод невыносимый. Все полы прогнили. Пол грязен на вершок, можно скользить и падать. Маленькие окна заиндевели, так что в целый день почти нельзя читать. На стеклах на вершок льду. С потолков капель — всё сквозное. Нас как сельдей в бочонке. Затопят шестью поленами печку, тепла нет (в комнате лед едва оттаивал), а угар нестерпимый — и вот вся зима. Тут же в казарме арестанты моют белье и всю маленькую казарму заплескают водою. Поворотиться негде. Выйти за нуждой уже нельзя с сумерек до рассвета, ибо казармы запираются и ставится в сенях ушат, и потому духота нестерпимая. Все каторжные воняют как свиньи и говорят, что нельзя не делать свинства, дескать, "живой человек"».
Через Тобольские ворота Достоевский выходил к Иртышу, где ему приходилось целыми днями работать
Фото: Иван Рейзвих
Спали каторжники на голых нарах, укрываться им приходилось короткими полушубками, так что ноги оставались голыми, в том числе в зимние холода. Приходилось терпеть блох, вшей и тараканов. Кормили арестантов хлебом и щами, в которых только изредка попадался кусочек говядины. В праздники подавали кашу (почти без масла), а в пост каторжники довольствовались капустой и водой. Выживать удавалось только благодаря случайным заработкам, подаянию от местных жителей и деньгам, которые иногда присылала родня. В случае Достоевского это была помощь брата Михаила.
Почти каждый день в любую погоду арестантов выводили на работу. По нынешней улице Спартаковской они шли к Тобольским воротам и через них выходили к Иртышу, где обжигали и дробили алебастр, разбирали старые лодки, изготавливали кирпичи. Алебастровый сарай стоял у самого берега. По-видимому, в «Преступлении и наказании» был описан именно тот пейзаж, который открывался перед Достоевским в Омске во время отдыха от работы.
«Раскольников вышел из сарая на самый берег, сел на складенные у сарая бревна и стал глядеть на широкую и пустынную реку. С высокого берега открывалась широкая окрестность. С дальнего другого берега чуть слышно доносилась песня. Там, в облитой солнцем необозримой степи, чуть приметными точками чернелись кочевые юрты. Там была свобода и жили другие люди, совсем не похожие на здешних, там как бы самое время остановилось, точно не прошли еще века Авраама и стад его».
Каторжники очищали городские улицы от снега, делали ремонт в домах (например, Достоевский участвовал в штукатурных работах в здании военного суда — сейчас это корпус медицинской академии на Спартаковской, 9). Тогда-то им и удавалось заработать немного денег, чтобы купить еды. Отдохнуть получалось только в дни больших церковных праздников и великих постов, когда жителей острога вели в Воскресенскую военную церковь для исповеди и молитвы.
В Воскресенском соборе каторжник Достоевский бывал регулярно. Церковь разрушили в советское время, а недавно построили заново
Фото: Николай Эйхвальд
«Нас водили под конвоем с заряженными ружьями в божий дом, — вспоминал Достоевский. — Конвой, впрочем, не входил в церковь. В церкви мы становились тесной кучей у самых дверей, на самом последнем месте, так что слышно было только разве голосистого дьякона, да изредка из-за толпы приметишь черную ризу да лысину священника».
Достоевский очень тяжело воспринимал арестантский быт. Другие каторжники, в основной своей массе уголовники из низшего сословия, не могли принять его за своего. Они понятия не имели, в чём состояло его преступление, и даже не думали сочувствовать. «Ненависть к дворянам превосходит у них все пределы, — писал позже Достоевский, — и потому нас, дворян, встретили они враждебно и с злобною радостию о нашем горе».
Судя по следующей фразе — «Они бы нас съели, если б им дали», — администрация острога защищала «интеллигентных» узников от остальных. Стопроцентного эффекта, по понятным причинам, быть не могло.
«Посуди, велика ли была защита, — обращается Достоевский к брату, — когда приходилось жить, пить-есть и спать с этими людьми несколько лет и когда даже некогда жаловаться, за бесчисленностию всевозможных оскорблений. "Вы дворяне, железные носы, нас заклевали. Прежде господином был, народ мучил, а теперь хуже последнего, наш брат стал" — вот тема, которая разыгрывалась 4 года. 150 врагов не могли устать в преследовании, это было им любо, развлечение, занятие…»
Плохие условия жизни отразились на здоровье писателя. Именно в Омске у него начались припадки «падучей» (эпилепсии), проблемы с желудком. К физической работе Достоевский не привык и с огромным трудом выполнял ежедневный «урок» (план). Он часто лежал в госпитале, но этому скорее был рад: болезнь обеспечивала ему отдых и смену обстановки. Кстати, здание госпиталя сохранилось: скорее всего, это деревянный дом на Гусарова, 4. В XIX веке это была улица Скорбященская.
Друзья и благодетели
Комендант Омска Алексей Граве, судя по всему, помог Достоевскому пережить каторгу
Знаменитая цитата про «гадкий городишко» имеет продолжение. «Если б не нашёл здесь людей, я погиб бы совершенно», — пишет Достоевский, добавляя: «Брат, на свете очень много благородных людей».
Первым в списке стоит назвать коменданта Омской крепости Алексея Фёдоровича Граве. Достоевский в письме брату и в «Записках из Мёртвого дома» называет его «человеком очень порядочным». Уточнений в тексте нет, и понятно почему: по уставу, комендант должен был относиться ко всем каторжникам с одинаковой строгостью, но для писателя он, по-видимому, шёл на разные неофициальные послабления. Сообщать об этом даже в личных письмах было рискованно из-за перлюстрации, к тому же в Омске, по словам Достоевского, хватало доносчиков. Однако известно, что в 1852 году Граве направил в столицу запрос, чтобы выяснить, нет ли возможности причислить Достоевского и Дурова к «военно-срочному разряду арестантов». В случае положительного ответа срок каторги сократился бы на шесть месяцев; плюс к этому Граве спросил начальство, нельзя ли освободить обоих петрашевцев от ножных оков. Положительный ответ он так и не получил.
В 1859 году, отбыв всё наказание и возвращаясь из Семипалатинска в европейскую часть России, Достоевский проезжал через Омск. Остановился он как раз в доме Граве, и литературоведы считают это стопроцентным доказательством того, что между комендантом и каторжником установились в своё время добрые отношения. Именно в доме Граве был открыт в 1983 году литературный музей имени Достоевского.
Важную роль в судьбе Достоевского сыграла Мария Дмитриевна Францева — дочь тобольского прокурора. Она встретилась с писателем, когда он ехал на каторгу, и передала с сопровождавшим его жандармом письмо своему хорошему знакомому в Омске — подполковнику Ивану Викентьевичу Ждан-Пушкину, инспектору классов Сибирского кадетского корпуса. В этом письме содержалась просьба по возможности оказывать помощь Достоевскому и Дурову. Ждан-Пушкин (по словам Достоевского, «человек образованнейший, с благороднейшими понятиями о воспитании») к этой просьбе прислушался. Он «адресовался к разным лицам с расспросами о возможности, о способах облегчить участь гг. Дурова и Достоевского». Одним из этих «лиц» был старший доктор военного госпиталя Иван Иванович Троицкий. Когда Фёдор Михайлович оказался в лазарете, Троицкий «толковал с ним, предлагал ему лучшую пищу, иногда и вино»; тот отказался, но попросил, чтобы его клали на лечение почаще и подбирали ему комнату посуше (выше шла речь о грязи и сырости в остроге).
Перед каторжником Достоевским открывались унылые пейзажи
Фото: Александр Зубов
Эта просьба была исполнена. К тому же Троицкий добился для Достоевского разрешения получать с воли книги и журналы. В августе 1850 года один из друзей писателя сообщил своему знакомому в Тобольске, что тот «почти постоянно в лазарете» и «пользуется столом от лекаря Троицкого». Жена последнего, «прелестнейшая и добрейшая женщина», тоже заботилась о Достоевском. Именно в лазарете писатель смог начать работу над «Сибирской тетрадью», и там же он хранил рукопись (в принципе каторжникам запрещалось иметь принадлежности для письма). Там у Достоевского появилось свободное время; известно, что, лёжа на больничной койке, он прочёл романы Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба» и «Дэвид Копперфилд».
В «Записках из Мёртвого дома» упоминаются инженеры, «очень симпатизировавшие» главному герою. Имеется в виду, в частности, подпоручик Константин Иванович Иванов — адъютант штаба генерал-инспектора по инженерной части, окончивший Инженерное училище на год позже, чем Достоевский. По-видимому, эти двое были знакомы ещё с тех времён, а в Омске стали друзьями.
«Он был мне как брат родной, — писал Достоевский в 1854 году. — Он сделал для меня всё, что мог <. >. Чем заплатить за это радушие, всегдашнюю готовность исполнить всякую просьбу, внимание и заботливость как о родном брате…»
Вообще семьи декабристов, оказавшиеся в Сибири на четверть века раньше Достоевского (Якушкины, Анненковы, Фонвизины), сыграли важную роль в его судьбе.
«Ссыльные старого времени (то есть, не они, а жены их) заботились об нас, как об родне, — вспоминал писатель. — Что за чудные души, испытанные 25-летним горем и самоотвержением. Мы видели их мельком, ибо нас держали строго. Но они присылали нам пищу, одежду, утешали и ободряли нас. »
Это фото было сделано в Семипалатинске в 1858 году. Фёдор Достоевский и Чокан Валиханов прервали дружескую беседу для позирования
Следующая цитата
Художники Андрей Северский и Дмитрий Трайп закончили граффити с портретом Фёдора Достоевского. Изображение украсило южный фасад арт-галереи «Квадрат» в Выставочном сквере. Здание находится на улице Победы, 1а, напротив литературного музея, названного в честь писателя. На граффити площадью 130 ушло 90 баллончиков краски.
— Я не один подбирал, куча консультантов была, включая директора музея Достоевского, затем искусствовед его знакомый подключился, министр культуры принимал участие. Это не крайний эскиз, где-то или , — отметил Андрей Северский. — То, что я подбирал, рубили сразу. Я подбирал чисто с художественной точки зрения, мне говорили с исторической, что это не соответствует тому времени, ищите другое. А тогда фотографий не было, только литографии.
Теперь на улице Победы два Фёдора Достоевского: один — в виде барельефа на фасаде музея, второй — в виде граффити-портрета
Фото: Министерство культуры Омской области
По словам Андрея Северского, здание оказалось одним из самых неудобных для граффити. С трудностями художники столкнулись уже на этапе переноса эскиза на стену.
— Впрямую высветить его невозможно, потому что там деревья стоят. Приходилось применять искажение, перспективу и так далее, — объяснил он. — Стена сделана в виде шубы, и она еще разделена на квадраты, имеется в виду имитация плитки. Мы эти углубления запыляли аккуратненько, чтобы было всё цельно, но где-то всё равно упустили. Они не портят ничего, но это лишняя затрата времени. Одно дело, когда просто стена и вы рисуете, другое — думать, чтобы линия не прервалась в этой ямке.
Так выглядел эскиз граффити
Фото: Мария Фомина
Это уже вторая работа Дмитрия Трайпа и Андрея Северского, которую они делают в рамках фестиваля «Омский стрит-арт — 2021». На прошлой неделе художники оформляли подземный переход у «Яблоньки». Тему и место третьего граффити и они, и Минкульт Омской области пока держат в секрете. Как рассказали в пресс-службе ведомства, сейчас локацию согласовывают с городом. Известно только, что за баллончики с краской возьмутся не только опытные художники, но и начинающие — победители фестиваля.
Следующая цитата
Я недавно рассказывала об одном омском музее и теперь хочу рассказать о другом, собственно, даже не о самом музее, а о периоде в жизни одного человека.
Омск у людей ассоциируется с Достоевским, но сам писатель не любил говорить об этом периоде своей жизни. Все свои впечатления от жизни в Омском остроге он впоследствии вкладывал в свои произведения. Вот об этом этапе жизни Достоевского я и хочу немного рассказать. Сразу прошу извинить меня за качество некоторых фото ибо я не фотограф.
Рассказывать о том как Достоевский попал в Омск нет смысла, т.к. это и так всем известно, но выставка в музее начинается именно с этого. Я ограничусь одной фотографией, на которой изображена неудавшаяся казнь и белые рубахи-саваны, в которых приговоренные стояли в ожидании смерти.
После казни, находясь в Петропавловской крепости, Достоевский написал брату Михаилу:
Брат! Я не уныл и не пал духом. Жизнь есть везде, жизнь в нас самих, а не во внешнем. Подле меня будут люди, и быть человеком между людьми и остаться им навсегда, в каких бы то ни было несчастьях, не уныть и не пасть — вот в чем жизнь, в чем задача ее.
(Фактурная копия. Оригинал в РГБ (Москва)).
Эта несостоявшаяся казнь так повлияла на Достоевского, что он поверил в Бога, а свои впечатления, человека приговоренного к смерти, описал в романе "Идиот".
23 января 1850 года из Тобольской пересыльной тюрьмы Достоевского доставили в омский острог в такой карете
Омск в то время выглядел так
Во время короткой остановки в Тобольске жены декабристов (Ж. А. Муравьева, П. Е. Анненкова и Н. Д. Фонвизина) подарили ему Евангелие (единственная книга, которую разрешалось иметь в остроге) с незаметно вклеенными 10 рублями в переплет. Достоевский до конца жизни хранил Евангелие, которое ему подарили. Позднее писатель упоминал, что эти деньги помогли ему выжить на каторге, поскольку прожить на "кормовые" деньги (9 копеек были положены арестантам по закону) было невозможно. В остроге запрещалась дополнительная работа и деньги и все, что можно было на них купить, тем не менее у арестантов всегда имелись, табак и даже вино. Начальство об этом знало и проводило ночные обыски. Виновные наказывались.
Кстати говоря, находясь в каторге, Достоевский вел тайную переписку с Н. Д. Фонвизиной. Выйдя на свободу, он писал ей из Омска:
Я скажу Вам про себя, что я - дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки. Каких страшных мучений стоила и стоит мне теперь эта жажда верить, которая тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов противных. И, однако же, Бог посылает мне иногда минуты, в которые я совершенно спокоен; в эти минуты я люблю и нахожу, что другими любим, и в такие-то минуты минуты я сложил в себе символ веры, в котором все для меня ясно и свято. Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа.
(Достоевский в каторге).
В тюрьме Достоевский также искал поддержки у Бога.
Самые светлые воспоминания писателя об омских годах связаны с православными праздниками. В эти дни он вместе с другими арестантами молился в Военном Воскресенском соборе (разрушен в 1958 г.).
Ходили все каторжники в такой одежде
(из такого ведра они пили). Зимняя одежда была с ромбическим знаком
Знаки нужны были для того, чтобы охранникам было проще и удобнее стрелять в беглецов.
Как видно на фотографии есть берестяные "свитки". Ими специально обворачивали ноги и талию, а затем надевали кандалы (4-5 кг), которые, между прочим, не снимали до конца своего срока. Одежду же меняли раз в три года. Шапки шили себе сами из бродячих собак.
Тюрьма, в которой содержался Достоевский, представляла собой старое ветхое здание, которое давно надо было снести. Спали все жители тюрьмы вместе на нарах. На одного приходилось примерно по три доски.
Все четыре года я прожил безвыходно в остроге, за стенами, и выходил только на работу. Работа доставалась тяжелая <. >, и я, случалось, выбивался из сил, в ненастье, в мокроту, в слякоть или зимою в нестерпимую стужу. <. > Жили мы в куче, все вместе, в одной казарме. Вообрази себе старое, ветхое, деревянное здание, которое давно уже положено сломать и которое уже не может служить. Летом духота нестерпимая, зимою холод невыносимый. Все полы прогнили. Пол грязен на вершок, можно скользить и падать. Маленькие окна заиндевели, так что в целый день почти нельзя читать. На стеклах на вершок льду. С потолков капель — все сквозное. Нас как сельдей в бочонке. <. > Спали мы на голых нарах, позволялась одна подушка. Укрывались коротенькими полушубками, и ноги всегда всю ночь голые. Всю ночь дрогнешь. Блох, вшей и тараканов четвериками. <. > Прибавь ко всем этим приятностям почти невозможность иметь книгу, что достанешь, то читать украдкой, вечную вражду и ссору кругом себя, брань, крик, шум, гам, всегда под конвоем, никогда один, и это четыре года без перемены.
Острог имел форму неправильного шестиугольника, территория была обнесена высоким забором из столбов, заостренных на конце (пали). На территории острога помещались еще две тюрьмы и хозяйственные постройки. Макет на одной из фотографий выше. Вот еще рисунок (вид внутренний из ворот).
Случалось, посмотришь сквозь щели забора на свет божий: не увидишь ли хоть чего-нибудь? — и только и увидишь, что краешек неба да высокий земляной вал, поросший бурьяном, а взад и вперед по валу, день и ночь расхаживают часовые; и тут же подумаешь, что пройдут целые годы, а ты точно так же пойдешь смотреть сквозь щели забора и увидишь тот же вал, таких же часовых и тот же маленький краешек неба, не того неба, которое над острогом, а другого, далекого, вольного неба.
А вот в таких помещениях (кордегардия) жил караул
Питание было ужасное, а в первой похлебке Достоевского плавали тараканы.
…есть давали нам хлеба и щи, в которые полагалось ¼ фунта говядины на человека. Но говядину кладут рубленую, и я ее никогда не видал. По праздникам каша почти совсем без масла. В пост капуста с водой и почти ничего больше. Я расстроил желудок нестерпимо и был несколько раз болен.
Это не столько тяжело физически, сколько психологически.
Свои впечатления от пребывания в тюрьме Достоевский отразил в книге "Записки мертвого дома". Замечу, что эта книга стала первой в России, написанной в тюрьме.
Несмотря на свое происхождение, Достоевскому не было никакого снисхождения. Достоевский ненавидел Омск и называл его "гадкий городишко", т.к. здесь его поставили на самый низ социальной лестницы. Он работал на таких же тяжелых работах как и все остальные. Он занимался толчением алебастра, переноской кирпичей, кручением тяжелого точильного колеса, расчисткой снега. Несмотря на это, ему нравилось убирать снег.
Самая работа, например, показалась мне вовсе не тяжелою, каторжною, и только довольно долго спустя я догадался, что тягость и каторжность этой работы не столько в трудности и беспрерывности ее, сколько в том, что она принужденная, обязательная, из-под палки.
(Здание военного суда по улице Спартаковской (бывш. Глазенапа), которое штукатурил Достоевский (современное фото)).
Арестанты ходили на Иртыш ломать старые казенные барки, работали по мастерски, разгребали у казенных зданий снег, нанесенный буранами, обжигали и толкли алебастр и проч. и проч. <. > Летние работы оказались гораздо труднее зимних. Работы шли все больше по инженерным постройкам. Арестанты строили, копали землю, клали кирпичи; другие из них занимались слесарною, столярною или малярною частию при ремонтных исправлениях казенных домов. Третьи ходили в завод делать кирпичи. Эта последняя работа считалась у нас самою тяжелою. (Ф. М. Достоевский "Записки из мертвого дома").
Достоевский любил работать не в крепости, а на берегу Иртыша, за Тобольскими воротами.
Я потому так часто говорю об этом береге, что единственно только с него и был виден мир божий, чистая, ясная даль, незаселенные, вольные степи, производившие на меня странное впечатление своею пустынностью. <. > Смотришь, бывало, в этот необъятный, пустынный простор, точно заключенный из окна своей тюрьмы на свободу.
Все четыре года я прожил безвыходно в остроге, за стенами, выходил только на работу. Работа доставалась тяжелая и я, случалось, выбивался из сил. Работали в ненастье, мокроту, слякоть или зной, в нестерпимую стужу. Раз я провёл четыре часа на экстренной работе, когда ртуть замёрзла и было, может быть, градусов 40 морозу.
Такая тяжелая работа подорвала его здоровье и он часто попадал в госпиталь, где порядки были немного слабее, чем в тюрьме. В частности, он мог тайно писать, что строжайше запрещалось (у арестантов даже не было письменных принадлежностей).
(Одна страница из "Сибирских тетрадей". Единственные записи, которые Достоевский делал в Омске. Копия. Оригинал в РГБ (Москва)).
Про госпиталь вообще стоит рассказать более подробно.
Записи арестантского фольклора сделаны писателем тайно во время пребывания в Омском военном госпитале. На отдельных листках бумаги он записывал особенности речи арестантов, их поговорки, выражения и диалоги. После каторги Достоевский сшил листки в тетрадь, которую назвал "Моя тетрадка каторжная".
(Госпиталь, в котором лежал писатель.)
Достоевский описывает госпиталь так:
Это было длинное одноэтажное здание, окрашенное желтой краской. Летом, когда происходили ремонтные работы, на него выходило чрезвычайно много вохры. На огромном дворе госпиталя помещались службы, дома для медицинского начальства и прочие пригодные постройки.
Свои впечатления от арестантской палаты он изложил в"Записках из мертвого дома":
Госпитальная палата – та же смрадная, тесная камера, только к запаху человеческих испарений тут прибавлялся едкий, вяжущий запах лекарств и крови <. > В одной палате содержались чесоточные, цынготники, трахомные, сифилитики, даже душевнобольные. Сюда же доставлялись арестанты после экзекуции – искалеченные, изуродованные шпицрутенами, плетями.
Здесь писателя едва не убили. От мучительной смерти его спас пес по кличке Суанго.
На соседней кровати лежал огромный детина из бандитов, – вспоминал позже Федор Михайлович. – Во время переодевания в больничный халат я переложил трехрублевую бумажку на его глазах. Ночью проснулся и услышал, что сосед шепчется с фельдшером. Утром приносят мне молоко. Взял чашку в руки, вдруг неизвестно откуда вбегает Суанго, мордой выбивает из рук моих чашку и лакает пролившееся молоко. Фельдшер кричит, гонит собаку. И только выскочил Суанго на двор, так страшно взвыл, окочурился.
Как оказалось, в молоко, предназначенное для писателя, фельдшер плеснул сильный яд.
Кроме ухудшения здоровья у писателя на каторге развилась эпилепсия. Арестантов наказывали плетьми за любую провинность и количество ударов порой доходило до 12 000.
Вообще Достоевский говорил об Омске так
Омск — гадкий городишко. Деревьев почти нет. Летом зной и ветер с песком, зимой буран. Природы я не видал. Городишко грязный, военный и развратный в высшей степени…
А в письме к брату Михаилу сразу после освобождения он писал: Если б я не нашел здесь людей, я бы погиб совершенно. Брат! На свете очень много благородных людей. И это действительно так. Многие люди старались ему помогать. Официальные лица могли делать это только тайно, поэтому их попыткам практически не осталось подтверждений. Писателя также старались по возможности чаще отпускать в госпиталь, поскольку здоровье классика действительно было подорвано, в госпитале немного лучше кормили, была возможность отлежаться и перевести дух. Однако любой благосклонностью к арестанту можно было жестоко поплатиться: в городе процветало доносительство и многие ждали случая, чтобы сместить вышестоящего начальника. Поэтому ни о каких системных послаблениях речь идти не может. Среди таких добрых людей были некоторые чиновники Главного управления Западной Сибири, генерал-майор И. В. Ждан-Пушкин, служивший инспектором классов в Омском кадетском корпусе, священнослужитель того же корпуса А. И. Сулоцкий, снабжавший Достоевского книгами, главный доктор Омского военного госпиталя И. И. Троицкий.
Особое внимание уделял Достоевскому Алексей Федорович де Граве — комендант Омской крепости, который старался оградить писателя-арестанта от тяжелых работ и пытался облегчить его положение. К примеру, он распорядился не наказывать арестантов-дворян плетьми. 26 января 1852 г. Граве посылает рапорт инспектору по Инженерной части инженер-генералу Дену «Об облегчении участи арестантов Омской крепости из политических преступников Дурова и Достоевского», которые «заслуживают быть перечисленными в разряд исправляющихся с причислением к военно-срочному разряду арестантов <. > при перечислении их в упомянутый разряд, должно освобождать их <. > от ножных оков, и 10½ месяцев засчитать за год работы в крепостях».
Не бесплодно пройдут эти годы. <. > И в каторге между разбойниками я, в четыре года, отличил наконец людей. Поверишь ли: есть характеры глубокие, сильные, прекрасные, и как весело было под грубой корой отыскать золото. Сколько я вынес из каторги народных типов, характеров! Я сжился с ними и потому, кажется, знаю их порядочно. Сколько историй. чёрного, горемычного быта. На целые томы достанет. Если я узнал не Россию, так народ русский хорошо, и так хорошо, как, может быть, не многие знают его.
После освобождения из омского острога Достоевский пробыл еще несколько лет в Семипалатинске. 6-9 июля 1859 г. по дороге из ссылки в Тверь Достоевский в Омске снова встречается с Граве.
Комендантский дом впоследствии стал Омским государственным литературным музеем имени Ф. М. Достоевского.
В городе также установлено 2 памятника
1. Авторы памятника – скульптор Сергей Голованцев и архитектор Альберт Каримов.
Модель памятника долго простояла в мастерской Сергея Голованцева. Он долго искал образ писателя. Делал десятки эскизов. Писатель был и молодым и старым, в разной одежде, но в конечном итоге предстал перед зрителем сильным, задумчивым, погруженным в себя человеком. Достоевский шагнул к нам навстречу с небольшого постамента. В руке у него Евангелие. Высота памятника вместе с постаментом 5 метров.
2. "Крест несущий. Достоевский". Скульптор Александр Капралов.
Капралов любит Достоевского еще со студенческих лет. Для дипломной работы он сделал эскиз Достоевского в гипсе (1989), который впоследствии перевел в скульптуру "Крест несущий. Достоевский" (2000).
Достоевского хотелось сделать именно “омского”. Я пришел к пластическому решению в виде блока. Понятно, метафора: это и перекрытие тяжелое, давящее на человека в остроге, а с другого ракурса — это крест. Хотелось воплотить мысль о человеке, несущем крест.
Выйдя из тюрьмы, Достоевский так отозвался о своем заключении:
Все эти годы я был заколочен заживо.
В Омске большое внимание уделяют этому. Именем писателя названы улица, музей, университет, а несколько лет назад появился хостел.
Кроме этого, в разные годы по произведениям Достоевского в городе были поставлены спектакли и балет:
«Брат Алеша»; реж. Владимир Соколов. ТЮЗ, 1972.
«Преступление и наказание»; реж. Яков Киржнер. Театр Драмы, 1974.
«Село Степанчиково и его обитатели»; реж. Артур Хайкин. Театр Драмы, 1980.
«Униженные и оскорбленные»; реж. Генрих Барановский. Театр Драмы, 1990.
«Игрок»; реж. Лев Стукалов. Театр Драмы, 1994.
«Дядюшкин сон»; реж. Георгий Котов. Музыкальный театр, 2001.
«Село Степанчиково и его обитатели»; реж. Олег Рыбкин. Театр Драмы, 2001.
«Dostoyevsky . ru»; реж. Андро Енукидзе. Омский «Пятый театр», 2005.
«Идиот», балет, реж. Надежда Калинина, Музыкальный театр, 2016 (я о нем уже как-то писала).
На последок еще хочу сказать об одном арестанте - Дмитрии Ильинском. Он был обвинен в убийстве своего отца и осужден на 20 лет каторжных работ в Омском остроге. По прошествии 10 лет срока выяснилось, что произошла судебная ошибка и Ильинского отпустили на свободу. Он послужил прототипом Дмитрия из романа "Братья Карамазовы".
Читайте также: