Бродячее кладбище бифштексов цитата

Обновлено: 21.11.2024

Сегодня у меня спросили, знаю ли я откуда вот эта цитата:

-- Господи ты боже мой! -- Я резко повернулся. При этом я столкнулся с маленьким толстяком.
-- Ну! -- сказал я яростно.
-- Разуйте глаза, вы, соломенное чучело! -- пролаял толстяк.
Я уставился на него.
-- Что, вы людей не видели, что ли? -- продолжал он тявкать.
Это было мне кстати.
-- Людей-то видел, -- ответил я. -- Но вот разгуливающие пивные бочонки не приходилось.
Толстяк ненадолго задумался. Он стоял, раздуваясь.
-- Знаете что, -- фыркнул он, -- отправляйтесь в зоопарк. Задумчивым кенгуру нечего делать на улице.
Я понял, что передо мной ругатель высокого класса. Несмотря на паршивое настроение, нужно было соблюсти достоинство.
-- Иди своим путем, душевнобольной недоносок, -- сказал я и поднял руку благословляющим жестом. Он не последовал моему призыву.
-- Попроси, чтобы тебе мозги бетоном залили, заплесневелый павиан! -- лаял он.
Я ответил ему "плоскостопым выродком". Он обозвал меня попугаем, а я его безработным мойщиком трупов. Тогда он почти с уважением охарактеризовал меня: "Коровья голова, разъедаемая раком". А я, чтобы уж покончить, кинул:
"Бродячее кладбище бифштексов".
Его лицо внезапно прояснилось.
-- Бродячее кладбище бифштексов? Отлично, -- сказал он. -- Этого я еще не знал, включаю в свой репертуар. Пока. -- Он приподнял шляпу, и мы расстались, преисполненные уважения друг к другу.

ну ё мое! еще бы я не знала :)
Неужели есть кто-то, кто прочел эту книгу и не запомнил эту цитату?
Да ни за что не поверю! :

P.S. Еще сыграем? Откуда эти цитаты:

"Мне довелось наблюдать, как за руки берутся два миллиона четыреста тысяч девятьсот двадцать семь пар, однако даже я ни разу не видела, чтобы трогали друг друга так трогательно."

"Произносит она эти слова с некоторой задумчивостью, подобно школьнице, пытающейся сообразить, сколько времени пройдет, прежде чем двенадцать земляных червей, которые в девять вечера отправились на дискотеку в Боготе, попадут под машину."

Следующая цитата

". Я круто повернулся и столкнулся с проходившим мимо толс-
теньким коротышом.
- Это еще что! - злобно рявкнул я.
- Протри глаза, чучело гороховое! - огрызнулся толстяк.
Я вытаращился на него.
- Людей ты, что ли, не видел? - тявкнул он; Я словно только этого и
ждал.
- Людей-то я видел, - сказал я, - но разгуливающую пивную бочку вижу
впервые.
Толстяк не полез в карман за словом. Остановившись и разбухая на моих
глазах, он процедил, сквозь зубы:
- Знаешь что? Пошел бы ты к себе - в зоопарк! Мечтательным кенгуру
нечего шляться по улицам!
Я понял, что передо мной весьма квалифицированны мастер перебранки. И
все-таки, несмотря на всю мою подавленность, я должен был позаботиться о
своей чести.
- Топай, топай, псих несчастный, недоносок семимесячный, - сказал я и
благословил его жестом.
Но он не внял моим словам.
- Пусть тебе впрыснут бетон в мозги, идиот морщинистый, болван соба-
чий! - продолжал он лаять.
Я обозвал его плоскостопым декадентом; он меня - вылинявшим какаду; я
его - безработным мойщиком трупов. Тогда, уже с некоторым уважением, он
"охарактеризовал меня как бычью голову, пораженную раком, я же его -
чтобы окончательно доконать - как ходячее кладбище бифштексов. И вот тут
он просиял.
- "Ходячее кладбище бифштексов" - это здорово! - сказал он. - Такого
еще не слышал. Включу в свой репертуар! До встречи.
Он вежливо приподнял шляпу, и мы расстались, преисполненные уважения друг к другу."

"А если по-серьезному, так вот что я тебе скажу, Робби: человеческая жизнь тянется слишком долго для одной любви. Просто слишком долго. Артур сказал мне это, когда сбежал от меня. И это верно. Любовь чудесна. Но кому-то из двух всегда становится скучно. А другой остается ни с чем. Застынет и чего-то ждет. Ждет, как безумный.
-- Ясно, -- сказал я. -- Но ведь без любви человек -- не более чем
покойник в отпуске."

"Меланхоликом становишься, когда размышляешь о жизни, а циником - когда видишь, что делает из нее большинство людей."

Следующая цитата

Я понял, что передо мной ругатель высокого класса. Несмотря на паршивое настроение, нужно было соблюсти достоинство.

– Иди своим путем, душевнобольной недоносок, – сказал я и поднял руку благословляющим жестом. Он не последовал моему призыву.

– Попроси, чтобы тебе мозги бетоном залили, заплесневелый павиан! – лаял он.

Я ответил ему «плоскостопым выродком». Он обозвал меня попугаем, а я его безработным мойщиком трупов. Тогда он почти с уважением охарактеризовал меня: «Коровья голова, разъедаемая раком». А я, чтобы уж покончить, кинул: «Бродячее кладбище бифштексов».

Его лицо внезапно прояснилось.

– Бродячее кладбище бифштексов? Отлично, – сказал он. – Этого я еще не знал, включаю в свой репертуар. Пока. – Он приподнял шляпу, и мы расстались, преисполненные уважения друг к другу.

Перебранка меня освежила. Но раздражение осталось. Оно становилось сильнее по мере того, как я протрезвлялся. И сам себе я казался выкрученным мокрым полотенцем. Постепенно я начинал сердиться уже не только на себя. Я сердился на все и на девушку тоже. Ведь это из-за нее мне пришлось напиться. Я поднял воротник. Ладно, пусть она думает, что хочет. Теперь мне это безразлично, – по крайней мере она сразу поняла, с кем имеет дело. А по мне – так пусть все идет к чертям, – что случилось, то случилось. Изменить уже все равно ничего нельзя. Пожалуй, так даже лучше.

Я вернулся в бар и теперь уже напился по-настоящему.

Потеплело, и несколько дней подряд шел дождь. Потом прояснилось, солнце начало припекать. В пятницу утром, придя в мастерскую, я увидел во дворе Матильду Штосс. Она стояла, зажав метлу под мышкой, с лицом растроганного гиппопотама.

– Ну поглядите, господин Локамп, какое великолепие. И ведь каждый раз это снова чистое чудо!

Я остановился изумленный. Старая слива рядом с заправочной колонкой за ночь расцвела.

Всю зиму она стояла кривой и голой. Мы вешали на нее старые покрышки, напяливали на ветки банки из-под смазочного масла, чтобы просушить их. На ней удобно размещалось все, начиная от обтирочных тряпок до моторных капотов; несколько дней тому назад на ней развевались после стирки наши синие рабочие штаны. Еще вчера ничего нельзя было заметить, и вот внезапно, за одну ночь, такое волшебное превращение: она стала мерцающим розово-белым облаком, облаком светлых цветов, как будто стая бабочек, заблудившись, прилетела в наш грязный двор…

– И какой запах! – сказала Матильда, мечтательно закатывая глаза. – Чудесный! Ну точь-в-точь как ваш ром.

Я не чувствовал никакого запаха. Но я сразу понял, в чем дело.

– Нет, пожалуй, это больше похоже на запах того коньяка, что для посетителей, – заявил я. Она энергично возразила: – Господин Локамп, вы, наверное, простыли. Или, может, у вас полипы в носу? Теперь почти у каждого человека полипы. Нет, у старухи Штосс нюх, как у легавой собаки. Вы можете ей поверить. Это ром, выдержанный ром.

– Ладно уж, Матильда…

Я налил ей рюмку рома и пошел к заправочной колонке. Юпп уже сидел там. Перед ним в заржавленной консервной банке торчали цветущие ветки.

– Что это значит? – спросил я удивленно.

– Это для дам, – заявил Юпп. – Когда они заправляются, то получают бесплатно веточку. Я уже сегодня продал на девяносто литров больше. Это золотое дерево, господин Локамп. Если бы у нас его не было, мы должны были бы специально посадить его.

– Однако ты деловой мальчик.

Он ухмыльнулся. Солнце просвечивало сквозь его уши, так что они походили на рубиновые витражи церковных окон.

– Меня уже дважды фотографировали, – сообщил он, – на фоне дерева.

– Гляди, ты еще станешь кинозвездой, – сказал я в пошел к смотровой канаве; оттуда, из-под форда, выбирался Ленц.

Следующая цитата

Я уставился на него.

— Что, вы людей не видели, что ли? — продолжал он тявкать.

Это было мне кстати.

— Людей-то видел, — ответил я. — Но вот разгуливающие пивные бочонки не приходилось.

Толстяк ненадолго задумался. Он стоял, раздуваясь.

— Знаете что, — фыркнул он, — отправляйтесь в зоопарк. Задумчивым кенгуру нечего делать на улице.

— Иди своим путем, душевнобольной недоносок, — сказал я и поднял руку благословляющим жестом. Он не последовал моему призыву.

Я ответил ему „плоскостопым выродком“. Он обозвал меня попугаем, а я его безработным мойщиком трупов. Тогда он почти с уважением охарактеризовал меня: „Коровья голова, разъедаемая раком“. А я, чтобы уж покончить, кинул: „Бродячее кладбище бифштексов“.

Его лицо внезапно прояснилось.

Читайте также: