Шутки про суицид это нормально
Обновлено: 25.12.2024
По данным ВОЗ, каждые 40 секунд кто-то где-то совершает суицид. Согласно статистике за прошлый год, Россия по числу самоубийств занимает третье место в мире. Из-за коронавируса источников стресса стало еще больше, и логика подсказывает, что эти неприятные цифры будут расти. О том, как отличить опасные суицидальные мысли от «простого всплеска эмоций», почему о самоубийствах нельзя молчать, что помогает пережить трагедию и помочь себе и близким в трудной ситуации, рассказала «Ножу» Алла Образцова — клинический психолог и ведущая групп для людей, чьи родственники покончили с собой.
— Как вы считаете, пандемия повлияет на количество самоубийств в стране?
— Из-за коронавируса люди напрямую столкнулись со страхом смерти. Причем в двух аспектах: в физическом — боязнь самого вируса, страх быть зараженным, и в экономическом — вопрос выживаемости.
А суицид — это не желание умереть, это поиск выхода. Когда человеку больно, когда он не может найти никакого решения, сознание становится туннельным и ведет только к одному исходу.
В ситуации с пандемией сама обстановка способствует тому, что люди не выдерживают. Поэтому процент тех, кто не сможет найти иного выхода, думаю, будет расти.
— А как, по вашему мнению, можно уменьшить число суицидов в России?
— Самое важное, что можно сделать для предотвращения самоубийств, — информировать, организовывать психологическое образование. В первую очередь в школах. В России этого не хватает.
Нужно с детства объяснять людям, как работает их психика, откуда и как появляются суицидальные мысли; рассказывать про телефоны доверия, центры бесплатной психологической помощи и про то, что обращаться туда, — нормально и даже правильно.
Периодически нужно всем напоминать, что к психологам ходят не психи, психологи помогают здоровым людям.
— Вы работали на горячей линии экстренной психологической помощи. В каких случаях люди туда обращаются и чем помогают специалисты?
— По телефону психолог выслушивает клиента, общается с ним, снимает эмоциональное напряжение и, если у него случилась трагедия, помогает ее осознать и принять. Обычно этого достаточно.
Мои коллеги из центра экстренной психологической помощи периодически ходили по школам, рассказывали, как к нам обращаться, и оставляли номер. После этого всегда был шквал звонков. Большинство, естественно, с выдуманными историями. Но мы радовались каждому разговору.
После такого звонка, даже если это просто розыгрыш, подросток понимает, что его выслушали, попытались помочь, специалисты восприняли всерьез даже этот вымышленный случай. Значит, в по-настоящему тяжелой ситуации на подкорке у ребенка будет мысль, что где-то его точно постараются понять.
Человек, которому сейчас плохо, имеет гораздо больше шансов на жизнь, если до этого он сталкивался с какой-либо информацией о психологической помощи. Как минимум он будет знать, что есть куда обратиться и что совсем один он точно не останется.
— А как понять, что другу или родственнику «сейчас плохо» вплоть до суицидальных мыслей? Это ведь не всегда видно со стороны.
— Каждый человек имеет свои индивидуальные особенности, привычки, черты характера. Но если в вашем близком что-то резко поменялось, то это уже повод обратить внимание и прояснить причины. Если у человека вдруг сбился режим сна, он стал недоедать или, наоборот, объедаться, замкнулся в себе или перестал следить за внешним видом — скорее всего, за него стоит беспокоиться.
Еще есть более тяжелая история — самоповреждения. Они всегда говорят об аутоагрессии. Суицид — ее последняя стадия.
Зачастую к самоубийству приводит и депрессивное состояние: сниженный фон настроения, отсутствие желаний, вялость, пессимистичные прогнозы на жизнь.
Важно всегда быть внимательными к близким. Посмертные исследования суицидов показывали, что при жизни у людей, покончивших с собой, обязательно были предпосылки для этого. В последние дни человек как-то показывал свои намерения: читал необычные книжки, смотрел фильмы, был в резко приподнятом настроении или покупал инструменты. Просто люди вокруг не замечали, не реагировали.
— Что делать, если у близкого человека появились какие-то из этих признаков?
— Как минимум это повод пойти с ним на контакт. Попробовать самостоятельно прояснить, что происходит: побыть рядом, выслушать, попытаться помочь. Если же поведение близкого резко изменилось, но на контакт он не идет — возможно, есть суицидальный риск и нужно срочно обращаться к психологу.
— Считается, что подростки входят в группу суицидального риска. Как вести себя родителям, чтобы уменьшить вероятность трагедии?
— Подростки импульсивны, они легко «заражаются» идеями и сильно подвержены влиянию со стороны. В таком возрасте между детьми и родителями часто вырастает стена отчуждения. Ребенку некуда пойти, родители становятся для него врагами.
Чтобы снизить суицидальный риск, нельзя допускать, чтобы дети полностью отдалялись. Родители должны слушать ребенка и, главное, принимать его. В таком возрасте дети пробуют, открывают новое, и они имеют на это право.
Например, покрасил подросток волосы в зеленый цвет — не нужно его осуждать, лучше обсудить, попробовать понять, что он хочет этим сказать.
У ребенка всегда должен быть человек, который сможет его поддержать в любой ситуации. Ведь суицид — это про одиночество. Причем одиночество — не фактическое отсутствие людей рядом, а отсутствие понимания.
Если человек остается наедине с кучей нерешаемых, по его мнению, проблем, он просто не видит другого выхода.
— Основываясь на вашем опыте, что чаще всего приводило людей к суицидальным мыслям?
— Причин суицидального настроения очень много, но основной считается депрессия. Также мысль покончить с собой часто появляется в период кризиса — какого-либо изменения, когда старые способы справляться с трудностями перестали работать, а новые не успели появиться. Например, смена работы, женитьба, развод, переезд или рождение ребенка. Это связано с адаптацией: одни люди привыкают быстрее, другим адаптироваться очень сложно.
— Что делать человеку, если у него появились суицидальные мысли?
— Если у человека возникают опасения за собственную жизнь, нужно обращаться к психологу. Хороший специалист или поможет сам, или при необходимости направит к психиатру за медикаментозной поддержкой.
Но сначала нужно понять, по-настоящему ли опасны ваши мысли или это просто всплеск эмоций.
— В каких еще случаях стоит обратиться к психологу?
— У человека в норме должно быть постоянное ощущение (фоновое переживание), которое можно описать примерно так: «я справляюсь со своей жизнью, я счастлив, меня ничего особо не беспокоит». Когда такое чувство пропадает, стоит обратить на себя внимание. И если самому не получается разобраться, сходить к специалисту.
Посещение психолога сравнимо с визитом к стоматологу. Кто-то регулярно ходит к зубному врачу, а кто-то бежит, только когда пошло воспаление на всю щеку. С психологами та же история: одни люди постоянно поддерживают психологическое здоровье, другие оказываются в кабинете специалиста, когда всё уже совсем плохо. И этой крайности допускать нельзя.
— Есть несколько способов самостоятельного снятия эмоционального напряжения.
Во-первых, слезы. Я считаю их прекрасным природным механизмом для облегчения психологического состояния.
Во-вторых, физическая нагрузка.
Любые упражнения помогают снизить эмоциональное напряжение и, главное, возвращают нас к телу. А ощущение тела терять нельзя.
Также я рекомендую периодически делать упражнения по «заземлению»: выделять две минуты, закрывать глаза и просто думать — пытаться понимать, как вы себя чувствуете в данный момент, не хотите ли поесть или поспать. Этого достаточно, чтобы вернуться к оптимальному состоянию.
— А что делать в случае стресса после трагедии?
— В таких случаях, конечно, каждый справляется по-своему, исходя из собственных ресурсов. Но для всех — главное принять трагедию: понять, что это уже случилось. Жизнь изменилась, и она не станет прежней. Не значит, что хуже или лучше, это неизвестно. Но она станет другой.
Если же человек чувствует, что нуждается в какой-либо помощи, ее нужно обязательно искать, пока не станет легче. Кому-то достаточно позвонить по телефону доверия, кому-то — поговорить с родственниками или друзьями, а некоторым лучше сразу обратиться к психологу.
— Я думаю, многие боятся психологов из-за неизвестности: не знают, чего ожидать от посещения. Расскажите, пожалуйста, как у вас проходит прием.
— Да, это правда. Но на самом деле всё довольно прозаично. Человек приходит в кабинет — там два кресла, столик, вода или чай и пачка салфеток. Мы знакомимся, клиент рассказывает обо всём, что его беспокоит. Стандартный прием у психолога — 50 минут, раз в неделю.
— А сколько сеансов обычно бывает?
— Сколько времени займет весь процесс, я никогда сразу не знаю. Например, кто-то после трагедии может отойти через три месяца, а кто-то и спустя полгода продолжит горевать.
Я использую три основных формата работы: разовый, краткосрочный и длительный. Допустим, приходит ко мне молодая мама и рассказывает, что ее трехлетний ребенок сошел с ума. Я за один прием успокаиваю ее, объясняю, что такое кризис трех лет. В этом случае одного сеанса достаточно.
Краткосрочный формат — от двух до шести месяцев — подразумевает решение конкретной проблемы. Например, боязни выступления перед публикой. При длительной терапии (может быть на протяжении нескольких лет) происходит глубинная проработка личности, ее изменение.
— Какие методы вы используете?
— Кроме привычной разговорной терапии, я использую юнгианскую песочную.
Человек на специальном подносе с песком и фигурками рисует картины. Такие, какие ему захочется. Я рассматриваю получившиеся рисунки в символическом плане — как отражение того, что внутри.
Для меня человек, сидящий напротив, — отдельный мир, который живет по своим, отличным от моих законам. И он лучше меня знает, как ему быть. Песочная терапия — очень бережный и глубокий метод. Он позволяет клиенту поделиться со мной тем, что сложно произнести вслух.
Я всегда придерживаюсь такой терапевтической позиции: одной ногой на стороне клиента, разделяю его чувства, но не забываю, что я всё-таки терапевт и это не мои эмоции. Я могу и должна их выдержать. Иногда, конечно, бывает тяжело. Когда я вела группы суицидентов, после сеансов всегда нужно было какое-то время, чтобы восстановиться.
Вообще, каждый уважающий себя психолог имеет супервизорскую группу (профессиональное объединение для обмена опытом, идеями), в которой обсуждает собственную работу. После каждого клиента я стараюсь анализировать, как поработала, насколько хорошо справилась с проблемой. Это помогает разгружаться, избегать выгорания.
Следующий анекдот
Здравствуйте! С точки зрения психологии, любое упоминание о самоубийстве, будь оно шуточным, серьёзным, истеричным или окрашенным в любую другую эмоцию или чувство - принципиально важно и не случайно. Главный вопрос, который следует задать себе и этому человеку в таких ситуациях - почему он его задал? Обращение к человеку должно быть спокойным. Читать далее
Из непонятного настоящего в интересное будущее
Комментировать ответ… Комментировать…
it-специалист, инженер человеческих душ, мечтаю о basic income.
Нет, шутки или даже угрозы покончить с собой как раз не говорят о настоящем серьезно настроенном человеке. Суицидальные настроения - это особая форма мышления, когда человек хочет уйти от решения проблем.
Следующий анекдот
Это сложный вопрос морального выбора. Я бы не стал так шутить. Человек, который близок к суициду находится в тяжелейшей ситуации: он одновременно колеблется и просит помощи (или хочет её попросить). И в данном случае, неосторожное слово может убить.
Следующий анекдот
Какие люди чаще совершают суицид, как близкие могут помочь человеку, который собирается покончить с собой, и о чем стоит вспомнить тому, кто уже на грани, — об этом «Ножу» рассказал Илья Плужников, кандидат психологических наук, старший научный сотрудник отдела юношеской психиатрии Научного центра психического здоровья.
— Почему люди убивают себя?
— Суицид в целом — это состояние социально-психологической дезадаптации, которое возникает из-за какого-то конфликта. Конфликт может быть межличностным или внутриличностым. Но в любом случае человек не может найти иного выхода, кроме как уйти из жизни.
Мужчины заканчивают жизнь самоубийством чаще, чем женщины. Женщины чаще используют суицид как демонстративный шантаж: поцарапают себя где-то, лежат, достают таблетки.
Мужчины в большинстве случаев доводят дело до конца, и обычно вешаются.
Самоубийства совершают и психически здоровые люди, но чаще — люди с пограничными нервно-психическими расстройствами.
— Мы их называем психическими расстройствами первой оси (детальнее об осях читайте тут. — Прим. ред.), это расстройства, которые сопутствуют ряду заболеваний. Например, основное заболевание у человека — алкоголизм. Но у него также может возникнуть депрессия. Алкоголизм плюс депрессия — и риск суицида резко повышается. У больного шизофренией то же самое.
— А нарциссическое расстройство личности?
— Это вторая ось. Любое расстройство личности, конечно, повышает риск самоубийства.
Но существует два расстройства личности, которые наиболее суицидоопасны. Первое — это пограничное расстройство личности.
В отечественной классификации это называется эмоционально-неустойчивое расстройство личности. Из-за эмоциональной неустойчивости у человека возникают очень резкие перепады настроения, мир он воспринимает как черно-белый, и этот человек весьма категоричен — для него «всё или ничего».
И второе — это как раз нарциссическое расстройство личности, но тут всё довольно сложно. Потому что любое расстройство личности имеет классификацию. Они, грубо говоря, могут быть легкими, умеренными и тяжелыми. И если у человека тяжелое нарциссическое расстройство личности, любое событие, которое ставит под сомнение значимость, важность этого человека, его грандиозность, вызывает у него стыд или зависть. И порой, чтобы избавиться от стыда, человек решает уйти из жизни.
Кроме того, у некоторых людей есть те или иные поражения головного мозга, черепно-мозговые травмы. Это тоже увеличивает риск суицида.
В группе наибольшего риска находятся эмоционально неустойчивые мужчины, у которых есть повреждения головного мозга и которые попали в кризисную ситуацию.
— В каком возрасте люди чаще заканчивают жизнь самоубийством и к какой среде они причастны? Допустим, в кризисной ситуации скорее покончит с собой образованный человек, который занимается творческим трудом, или рабочий с завода, который ушел из школы после 9-го класса?
— Если говорить о возрасте, то в группе риска люди юношеского возраста (15–25 лет), молодого (26–40 лет) и пожилого. Если говорить о социальных факторах, то не столько уровень образования, сколько бедность или другие финансовые проблемы, долги например, — серьезные детерминанты суицидального поведения.
— А излишний перфекционизм не может повлиять? Человек уверен, что он всегда должен быть сильным, контролировать свои чувства, в итоге прячется за фасадом успеха, пока не ломается.
— Перфекционизм, безусловно, влияет на суицидальное поведение. Но большую роль здесь всё же играет своеобразие мышления: склонность к поляризации, черно-белому суждению.
И у нас только в последнее время стал распространяться этот самый перфекционизм, и то лишь в некоторых кругах, в так называемом среднем классе. Все-таки российская культура отличается от культуры Западной Европы, где всё должно быть строго по полочкам. У нас культура Емели, который лежит на печке и думает: «Авось что-нибудь да произойдет». Поэтому всё-таки, мне кажется, для человека нашей культуры важнее не просто изолированный перфекционизм, а стечение обстоятельств.
— Грегори Зилбург говорил о попытке самоубийства как о «парадоксальном самоутверждении» ослабленного «я». Что вы об этом думаете?
— Это витиеватая формулировка. Но если мы посмотрим на самоубийство с психоаналитической позиции, то, конечно, слабость эгофункций может на это повлиять.
Это значит, что человек очень много тревожится, но у него слабые защитные механизмы. И поэтому он не способен эту тревогу переработать с помощью таких зрелых защитных механизмов, как рационализация, интеллектуализация, сублимация. А использует примитивные, самый примитивный из которых — расщепление.
То есть «мир хороший, я плохой, я не должен быть в этом мире» или «все козлы, один я Иван Царевич — мне здесь не место».
И в этот момент у пациента возникает иллюзия контроля, хоть какого-то контроля; если он не контролирует ничего, то хотя бы может контролировать решение жить или умереть.
— Если наш друг говорит, что он хочет покончить с собой, как с ним надо общаться, что ему говорить? Вот ситуация: один мой знакомый пытался повеситься. Но люстра оборвалась. Говорит, что не мог найти выход, от всего устал. К жизни сейчас относится как к череде обязанностей, и он уже планирует следующее самоубийство.
— Я думаю, вы лично что-то глобальное сделать не сможете. Единственное, нужно как-то донести до него мысль, что он не одинок и что его могут понять. Вам стоит приложить усилия, чтобы найти человека, который ему больше поможет. Я говорю о психологах, психиатрах, специализированных службах, даже священнослужителях.
— И окружить общением?
— Я не сказал бы, что вам нужно окружать его общением, потому что тогда вы возьмете на себя больший груз. Если он совершит самоубийство, у вас возникнет чувство вины: вот вы что-то делали, делали, но всё равно не смогли спасти человека.
Сделайте максимум, чтобы предоставить прозрачную помощь: «Ты не можешь найти психолога — давай я тебе найду, узнаю, может ли он помочь в твоей ситуации, и если я получу гарантию, что это квалифицированный специалист с опытом, давай ты попробуешь?»
Это одно из золотых правил психотерапии — «Давайте это попробуем».
— А если он будет говорить «жизнь для меня больше неинтересна, зачем кому-то мне помогать, зачем меня переубеждать, я уже все решил»?
— По-разному бывает. В своих работах Кант говорит о так называемом категорическом императиве, звучит примерно так: каждая максима моей души может стать всеобщим законом. Если при столкновении с трудными жизненными ситуациями каждый человек будет совершать самоубийство, общество перестанет существовать. Так что с помощью сократического диалога, с помощью апелляции к самым простым и логическим схемам, конечно, можно помочь человеку вместо черного и белого (жизнь и смерть) увидеть если не богатую палитру, то хотя бы какие-то оттенки.
— А можно как-то обмануться в своих ощущениях? Вот я думаю, что уже на пороге суицида, но на самом деле я лишь играю в это?
— Если вы обладаете минимальной эмпатией, у вас сразу зазвенит звоночек: «А почему он говорит о смерти так много, почему так много в его суждениях черных красок, и не только в суждениях, но и в социальных сетях?» А после этот человек может не просто говорить о смерти, но рассказывать о самоубийстве.
— Это уже на фазе планирования?
— Там действительно выделяются фазы. Первая — когда хочется заснуть и не проснуться, лишь бы выключили свет — и всё это прекратилось. На последующих фазах у человека появляются отрывочные суицидальные мысли и разработка этих мыслей: как это лучше сделать, чтобы было эффективнее. А финальная — когда человек идет в магазин и покупает там то, чем собирается воспользоваться.
Мы должны больше об этом говорить, чтобы правильно выявлять группы риска, чтобы заботиться о людях. Как говорил Фрейд, все проблемы из детства. Судя по всему, это так.
Важно, в какой семье человек растет, как его воспитывают, как общаются родители с ребенком, как критикуют, насколько много в семье негативных эмоций, какой уровень заботы, контроля и т. д. Неблагополучные семьи — это наш бич, и должна быть какая-то политическая воля, чтобы это признать и начать с этим как-то работать.
Иначе дети вырастают с разными расстройствами личности, с желанием наполнить себя любовью, потому что больше никто не наполняет. А потом какой-нибудь юноша, которой не получил достаточное количество заботы и тепла в семье и теперь испытывает чувство пустоты, попадет, допустим, в стрессовую ситуацию (с одноклассниками поссорился, с девушкой). Как он наполняет свою внутреннюю пустоту? Расстреляв весь свой класс из винтовки, совершив самоубийство или перейдя на наркотики — спектр очень широкий. И это страшно.
— Склонность к суициду может передаваться по наследству?
— Исследования такие проводятся, но я считаю, это ложный путь. Потому что суицид — главным образом социально-психологическое явление. Но, конечно, находят какие-то биологические маркеры, корреляция есть. Например, вот та же склонность к черно-белому мышлению может передаваться по наследству.
— А как отличается страх смерти здорового человека и человека, который уже муссирует идею покончить с собой?
— У нас вызывает страх то, что угрожает нашей жизни или здоровью. Но у некоторых представление об опасности переворачивается, например, возникает идея, что жить — опасно, потому что мир вообще опасен, а умереть — это избавление, спасение. В такой ситуации и страх инвертируется — инстинкт самосохранения, конечно, притупляется.
— Что человека может остановить? Допустим, я уже закидываю веревку, вяжу узел, о чем мне стоит напомнить себе, чтобы одуматься и остановиться?
— Как ни парадоксально, многие не совершают самоубийство, потому что не хотят выглядеть после смерти некрасивыми. И это правда так. Не существует способа самоубийства, который был бы эстетичным: люди захлебываются рвотными массами, у них возникает непроизвольное мочеиспускание и т. д.
Некоторых также останавливает страх боли. Есть много случаев, когда человек остался инвалидом. К нам периодически приходят с переломами рук и ног.
Далее, когда вы закидываете веревку или держите лезвие, подумайте о близком вам человеке, с которым у вас есть эмоциональная связь. Подумайте, что есть хотя бы один человек, который вас поймет. Если у вас есть дети, подумайте о ваших родительских обязанностях или об ответственности перед пожилыми родителями. Вспомните про свои явные таланты, которые вы можете реализовать, став успешным или помогая обществу. Вспомните про планы, про то, что вы использовали еще не все жизненные возможности. Религиозные люди могут вспомнить, что самоубийство — это грех.
— А некоторые говорят, что так они быстрее соединятся с Богом.
— Пусть лучше читают священные писания, там объяснено, что так переворачивать смысл нельзя.
— А вот веревка оборвалась, выстрелил как-то криво. Как после этого люди относятся к жизни и смерти в большинстве случаев?
— По-разному бывает. Кто-то одумывается, у некоторых включается религиозное чувство, они выходят на какой-то новый духовный уровень, говорят себе, что это Божье провидение — надо жить. Для кого-то, наоборот, — не получилось так, надо найти другой способ.
— Когда я сказала про своего знакомого, который снова планирует суицид, вы так оживились, будто это популярная история.
— Да, потому что подобный опыт во много раз увеличивает вероятность его повторения.
Если уж говорить о профилактике самоубийств, то ее нужно начинать с группы людей, которые уже совершили неудачную суицидальную попытку, потому что, скорее всего, они ее повторят.
Может быть, они эту затею оставили бы, если бы по каким-то волшебным причинам у них разрешились их психологические проблемы. Но, как показывает практика, не разрешаются.
— Значит, отрезвление «что я сейчас сделал?» появляется редко?
— К большому несчастью, не так часто.
— Как вы спасаете пациентов от суицида в вашем центре?
— Сначала мы быстро вычленяем антисуицидальные факторы и максимально их культивируем здесь и сейчас, выводим на уровень осознания. Когда кризис миновал, убираем какие-то медицинские факторы, допустим, работаем с депрессией, а потом психотерапевт выступает как садовник: осторожно поощряет позитивные антисуицидальные факторы. Поощряет пациента заниматься тем творчеством, которым он уже занимался (не что-то новое, нет), говорит: «Так, у тебя всё получается, давай дальше» — он дает ему максимальную поддержку. И параллельно он убирает просуицидальные факторы, вот это черно-белое мышление, учит видеть оттенки, обогащает социальные навыки: расширяет социальный круг, учит просить о помощи, показывает, что у всех людей есть проблемы, и они решают их не через суицид, другими способами.
— Как вы показываете, что в мире много оттенков?
— Существуют психотерапевтические техники.
Мы учим распознавать собственные мысли, фиксировать их, например вести дневник, а потом мы эти записи вместе анализируем, смотрим, насколько обоснованы эти мысли, насколько они рациональны, нет ли в них противоречий. И с помощью формальной логики мы выводим, что ряд мыслей не соответствует реальности и тем самым вызывает негативные эмоции и деструктивное поведение.
Мы помогаем человеку найти альтернативные мысли, и он их находит. Оказывается, что вокруг него не только черное и белое.
— А было, что пациент говорил, что он видит причину в одном, а когда вы его раскручивали, оказывалось, что дело совсем в другом?
— Пациенты не приходят с какими-то ответами и анализами: «Вот, доктор, дела обстоят так, лечи». Они приходят с душевной болью и просто хотят каким-либо образом ее убрать. И как говорил Фрейд в письме Юнгу, психотерапия — это лечение любовью. В этом смысле если мы не вульгаризируем и не извращаем эту фразу, то, конечно, эмпатия и понимание — это первый шаг.
И это очень большая многогранная работа, нет такого: он пришел, плачет, совершил суицидальную попытку, а я ему сказал: «Возьми себя в руки!» И он поверил мне и взял себя в руки. К несчастью, это не так.
Этот процесс — не педагогика.
Но во время психотерапии пациент получает новый опыт: можно общаться с другим человеком, и он не будет отвергать, критиковать, давить.
— У многих из нас есть нарциссические черты, порой возникают депрессивные настроения, тяжелые периоды в жизни. Как научиться себя беречь, чтобы не довести до суицида?
— Это большая тема, потому что забота о себе — центральная вещь. Легко сказать: больше рефлексируйте, но те же люди с черно-белым мышлением могут перегнуть палку и стать гиперрефлексивными, ипохондриками. Надо изучать себя, надо интересоваться собой. И не просто для себя, а в контексте межличностных отношений — для кого-то. Личность — это не просто набор личностных черт, это еще и система отношений.
Читайте также: