Цитаты от дениса давыдова
Обновлено: 22.12.2024
Неужто думаете вы,
Что я слезами обливаюсь,
Как бешеный кричу: увы!
И от измены изменяюсь?
Я — тот же атеист в любви,
Как был и буду, уверяю;
И чем рвать волосы свои,
Я ваши — к вам же отсылаю.
А чтоб впоследствии не быть
Перед наследником в ответе,
Все ваши клятвы век любить —
Ему послал по эстафете.
… показать весь текст …
«Вечер в июне»
Томительный , палящий день
Сгорел; полупрозрачна тень
Немого сумрака приосеняла дали.
Зарницы бегали за синею горой,
И , окропленные росой,
Луга и лес благоухали.
Луна во всей красе плыла на высоту,
Таинственным лучом мечтания питая,
И , преклонясь к лавровому кусту,
Дышала роза молодая.
«В былые времена она меня любила»
В былые времена она меня любила
И тайно обо мне подругам говорила,
Смущённая и очи спустя,
Как перед матерью виновное дитя.
Ей нравился мой стих, порывистый, несвязный,
Стих безыскусственный, но жгучий и живой,
И чувств расстроенных язык разнообразный,
И упоённый взгляд любовью и тоской.
Она внимала мне, она ко мне ласкалась,
Унылая и думою полна,
Иль, ободрённая, как ангел, улыбалась
Надеждам и мечтам обманчивого сна…
И долгий взор её из-под ресниц стыдливых
Бежал струёй любви и мягко упадал
… показать весь текст …
«Душенька»
Она ещё не менее хороша для глаз, всё обнимающих во мгновении и на мгновение, — как для души, которая чем больше ищет, тем более находит. (Жуковский)
Бывали ль вы в стране чудес,
Где, жертвой грозного веленья,
В глуши земного заточенья
Живёт изгнанница небес?
Я был, я видел божество;
Я пел ей песнь с восторгом новым
И осенил венком лавровым
Её высокое чело.
Я, как младенец, трепетал
У ног её в уничиженье
И омрачить богослуженье
Преступной мыслью не дерзал.
… показать весь текст …
Вечерний звон, вечерний звон, —
Как много дум наводит он!
Не тот, что на закате дня
Гудит в стенах монастыря,
Но тот, что пасмурной порой
Поется девой молодой…
Вечерний звон, вечерний звон, —
Как много дум наводит он!
Как он мучителен и мил!
Как он мне чувства возмутил,
Когда впервые звук его
Коснулся слуха моего.
То был не звук, но глас страстей,
… показать весь текст …
Романс
Не пробуждай, не пробуждай
Моих безумств и исступлений,
И мимолетных сновидений
Не возвращай, не возвращай!
Не повторяй мне имя той,
Которой память — мука жизни,
Как на чужбине песнь отчизны
Изгнаннику земли родной.
Не воскрешай, не воскрешай
Меня забывшие напасти,
Дай отдохнуть тревогам страсти
И ран живых не раздражай.
… показать весь текст …
Современная песня
Всякий маменькин сынок,
Всякий обирала,
Модных бредней дурачок,
Корчит либерала.
Будто сегодня написал
Нравится! 13 Сохранить 1 Опубликовал PATRIK catcher 06 июня 2018 4 комментарияГОЛОВА И НОГИ
Эта басня относится к ранним «вольным» произведениям Давыдова, о которых говорили, что это — «дерзкое и ядом и злостью дышащее и сожжения достойное стихосплетение». Впервые напечатана только в 1872 году (по списку, найденному в бумагах Г. Державина).
Уставши бегать ежедневно
По грязи, по песку, по жесткой мостовой,
Однажды Ноги очень гневно
Разговорились с Головой:
«За что мы у тебя под властию такой,
Что целый век должны тебе одной повиноваться;
Днем, ночью, осенью, весной,
Лишь вздумалось тебе, изволь бежать, таскаться
Туда, сюда, куда велишь;
А к этому еще, окутавши чулками,
Ботфортами и башмаками,
Ты нас, как ссылочных невольников, моришь, —
И, сидя наверху, лишь хлопаешь глазами,
Покойно судишь обо всём,
… показать весь текст …
Как будто Диоген, с зажженным фонарем
Я по свету бродил, искавши человека,
И, сильно утвердясь в намеренье моем,
В столицах потерял я лучшую часть века.
Судей, подьячих я, сенаторов нашел,
Вельмож, министров, прокуроров,
Нашел людей я разных сборов —
Фонарь мой все горел.
Но, встретившись с тобой, я вздрогнул, удивился —
Фонарь упал из рук, но, ах. не погасился.
ПОЛУСОЛДАТ
Денис Васильевич Давыдов — герой войны 1812 г.родился в семье полковника, командира Полтавского легкоконного полка Василия Денисовича 27 июля 1784 г. Д.Давыдов встретился с Александром Васильевичем Суворовым, который предсказал ему военную карьеру. Словам Суворова суждено было сбыться. Подвиги Давыдова воспеты в бессмертных стихах Пушкина, Жуковского, Баратынского, Языкова.
«Нет, братцы, нет: полусолдат
Тот, у кого есть печь с лежанкой,
Жена, полдюжины ребят,
Да щи, да чарка с запеканкой!
Вы видели: я не боюсь
Ни пуль, ни дротика куртинца;
Лечу стремглав, не дуя в ус,
На нож и шашку кабардинца.
Всё так! Но прекратился бой,
Холмы усыпались огнями,
И хохот обуял толпой,
И клики вторятся горами,
… показать весь текст …
И моя звездочка
Море воет, море стонет,
И во мраке, одинок,
Поглощен волною, тонет
Мой заносчивый челнок.
Но, счастливец, пред собою
Вижу звездочку мою —
И покоен я душою,
И беспечно я пою:
«Молодая, золотая
Предвещательница дня,
… показать весь текст …
Мудрость
Анакреонтическая ода
Мы недавно от печали,
Лиза, я да Купидон,
По бокалу осушали
И просили Мудрость вон.
«Детушки, поберегитесь!-
Говорила Мудрость нам.-
Пить не должно; воздержитесь:
Этот сок опасен вам».
«Бабушка!- сказал плутишка.-
… показать весь текст …
О, пощади.
Зачем безумство слов.
Зачем сей взгляд,
Зачем сей вздох глубокий?
Зачем скользит небережно покров
С плеч белых и груди высокой
О, пощади. Я гибну без того.
Я замираю, я немею,
При легком шорохе прихода твоего
От слов твоих внимая, цепенею.
Но ты вошла, и дрожь любви.
И смерть и жизнь,
… показать весь текст …
Я любил тебя и люблю…
И наверно, любить буду вечно
Говорю о любви я и днём, говорю о любви я и вечером
Ты была мне зарядом душою, ты была моей музой, не скрою…
Каждый день восхищался тобой, говоря про себя сам собою
Я надолго запомню те дни, как роман наш влюблённый возник
Если хочешь то я буду ждать, только дай мне об этом понять
И любовь моя не умрёт, только сердце надолго заснёт
И заснувши опять будет ждать, мою музу, детей моих мать.
Следующая цитата
Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской.
Сабля, водка, конь гусарский -
С вами век мой золотой.
Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской,
Я люблю кровавый бой.
За тебя на чёрта рад,
Наша матушка Россия,
Пусть французы удалые
К нам пожалуют. Хо-хо!
За тебя на чёрта рад,
Наша матушка Россия,
За тебя на чёрта рад.
Пояснение к цитате:
2-я серия. «Я люблю кровавый бой». Стихи Дениса Давыдова, музыка Александра Журбина.
Следующая цитата
Дени́с Васи́льевич Давы́дов (16 (27) июля 1784 — 22 апреля (4 мая) 1839) — русский поэт, наиболее яркий представитель «гусарской поэзии», мемуарист, генерал-лейтенант. Один из командиров партизанского движения во время Отечественной войны 1812 года.
Содержание
А завтра — чёрт возьми! — как зюзя натянуся,
На тройке ухарской стрелою полечу;
Проспавшись до Твери, в Твери опять напьюся,
И пьяный в Петербург на пьянство прискачу!
Но если счастие назначено судьбою
Тому, кто целый век со счастьем незнаком,
Тогда… о, и тогда напьюсь свинья свиньёю
И с радости пропью прогоны с кошельком!
«Нет, братцы, нет: полусолдат
Тот, у кого есть печь с лежанкой,
Жена, полдюжины ребят,
Да щи, да чарка с запеканкой!»
Так говорил наездник наш,
Оторванный судьбы веленьем
От крова мирного — в шалаш,
На сечи, к пламенным сраженьям.
Был век бурный, дивный век:
Громкий, величавый;
Был огромный человек,
Расточитель славы.
То был век богатырей!
Но смешались шашки,
И полезли из щелей
Мошки да букашки. <…>
Усач. Умом, пером остёр он, как француз,
Но саблею французам страшен:
Он не даёт топтать врагам нежатых пашен
И, закрутив гусарский ус,
Вот потонул в густых лесах с отрядом —
И след простыл. То невидимкой он, то рядом,
То, вынырнув опять, следом
Идет за шумными французскими полками
И ловит их, как рыб, без невода, руками. <…>
Но милым он дарит, в своих куплетах, розы.
Давыдов! Это ты, поэт и партизан.
Давыдов, витязь и певец
Вина, любви и славы!
Я слышу, что твои совсем
Переменились нравы:
Что ты шампанского не пьёшь,
А пьёшь простую воду,
И что на розовую цепь
Ты променял свободу;
Что ныне реже скачешь в клоб,
В шумливые беседы,
И скромные в семье своей
Тебе вкусней обеды.
Не завиваешь ты уса;
Конь праздный в стойле тужит,
И сабельная полоса
За зеркало не служит.
Вкруг кивера обвился плющ
И всполз на верх султана;
Паук раскинул сеть свою
По сетке доломана.
Коротко сказать, поэзия стихотворений Давыдова представляет непрерывный огнедышущий дифирамб <…>.
Нельзя не заметить ещё особенной характеристической черты, отличающей поэзию Давыдова. Это некоторый род живого весёлого юморизма, чуждого саркастической желчи, но растворённого каким-то беспечным, простодушным и вместе насмешливым презрением к мелочным суетам прозаической жизни. Такое расположение весьма естественно в душе воина, привыкшего играть жизнью.
<…> то не извинительно в нашем поэте, что он, забываясь, позволяет себе слишком явное оскорбление всякого приличия в выражениях, которое в Горации могла сносить только безнравственность дряхлого Рима. <…>
Что касается до прозаических его «Замечаний на Некрологию Н. Н. Раевского», то долг беспристрастия заставляет нас желать, чтоб он такою прозою писал меньше. <…> относительно изложения и языка заметим, что она слишком ниже славного имени Давыдова. Строгая критика, с одним грамматическим дозором, могла б найти в ней много грехов…
Элегии Давыдова часто дышат истинною поэзиею, и их всегда можно перечесть с удовольствием, несмотря на их однообразность.
Летучие стихотворения Давыдова — бивуачные импровизации. Давыдов и в поэзии был партизаном, как на войне. Нельзя лучше его успеть в поэзии, занимаясь ею между прочим, как одним из наслаждений жизни.
… Д. Давыдов <…> связал свою жизнь сложными нитями со своей поэзией. Это романтическое жизнеощущение <…> тогда было ещё не традицией, а витающим в воздухе живым литературным (и, шире, — культурным) переживанием…
Анакреон под дуломаном,
Поэт, рубака, весельчак!
Ты с лирой, саблей иль стаканом
Равно не попадешь впросак.
Давыдов, баловень счастливый
Не той волшебницы слепой,
И благосклонной, и спесивой,
Вертящей мир своей клюкой,
Пред коею народ трусливый
Поник просительной главой, —
Но музы острой и шутливой
И Марса, ярого в боях!
Следующая цитата
Вместе с Пушкиным вышел на поприще литературы Марлинский. Время произнесло свой суд над этим писателем: лет пять назад он был ростом чуть не с Шекспира, или с Эльборус, а теперь поступил на вакантное удивление и восторг той части публики, которая, отдав романам г. Булгарина полную дань удивления и восторга, уже скучает ими и требует чего-нибудь получше. Как бы то ни было, <…> его назначение было действовать против заплесневелой старости. Он очень остроумно и энергически преследовал мелкою журнального дробью так называвшихся тогда «классиков», а в повестях своих из всех сил добивался оригинальности в вымысле и выражении <…>. В это же время вышел на литературную арену ещё новый атлет, с свежими силами, с элементом новой жизни, совершенно новою мыслию в новой оригинальной форме: мы говорим о князе Одоевском, который создал себе особый род и не нашёл себе в нём ни последователей, ни соперников. Трудно определить характер его так называемых повестей, которые скорее можно назвать поэтическими думами о жизни и фантастическими видениями. В них преобладает глубоко гуманическое начало; их герой — внутренний человек, и всего чаще — художник в борьбе с враждебною действительностию. В некоторых из них преобладает благородный юмор, возбуждаемый созерцанием противоречий жизни и искажённой человеческой натуры, — и во всех господствует дидактически-поэтическое стремление — пробуждать заснувшие в грязи внешней жизни души для высшего идеального существования.
… Пушкин <…> имел также сильное влияние и на некоторых поэтов предшествовавшего, т. е. карамзинского периода литературы, уже приобретших определённую известность. К таким относим мы князя Вяземского, Ф. Глинку и в особенности Дениса Давыдова; сличите стихотворения этих поэтов, написанные ими до появления Пушкина, с их же стихотворениями, написанными ими по появлении Пушкина, — и вы увидите, какая бесконечная разница не только в языке или фактуре стиха, но и в колорите, оборотах фраз и мыслей! Таково влияние гения на современную ему литературу: его деятельность есть водоворот, всё увлекающий в своём непреодолимом стремлении!
В литературной деятельности Давыдов таков же, как и в военной: и в службе муз он был только лихим наездником и действовал не массами войск, как полководец, а летучими партизанскими отрядами, и притом быстро и неожиданно. Стихотворения Давыдова не подлежат суду философской критики: они не суть явление того искусства, которое высокие идеи воплощает в живые, вечно юные и вечно прекрасные образы; их нельзя назвать художественными, — и Давыдов, действуя в сфере самого искусства, действовал в другой и для другой сферы. Он был поэт в душе; для него жизнь была поэзиею, а поэзия жизнью, — и он поэтизировал всё, к чему ни прикасался <…>. Всё, что у других так пошло, притворно, безвкусно, оскорбительно для чувства, словом — все эти лагерные замашки, казарменное удальство, чем потчуют нас многие поэты, особенно господа сочинители повестей и романов, в главе которых стоит, впрочем, весьма небесталантливый Марлинский, — всё это у Давыдова получает значение, преисполняется жизнию, облагораживается формою. Буйный разгул превращается у него в удалую, но благородную шалость; грубость — в откровенность воина; отчаянная смелость иного выражения, которое не меньше читателя и само удивлено, увидев себя в печати, хоть иногда и скрытое под точками, — становится энергическим порывом могучего чувства, которое, сознавая своё достоинство, не заботится об условном приличии, но хлещет чопорную пошлость и ничтожество прямо по лицу и чем попало.
Сухие резонёры и ложные моралисты никак не видят, где оканчивается шутка и начинается дело и где под шуткою высказывается дело, а под делом шутка: они понимают только положительно-определённое, как счёт из овощной лавочки, и в поэзии требуют арифметического слога, а в её содержании — широковещательных и многоглагольливых моральных сентенций. Равным образом они никак не могут понять, что слова без содержания ничего не значат и дешевле дел, — и потому никак не могут взять в толк, чтоб удалое разгулье, любовь к шумным пирам и весёлой жизни, при шалостях и повесничестве, могли соединяться с высокостию чувств, благородством в помыслах и жизни.
… в Давыдове русская военная служба нашла себе достойного поэта <…>.
Но, несмотря на то, Давыдов был истинным виртуозом и в другой песне — в песне любви; эта песня у него полна чувства и разнообразия, но она везде песня солдата.
Правда, в его, даже лучших, пьесах попадаются стихи чересчур неграциозные, жёсткие и прозаические; но когда же казаку, пишущему на привалах и бивуаках, думать о гладкости стихов и художественной отделке стихотворений? Сверх того, число слабых и дурных стихов очень незначительно у Давыдова, а хорошие просто приводят в изумление…
Как всё истинно прекрасное, произведения Давыдова оценены и в то же время нисколько не оценены нашею публикою; оценены, но бессознательно, потому что известны всем, занимающимся чтением из удовольствия, некоторые даже заучены наизусть; и не оценены сознательно, потому что о Давыдове уже никто не говорит, удивляясь в то же время самым пустым и ничтожным литературным явлениям. Вышли в свет сочинения Давыдова, и что же? все журналы и газеты наши — кто промолчал, кто отделался общими местами, а кто посмеялся над ними. <…> Давыдов, как поэт, решительно принадлежит к самым ярким светилам второй величины на небосклоне русской поэзии и имеет гораздо больше прав на славу и удивление, нежели многие, которые больше его пользуются тем и другим у большинства читающего люда. Талант Давыдова не великий, но замечательный, самобытный и яркий, которым и не столь бедная литература, как наша, должна была бы дорожить и гордиться.
Прозаические сочинения Давыдова большею частию — журнальные статьи, вроде мемуаров. <…> они — перлы нашей бедной литературы: живое изложение, доступность для всех и каждого, интерес, слог быстрый, живописный, простой и благородный, прекрасный, поэтический! Как прозаик, Давыдов имеет полное право стоять наряду с лучшими прозаиками русской литературы.
Читайте также: