Цитата виктора борисова мусатова
Обновлено: 04.10.2024
С Борисова-Мусатова начинался «серебряный век» русской живописи. Он был некрасив, но у него было доброе сердце и романтическая душа. Его не понимали, над ним смеялись, но он с упорством первооткрывателя искал новые пути в искусстве, желая открыть миру полузабытый язык символов и гармонии.
В 1870 году в доме скромного саратовского служащего железной дороги родился долгожданный первенец. Родители назвали его Виктором и не могли нарадоваться на веселого и резвого малыша. Но вскоре с мальчиком случилось несчастье — упав со скамейки, он серьезно повредил позвоночник. На всю жизнь ему достался горб, малый рост, а главное — боли и постоянная угроза обострения болезни. Годы спустя товарищи ласково называли его за глаза «горбунчиком», а он поражал всех задором, жизнелюбием, энергией.
Виктор начал рисовать в шесть лет. Контурные карты в его исполнении становились целыми картинами. Море около берегов обводилось необыкновенно живописной краской, горы растушевывались с удивительной тщательностью, реки и озера покрывались волнами.
Зеленый островок на Волге стал его первой мастерской: «Он был для меня чуть ли не „таинственный остров“. Он был пустынен, и я любил его за это. Там никто не мешал мне делать первые робкие опыты с палитрой».
Виктору повезло — в саратовском реальном училище заметили его талант и дали импульс учиться дальше: Московское училище живописи, ваяния и зодчества, Петербургская Академия художеств, опять Москва. На первых порах он стремится в совершенстве овладеть техникой живописи. Отрабатывать классический рисунок Мусатов отправляется в Париж, в ателье Ф. Кармона. Твердо следуя поставленной цели, он изо всех сил сопротивляется соблазну живописи.
В парижских мастерских Мусатов знакомится со многими молодыми русскими художниками. «Маленький, горбатый, с худощавым бледным лицом, светлыми волосами ежиком и небольшой бородкой, он был трогателен, мил и сердечен. Мы все его любили, стараясь оказывать всяческое внимание. Мусатов всецело был тогда во власти импрессионистов», — вспоминал Грабарь.
Не на Монмартре, а в Саратове, на каникулах, он дает волю живописному эксперименту с цветом, пробует, ищет. Особенно удается ему «Агава». Простое домашнее растение в глиняном горшке художник увидел так, что в воображении возникают картины заморских стран и дальних путешествий. Так писали лишь признанные французские импрессионисты.
«За пять лет учебы Мусатов повторил маршрут европейской живописи последних десятилетий 19 в.», — скажут о нем позднее.
Символы «мусатовского» мира
Летом 1901 года Борисов-Мусатов гостит в Зубриловке под Саратовом, исключительном по красоте имении князей Голицыных-Прозоровских. Здесь царит еще мир античной старины, одухотворенный поэтическим творчеством Державина, Крылова, Петра Вяземского, Якова Полонского.
«Старинный, жемчужный мир красоты. » — в нем художник находит свой заветный образ, свой символ. Зубриловский парк и дворец станут пейзажным фоном и поэтическим «ландшафтом» для многих его работ.
Первая из них — «Гобелен» — поразила современников своим очарованием и новизной. Написанная темперой, картина имитирует мягкую, бархатистую фактуру старинных гобеленов. «Гобелен» принес художнику признание. Впервые после многих лет неприятия и издевательской критики на конкурсе имени В.Д. Поленова и И.Е. Репина картина получила первую премию.
«Мусатов заставил нас узнать глубокое и отвлеченное созерцание», — напишет один из его современников. Художник создает мир, в котором нет места временному и преходящему. Этот мир учит созерцать и «заставляет» зрителя становиться глубже и тоньше.
Сразу после «Гобелена» следует новый шедевр — «Водоем». Этой работой Мусатов подводит итог своим поискам перед новым этапом, который уже интуитивно предчувствует: «Эту картину я напишу сейчас или никогда. ведь после начнется другая жизнь. Все меня захватит вероятно в другой форме».
В «Водоеме» появляется особый «мусатовский колорит»: чистый, насыщенный цвет — «такого синего нет ни у кого». Картина наполнена светом, ее гармоничные, яркие тона звучат как утверждение полноты жизни.
Неба на картине не видно, но мы знаем о его глубине по отражению в водоеме. Две девушки на берегу, у воды, так похожие на чеховских героинь, словно вслушиваются в судьбу целого поколения.
Поэтический образ Дамы в старинном наряде — «душа темы» у Мусатова.
Вопреки царившему тогда мнению, что идеальные русские женщины остались в прошлом и что современная женщина суетна, потеряла спокойствие и благородную красоту, Мусатов заявляет: «Ценю я такую женщину, к которой применимо выражение Чона является охраной душ“. Я верю в русскую женщину. Надеюсь, что среди них есть души идеальные, и этой надеждой только и живу».
Мусатов с удивительной чуткостью умеет увидеть в окружающих его женщинах идеальный образ. Именно реальные дамы — сестра, жена — станут его музами. Их образы, лишенные обыденности и полные спокойной гармонии, населяют мусатовский мир.
Любовь провозглашает Мусатов своей броней от всяких зол. «Знаете ли вы, какое это счастье, наслажденье — молча любить? Я мучусь, но сознаю, что я через это становлюсь лучше», — так писал Мусатов другу в пору безответной любви. Это были не просто красивые слова. Любовь давала ему то личное обаяние, которое как магнитом притягивало к нему людей.
В Саратове у Мусатова было много друзей. Люди очень разные, но очень созвучные друг другу. Одна из них, Татьяна Борисовна Семечкина, руководила местным Мариинским институтом благородных девиц; она была единственной наследницей своего дяди — Константина Карловича Данзаса, лицейского друга Пушкина и его последнего секунданта. В ее доме познакомился Мусатов с пушкинскими реликвиями Данзаса, услышал старинные семейные истории. Преподаватель музыки Михаил Букиник, талантливый виолончелист, стал настоящим другом художнику, разделив с ним идеи пропаганды в живописи «нового искусства». Музыкальность мусатовских картин, отразившаяся в их названиях, — влияние их дружбы.
Друзья даже образовали союз. Название наполовину в шутку, наполовину всерьез предложил Мусатов — «Саратовский английский клоб». Велись шуточные протоколы заседаний, изобрели даже печать. А еще здесь музицировали, читали стихи, говорили о новом искусстве, о символизме, шутили. По вечерам собирались у Станюковичей.
Владимир Станюкович, отставной офицер, литератор, товарищ детских лет поэта Брюсова, приехал в Саратов из Харькова весной 1902 года. Жена Станюковича, невысокая милая женщина со смуглым лицом и карими глазами, с большим участием отзывалась на разговоры, споры о литературе и живописи. Мусатов был поражен ее внутренним светом. С каждой встречей она все больше казалась ему давней знакомой. И только гораздо позже Мусатов узнал, что Надежда Юрьевна происходила из старой русской дворянской семьи. Ее бабушка была урожденная Палеолог. Романская кровь, душевная тонкость делали ее похожей на образ Симонетты, легендарной Музы Боттичелли. Так вот откуда столь знакомые черты!
Не случайно в это время Мусатов украсил стены своей мастерской репродукциями с картин великого флорентийца. Отражения облика Симонетты увидел Мусатов в Надежде Юрьевне. Судьба подарила ему возможность пойти по стопам любимого художника.
«Блажен, кто. поет перед лицом Твоим, Господи, как арфа. »
Осенью Мусатов возвращается в Тарусу.
«Теперь я в Тарусе. В глуши. На пустынном берегу Оки. И отрезан от всего мира. Живу в мире грез и фантазий среди береговых рощ, задремавших в глубоком сне осенних туманов. Уже давно я слышал крик журавлей. Они пролетели куда-то на юг бесконечными рядами в виде треугольников. крик их замер, и только белка рыжая нарушает кружевные сновидения березовых рощ. Вы думаете, я скучаю? У меня времени не хватает каждый день. Я создал себе свою жизнь». Это строки из письма А.Н. Бенуа — осень 1905 г.
Мусатов пишет осенние пейзажи и размышляет в письмах друзьям о поиске в живописи «бесконечной мелодии». Художник Михаил Нестеров, восхищенный «Осенней песнью» Мусатова, скажет: «Такая картина цены не знает. Это Божьей рукой написано!»
Прошло сто лет. Зал № 45 в «старой Третьяковке». Уже в самом начале анфилады залов, ведущей к нему, зеркальная гладь водоема зовет в «мусатовский мир». Художник по прежнему доверчиво приглашает нас: «Войди, убедись, что гармония есть, что природа божественна и что человек когда-то творил вместе с ней, а теперь забыл что-то главное, то, что сейчас ему открывается лишь во сне. Проснитесь, возродите былую гармонию и творите новый мир, новое искусство!»
Следующая цитата
В своём дневнике русский художник В. Борисов-Мусатов записал: "Я сижу дома и задаю концерты себе одному. В них вместо звуков все краски. Я импровизирую. Мечты мои всегда впереди. Они мне создают целые симфонии. Мои помыслы - краски, мои краски - напевы. "
Музыка и живопись очень близки друг другу. Всматриваясь в кажущуюся неподвижность хорошей картины, можно увидеть, что она всё-таки полна движения, а это уже свойство музыки. С другой стороны, вслушиваясь в музыкальное произведение, человеческое воображение рисует живописные образы. Таким образом, музыка обретает видимость, а живопись слышимость.
На этих видео можно посмотреть и "послушать" работы Камиля Писсарро — французского живописца, одного из первых и наиболее последовательных представителей импрессионизма.
1. Феликс Мендельсон. Увертюра "Гебриды, или Фингалова пещера", op. 26, исполнитель: The Royal Festival Orchestra, Conducted By William Bowles
2. Иоганн Штраус. Увертюра из оперетты "Летучая мышь"
3. Франц фон Зуппе. Увертюра "Поэт и крестьянин", исполнитель: The Royal Festival Orchestra, Conducted By William Bowles
Красивая эпоха
Как найти себя в живописи — этот вопрос становится главными для Мусатова после возвращения из Парижа.
В небольшом садике саратовского дома творит он мир своей мечты. Его идеи в начале напоминают игру, забаву. Однажды Виктор попросил свою мать Евдокию Гавриловну, искусную рукодельницу, сшить длинное белое платье, какое носили в старину. Сам из проволоки сделал обруч, сказав, что это будет кринолин. К платью нужны были ожерелье, веер, серьги — все это нашлось в старом комоде.
Одетая в старинное платье, на фоне беседки, увитой виноградом, ему позирует сестра Леночка. Вот он — тот образ, «форма мечты», которую так долго искал художник. «Наконец-то нашел ее, — признается Мусатов, — сотворил по образу и подобию прошлого столетия».
Отныне Дамы на картинах Мусатова — это его идеальный образ. В костюмах смешаны эпохи и стили. Сердце художника свободно от условностей. На вопрос друга: «Что это за время?» — он ответит лукаво, глядя на один из своих холстов: «А это, знаете ли, просто „Красивая эпоха“. »
Появление на выставке Московского товарищества художников картины «Автопортрет с сестрой» вызвало непонимание и брань критиков. Отчасти они были правы — не хватало единства, строгой организации композиции. И тем не менее — первый серьезный шаг к новому искусству сделан. Живописный язык Мусатова только формируется, но он уже не похож на обличающий реализм передвижников, отличается от воздушной легкости французского импрессионизма.
После «Автопортрета» пройдет четыре года поисков и труда. Неудачные работы, безответная любовь, непонимание критики. Но Мусатов молод и верит в свое счастье.
Следующая цитата
Наряду с Маковским, пожалуй, один из самых ярких представителей искусства России рубежа 19-20го веков. Маяковский, конечно, не совсем импрессионист, но некоторые характерные черты проявлял. ИМХО.
«Русская Примавера»
(С мечтой о Возрождении)
Мечта о зарождающемся Ренессансе в русском искусстве уже витала в воздухе, вдохновляя многих. Роман Мережковского «Смерть богов» и его перевод книги античного автора Лонга «Дафнис и Хлоя» Мусатов настоятельно советует читать своим друзьям-художникам.
Мережковский писал о том, что погибший мир богов Эллады с какой-то удивительной закономерностью является в эпоху Возрождения: «Как будто из народа в народ, из тысячелетия в тысячелетие братские голоса перекликаются и подают друг другу весть, что странники идут по одному пути, к одной цели, через все исторические перевалы, через все долины и горы».
Мусатов мечтает стать одним из таких братьев-странников.
Новую работу Мусатова «Изумрудное ожерелье» не случайно называли «Русская Примавера», подчеркивая ее внутреннюю связь с «Весной» Боттичелли. Перед нами мифологическое пространство: зеленый, залитый светом луг, покрытый прозрачно-нежными белыми шарами одуванчиков. Темные, отливающие синевой гирлянды больших дубовых листьев, подобно навесу, обрамляют его сверху. Неторопливо шествуют дамы в старинных платьях. Движение это, словно музыка, имеет свой ритм. Неспешный и волнообразный, он подобен ритму древних гимнов. Это движение находится в полной гармонии с окружающей природой, и каждый элемент пейзажа — кроны и стволы деревьев, архитектура, расположение в пространстве, цветовая гамма, — все несет в себе лейтмотив этой мелодии души.
«Живописную мистерию» «Изумрудного ожерелья» не распознали. Даже друзья-художники встретили картину неожиданно холодно. Мусатов пишет жене: «Говорят, что я потерял себя, что „Гобелен“ несравненно выше. Но я вижу, что такой вещи я еще не писал. »
Но были и те, кто понял Мусатова. Идеей Ренессанса русского искусства, необходимостью создания нового образного языка уже жила творческая молодежь. Работы Мусатова вдохновляли московских литераторов-символистов — Андрея Белого и Валерия Брюсова. Мусатов берет под свое покровительство молодых саратовских художников Петрова-Водкина, Кузнецова, Матвеева, организует выставки, защищает от нападок в прессе. Мусатов не просто мечтает о возрождении братства художников — он активно работает в Московском товариществе художников, общается с литераторами-символистами. Брюсов предлагает Мусатову оформление своего детища — журнала «Весы». Журнал стал главным печатным органом для тех, кто исповедовал «новое искусство». Все содержание журнала — напряженное отражение «брожения умов» и активного поиска нового. Здесь печатаются статьи Вяч. Иванова «Вагнер и Дионисово действо», В. Розанова «Зачарованный лес» — о будущем возрождении человеческой духовности, статья Рериха о Врубеле.
В конце 1903 года Борисов-Мусатов, желая быть ближе к центру художественной жизни, продает родительский дом в Саратове и перебирается в подмосковный Подольск. Он становится членом Союза русских художников. Ему приходит предложение приехать с персональной выставкой в Германию. Зовут выставлять работы в Париже. Выставки за границей Мусатов организует в первую очередь, чтобы иметь возможность проводить идею возрождения и братства художников не только в России. Его понимают и поддерживают друзья, с которыми он учился в Европе. В Москве Мусатов находит поддержку у Грабаря и Поленова. В Питере его энтузиазм в борьбе за новое искусство высоко ценит Дягилев.
С новой силой возрождаются мечты его юности, возникшие в Париже перед работами Пюви де Шаванна и Боттичелли. Он мечтает о фресках, о том, чтобы живописный мир его мечты обрел свое пространство.
Мусатов вдохновляется предложением Щусева о росписях особняка Шереметева и задумывает цикл фресок «Времена года». Художник мечтал связать в едином живописном пространстве времена дня и года, эпохи человеческого бытия, вехи жизни природы. Он записывал идеи, то, что подсказывало ему воображение. «Весна — радость — утро — стремление к красоте. Лето — наслаждение — день — музыкальная мелодия. Осень — вечер — тишина разлуки. Зима — покой — ночь — сон божества. »
Эскизы и акварели к «Временам года» — лучшие работы художника. В них вполне проявляется результат поисков и труда, внутреннего опыта жизни.
Следующая цитата
" Около Саратова на Волге есть остров. Этот остров называется Зеленым. В детстве он был для меня чуть ли не "Таинственный остров". Я знал только один ближайший его берег. Он был пустынен, и я любил его за это. Там никто не мешал мне делать первые робкие опыты с палитрой".
Текст: Михаил Быков, фото: Александр Бурый, предоставлено М.Золотаревым
Существует распространенный штамп: если человек талантлив, то он талантлив во всем. Это, к слову, не народная мудрость. У афоризма есть автор — немецкий романист и драматург Лион Фейхтвангер. Тезис, безусловно, спорный, если воспринимать его буквально. Есть множество примеров "за" и "против". Но если рассматривать талант как некую абстрактную данность, как природную неординарность конкретной личности, то тут Фейхтвангер прав. Эта неординарность может реализоваться в какой-то одной области, а может и сразу в нескольких, довольно далеких друг от друга. И по сути, и по навыкам.
Виктор Борисов-Мусатов был живописцем, но, сложись его жизнь по-другому, он смог бы превратить "робкие опыты" не с палитрой, а со словом в точную и яркую прозу. В подтверждение того еще одна цитата из наследия художника: "Женщина в старинном платье с кринолином менее чувственна и больше похожа на облака и на деревья. "
В отрочестве и юности, да что скрывать, и сейчас мы часто играем в довольно глупую игру, названия которой нет. Действо же заключалось в следующем. Кто-то задавал вопрос. Например, кто твои три любимых писателя (музыканта, футболиста и т.д.). Остальные члены компании, кто мучительно, кто легко, выдавали "на-гора" тройку "призеров". Когда вопрос касался живописцев, ваш покорный слуга неизменно включал в тройку Борисова-Мусатова. И это вызывало в подавляющем большинстве случаев откровенное недоумение. Не по той причине, что Виктор Эльпидифорович такой чести недостоин, а в связи с тем, что эта двойная фамилия почти никому ничего не говорила. Это как в русской поэзии второй половины ХХ века. Вознесенский? Знаем. Евтушенко? Знаем. Бродский? Знаем. Борис Чичибабин. Жаль, что не знаете. Борис Алексеевич в записной призовой тройке хоть кого потеснит. Даже нобелевского лауреата. Судьбы творцов полны сюрпризов. Кого-то боготворят прижизненно, кого-то — посмертно. Кого-то заслуженно забывают вскоре после смерти. Кого-то забывают незаслуженно.
Дом Шахматовых—Трироговых в Саратове на углу улиц Аничковской и Александровской, где родился Виктор Мусатов Дом Шахматовых—Трироговых в Саратове на углу улиц Аничковской и Александровской, где родился Виктор МусатовВиктор Борисов-Мусатов родился в Саратове в 1870 году. Город, не в обиду его уроженцам будет сказано, культурной жизнью в XIX веке был некоторым образом обижен и к творческим талантам довольно равнодушен. В чести было купечество, торговавшее зерном, и те, кого сегодня называют специалистами по логистике. На Волге стоял внушительный грузовой порт, а железная дорога вела через Тамбов в обе столицы, всегда требовавшие хлеба. Помимо хлеба, которого в Саратове было в избытке, имелись и зрелища. Все больше без изысков. Но случались и исключения. В 1885 году стараниями художника-мариниста Алексея Боголюбова, внука уроженца губернии Александра Радищева, в городе был открыт художественный музей, в котором благодаря местным меценатам вскоре сформировалась очень достойная коллекция картин.
В.Э. Борисов-Мусатов. Призраки. 1903 год В.Э. Борисов-Мусатов. Призраки. 1903 годИнтерес к живописи проснулся у Вити в 6 лет. И обязан он этим своему отцу Эльпидифору Борисовичу. Недавнему крепостному, после реформы 1861 года перешедшему в мещанское сословие и служившему на железной дороге. В переводе на русский с греческого имя (в Святцах — Елпидифор. — Прим. ред. ) означает "несущий надежду". Мать художника, Евдокия Гавриловна, была также крепостного рода. Так вот, об Эльпидифоре Борисовиче. Фамилия Мусатов — это отнюдь не производная от имени Муса. В древнерусских говорах одним из значений слова "мусат" было "огниво, кресало, которым высекают огонь". По другой версии, слово "мусат" от тюркского masad означало профессиональную принадлежность к людям, занимавшимся заточкой ножей и прочего холодного оружия. Как-то Мусатов-старший подарил сынишке самодельную книжку — сказку Петра Ершова "Конек-Горбунок", не поскупился на красочные иллюстрации. И мальчик "заболел" красками.
Виктор Мусатов с матерью и сестрами Агриппиной и Еленой. 1880-е годы Виктор Мусатов с матерью и сестрами Агриппиной и Еленой. 1880-е годыВиктор был первенцем в семье. А на первенца всегда особые надежды. Но случилось несчастье. В 3 года он упал со скамейки и серьезно повредил позвоночник. Родители старались как могли, но остановить процесс деградации позвонков не удалось. Не справились ни местные, ни столичные врачи. У мальчика начал расти горб. С этим недугом Борисов-Мусатов боролся всю жизнь. Но безуспешно. Бесчисленные операции так и не помогли.
Несмотря на инвалидность, Виктор поступил в реальное училище в возрасте 11 лет. Педагоги сразу отметили его склонность к рисованию и черчению. Правда, выполняемые учеником задания порой напоминали картинные очерки, а вовсе не сухую геометрию полученных заданий. Сведения о том, где подросток осваивал азы живописного мастерства, разнятся. По одним данным, он учился основам в студии при Саратовском обществе изящных искусств. По другим — брал частные уроки у преподавателя училища Василия Коновалова, разделявшего идеи передвижничества. По третьим — тоже уроки, у поселившегося в Саратове итальянского мастера Гектора Баракки. Впрочем, одно другого не исключает. О маэстро Баракки в любом случае стоит сказать несколько слов. Он прибыл в Саратов в начале 80-х годов XIX века. Со словами: "Дальше не поеду". А ехал он на Волгу с Венской художественно-промышленной выставки. Заманил уроженца Вероны в русскую глубинку один местный фотограф. Прошло немного времени, и итальянец стал живой достопримечательностью небогатой на яркие творческие личности приволжской провинции. Писал декорации к театральным постановкам, пейзажи, за что заслужил прозвище Певец Волги, преподавал. В 1897 году открыл частную фотомастерскую. Ради этого факта, собственно, и стоило остановиться на биографии никому сейчас неведомого веронского художника. Единственное, что могло слегка потеснить в жизни Борисова-Мусатова живопись, так это фотография. Известно, что он довольно часто писал портреты не с натуры, а с фото, им же самим и сделанным. Чувствуется рука маэстро Баракки.
В любом случае, с будущим Борисов-Мусатов определился довольно скоро. К месту объяснить, почему "Борисов". Художник очень уважительно относился к памяти своего деда по отцовской линии. И, став взрослым, присоединил к родовой фамилии еще одну.
Таруса. Последние лето и осень.
Весной 1905 года Поленов помогает Мусатову с семьей перебраться в Тарусу на дачу Цветаевых.
Неожиданно все изменилось. Все летние творческие планы накрыла беда. Надежда Юрьевна, его Симонетта, в опасности, лежит в больнице. Срочно в Москву!
Муж Надежды Юрьевны в то время был на фронте. Два месяца мечется Мусатов по врачам, собирает консилиумы, добывает лекарства. «В жизни художника встречаются минуты, — пишет он в те дни, — когда искусство в загоне, когда им надо пожертвовать ради дружбы. Таких, как Станюковичи, мы больше не найдем».
. Она ушла в начале сентября. Ей он посвятил свой «Реквием». «Скорбная мелодия строгих линий и прозрачных акварельных тонов. На фоне парка и величественного дворца приостановилась на каменных плитах группа женщин в длинных светлых нарядах. Приостановилась и раздвинулась — посредине осталась одинокая, отделившаяся от всех фигурка дамы в самом светлом и как бы просиявшем платье. Беспомощно повисла правая рука ее, в левой хранится таинственный альбом. »
«Таинственная книжечка» в руках Надежды Юрьевны — непременная деталь во всех ее изображениях — символ всегда сопутствовавшей ей поэзии. «Ее душа всегда была вдохновлена. Она была истинный поэт». Надежда Юрьевна писала стихи — «гимны», о чем знали только самые близкие люди.
Владимир Станюкович через годы скажет о своем друге: «Я всегда думал, что „Реквием“ — одно из чудес, одна из вершин искусства. В этом создании Мусатов поднялся на недосягаемую ступень религиозного искусства. Что же это как не доведение собственной жизни до религии. »
Этот шедевр, этот светлый образ «мусатовской Симонетты» — памятник дружбе и любви, воспевающий торжество духа в человеке вопреки трагедийности бытия.
Читайте также: