Дом бернарды альбы цитаты

Обновлено: 25.04.2024

ЖАНРЫ 360
АВТОРЫ 277 246
КНИГИ 653 865
СЕРИИ 25 022
ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 611 375

Как рассказывают родственники поэта, сюжет этой пьесы навеян воспоминаниями детства: дом женщины, послужившей прототипом Бернарды Альбы, стоял по соседству с домом родителей Гарсиа Лорки в селении Аскероса, и события, происходящие в пьесе, имели место в действительности. Драма о судьбе женщин в испанских селеньях была закончена в июне 1936 г.

Федерико Гарсиа Лорка

Дом Бернарды Альбы

Драма из жизни женщин в испанских селениях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Бернарда, 60 лет.

Мария Xосефа, мать Бернарды, 80 лет.

Ангустиас, дочь Бернарды, 39 лет.

Магдалена, дочь Бернарды, 30 лет.

Амелия, дочь Бернарды, 27 лет.

Мартирио, дочь Бернарды, 24 лет.

Адела, дочь Бернарды, 20 лет.

Понсия, служанка, 60 лет.

Служанка, 50 лет.

Пруденсия, 50 лет.

Женщины в трауре.

Автор уведомляет, что в основу этой трехактной пьесы положены действительные события, которые он стремился воспроизвести с документальной, фотографической точностью.

Действие первое

Служанка. От этих колоколов у меня уже в голове гудит.

Понсия. Уже третий час отпевают. Со всей округи съехались священники. А церковь-то как разубрана! При первом поминании Магдалена лишилась чувств,

Служанка. Она больше всех горюет.

Понсия. Только она и любила отца. Ох, господи! Слава богу, хоть довелось немножко побыть одним. Я пришла поесть.

Служанка. Увидела бы тебя Бернарда!…

Понсия. Что же теперь, раз она не ест, нам всем помирать с голоду? Ишь чего захотела! Всех бы она держала в кулаке, всеми бы помыкала! Да провались она! Я назло ей почала корчагу с колбасой.

Служанка (жалобно, с мольбою в голосе). Что же ты мне не дашь для дочки, Понсия?

Понсия. Поди и возьми малость фасоли. Сегодня она не заметит!

Голос (из глубины дома). Бернарда!

Понсия. Старуха. Она хорошо заперта?

Служанка. На ключ. На два поворота.

Понсия. Для верности надо и на засов запирать. У нее пальцы что отмычки.

Понсия (кричит). Сейчас придет. (Служанке.) Хорошенько все вычисти, чтобы блестело, не то Бернарда мне выдерет остатние волосы.

Служанка. Что за женщина!

Понсия. Одно слово – тиранка. Она будет из тебя по капельке кровь выжимать и с улыбочкой смотреть, как ты подыхаешь, – ни одна жилка у проклятой не дрогнет. Не стой, не стой, перетри-ка все в горке!

Служанка. Терла, терла, уж руки раскровенила.

Понсия. Она, видишь ли, самая чистоплотная, самая чинная, самая главная. Бедный ее муженек, только теперь и отдохнет!

Колокольный звон стихает.

Служанка. Наверно, пришла вся их родня?

Понсия. Только с ее стороны. Его родичи ненавидят Бернарду. А эти пришли, посмотрели на покойника – и с плеч долой.

Служанка. Стульев-то хватит?

Понсия. За глаза. А нет, так пусть на пол садятся. С тех пор как умер отец Бернарды, в этом доме ни разу не было гостей. Она не хочет, чтобы люди видели, какие здесь порядки. Будь она проклята!

Служанка. Да ведь с тобой-то она обходится хорошо.

Понсия. Тридцать лет я стираю ее простыни; тридцать лет ем ее объедки; ночи не сплю, когда ей неможется; по целым дням через щелку подглядываю за соседями и обо всем ей докладываю; одной жизнью живем, друг от друга ничего не таим, и все-таки будь она проклята! Чтоб ей глаза повылазили!

Служанка. Полно тебе!

Понсия. Но я хорошая собака: когда велят – лаю, когда науськивают – кусаю за пятки побирушек. Мои сыновья работают на ее земле и двое уже женаты, но когда-нибудь у меня лопнет терпение.

Служанка. И тогда…

Понсия. И тогда я запрусь с ней в комнате и целый год буду плевать ей в лицо да приговаривать: «Вот тебе за одно, Бернарда, вот тебе за другое, вот тебе за третье». Не успокоюсь, пока она у меня не станет вроде змеи, которую дети поймали и измочалили. Да она и есть змея, и вся ее родня такая же. Конечно, ей не позавидуешь. У нее на руках пять дочерей, пять дурнушек, и только у старшей, Ангустиас, есть деньги – она от первого мужа, – а у остальных одни кружева да тонкие рубашки: в наследство им досталось всего ничего – только с хлеба на воду перебиваться.

Служанка. Хотела бы я иметь то, что они!

Понсия. У нас есть руки да три аршина земли на погосте.

Служанка. Только эту землю нам, беднякам, и оставляют.

Понсия (заглядывая в стенной шкаф). На стекле какие-то пятнышки.

Служанка. Я уж и с мылом мыла, и фланелью терла – не отходят.

Звонят колокола.

Понсия. Последнее поминание. Пойду послушаю. Уж больно мне нравится, как поет наш священник. Намедни, когда тянул «Отче наш», он забирал все выше и выше – ни дать ни взять вода в кувшин льется тоненькой струйкой. Под конец, правда, пустил петуха, но все-таки слушать его одно удовольствие. Конечно, теперь уж никто так не поет, как, бывало, пел пономарь Трончапинос. Помню, как он отпевал мою мать, царство ей небесное. Стены дрожали, а когда он возглашал «Аминь», можно было подумать, что в церкви волк завыл. (Подражая ему.) Ами-и-инь! (Закашливается.)

Служанка. Горло побереги.

Понсия. Чего его беречь! Я и кое-что другое не берегла! (Уходит, смеясь.)

Служанка вытирает пыль. Звонят колокола.

Служанка (подпевая). Динь-динь-дон, динь-динь-дон. Прости его бог!

Нищенка. Хвала господу!

Служанка. Динь-динь-дон. Пусть он ждет нас много лет. Динь-динь-дон.

Нищенка (громко и с некоторым раздражением). Хвала господу!

Служанка (с досадой). Во веки веков!

Нищенка. Я пришла за остатками.

Колокольный звон стихает.

Служанка. Вот тебе бог, а вот порог. Сегодня остатки я возьму себе.

Нищенка. Милая, у тебя ведь есть кому заработать, а мы с дочкой одни-одинешеньки.

Служанка. Собаки тоже одинокие, и ничего, живут.

Нищенка. Мне здесь всегда подают.

Служанка. Ступай отсюда. Кто вам позволил войти? Уже наследили.

Нищенка с ребенком уходят.

Служанка продолжает наводить чистоту.

Натертые полы, – сколько на них постного масла ушло! – поставцы, железные кровати, а мы, горемычные, почитай что в норах живем, а не в домах, и всего-то пожитков у нас – плошка да ложка. Хоть бы когда-нибудь такие, как мы, перевелись, чтобы и рассказывать про это было некому.

Снова звонят колокола.

Ну, ну, пусть звонят! Пусть глядят на гроб с золотыми кистями, пока его не опустили на полотенцах в могилу! Все там будем! Так-то, Антонио Мариа Бенавидес, ни дна тебе, ни покрышки! Лежишь вот окоченелый в своем суконном костюме и опойковых сапогах – пожил, и хватит! Так-то! Уж больше не будешь задирать мне юбки в хлеву!

Из-за кулис начинают по двое выходить женщины в трауре – в черных платках, в черных юбках, с черными веерами. Они медленно заполняют сцену.

Следующая цитата

Чтобы добавить книгу в свою библиотеку либо оставить отзыв, нужно сначала войти на сайт.

Следующая цитата

Последним оконченным драматическим произведением Лорки станет история о судьбе испанских женщин, обреченных всю свою жизнь провести в четырех стенах своего дома. С самого начала автор «уведомляет, что в основу этой трехактной пьесы положены действительные события, которые он стремился воспроизвести с документальной, фотографической точностью». Яркие воспоминания детства подтолкнула поэта на создание этой мощной драмы, главная героиня которой проживала в свое время по соседству с семейством Гарсиа Лорки в селении Аскероса. Время действия — начало XX века, место — небольшая деревушка на юге Испании.

Федерико создал пьесу, в которой нет мужчины (точнее, образ мужчины есть, но на сцене он не появляется). Этот мир сугубо женский. Главная женщина — это хозяйка дома Бернарда Альба. Пьеса так и названа «Дом Бернарды Альбы». Дописал ее Лорка в конце июня 1936 года, за полтора месяца до своей трагической гибели. Пьеса стала третьей в цикле работ о женщинах крестьянской Андалузии. Символическое название пьесы напоминает о самой «феминстской» пьесе современного европейского театра «Кукольный дом» Ибсена. В конце XIX века она обошла все сцены Испании во время гастролей Новелли. Лорка воспользовался идеей о бунте женщины, вынужденной жить в рамках условностей. Но если Ибсен говорит о женщине, не желающей жить в образе куклы в витрине благополучного «кукольного дома», то героини Лорки стремятся вырваться из паутины социальных установок и общественных законов Испании, вся суть которых может быть выражена в одной старинной испанской пословице: «Сломайте женщине ногу — и пусть она сидит дома». Двадцать четвертого июня 1936 года Федерико, только что дописавший последнюю строчку пьесы, прочел ее в салоне графа и графини Небес, перед своими друзьями Морла, верными его почитателями, и некоторыми другими. Через три недели он срочно отправится в Гранаду.

Премьера пьесы состоялась 8 марта 1945 года, через девять лет после смерти Федерико, в Буэнос-Айресе, в Аргентине, где находилась в эмиграции его любимая актриса Маргарита Ксиргу.

Действие пьесы происходит в «четырех стенах». В первом акте это некое белое помещение, во втором — комната в доме Бернарды Альбы, в третьем — белые стены патио. Первый акт наполнен плачем и стенаниями, ведь умер хозяин дома. Траурной чередой проходят две сотни женщин. Мать и ее пять дочерей в траурных одеждах, с черными веерами. Траур должен продолжаться восемь лет. В это время двери дома будут закрыты для посторонних. закрываются даже окна. Вдова клянется, что даже «воздух с улицы не проникнет в этот дом». Дом становится душным саркофагом, тем более, что на дворе стоит жаркое андалузское лето, и все жаждут прохлады и воды.

Властная крестьянка Бернарда Альба считает, что для молодых девушек, которые хотят жить достойно, любой мужчина представляет собой серьезную опасность, по ее словам, даже «в церкви женщина не должна смотреть ни на одного мужчину, кроме церковнослужителя, и то потому, что он носит юбку. Один поворот головы — и вот вы уже ощущаете тепло самца». В этой чисто женской пьесе все же присутствует один мужчина, хоть и не появляется на сцене. Это Хосе эль Романо. В него влюблены все дочери Бернарды. Старшая Ангустиас — его невеста, так как получила хорошее наследство от отца и стала достойной партией, Мартирио явно любит жениха старшей сестры, а младшая Адела становится его тайной любовницей. Пять молодых девушек, вынужденных жить в стенах родного дома как в тюрьме, мучаются не только от заточения и обездоленности, но и от жестокой ревности, которая усугубляется страшной жарой и духотой. Главной эмоцией, заполняющей все пространство, становится желание, властное, неотступное, неистовое. Оно толкает Аделу на неповиновение матери, на открытый бунт: она ломает ее трость и признается во всеуслышание в своей любви к Хосе эль Романо. Она заявляет: «Я не хочу жить взаперти. Я не хочу засохнуть, как все вы». Разве можно удержать такую женщину-бунтарку?

Пьеса заканчивается трагически. Хосе бродит вокруг дома, Бернарда стреляет в него из ружья, но промахивается. Адела, уверенная в том, что ее возлюбленный погиб, убегает в свою комнату и кончает жизнь самоубийством. Перед Бернардой Альбой встает вопрос сохранения чести семьи. Смерть младшей дочери для нее не так важна, как возможность соблюсти внешние приличия. Она принимает решение сохранить все в тайне. Бернарда придумывает «официальную версию» — ее дочь умерла девственной, невинной жертвой, и требует от всех домочадцев молчания.

«Бернарда: — Я не терплю слез. Смерти нужно смотреть в лицо. Молчать! (Другой дочери.) Я сказала молчать! (Еще одной.) Можешь плакать, но только когда ты одна! Мы все погружаемся в траур. Адела, самая юная из дочерей Бернарды Альбы, умерла девственной. Вы слышали? Я приказываю молчать. Молчать!»

Следующая цитата

Нашли ошибку?

Расскажите нам о найденной ошибке, и мы сможем сделать наш сервис еще лучше.

Читайте также: