Цитаты из каменный гость
Обновлено: 21.11.2024
Цикл «Маленькие трагедии» А.С. Пушкина, написана в период «Болдинской осени».
Следующая цитата
Или желатьКончины, Дона Анна, знак безумства?Когда б я был безумец, я б хотелВ живых остаться, я б имел надеждуЛюбовью нежной тронуть ваше сердце;Когда б я был безумец, я бы ночиСтал провождать у вашего балкона,Тревожа серенадами ваш сон,Не стал бы я скрываться, я напротивСтарался быть везде б замечен вами;
Так, я не монах —У ваших ног прощенья умоляю
Что там?Убит? прекрасно! в комнате моей!Что делать мне теперь, повеса, дьявол?Куда я выброшу его?
Что? что Гуан на поединке честноУбил его родного брата? Правда: жаль,Что не его.
Слушай, Лепорелло,Я с нею познакомлюсь
Так здесь похоронили командора? Монах Здесь; памятник жена ему воздвиг
О, Лауру!Я прямо к ней бегу являться.
Слуга покорный! я едва-едваНе умер там со скуки. Что за люди,Что за земля! А небо. точный дым.А женщины? Да я не променяю,
Следующая цитата
В июле… ночью. Странную приятность Я находил в ее печальном взоре И помертвелых губах. Это странно. Ты, кажется, ее не находил Красавицей. И точно, мало было В ней истинно прекрасного. Глаза, Одни глаза. Да взгляд… такого взгляда Уж никогда я не встречал. А голос У ней был тих и слаб – как у больной — Муж у нее был негодяй суровый, Узнал я поздно… Бедная Инеза.
Вдова должна и гробу быть верна.
Проклятое житье. Да долго ль будет Мне с ним возиться? Право, сил уж нет.
У ног твоих жду только приказанья, Лишь для тебя…
Они сначала нравилися мне В них жизни нет, всё куклы восковые;
Они сначала нравилися мне Увидел я, что с ними грех и знаться
Статуя Дай руку. Дон Гуан Вот она… о, тяжелоПожатье каменной его десницы!Оставь меня, пусти – пусти мне руку…Я гибну – кончено – о Дона Анна
Я Дон Гуан, и я тебя люблю. Дона Анна (падая) Где я. где я? мне дурно, дурно.
Тогда бы я злодеюКинжал вонзила в сердце. Дон Гуан Дона Анна,Где твой кинжал? вот грудь моя.
Следующая цитата
Дон Гуан
Ах, наконец
Достигли мы ворот Мадрита! скоро
Я полечу по улицам знакомым,
Усы плащом закрыв, а брови шляпой.
Как думаешь? узнать меня нельзя?
Лепорелло
Да! Дон Гуана мудрено признать!
Таких, как он, такая бездна!
Дон Гуан
Шутишь?
Да кто ж меня узнает?
Лепорелло
Первый сторож,
Гитана или пьяный музыкант,
Иль свой же брат нахальный кавалер,
Со шпагою под мышкой и в плаще.
Дон Гуан
Бедная Инеза!
Её уж нет! Как я любил её! <…>
Чудную приятность
Я находил в её печальном взоре
И помертвелых губках.
Дон Карлос
Ты молода… и будешь молода
Ещё лет пять иль шесть. Вокруг тебя
Ещё лет шесть они толпиться будут,
Тебя ласкать, лелеить и дарить,
И серенадами ночными тешить,
И за тебя друг друга убивать
На перекрёстках ночью. Но когда
Пора пройдёт, когда твои глаза
Впадут и веки, сморщась, почернеют
И седина в косе твоей мелькнёт,
И будут называть тебя старухой,
Тогда — что скажешь ты?
Лаура
Тогда? Зачем
Об этом думать? что за разговор?
Иль у тебя всегда такие мысли?
Приди — открой балкон. Как небо тихо;
Недвижим тёплый воздух, ночь лимоном
И лавром пахнет, яркая луна
Блестит на синеве густой и темной,
И сторожа кричат протяжно: «Ясно. »
А далеко, на севере — в Париже —
Быть может, небо тучами покрыто,
Холодный дождь идёт и ветер дует.
А нам какое дело? слушай, Карлос,
Я требую, чтоб улыбнулся ты…
Дон Гуан
Смотрю на вас, когда, склонившись тихо,
Вы чёрные власы на мрамор бледный
Рассыплете — и мнится мне, что тайно
Гробницу эту ангел посетил,
В смущённом сердце я не обретаю
Тогда молений. Я дивлюсь безмолвно
И думаю — счастлив, чей хладный мрамор
Согрет её дыханием небесным
И окроплён любви её слезами…
Дона Анна
Ну? что? чего вы требуете?
Дон Гуан
Смерти.
О пусть умру сейчас у ваших ног,
Пусть бедный прах мой здесь же похоронят
Не подле праха, милого для вас,
Не тут — не близко — дале где-нибудь,
Там — у дверей — у самого порога,
Чтоб камня моего могли коснуться
Вы легкою ногой или одеждой,
Когда сюда, на этот гордый гроб
Пойдете кудри наклонять и плакать.
Лепорелло
А командор? что скажет он об этом?
Дон Гуан
Ты думаешь, он станет ревновать?
Уж верно нет; он человек разумный
И, верно, присмирел с тех пор, как умер.
Лепорелло
Нет; посмотрите на его статую.
Дон Гуан
Что ж?
Лепорелло
Кажется, на вас она глядит
И сердится.
Дон Гуан
Не правда ли, [я] был описан вам
Злодеем, извергом. — О Дона Анна, —
Молва, быть может, не совсем неправа,
На совести усталой много зла,
Быть может, тяготеет. Так, разврата
Я долго был покорный ученик,
Но с той поры, как вас увидел я,
Мне кажется, я весь переродился.
Вас полюбя, люблю я добродетель
И в первый раз смиренно перед ней
Дрожащие колена преклоняю.
Дона Анна
О, Дон Гуан красноречив — я знаю,
Слыхала я; он хитрый искуситель.
Вы, говорят, безбожный развратитель,
Вы сущий демон. Сколько бедных женщин
Вы погубили?
Дон Гуан
Ни одной доныне
Из них я не любил.
Дон Гуан
… и мнится мне, что Ангел
Гробницу эту мирно посетил.
Дона Анна
Ну, что? чего вы требуете?
Дон Гуан
Смерти
Подобной смерти этого счастливца.
О пусть умру сейчас у ваших ног
Небесным этим взором упоённый
Пусть бедный прах мой здесь же похоронят. — сцена III
Дон Гуан
О Дон Гуан искусный говорун. — сцена III
Пушкин думал, что музыкальность и вообще тщательная отделка стихов вредит их силе, энергии; это ошибочное, ложное мнение, которое в последние годы его жизни много повредило некоторым из его произведений <…>. Пушкин сам, наконец, кажется, заметил ошибочность своего мнения и как очистительную жертву положил на алтарь муз «Каменного гостя»…
Перечтите «Дон-Жуана», и если бы не было подписи Пушкина, вы бы никогда не узнали, что это написал не испанец.
Поэма помещена не более как на тридцати пяти страницах и, несмотря на то, она есть целое, доконченное произведение творческого гения, художественная форма, вполне обнявшая бесконечную идею, положенную в её основание; гигантское создание великого мастера, творческая рука которого на этих бедных тридцати пяти страничках умела исчерпать великую идею, всю до малейшего оттенка… <…> Чтобы оценить вполне великое создание искусства, разоблачить перед читателем тайны его красоты, сделать прозрачною для глаз его форму, чтобы сквозь неё он мог подсмотреть в нём великое таинство присутствия вечного духа жизни, ощутить его благоуханное веяние, — для этого требуется много, слишком много, по крайней мере гораздо больше, нежели сколько можем мы сделать… Торжественно отказываемся от подобного подвига и признаём своё бессилие для его совершения… Но для нас оставалось бы ещё неизреченное блаженство передать читателю наше личное, субъективное впечатление, пересказать ему, как дух наш то замирал и изнемогал под тяжестью невыносимого восторга, то мощно восставал и овладевал своим восторгом, когда перед ним разверзалось на минуту царство бесконечного… Но мы не можем сделать этого… Мы увидели даль без границ, глубь без дна, и с трепетом отступили назад… Да, мы ещё только изумлены, приятно испуганы, и потому не в силах даже отдать себе отчёт в собственных ощущениях… Что так поразило нас? Мы не знаем этого, но только предчувствуем это, и от этого предчувствия дыхание занимается в груди нашей, и на глазах дрожат слёзы трепетного восторга… Пушкин, Пушкин. И тебя видели мы… Неужели тебя? Великий, неужели безвременная смерть твоя непременно нужна была для того, чтобы разгадали, кто был ты?
… перл всемирно-человеческой литературы…
… перл созданий Пушкина, богатейший, роскошнейший алмаз в его поэтическом венке… Для кого существует искусство как искусство, в его идеале, в его отвлечённой сущности, для того «Каменный гость» не может не казаться, без всякого сравнения, лучшим и высшим в художественном отношении созданием Пушкина. Какая дивная гармония между идеею и формою, какой стих, прозрачный, мягкий и упругий, как волна, благозвучный, как музыка! какая кисть, широкая, смелая, как будто небрежная! какая антично-благородная простота стиля! какие роскошные картины волшебной страны, где ночь лимоном и лавром пахнет. <…>
Это фантастическое основание поэмы на вмешательстве статуи производит неприятный эффект, потому что не возбуждает того ужаса, который обязано бы возбуждать. В наше время статуй не боятся и внешних развязок, deus ex machina не любят; но Пушкин был связан преданием и оперою Моцарта, неразрывною с образом дон-Хуана. Делать было нечего. А драма непременно должна была разрешиться трагически — гибелью дон-Хуана, иначе она была бы весёлой повестью — не больше, и была бы лишена идеи, лежащей в её основании.
Оскорбление не условной, но истинно нравственной идеи всегда влечёт за собою наказание, разумеется, нравственное же. Самым естественным наказанием Дону Хуану могла бы быть истинная страсть к женщине, которая или не разделяла бы этой страсти, или сделалась бы её жертвою. Кажется, Пушкин это и думал сделать: по крайней мере так заставляет думать последнее из глубины души вырвавшееся у дон-Хуана восклицание — «О, донна-Анна!», когда его увлекает статуя; но эта статуя портит всё дело <…>.
Итак, несмотря на это, «Каменный гость» в художественном отношении есть лучшее создание Пушкина, — а это много, очень много!
… составляющее основу образной ткани «Каменного гостя» — самая атмосфера жизни, нравов эпохи, историческая среда, специфическая для Ренессанса и отличающая Возрождение от средневековья с его церковными идеалами и системой запретов. Эта культурная среда выражена прежде всего в теме свободы личной морали, в теме искусства, в теме чести, и в стиле, в атмосфере земной красоты, культа наслаждения, жадной воли к личному успеху, к радости бытия. <…>
Согласно исторической концепции, объективно воплощённой в «Каменном госте», индивидуальная, страстная, плотская и в то же время поэтически-сублимированная любовь, одна из основ психологического бытия человека нового времени, определяется как законное свободное, красивое чувство именно в эпоху Возрождения, освободившего и мысль, и чувство, и страсть человеческую от проклятия небесных устремлений готики. Радость земных услад любви, искусства, мужества, веселья, бьющей через край молодой воли — это и есть «дух Возрождения» и смысл темы любви в «Каменном госте».
Любя всех, [Пушкин] никого не любил, и «никого» давало свободу кивать налево и направо — что ни кивок, то клятва в верности, упоительное свидание. Пружина этих обращений закручена им в Дон Гуане, вкладывающем всего себя (много ль надо, коли нечего вкладывать!) в каждую новую страсть — с готовностью перерождаться по подобию соблазняемого лица, так что в каждый данный момент наш изменник правдив и искренен, в соответствии с происшедшей в нём разительной переменой.
Дон Гуан как бы соединяет Сальери и Моцарта, он несёт в себе и жизнь и смерть. Он хочет хладнокровно соблазнить Дону Анну, а между тем страстно в неё влюбляется и оживляет её, до встречи с ним полностью замурованную в мире камня («гробница», «мраморный супруг», она рассыпает «чёрные власы на мрамор бледный» — таков её мир), как Пигмалион Галатею. <…>
Гибель Дон Гуана — это фактически самоубийство человека, превратившего стремление перейти за все рубежи в основу жизни и бросившегося в пропасть.
Читайте также: