Цитата из собачьего сердца про галоши
Обновлено: 22.12.2024
На преступление не идите никогда, против кого бы оно ни было направлено. Доживите до старости с чистыми руками.
Успевает всюду тот, кто никуда не торопится,
Сообразите, что весь ужас в том, что у него уже не собачье, а именно человеческое сердце. И самое паршивое из всех, которое существует в природе.
Следовательно, разруха сидит не в клозетах, а в головах!
Если вы заботитесь о своем пищеварении, вот добрый совет: не говорите за обедом о большевизме и о медицине. И, Боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет!
– Еда, Иван Арнольдович, штука хитрая. Есть нужно уметь, и представьте, большинство людей вовсе есть не умеет. Нужно не только знать, что съесть, но и когда и как. (Филипп Филиппович многозначительно потряс ложкой.) И что при этом говорить, да-с! Если вы заботитесь о своем пищеварении, вот добрый совет: не говорите за обедом о большевизме и о медицине. И, Боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет!
Вот он все ближе, ближе. Этот ест обильно и не ворует. Этот не станет пинать ногой, но и сам никого не боится, а не боится потому, что вечно сыт. Он умственного труда господин, с культурной остроконечной бородкой и усами седыми, пушистыми и лихими, как у французских рыцарей, но запах по метели от него летит скверный, – больницей и сигарой.
В пять часов дня событие: впервые слова, произнесенные существом, не были оторваны от окружающих явлений, а явились реакцией на них. Именно, когда профессор приказал ему: «Не бросай объедки на пол…» – неожиданно ответил: «Отлезь, гнида!»
Следующая цитата
– Не угодно ли – калошная стойка. С тысяча девятьсот третьего года я живу в этом доме. И вот в течение времени до апреля тысяча девятьсот семнадцатого года не было ни одного случая – подчеркиваю красным карандашом «ни одного»! – чтобы из нашего парадного внизу, при общей незапертой двери, пропала бы хоть одна пара калош. Заметьте, здесь двенадцать квартир, у меня прием. В апреле семнадцатого года, в один прекрасный день, пропали все калоши, в том числе две пары моих, три палки, пальто и самовар у швейцара. И с тех пор калошная стойка прекратила свое существование. Голубчик! Я не говорю уже о паровом отоплении! Не говорю! Пусть. Раз социальная революция, не нужно топить! Хотя когда-нибудь, если будет свободное время, я займусь исследованием мозга и докажу, что вся эта социальная кутерьма – просто-напросто больной бред… Так я говорю: почему, когда началась вся эта история, все стали ходить в грязных калошах и валенках по мраморной лестнице! Почему калоши до сих пор нужно запирать под замок и еще приставлять к ним солдата, чтобы кто-либо их не стащил? Почему убрали ковер с парадной лестницы? Разве Карл Маркс запрещает держать на лестнице ковры? Где-нибудь у Карла Маркса сказано, что второй подъезд калабуховского дома на Пречистенке следует забить досками и ходить кругом через черный двор? Кому это нужно? Угнетенным неграм? Или португальским рабочим? Почему пролетарий не может оставить свои калоши внизу, а пачкает мрамор?
Следующая цитата
Физиологи будут в восторге… Москва беснуется… Ну, а практически что? Кто теперь перед вами? – Преображенский указал пальцем в сторону смотровой, где почивал Шариков.
Доктор, человечество само заботится об этом и, в эволюционном порядке каждый год упорно выделяя из массы всякой мрази, создает десятками выдающихся гениев, украшающих земной шар. Теперь вам понятно, доктор, почему я опорочил ваш
что получается, когда исследователь вместо того, чтобы идти ощупью и параллельно с природой, форсирует вопрос и приподымает завесу! На, получай Шарикова и ешь его с кашей!
Ведь я пять лет сидел, выковыривая придатки из мозгов… Вы знаете, какую я работу проделал, уму непостижимо. И вот теперь спрашивается, зачем? Чтобы в один прекрасный день милейшего пса превратить в такую мразь, что волосы дыбом встают?
– Да что тут предлагать… А то пишут, пишут… конгресс, немцы какие-то… голова пухнет! Взять все да и поделить…
Язвительная усмешка искривила усишки человека. – Чтой-то не пойму я, – заговорил он весело и осмысленно, – мне по матушке – нельзя, плевать – нельзя, а от вас только и слышу: «дурак» да «дурак». Видно, только профессорам разрешается ругаться в Ресефесере.
– Что я, каторжный? – удивился человек, и сознание его правоты загорелось у него даже в рубине. – Как это так «шляться»?! Довольно обидны ваши слова! Я хожу, как все люди.
Да что вы все… то не плевать, то не кури… туда не ходи… Что же это, на самом деле, чисто как в трамвае? Что вы мне жить не даете? И насчет «папаши» это вы напрасно! Разве я вас просил мне операцию делать, – человек возмущенно лаял, – хорошенькое дело! Ухватили животную, исполосовали ножиком голову, а теперь гнушаются. Я, может, своего разрешения на операцию не давал. А равно (человечек возвел глаза к потолку, как бы вспоминая некую формулу), а равно и мои родные. Я иск, может, имею право предъявить?
С Филиппом что-то страшное делается. Когда я ему рассказал о своих гипотезах и о надежде развить Шарика в очень высокую психическую личность, он хмыкнул и ответил: «Вы думаете?» Тон его зловещий. Неужели я ошибся? Старик что-то придумал. Пока я вожусь с этой историей болезни, он сидит над историей того человека, от которого мы взяли гипофиз.
он все ближе, ближе. Этот ест обильно и не ворует. Этот не станет пинать ногой, но и сам никого не боится, а не боится потому, что вечно сыт. Он умственного труда господин, с культурной остроконечной бородкой и усами седыми, пушистыми и лихими, как у французских рыцарей, но запах по метели от него летит скверный, – больницей и сигарой.
Следующая цитата
— Ну и что же он говорит, этот ваш прелестный домком?
— Вы его напрасно прелестным ругаете
— Неприличными словами не выражаться!
— Что-то вы меня больно утесняете, папаша.
— Что?! Какой я вам папаша! Что это за фамильярность? Называйте меня по имени-отчеству.
— Да что вы всё: то не плевать, то не кури, туда не ходи. Чисто, как в трамвае. Чего вы мне жить не даёте?
– Что же вы делаете с этими… С убитыми котами?
– На польты пойдут, из них белок будут делать на рабочий кредит.
— Знаете ли, профессор, если бы вы не были европейским светилом и за вас не заступились бы самым возмутительным образом, вас следовало бы арестовать!
– А за что? – с любопытством спросил Филипп Филиппович.
– Вы ненавистник пролетариата! – гордо сказала женщина.
– Да, я не люблю пролетариата, – печально согласился Филипп
Террором ничего поделать нельзя. Это я утверждал, утверждаю и буду утверждать. Они думают, что террорим поможет. Нет, нет, не поможет. Какой бы он ни был — белый, красный, даже коричневый.
- Имейте в виду, Шариков… Господин, что я, если вы позволите себе ещё одну наглую выходку, я лишу вас обеда и вообще питания в моём доме.
- Я без пропитания оставаться не могу. Где же я буду харчеваться?!
– Ну желаю, чтобы все…
– И вам также, – с некоторой иронией отозвался Борменталь.
– Я не господин, господа все в Париже! – отлаял Шариков.
– Мы пришли к вам, – вновь начал чёрный с копной.
– Прежде всего – кто это мы?
– Мы – новое домоуправление нашего дома, – в сдержанной ярости заговорил чёрный
У меня нет возможности повторить всё, что они говорили. Я не охотник до бессмыслиц.
И вот, когда он вылупит из себя всякие галлюцинации и займётся чисткой сараев – прямым своим делом, – разруха исчезнет сама собой. Двум богам служить нельзя! Это никому не удаётся, доктор, и тем более – людям, которые, вообще отстав в развитии от европейцев лет на 200, до сих пор ещё не совсем уверенно застёгивают свои собственные штаны!
Обыкновенная прислуга, а форсу, как у комиссарши.
– О, господи Иисусе!
– Говорящую собачку любопытно поглядеть, – ответила старуха заискивающе и перекрестилась
– Откуда взялась эта гадость? Я говорю о галстуке.
– Дарья Петровна вам мерзость подарила, вроде этих ботинок. Что это за сияющая чепуха?
– Лаковые. Что я, хуже людей? Пойдите на Кузнецкий – все в лаковых.
Вы и без водки держите себя неприлично.
– Вы бы почитали что-нибудь, – предложил он, – а то, знаете ли…
– Уж и так читаю, читаю…
– Что же вы читаете?
– Эту… как её… переписку Энгельса с этим… Как его – дьявола – с Каутским.
Филипп Филиппович локти положил на стол, вгляделся в Шарикова и спросил:
– Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного.
Шариков пожал плечами.
– Да не согласен я.
– С кем? С Энгельсом или с Каутским?
– С обоими, – ответил Шариков.
– Вы стоите на самой низшей ступени развития, – перекричал Филипп Филиппович, – вы ещё только формирующееся, слабое в умственном отношении существо, все ваши поступки чисто звериные, и вы в присутствии двух людей с университетским образованием позволяете себе с развязностью совершенно невыносимой подавать какие-то советы космического масштаба и космической же глупости о том, как всё поделить… А в то же время вы наглотались зубного порошку…
Дубликаты не найдены
Книжная лига
12.1K постов 57.6K подписчиков
Подписаться Добавить постПравила сообщества
Мы не тоталитаристы, здесь всегда рады новым людям и обсуждениям, где соблюдаются нормы приличия и взаимоуважения.
ВАЖНЫЕ ПРАВИЛА
При создании поста обязательно ставьте следующие теги:
Частое несоблюдение правил может в завлечь вас в игнор-лист сообщества, будьте осторожны.
Подробнее 2 года назадВсегда рассматривал эту книгу как пародию в первую очередь на "интеллектуалов". Преображенский говорит, что террором решать ничего нельзя - и предлагает к каждому несогласному приставить полицая. Говорит о каких-то базовых ценностях и приличии - и проводит подпольные аборты. Презрительно относится к пролетариату и их "низкой" работе - сам зарабатывает теми же подпольными абортами и операциями. Хаит двурушничество и власть - пользуется связями во властных кругах для решения собственных проблем (вроде права на единоличное владение семикомнатной квартирой). Свысока относится ко всем, даже к собственной служанке, для которой, по его мнению, служить - естественно. Я уже не говорю, что он абсолютно безответственен, так как проведя эксперимент и получив Шарикова он полностью устранился от его обучения и воспитания, а когда вышедшее ему не понравилось - убил его. Ну и не забудем его евгенических предпочтений.
"Человечество выделяет из массы всякой мрази десятки выдающихся гениев, украшающих земной шар. А вам надо только молчать и слушать, что вам говорят!! Поскольку вы - на низшей стадии развития. "
Короче, Преображенский - типичный "уберменш".
PS. Кстати, в книге Швондер и Вяземская ведут себя не так, как фильме. Никуда не врываются, в ботинках не ходят, а остаются на пороге. Их образы, по факту, гипертрофировали в нужную сторону.
Читайте также: