Цветаева о пастернаке цитаты

Обновлено: 06.11.2024

У меня к тебе просьба. Не разочаровывайся во мне раньше времени. Эта просьба не бессмысленна, потому что поверив сейчас про себя, на слух, слова: «разочаруйся во мне», я понял, что я их, когда заслужу, произнести способен. До этого же не отворачивайся, что бы тебе ни показалось.

И еще вот что. Отдельными движеньями в числах месяца, вразбивку, я тебя не домогаюсь. Дай мне только верить, что я дышу одним воздухом с тобою и любить этот общий воздух.

Дарья Янкевич цитирует в прошлом году Большой поэт — сердце и субъект поколенья. Первый поэт — объект дивованья журналов и даже. журналистов. Дина Якушевич цитирует 3 года назад

О, эти потери Вселенной, Марина! Как падают звезды!
Нам их не спасти, не восполнить, какой бы порыв ни вздымал нас
Ввысь. Всё смерено, всё постоянно в космическом целом.
И наша внезапная гибель
Святого числа не уменьшит. Мы падаем в первоисточник
И, в нем исцелясь, восстаем.
Так что же всё это? Игра невинно-простая, без риска, без имени, без обретений? —
Волны, Марина, мы — море! Глуби, Марина, мы — небо!
Мы — тысячи вёсен, Марина! Мы — жаворонки над полями!
Мы — песня, догнавшая ветер!
О, всё началось с ликованья, но переполняясь восторгом,
Мы тяжесть земли ощутили и с жалобой клонимся вниз.
Ну что же, ведь жалоба — это предтеча невидимой радости новой,
Сокрытой до срока во тьме.
А темные боги глубин тоже хотят восхвалений, Марина.
Боги, как школьники, любят, чтоб мы их хвалили.
Так пой им хвалу! Расточайся в хвалениях вся! До конца!

Всё то, что мы видим — не наше. Мы только касаемся мира, как трогаем свежий цветок.
Я видел на Ниле в Ком Омбо, как жертву приносят цари. —
О, царственный жест отреченья!
Так ангелы метили души, которые должно спасти им —
Лёгким мгновенным касаньем. И только.
И отлетали далёко. Нежный рассеянный жест,
В душах оставивший знак, — вот наше тихое дело.
Если же, не устояв, кто-нибудь хочет схватить вещь и присвоить себе.
Вещь убивает его, мстя за себя.
Ибо смертельна сила, сокрытая в вещи.
О, мы познали её — эту могучую силу,
Переносящую нас в вихре за грань бытия в холод НИЧТО.
Ты ведь знаешь, как это влекло нас сквозь ледяное пространство преджизни
К новым рождениям.
Нас? —
Эти глаза без лица, без числа. Зрящее, вечно поющее сердце целого рода —
В даль! Точно птиц перелётных к неведомой цели — к новому образу!
Преображенье парящее наше.
Но любовь вечно нова и свежа и не должна ничего знать о темнеющих безднах.
Любящие — вне смерти.
Только могилы ветшают, там, под плакучею ивой, отягощенные знаньем,
Припоминая ушедших. Сами ж ушедшие живы, как молодые побеги старого дерева.
Ветер весенний, сгибая, свивает их в дивный венок, никого не сломав.
Там, в мировой сердцевине, там, где ты любишь,
Нет преходящих мгновений.
(Как я тебя понимаю, женственный легкий цветок на бессмертном кусте!
Как растворяюсь я в воздухе этом вечернем, который
Скоро коснется тебя!)
Боги сперва нас обманно влекут к полу другому, как две половины в единство.
Но каждый восполниться должен сам, дорастая, как месяц ущербный до полнолунья.
И к полноте бытия приведет лишь одиноко прочерченный путь
Через бессонный простор.

Следующая цитата

Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Следующая цитата

Эссе опубликовано в независимом литературном
Альманахе: "Московский Парнас" № 2 2010 года.

МАРИНА ЦВЕТАЕВА И БОРИС ПАСТЕРНАК.

"Как она любила Тебя
и как д о л г о -
всю жизнь!
Только папу и тебя
она любила, не разлюбливая."

Ариадна Эфрон (из письма Б.Пастернаку)

Историю взаимоотношений этих двух великих русских поэтов можно и нужно рассматривать сквозь призму их взаимной переписки.
Ровесники, оба из профессорских семей, москвичи. Их отцы приехали в Москву из провинции и собственными силами добились успеха и общественного положения. А матери были одаренными пианистками. Но как по своему распорядилась их жизнями судьба.
Они встречались изредка и были мало знакомы. По словам Цветаевой:"Три-четыре беглых встречи - и почти безмолвных, ибо никогда, ничего нового не хочу. - Слышала его раз с другими поэтами в Политехническом Музее. Говорил он глухо и почти все стихи забывал. Отчужденностью на эстраде явно напоминал Блока. Было впечатление мучительной сосредоточенности, хотелось - как вагон, который не идёт - подтолкнуть "Да ну же. " и так как ни одного слова так и не дошло (какая-то бормота, точно медведь просыпается) нетерпеливая мысль: "Господи, зачем так мучить себя и других!"
Пастернак, со своей стороны, также вспоминает случайность их первых встреч: "На одном сборном вечере в начале революции я присутствовал на её чтении в числе других выступавших. .Я заходил к ней с каким-то поручением, говорил незначительность, выслушивал пустяки в ответ. Цветаева не доходила до меня."
С мужем у Марины Цветаевой отношения были непростыми. Их семейная жизнь состояла из встреч и расставаний. Сергей Яковлевич Эфрон был человеком одаренным. Однако, внутренняя необустроенность, его метания в поисках самого себя, безусловно сказывалась и в первую очередь, на судьбе близких ему людей. Выходец из семьи профессиональных революционеров, вынужденный жить вдали от родителей, а затем и рано потерявший их, Сергей Яковлевич замкнулся в себе, внешне оставаясь общительным и открытым. Одиночество это разомкнула Марина. Рожденнный не в свою эпоху, но до фанатизма любящий Россию, он так и не смог принести ей пользу, рaвно как и своей семье.
Марина Цветаева писала в своём стихотворении, посвященном ему:
"В его лице я рыцарству верна
- Всем вам, кто жил и умирал без страху! -
Такие - в роковые времена -
Слагают стансы - и идут на плаху"
(С.Э. 3 июня 1914 г.Коктебель)

В мае 1922 года Цветаева уехала к обретённому вновь после многолетней разлуки, мужу в Берлин.
Вскоре Пастернак прочёл изданные в 1921 году "Вёрсты" и написал Цветаевой письмо.
Спустя тридцать пять лет Пастернак рассказывал об этом в своей автобиографии:
"В неё надо было вчитаться. Когда я это сделал, я ахнул от открывшейся мне бездны чистоты и силы. Ничего подобного нигде кругом не существовало. Сокращу рассуждения. Не возьму греха на душу, если скажу: за вычетом Анненского и Блока и с некоторыми ограничениями Андрея Белого, ранняя Цветаева была тем самым, чем хотели быть и не могли все остальные символисты вместе взятые. Там, где их словесность бессильно барахталась в мире надуманных схем и безжизненных архаизмов, Цветаева легко носилась над трудностями настоящего творчества, справлялась с его задачами играючи, с несравненным техническим блеском. Весной 1922 года, когда она была уже за границей, я в Москве купил маленькую книжечку её "Вёрст". Меня сразу покорило лирическое могущество цветаевской формы, кровно пережитой, не слабогрудой, круто сжатой и сгущенной, не запыхивающейся на отдельных строчках, охватывающей без обрыва ритма целые последовательности строф развитием своих периодов. Какая-то близость скрывалась за этими особенностями, быть может, общность испытанных влияний или одинаковость побудителей в формировании характера, сходная роль семьи и музыки, однородность отправных точек, целей и предпочтений.
Я написал Цветаевой в Прагу письмо, полное восторгов и удивления по поводу того, что я так долго прозёвывал её и так поздно узнал. Она ответила мне. Между нами завязалась переписка, особенно участившаяся в середине двадцатых годов, когда появились её "Ремесло" и в Москве стали известны в списках крупные по размаху и мысли, яркие и необычные по новизне "Поэма конца", "Поэма горы" и "Крысолов". Мы подружились."

Тринадцать лет длилась эта переписка, достигнув апогеи в 1926 году. Цветаева потом напишет об этом: "Летом 26 года Борис безумно рванулся ко мне, хотел приехать - я о т в е л а: не хотела всеобщей катастрофы".
Более ста писем. Это удивительная история Любви, Дружбы и Содружества, отраженная в письмах, прозе, критических заметках.

1 февраля 1925 года Цветаева пишет Пастернаку: "Наши жизни похожи, я тоже люблю тех, с кем живу, но это доля. Ты же воля моя, та, пушкинская, взамен счастья".
(А.Пушкин - На свете счастья нет, но есть покой и воля - из стихотворения 1834 г."Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит").
В этих взаимоотношениях видится, что мир подлинной жизни Цветаевой - тот, в котором происходит слияние душ, а не тел. Этот мир создан ею и в её творчестве, эта тональность прослеживается и в её переписке с Пастернаком.
Как в поэзии, так и в жизни Марина Цветаева ставила своих героев в такие ситуации, когда любящие разъеденены и не могут сойтись. Идеальный образ любимого человека для неё дороже, чем близкий, осязаемый. В то же время, не отрицая общепринятых проявлений любви, она сдирает телесную оболочку, как бы освобождая от земных уз - от оков косной материи и низкой чувственности.
"Люблю тебя". Цветаева в эти слова заключает все переживания любви. Как бы создавая новую реальность - реальность души. По сути своей это высокий романтизм с характерным для него пониманием любви - к недоступному, к неосуществимому.

Более приземленный Борис Пастернак пишет о взаимоотношениях своих с Цветаевой:
". Нас с нею ставят рядом раньше, чем мы узнаём сами, где стоим. Нас обоих любят одною любовью раньше, чем однородность воздуха становится нам известной. Этого не отнять, не переделать" (Из письма жене)
Из письма Б.Пастернака - Цветаевой (Москва 31 июля 1926 г.):
"Успокойся, моя безмерно любимая, я тебя люблю совершенно безумно. Сегодня ты в таком испуге, что обидела меня. О, брось, ты ничем, ничем меня не обижала. Ты не обидела бы, а уничтожила меня только в одном случае. Если бы когда-нибудь ты перестала быть мне тем высоким захватывающим другом, какой мне дан в тебе судьбой"

Эпистолярный роман Бориса Леонидовича Пастернака и Марины Ивановны Цветаевой давно канули в прошлое, но остались произведения, рожденные этими мгновениями.
Не в этом ли и есть великая сила Любви.

Знаю, умру на заре! На которой из двух,
Вместе с которой из двух - не решить по заказу!
Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух!
Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!

Плящущим шагом прошла по земле! - Неба дочь!
С полным передником роз! - Ни ростка не наруша!
Знаю, умру на заре! - Ястребиную ночь
Бог не пошлёт на мою лебединую душу!

Нежной рукой отведя нецелованный крест,
В щедрое небо рванусь за последним приветом.
Прорезь зари - и ответной улыбки прорез.
- Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!
М.Цветаева

Именно это стихотворение, которое в числе других вошло в маленькую книжечку "Вёрст", и которое так глубоко взволновало Бориса Пастернака:
"Дорогая Марина Ивановна! Сейчас я с дрожью в голосе стал читать брату Ваше - "Знаю, умру на заре!" - и был как чужим перебит волною подкатывавшего к горлу рыдания. ". Письмо, написанное 14 июня 1922 года.Оно было большое, написанное на одном восторженном дыхании - на том самом, которое было и Марининым дыханием.

Оторвавшись от России, не влившись в эмиграцию, Марина постепенно становилась как бы неким островом, отделившимся от родного материка - течением Истории и собственной судьбы. Становилась одинокой, как остров, со всеми своими неразведанными сокровищами.

Пастернак остро и болезненно ощутил эту отторгнутость Марины, неумолимую последовательность, с которой обрывались связующие её с Россией нити живых человеческих отношений.
Как человек высокоинтеллектуальный, Марина по силе своего таланта, характера, да и самой сути, перестраивала и перекраивала собеседников на свой особый, не свойственный окружающим, лад. Не каждый выдерживал такое напряжение ума.

Марина, сделав небольшую паузу. ответила. Началась переписка.

Так писем не ждут,
Так ждут письма.
Тряпичный лоскут
Вокруг тесьма
Из клея. Внутри - словцо,
И счастье. - И это - всё.

Так счастья не ждут,
Так ждут конца:
Солдатский салют
И в грудь - свинца
Три дольки. В глазах красно.
И только. - И это - всё.

Не счастья - стара!
Цвет - ветер сдул!
Квадрата двора
И чёрных дул.

(Квадрата письма:
Чернил и чар!)
Для смертного сна
Никто не стар!

". Я буду терпелива, пишет Марина, - и свидания буду ждать как смерти. Отсюда моё:
Терпеливо, как щебень бьют,
Терпеливо, как смерти ждут,
Терпеливо, как вести зреют,
Терпеливо, как месть лелеют -

Буду ждать тебя (пальцы в жгут -
Так Монархини ждёт наложник),
Терпеливо как рифму ждут,
Терпеливо, как руки гложут,

Буду ждать тебя.

* * *
Дней сползающие слизни,
. Строк подённая швея.
Что до собственной мне жизни?
Не моя, раз не твоя.

И до бед мне мало дела
Собственных. - Еда? Спаньё?
Что до смертного мне тела?
Не моё, раз не твоё.

". Ваше признание меня, поэта, до меня доходит - я же не открещиваюсь. Вы поэт. Вы видите б у д у щ е е. Хвалу сегодняшнему дню(делу) я отношу за счет завтрашнего. Раз Вы видите - это есть, следовательно - б у д е т.
Ничья хвала и ничьё признание мне не нужны, кроме Вашего. О, не бойтесь моих безмерных слов, их вина в том, что они ещё слова, т.е. не могут ещё быть
т о л ь к о чувствами."

Рас-стояние: вёрсты, мили.
Нас рас-ставили, рас-садили,
Чтобы тихо себя вели,
По двум разным концам земли.

Рас-стояние:вёрсты, дали.
Нас расклеили распаяли,
В две руки развели, распяв,
И не знали, что это сплав

Вдохновений и сухожилий.
Не рассОрили -рассорИли,
Расслоили.
Стена да ров.
Расселили нас как орлов-

Заговорщиков: вёрсты, дали.
Не расстроили - растеряли.
По трущобам земных широт
Рассовали нас, как сирот.

Который уж - ну который - март?!
Разбили нас - как колоду карт.

". чтобы идти к Вам - нужна рука, протянутая навстречу. Хочу Ваших писем: протянутой Вашей руки.
Что до "жизни с Вами". - исконная и полная неспособность "жить с человеком" живя им:
ж и т ь им, ж и в я с ним.
Как жить с д у ш о й - в к в а р т и р е? В лесу может быть - да. В вагоне может быть - да (но уже под сомнением, ибо - 1 класс, 2 класс, 3 класс, причём 3 класс вовсе не лучше первого, как и первый класс - третьего, а хуже всех - второй класс. Ужасен разряд).

Жить (сосуществовать) "с ним", живя "им" - могу только во сне. И чудно. Совершенно так же, как в своей тетради. "

* * *
Русской ржи от меня поклон,
Ниве, где баба зАстится.
Друг! Дожди за моим окном,
Беды и блажи нА сердце.

Ты, в погудке дождей и бед -
То ж, что Гомер в Гекзаметре.
Дай мне руку - на весь тот свет!
Здесь - мои обе заняты.

Борису Леонидовичу Пастернаку посвящены М.Цветаевой и цикл "Провода" (Из девяти стихотворений), стихи: "Двое", "Строительница струн, приструню и эту. " и мн. другие.

". В течении нескольких лет меня держало в постоянной счастливой приподнятости всё , что писала тогда твоя мама, звонкий, восхищающий резонанс её рвущегося вперёд, безоглядочного одухотворения. Я для вас писал "Девятьсот пятый год" и для мамы - "Лейтенанта Шмидта" Больше в жизни это уже никогда не повторялось. ".
(Из письма Б.Пастернака Ариадне Эфрон; октябрь, 1951 год)

Любимая, безотлагательно,,
Не дав заре с пути рассесться,
Ответь чем свет с его подателем
О ходе твоего процесса.
И если это только мыслимо,
Поторопи зарю, а лень ей, -
Воспользуйся при этом высланным
Курьером умоисступленья.

Дождь, верно, первым выйдет из лесу
И выспросит, где тор, где топко.
Другой ему вдогонку вызвался,
И это - под его диктовку.

Наверно, бурю безрассудств его
Сдадут деревья в руки из рук,
Моя ж рука давно отсутствует:
Под ней жилой кирпичный призрак.

Я не бывал на тех урочищах,
Она ж ведёт себя, как прадед,
И, знаменьем сложась пророчащим, -
Тот дом по голой кровле гладит.

Ты вправе, вывернув карман,
Сказать: ищите, ройтесь, шарьте.
Мне всё равно, чей сыр туман.
Любая быль - как утро в марте.

Деревья в мягких армяках
Стоят в грунту из гумигута,
Хотя ветвям наверняка
Невмоготу среди закута.

Роса бросает ветки в дрожь,
Струясь, как шерсть на мериносе.
Роса бежит, тряся как ёж,
Сухой копной у переносья.

Мне всё равно, чей разговор
Ловлю, плывущий ниоткуда.
Любая быль - как вещий двор,
Когда он дымкою окутан.

Мне всё равно, какой фасон
Суждён при мне покрою платьев.
Любую быль сметут как сон,
Поэта в ней законопатив.

Клубясь во много рукавов,
Он двинется подобно дыму
Из дыр эпохи роковой
В иной тупик непроходимый.

Он вырвется, курясь, из прорв
Судеб, расплющенных в лепеху,
И внуки скажут, как про торф:
Горит такого-то эпоха.

* * *
Не волнуйся, не плачь, не труди
Сил иссякших и сердца не мучай.
Ты жива, ты во мне, ты в груди,
Как опора, как друг и как случай.

Верой в будущее не боюсь
Показаться тебе краснобаем.
Мы не жизнь, не душевный союз, -
Обоюдный обман обрываем.

Из тифозной тоски тюфяков
Вон но воздух широт образцовый!
Он мне брат и рука. Он таков,
Что тебе, как письмо, адресован.

Надорви ж его ширь, как письмо
С горизонтом вступи в переписку,
Победи изнуренья измор,
Заведи разговор по-альпийски.

И над блюдом баварских озёр
С мозгом гор, точно кости мосластых,
Убедишься, что я не фразёр
С заготовленной к месту подсласткой.

Добрый путь. Добрый путь. Наша связь,
Наша честь не под кровлею дома.
Как росток на свету распрямясь,
Ты посмотришь на всё по-другому.

* * *
ПАМЯТИ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ

Хмуро тянется день непогожий.
Безутешно струятся ручьи
По крыльцу перед дверью прихожей
И в открытые окна мои.

За оградою вдоль по дороге
Затопляет общественный сад.
Развалившись, как звери в берлоге,
Облака в беспорядке лежат.

Мне в ненастье мерещится книга
О земле и её красоте.
Я рисую лесную шишигу
Для тебя на заглавном листе.

Ах, Марина, давно уже время,
Да и труд не такой уж ахти,
Твой заброшенный прах в реквиеме
Из Елабуги перенести.

Торжество твоего переноса
Я задумывал в прошлом году
Над снегами пустынного плёса,
Где зимуют баркасы во льду.

Мне так же трудно до сих пор
Вообразить тебя умершей,
Как скопидомкой-мильонершей
Среди голодающих сестёр.

Что сделать мне тебе в угоду?
Дай как-нибудь об этом весть.
В молчанье твоего ухода
Упрёк невысказанный есть.

Всегда загадочны утраты.
В бесплодных розысках в ответ
Я мучаюсь без результата:
У смерти очертаний нет

Тут всё - полуслова и тени,
Обмолвки и самообман,
И только верой в воскресенье
Какой-то указатель дан.

ЗИма как пышные поминки:
Наружу выйти из жилья,
Прибавить к сумеркам коринки
Облить вином - вот и кутья.

Пред домом яблоня в сугробе,
И город в снежной пелене -
Твоё огромное надгробье,
Как целый год казалось мне.

Лицом повёрнутая к богу,
Ты тянешься к нему с земли,
Как в дни, когда тебе итога
Ещё на ней не подвели.

* * *
Любимая, - молвы слащавой,
Как угля вездесуща гарь.
А ты - подспудней тайной славы
Засасывающий словарь.

А слава - почвенная тяга.
О, если б я прямей возник!
Но пусть и так, - не как бродяга,
Родным войду в родной язык.

Теперь не сверстники поэтов,
Вся ширь просёлков, меж и лех
Рифмует с Лермонтовым лето
И с Пушкиным гусей и снег.

И я б хотел, чтоб после смерти,
Как мы замкнемся и уйдём,
Тесней, чем сердце и предсердье,
З а р и ф м о в а л и нас вдвоём.

Чтоб мы согласья сочетаньем
Застлали слух кому-нибудь
Всем тем, что сами пьём и тянем
И будем ртами трав тянуть.

ССЫЛКА НА ПЕРВОИСТОЧНИКИ:

1. Марина Цветаева "Стихотворения и поэмы" М. Изд. Правда 1991

2. Ариадна Эфрон "О Марине Цветаевой" М. Советский писатель 1989 г

3. Письма 1926 года Райнер Мария Рильке, Борис Пастернак, Марина Цветаева.
Москва, Книга, 1990 год

4. Сгоревшая жутко и странно Российского неба звезда. М.,Има-Пресс, 1990 г

Следующая цитата

Родной, неужели Вы думали, что это так просто: очаровалась — разочаровалась, померещилось — разглядела, неужели Вы правда поверили — в такую дешёвку?

Читайте также: