Цитаты про депортацию ингушей

Обновлено: 22.12.2024

Живя в традициях и чести,
достоинство свое храня,
Народ Ингушский поет песни,
О "чистоте" былого дня.

Все было тихо и спокойно,
и что могло произойти?
в столь тихий день вдруг стало больно,
вдруг стало больно на душе.

Вдруг где-то там, не далеко
старик зеленый видит цвет,
и на душе так тяжело
так тяжело в преддверии бед.

Старейшины всю жизнь там жили,
храня все ценное, и тут
их в миг всего добра лишили,
вопрос :"куда нас увезут?".

Сталин предавши веру нашу,
Предав доверие народа,
приказ отдал сослать по дальше,
по дальше от людского рода.

И не было пощады детям,
и старикам,всех в миг сослали
по холоду,страшным метелям,
а сами дома мирно спали.

В скотских вагонах провозили,
О люди,где душа народа!?
Как будто дьявола просили
Совета,нежели у БОГА

Те, кто не поместились,
отправлены были в сарай,
и то и дело, что молились,
И души их умчались в Рай..

Мы помним все моменты боли,
предательство,иззмену,страх.
И боль тогда перебороли,
те,что сейчас на небесах.

Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Следующая цитата

В цивилизованных правовых государствах депортации целых народов невозможны по определению. XX век стал для России проигранным столетием в том числе и потому, что тотальной депортации в стране были подвергнуты одиннадцать народов – ингуши, чеченцы, немцы, карачаевцы, балкарцы, калмыки, крымские татары, турки-месхетинцы, корейцы, финны и хемшилы. «Представителей этих народов выселяли целиком и не только с их исторической родины, но и изо всех других районов и городов, а также демобилизовывали из армии, так что фактически такими этнодепортациями была охвачена вся страна. Вместе с родиной у "наказанного народа" отбиралась, если она была, национальная автономия, т.е. его относительная государственность. Решения о депортациях принимались, как правило, руководителями партии и правительства по инициативе органов ОГПУ-НКВД-КГБ и ряда других ведомств. Это ставит депортации вне компетенции и правового поля советского и союзного законодательства о военнопленных и резко отличает систему спецпоселений от системы исправительно-трудовых лагерей и колоний, а также системы лагерей для военнопленных и интернированных ("архипелаги" ГУЛАГ и ГУПВИ)»[1]. Четко выраженный этнический характер репрессий позволяет говорить о том, что Советский Союз был государством национал-фашистского типа, в котором была создана «специальная отрасль индустрии – демоцидная, конвейерно-безостановочная»[2]. А. Яковлев приравнивает сталинский конвейер человеко- и народоистребления в тюрьмах, лагерях и спецпоселениях ГУЛАГа к гитлеровским концлагерям: «Ленин, Сталин, Гитлер. Главные преступления века. Погубил этот век и Россию»[3].

Исследователь Ю. Стецовский пишет, что, согласно коммунистической доктрине, все депортации в СССР были «вынужденными». Обстоятельства, мол, «вынуждали» режим совершать насилие над этносами, бороться с «политически неблагонадежными народами». «Бесчеловечная идеология необходима преступному режиму, каратели ему не опасны»[4]. Это сталинское изобретение (ноу-хау) – «вынужденные» народоубийства – привело в ХХ веке и позднее к необратимым потерям и политическим последствиям. Ю. Стецовский справедливо усматривает предпосылки депортаций уже в 20-е гг., в конце гражданской войны. Когда Ленин в письме Каменеву «задал тон» для последующей сталинской кровавой вакханалии: «Давайте мы, великороссы, проявим осторожность, терпение и т.п. и понемножку заберем опять в руки всех этих украинцев, латышей…»[5]. В разряде «всех этих», причем на самой низшей «табели о рангах», находились ингуши, чеченцы и другие народы Северного Кавказа.

Свернув декларативные суверенитеты национальных республик и автономий, ликвидировав национально-государственные образования в режиме абсолютно-своевольного перекраивания границ, Сталин создал жесткое унитарное государство, «требующее для своей охраны огромного репрессивного аппарата. Забывалось, что гражданский мир и стабильные государства не создаются насильственным путем в силу чьего бы то ни было волевого решения. В результате "сотрудничество народов" перечеркивало само их существование. Так, Всесоюзная перепись населения 1926 г. зафиксировала в СССР 200 народов. Затем этот официальный список уменьшился до 60, а с 1977 г. ЦСУ СССР оперировало цифрой в 101. Куда же делись после 1926 г. почти 100 народов. Прежде Россию называли тюрьмой народов. После октябрьского переворота для представителей многих из них она оказалась еще и кладбищем»[6]. Для ингушского этноса последние восемьдесят лет – это непрекращающиеся похороны и не имеющие тенденции к уменьшению (а, увы, наоборот) кладбища, кладбища, и не только в Ингушетии, а теперь уже по всему свету…

В 1922 г. Сталин в качестве наркома по национальностям начал смертельную борьбу с «национал-уклонистами» всех народов, которую вел до 1937 г. Тогда же, в 20-е гг., началась постепенная русификация окраин советской империи. «"Нацмены", "младшие братья", "старшие братья" – слова-уродцы появились тогда, когда Сталин почувствовал, что коммунистический режим одной только классовой ненавистью уже не сцементируешь. На смену ей появилась национальная. Апофеозом оголтелого государственного шовинизма стала речь (вернее, тост) Сталина 7 ноября 1937 г. (20-летие большевистского переворота): "Хочу сказать несколько слов, может быть не праздничных. Русские цари сделали много плохого. Они грабили и порабощали народ. Они вели войны и захватывали территории в интересах помещиков. Но они сделали одно хорошее дело: сколотили и укрепили это государство, как единое, неделимое… Каждый, кто пытается разрушить это единство социалистического государства, кто стремится к отделению от него отдельной части и национальности, он враг, заклятый враг государства, народов СССР. И мы будем уничтожать каждого такого врага, был бы он и старым большевиком, мы будем уничтожать весь его род, его семью, каждого, кто своими действиями и мыслями покушается на единство социалистического государства, беспощадно будем уничтожать. За уничтожение всех врагов до конца, их самих, их рода!"»[7] (здесь и далее выделено мной. – М.Я.). Этот бесчеловечный сталинский меморандум клинической ненависти ко всем нерусским, ко всем иным и стал политической основой последовавших одна за другой репрессий разных народов СССР, ингушей в том числе.

В весьма солидном исследовании В.Н. Земскова [8], в котором впервые приводятся новые, ранее неизвестные данные о депортированных народах (в частности, о количестве выселенных и их составе через несколько лет), установлена связь между деспотиями Сталина, Гитлера и Мао [9]. «Сталинский вариант ликвидации в перспективе малых народов был в основном близок к маоистскому варианту, но в то же время имел ряд черт, свойственных гитлеровскому варианту. Депортация немцев, калмыков, крымских татар, чеченцев, ингушей, карачаевцев, балкарцев, корейцев, ингерманландцев, турок-месхетинцев, курдов и некоторых других малых народов служила цели как ускорения ассимиляционных процессов в советском обществе, так и ликвидации в перспективе этих народов, в основном за счет их ассимиляции в более крупных этнических массивах и частично за счет завуалированного геноцида и ослабления их биологического потенциала, что достигалось многократным превышением смертности над рождаемостью при насильственном переселении и в первые годы жизни на спецпоселении.»[10].

. Война стала идеальным фоном «для реализации доктрины неблагонадежности народов. и для оправдания любых действий машины депортаций, которая, будучи созданной, уже жила своей жизнью, своими интересами»[24]. Депортации ингушей, чеченцев, балкарцев, карачаевцев, калмыков и крымских татар назывались депортациями «возмездия» потому, что официальным их объяснением являлось «массовое пособничество врагу». Сталин и ведомство Берии осуществили их после перелома в войне и Сталинградской битвы, когда так называемые прифронтовые районы «уходили на Запад» и прямой военной необходимости в «укреплении» Чечни, Ингушетии и др. не было. Н. Хрущев на XX съезде в своем докладе сказал об этом, но «исследователи» типа Н. Бугая до последнего времени оперируют сфабрикованными обвинениями НКВД (Бугай в своих последних работах вообще договорился до того, что реабилитация репрессированных народов приведет к отказу от принципов интернационализма (!).

. Д. Эдиев пишет: «В сухом остатке обвинений против депортированных в 1943–44 гг. народов остается заброска немцами в их среду парашютистов и организация немцами профашистских организаций. Однако диверсионная работа, заброска парашютистов, попытки организовать антисоветские организации были не инициативой "наказанных" народов, а рутинной практикой немецкого командования. Не вдаваясь в обсуждение того, логично ли обвинять в этом сами депортированные народы, заметим, что география и национальный состав диверсантов совершенно не совпадает с географией депортаций. В частности, еще долго после отправки последнего эшелона с депортированными на восток страны, немцами продолжалась заброска диверсантов различной национальности и в самых различных регионах СССР (документы, да и просто опись "Особой папки" Сталина весьма красноречивы на этот счет). Что касается профашистских организаций, то они также создавались немцами по всей оккупированной территории (достаточно отметить власовскую армию, комитет "Истинно русских людей" в Крыму, профашистские организации на Украине). Ряд народов (чеченцы, ингуши, турки-месхетинцы) даже не попадали в оккупацию, и, если не считать воевавших на фронте солдат, практически не контактировали с немцами. Наконец, для иллюстрации того, как создавался образ народа-предателя, заметим, что после депортации народов по национальному признаку были приостановлены многие наградные дела фронтовиков о присвоении звания Героя СССР (эти дела получили ход уже в 90-е годы, когда ветераны получили заслуженные награды, многие – посмертно)»[25].

Сталин был главный, но не единственный преступник. О том, как Микоян помог Хрущеву свалить всю вину за депортацию на Сталина, говорит отрывок из его мемуаров: «Я пошел к Хрущеву и один на один стал ему рассказывать. Он в это время был поглощен другими вопросами. Мне пришлось убеждать его, что самый важный вопрос – осуждение сталинского режима. "Вот такова картина, – говорил я. – Предстоит первый съезд без участия Сталина, первый после его смерти. Как мы должны себя повести на этом съезде касательно репрессированных сталинского периода? Кроме Берии и его маленькой группы – работников МВД, мы никаких политических репрессий не применяли уже почти три года. Но надо ведь когда-нибудь если не всей партии, то хотя бы делегатам первого съезда после смерти Сталина доложить о том, что было. Если мы этого не сделаем на этом съезде, а когда-нибудь кто-нибудь это сделает, не дожидаясь другого съезда, все будут иметь законное основание считать нас полностью ответственными за прошлые преступления. Конечно, мы несем большую ответственность. Но мы можем объяснить обстановку, в которой мы работали. Объяснить, что мы многого не знали, во многое верили, но в любом случае просто не могли ничего изменить. И если мы это сделаем по собственной инициативе, расскажем честно правду делегатам съезда, то нам простят ту ответственность, которую мы несем в той или иной степени. По крайней мере, скажут, что мы поступили честно, по собственной инициативе все рассказали и не были инициаторами этих черных дел. Мы свою честь хотя бы в какой-то мере отстоим. А если этого не сделаем, мы будем обесчещены"»[29].

Микоян цинично спасал свое «место под солнцем» и под словом «честь» он имел в виду свой шкурный интерес. Лишь животный ужас перед грядущими разоблачениями заставил его подсказать Хрущеву ход на опережение. Н. Хрущев, безусловно, был очень хорошо обо всем осведомлен, особенно о тех зверствах, которые творили «доблестные чекисты». Так, «замзавотдела административных органов ЦК КПСС В. Золотухин 29 августа 1956 г. сообщил Хрущеву относительно уклонения прокуратуры СССР от проверки трагедии (выселения чеченцев и ингушей, в частности сожжение 700 человек в Хайбахе. – М.Я.). 31 октября 1956 г. завсектором этого отдела В. Тикунов и сотрудник главной военной прокуратуры Г. Дорофеев представили записку о результатах своего выезда на место. Они сообщали, что сожжение и расстрелы ни в чем неповинных людей подтвержден опросом очевидцев. По архивным данным, сказано в записке, "подготовка и организация переселения проводилась по указанию Берии, непосредственное же руководство операцией осуществлял т. Серов И.А. …Больше того, указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 марта 1944 г. Берия и Кобулов Б., а также товарищи Серов И., Круглов С.Н. за образцовое выполнение задания были награждены орденами Суворова 1 степени, которыми по статусу должны награждаться командующие фронтов и армий за победу в боях в масштабе фронтовой или армейской операции, в которой с меньшими силами был разгромлен численно превосходящий противник, и за другие полководческие заслуги. Одновременно орденами Суворова 2 степени и орденами Кутузова 1 и 2 степеней были награждены 33 других сотрудника НКВД"»[30].

Убийцы Серов и Круглов на момент написания записки Золотухина являлись чиновниками высокого ранга. «В. Золотухин направил записку В. Тикунова и Г. Дорофеева Хрущеву, поддержав со своей стороны их предложения: «1. Поручить КПК при ЦК КПСС и прокуратуре СССР привлечь к партийной и судебной ответственности лиц, виновных в допущении массовых беспорядков и произвола в отношении советских граждан – чеченцев и ингушей при выселении их из бывшей Чечено-Ингушской АССР. 2. Поставить перед Президиумом Верховного Совета СССР вопрос о лишении полководческих орденов Суворова и Кутузова руководящих работников быв. НКВД, награжденных за выселение чеченцев и ингушей»[31]. Хрущев отважился посадить на скамью подсудимых всех палачей (расправляясь по-быстрому с Берией, он боролся за личную власть). Ибо «слишком опасным показалось, по-видимому, совпадение их методов с методами, которые мир осудил в Нюрнберге. В Кремле побоялись затронуть самые основы преступной партии и ее государства, проблемы ответственности за издание явно преступных приказов и за их исполнение»[32].

В это время (1956 г.), когда микояны и хрущевы спасали свое лицо перед будущей историей, ингуши, чеченцы, балкарцы, карачаевцы, калмыки и другие народы еще продолжали жить в бесправии депортации. «Что же на самом деле послужило причиной депортаций "возмездия"? К сожалению, приходится признать, что полного и хорошо обоснованного ответа на этот вопрос. найти не удалось. Ясно одно – официальные версии 40-х и более поздних лет советской власти были лишь пропагандистской ширмой. Ясно также и то, что депортации "возмездия" безвинных народов оказались возможны благодаря, во-первых, укоренившимся в военно-политическом руководстве представлениям о неблагонадежности по национальному признаку и, во-вторых, благодаря накопленному опыту этнических чисток в ходе превентивных мер по укреплению приграничных и прифронтовых районов. Последнее было важно по ряду причин. Во-первых, в ходе депортаций поляков, немцев, корейцев. был создан и укреплен прецедент как в политическом инструментарии советской власти, так и в сознании людей. Во-вторых была создана государственная машина депортаций, отработан весь сценарий депортаций. В частности, в ходе депортации немцев – 28 августа 1941 г. – в составе НКВД был создан Отдел спецпоселений… Вероятно, это было связано с планами и/или опасениями Генерального штаба относительно предстоящего хода войны. Вполне возможно, что народы и Кавказа, и Месхетии, и Крыма находились в поле пристального внимания в связи с возможным вступлением в войну Турции»[33].

Марьям Яндиева,

Назрань-Москва, 2008

Читать полностью: Депортация ингушей: фальсификация и подлинные причины

Следующая цитата

ВЫДЕРЖАТЬ!
Все рушится, все падает во тьму,
Под черным ураганом выселения.
О, дай Аллах народу моему,
В годину эту страшное терпение!

Я много видел, много повидал,
Клеймил насилье, славил свет свободы.
А он померк, и черный день настал,
И огласил предгорья стон народный!

Я ни мало пожил и ни мало видел бед,
Но что они в сравнении с той, что ныне!?
Изгнанник я и вот под старость лет,
С родным народом маюсь на чужбине!

Уже тускнеет свет в моих глазах,
Но через все страдания и сомнения.
Об одном молю тебя, Аллах,
Народу моему пошли терпение!

Слух пропадет и голос у меня,
Завоет пес мой, чувствуя тревогу.
И люди деревянного коня
Мне снарядят в последнюю дорогу.

Но жив пока, пока могу дышать,
Под тяжким гнетом горестных событий.
Братья, я не устану повторять,
Вы ненависти в сердце не копите.

На скачках проверяют скакуна,
Пройдем же сквозь хулу и сквозь проклятья.
От горя, как от безумного вина,
Не обезумьте, к вам взываю, братья!

Наш народ не был баловнем судьбы,
И голод донимал нас, и набеги!
Но не свернули с праведной тропы,
И дай Аллах нам не свернуть во веки!

И головы летели наши в прах,
Когда мы с неприятелем сшибались!
И пламя гасло в наших очагах,
Но мы всегда народом оставались!

Знавали и нашествия чумы,
Знавали наводнения и лавины!
Но горской чести не роняли мы,
Свидетели и горы, и равнины!

О, наш край, как ты далеко!
И хлеб изгнания в нашем горле комом.
Да выдержать такое нелегко,
Не выдержать – покрыть себя позором!

Возьми слова Кязима, брат, возьми!
И выстой в жизни под безумным гнетом.
Пока нам хватит силы быть людьми,
Мы на Земле останемся народам!

Я слову своему не изменял.
И завещаю верность правде строгой!
И на том стою, пока меня,
Не понесут кладбищенской дорогой!
Казахстан, 1944

ГОВОРЯТ «ЗАБУДЬ»
Мне твердят: колыбельную песню забудь,
Горных рек по ущельям проложенный путь,
Свет высот, наполняющий радостью грудь,
Позабудь горской жизни извечную суть.

Позабудь родников освежающий вкус
И росу, что сверкает несметностью бус,
И трудов, нам завещанных, сладостный груз,
И царящий над миром двуглавый Эльбрус.

Мне твердят: позабудь дорогие края,
Где зарыта в земле пуповина твоя,
И очаг, пред которым сидела семья,
Где варилась насущная пища твоя.

Позабудь свой аул, что в предгорьях возник
В дни, что памятны лишь знатокам древних книг,
Дом, к которому ты с малолетства привык,
Позабудь своих предков, забудь свой язык.

Мне твердят: позабудь про орлиный полет,
Про свободу, что в сердце у горца живет,
И привыкни к местам, где бесправье и гнет
Ожидает и впредь твой несчастный народ.

Мне внушают: забудь. Но забыть не могу
Наших гор высоту в серебристом снегу,
И цветов пестроту на весеннем лугу,
И вечерние танцы в шумливом кругу.

О, мечта моя! Солнце надеждой встречай,
Словно всадник, скачи в обездоленный край,
Где гнездовья орлиных бестрепетных стай,
Где в горах и долинах пролег Карачай.

Пусть мне ноги и руки сковала беда, –
Не смирится с изгнаньем душа никогда,
Мне опорою – гор величавых гряда,
Мой Эльбрус, чья вершина, как мудрость, седа.

Крылья чистой души, крылья светлой мечты
Унесут за пределы запретной черты
В те края, где синеют в тумане хребты,
Где потоки шумят и алеют цветы.

В те края, где срывается с гор водопад,
Где надгробия предков по внукам грустят,
Где нас ждет Карачай, как орлица орлят,
И куда наши песни еще долетят.
Казахстан, 1945

ПЕСНЯ ГОРЕЧИ
(В день объявления карачаевцам о вечном поселении в Средней Азии и в Казахстане без права возвращения на родину, 1948 г.)

Черноусый Карачаю кровь попил,
Светлый день наш в ночь он быстро превратил…
Горе и напасти навались через край,
Головы не поднимает Карачай.

Из домов нас выгнали,
Нет домов теперь.
Из селений выгнали,
Нет и сёл теперь.

Жизнь не жизнь у нас – пылающий огонь,
День не день у нас – под пулей вечный гон.
Ты улыбок здесь не встретишь невзначай,
Головы не поднимает Карачай.

Веру отобрали,
Веры нет теперь.
Родину отняли,
Нет её теперь.

Если луч надежды вдруг не вспыхнет нам,
Если не вернуться нам к своим горам,
Если не вернется правда, – почитай –
Не поднимет головы мой Карачай.

В целом этом мире
Нам защиты нет,
И народа с именем
Карачая нет.

МОЛЬБА С УПРЕКОМ ПОПОЛАМ.
Ответствуй, мир бескрайний: почему
Одним ты, словно солнце в небе, светишь,
Других же судьбы ввергнуты во тьму?
Я не пойму! Быть может, ты ответишь?

Лишаешь ты и хлеба, и воды
Людей несчастных, в бездну их ввергая.
Ласкает взор твой вид чужой беды?!
Какая же причина здесь другая?

Неужто, мир, большим народам ты
Служить поставил малые народы,
И нет меж ними братской доброты,
Что заглушила б ненависти всходы?

Плохих народов ввек не видел свет –
Об этом знали и во время оно.
Коль на народ закон возвел навет,
То нет бесчеловечнее закона.

Зачем ты, мир, придумал паспорта –
По ним ли различают добродетель?
Не в них вина, не в них и правота,
Не им сказать, кто темен, а кто светел.

Жестокий мир, сердца ты нам не рань,
Ведь безразличье – страшная беспечность.
Коль меж добром и злом проложишь грань,
Тогда восторжествует человечность.

В стране должны быть нации равны,
Удел ее детей быть должен общим.
Так почему же мы, ее сыны,
Как пасынки, сегодня горько ропщем?

Быть может, нет у нас своих вождей,
Которые всегда нас возглавляли?
Нет доблестных у нас богатырей,
Что Родину отважно защищали?

Да разве среди тех, чья доля зла,
Нет мастеров с руками золотыми?
А матери, лишенные тепла,
Зря тех клянут, кто сделал это с ними?

Осталась детвора без молока –
А мы ведь нашей живностью гордились!
Нехватку хлеба знали ль мы, пока
Своих прекрасных пашен не лишились?

Переселенцы. Праведны они!
Перед любым отвечу я за это.
И ты, о мир, несчастных не черни –
Солдат страны, я требую ответа!

Постигнет кара тех, кто виноват!
Не отвергайте чаяний народных!
О, как в тот светлый день я буду рад,
Когда не станет сирых и голодных!

Мир, будь добрее к нашим матерям, –
Ведь знаешь сам: без них нет в жизни счастья.
Позор тому навеки, стыд и срам,
Кто к матерям не ведает участья!

Безмерно благодарен я Судьбе,
Что на войне в живых сумел остаться.
Упреки, что звучат в моей мольбе,
Отнюдь не могут этого касаться.

Куда сильней мной вынесенных ран
Жжет мука за страданья наших близких.
Пусть в небесах развеется туман,
Нет радости в селениях киргизских.

Не раз я видел, как киргизка-мать
Краюхою с балкаркою делалась.
Все матери – как сестры. Не сломать
Нас, сколько б это бедствие не длилось.
1944

В ХУЛАМСКОМ УЩЕЛЬЕ
…Иду средь белых скал и средь развалин
Домов, старинных башен крепостных.
Вид очагов погасших так печален,
А ведь они пылали для живых.

Жестокость, что вела борьбу со светом,
Водою мертвой залила огонь…
Мой стих, когда не скажешь ты об этом.
Погибни, в бездну упади, как конь!

Гляди, не бойся. Эти камни стали
От горя черными на всем пути.
Молчат, как будто от беды устали
И слово трудно им произнести.

А ты не камень. Плачь же! На колени
Стань пред камнями! Зарыдай в золе!
Пусть никогда разрушенных селений
Ничьи глаза не видят на земле!

Разрушенные сакли – как могилы.
Судьба, как жестока ты к нам была,
Как била по зубам! О, день постылый,
Полуразвалин горькая зола!

Пойди узнай, под чьими небесами
Глаза навек закрыли мастера,
Что дерево и камень здесь тесали
Для каждого жилища и двора.

– Белеют нового аула зданья.
Что ж у развалин плачешь ты, поэт?
– Не возвратиться мертвым из изгнанья,
Не исцелиться ранам прежних лет!

Упал я на колени пред камнями
И горько плачу о недавнем зле.
Нет, не бывать жестокости над нами!
Пусть ей жилья не будет на земле!

* * *
Я помню прошлое. Я помню
Свой голод. Больше я не мог,
И русская старушка,
Помню,
Мне хлеба сунула кусок.

Затем тайком перекрестила
В моём кармане свой ломоть.
И быстро прочь засеменила,
Шепнув: «Спаси тебя господь!»

Хотелось мне, её не зная,
Воскликнуть: «Бабушка родная!»
Хотелось петь, кричать «ура!»,
Рукой в кармане ощущая
Существование добра.

В иных краях, заброшенный судьбою,
Я странствовал от родины вдали.
Но я всегда носил тебя с собою,
О, горсть моей родной земли!
Как сердце матери, своим теплом ты грела,
И я искал настойчиво и смело
Дороги, что на родину вели.
Ты жизнь мою и честь в пути хранила,
В борьбе дала мне мужество и силу,
О, горсть моей родной земли!

УЗАМ О ВЫСЕЛЕНИИ
(Чеченская народная песня)

Крепок, как сталь, кинжальный булат –
и всё ж его плавит синий огонь.
Из чего же ты сделано, сердце в груди?
Какое ж ты сильное, сердце моё!
По приговору Всесильного Делы
когда разлучили с отчизной тебя,
ты не сгорело и не разорвалось, сердце в груди.
Из чего же сделано ты?
Какое ж ты крепкое, сердце моё!
Когда студёные родники замораживая,
кроны деревьев инеем покрывая,
пришла в Чечню-Ингушетию леденящая весть, –
ты не сгорело и не разорвалось, сердце в груди.
Из чего же сделано ты?
Какое ж ты сильное, сердце моё!
Из дома отцов-матерей выволакивая,
ангелов от материнской груди отрывая,
в то утро, когда нас погнали с отчизны, –
ты не сгорело и не разорвалось, сердце в груди.
Из чего же сделано ты?
Какое ж ты крепкое, сердце моё!
Когда от аулов родных отрывали
и в город на Сунже, как скот, нас сгоняли,
ты не сгорело и не разорвалось, сердце в груди.
Из чего же сделано ты?
Какое ж ты сильное, сердце моё.

ОТЕЦ
Говори, отец, говори,
Говори, отец, до зари,
Говори о жестокой войне,
Говори о том страшном дне.
Не давай мне, отец, позабыть,
Кто я есть и какою мне быть,
Свой язык не дай потерять,
Голос крови верни мне опять.
В моих венах пусть бьется беда.
Как соленого моря вода,
Пусть мне бьются камнями в виски,
Черноморского пляжа пески.
Память крови нельзя задушить,
Боль народа нельзя приглушить,
Говори, отец, о том дне,
Это нужно и важно мне.
Не щади меня, не щади,
Вновь из дома родного иди,
Вновь теряй по вагонам родных,
Вновь считай, кто остался в живых.
Я хочу обо всем узнать,
Чтобы внукам твоим передать
Твою боль, что живет во мне,
Каждый миг наяву, во сне.
Пусть для них тоже станет родным
Слово – Родина, слово – Крым,
Говори, отец, говори,
Говори, отец, до зари.

ТОСТ
Друзья мои. Пусть в нашем доме отчем
Очаг не гаснет больше никогда!
Пусть больше никогда – ни днем, ни ночью
Дороги не отыщет к нам беда!
И, если радость к нам свой путь наметит,
Пути ее да не прервет обвал!
Мы будем для друзей добры, как дети,
А для врагов мы будем тверже скал!
И да сольемся все мы воедино,
Как в хлебе – чистая мука с водой!
Пусть будет храбрость качеством мужчины,
А трусость нас обходит стороной!
Пусть колосится полновесно, шумно
Пшеница наша – лучший дар земли!
Пусть будут наши старцы столь разумны,
Чтоб их слова в пословицы вошли!
Пусть больших трудностей не знают люди,
Чем трудность встреч друзей издалека!
И пусть свобода наша вечной будет,
Как наши горы, что стоят века!
1958

Следующая цитата

Как много горя и не несчастий
Мой бедный пережил народ.
В опале находясь у власти,
Он все же оставался горд.

Текли веками реки крови,
Текли среди могучих скал.
Не раз ингуш вдали от дома
По горным склонам тосковал.

В тот страшный день в 44-ом
Рыдали небо и земля,
Когда народ мой гнали в ссылку,
Во всех несчастиях виня.

И в страшном сне нельзя представить,
Какой он ужас перенес.
Смогли бы переполнить море
Те реки материнских слез.

Сражались, жизни не жалея,
В окопах фронта те бойцы,
Которым в спину нож вонзили
Просто за то, что – ингуши.

Лишая всех наград и званий,
И с плеч погоны их сорвав,
Ссылали в степи Казахстана,
Несправедливо оболгав.

Вагонов грохот не забудут
Те, кто тогда услышал их,
Когда в пути в снегу морозном
Бросали мертвых и живых.

А холода сибирской стужи
Не пощадили никого.
Чем был такой урок заслужен?!
В глазах немой вопрос: «За что?!».

Читайте также: